О чем пела мельница

      Ох, батюшки, неладно со мною, худо мне... Недужен я, да не телом – в душе у меня словно червь древо точит. Волю могучую сковывает безволие, будто веревка ноги захлестнула али в окне свет белый лоза застит. Когда прикрываю я глаза – так и вижу, как из сердца прорастает тугой стебель, да не к солнцу рвется – меня по рукам и ногам сковывает. Ни днем, ни ночью нет мне покоя...       Тонки нежные побеги, медью позванивает листва, дурманом да терпкой кровью пахнут цветы. Порвал бы ее – пальцы стеблей не чуют, крикнул бы – ан грудь сжата словно клещами. Выплакал бы из себя муку свою – да только листья каждую слезу впитают, а сами лишь больше закудрявятся да зазвенят громче. Днем и ночью слышу я эту музыку, вдыхаю пряный запах и чувствую, как каждую кость в теле шелковой нитью оплетает сладкая немочь...       Сладка ведь любовь сердцу человеческому, хоть и в горечи порой увязнуть можно. Болит душа у меня, томит ее плен страсти отчаянной, да только как жил я без боли этой – уж и не упомню. Не увижу тебя – день не в день, а подаришь меня улыбкой али хоть взглядом – и ночь не в ночь. Сказывают, что в северных городах ночи светлее дня бывают, да только кому нужны они, если ты – рядом? Светлее солнца взгляд твой, и не к солнцу душа моя тянется – навстречу тебе рвется. Тобой одним живет, и я с нею...       Мы с тобой просыпаемся вместе, и из-под полуприкрытых век вижу я ее, дýшу мою, беду мою, хмельную лозу, что меня к тебе привязала. Ласкается она ко мне тысячью листьев мягче материнской ладони и жжет тысячью стеблей жесточе раскаленной проволоки... Да не ее одну вижу я – две лозы оплетают нас, оковывают да околдовывают навеки. Одна тонка и изгибиста, кудрявится, словно вьюнок, да сияет ярче бесовских огоньков над болотом, другая же тяжела и зла, колючки у нее – что крючья железные, и каждый лист – что длань карающая. Обе жилы тянут, обе – мука сущая, да все же муку ту ни на какие радости мира не променяешь...       Догадываешься, любый мой, из чьей груди растет другая?