***
Эти тихие слова, произнесенные в звенящей тяжелой тишине, поначалу произвели на мисс Миллиган, у которой обострилась чувствительность, пугающий эффект. Вздрогнув, она резко обернулась на голос и заметила еще одного посетителя Филиппа, сидящего за круглым столом в другой половине просторной гостиной. Это был господин в летах с окладистой белой бородой и широким добрым лицом с правильными чертами, которое было словно высечено из камня или крепкого старого дуба. Он приветливо и даже сочувствующе улыбался ей, отчего в уголках голубых глаз с широким разрезом набегала паутинка морщинок. Длинные черные одежды, клобук с ниспадающей на плечи намёткой и большой крест на груди, сверкающий позолотой и вбирающий в себя свет свечей и ламп, говорили о том, что Айрин видит перед собою священника Ортодоксии*. В следующее мгновение юной леди стало стыдно за свое непочтительное и бестактное поведение по отношению к пастырю и гостю Русской миссии в Лондоне. Она так глубоко ушла в свои мысли, что ничего вокруг не замечала, даже присутствия в гостиной еще одной живой души. - Прошу прощения, - поспешила она загладить свою вину перед высоким гостем Преображенского, - я не заметила, что вы здесь. Русский священник продолжал улыбаться, сидя прямо и положив руки на стол, без малейшего намека на сердитость. - Не тревожьтесь об этом, видимо, нечто крайне важное занимает ваши мысли, - он говорил неторопливо и нараспев, с отеческой лаской и какой-то потаенной скорбью глядя на мисс Айрин, будто с точностью мог угадать все ее мысли и тревоги. Хотя возможно весь ее вид был весьма красноречив, нетрудно было догадаться, что на душе у нее прескверно, этим и было вызвано сочувствие. Добропорядочных и воспитанных английских леди всегда учили держать свои чувства при себе, безропотно и с достоинством сносить все ниспосланные испытания, равно как и радости. Любое отступление от принятых правил приличия, будь то несчастный вздох украдкой или возглас радости, считался признаком не только дурного воспитания, но и слабости характера. В гостиной воцарилось неловкое молчание, поскольку мисс Миллиган всеми оставшимися силами пыталась изобразить на бледном измученном лице улыбку вежливости и не знала, как поддержать беседу. К тому же, Айрин впервые встречалась с викарием Восточного христианства и не была уверена, как именно ей выразить почтение к его сану. - Голубушка, ну, что вы стоите, вытянувшись стрункой, как Гаврош перед гвардейцами? - с той же теплой улыбкой спросил батюшка, элегантным движением морщинистой руки указывая на стул. - Присаживайтесь, прошу вас. Чайку желаете? Пока моего юного ученого друга нет, позвольте за вами поухаживать. - Чаю? - переспросила Айрин, несколько озадаченная поведением священника. Обычно в Англии, когда чье-то богоугодное жилище решал почтить своим присутствием святой отец, вокруг него суетились с чаем, птифурами и кексами, а он с умным видом рассуждал о дихотомии добра и зла, отправляя в рот очередную вафлю с джемом. Отец Браун с их прихода был не таким, слава Богу, не одобряя излишнюю суету вокруг званного обеда. Но то, что русский священник собственноручно наливал мисс Миллиган чай, было из ряда вон выходящим. - Ах, благодарю вас, отче, за такой радушный прием... - наконец взяла себя в руки Айрин и тут же вспомнила, что нужно поцеловать руку батюшки. Она уже подошла и в почтенном полупоклоне хотела прикоснуться губами к его ладони, но священник покачал головой: - Что вы, Господь с вами, это лишнее, дитя мое! Давайте-ка лучше за стол поскорее, чай у нас отменный, Филипп завсегда его при себе держит, не чета индийским да китайским. Наш кипрей лучше всякого "графа Грея", попробуйте, не пожалеете. И для здоровья полезно. Вот еще угоститесь вареньем из крыжовника, его матушка Татьяна делает из Вологодской епархии, отменное, пальчики оближешь! Специально для соотечественников вез, Филипп его очень уважает. Угощайтесь, мисс Миллиган. Такая простота и приветливость совсем привели Айрин в чувство, она сама не заметила, как заулыбалась в ответ, села за прекрасно сервированный стол напротив батюшки и уже вдыхала медовый аромат чая, дымящегося в чашке с нарисованными маками. Чай действительно был восхитителен, а крыжовое варенье с легкой кислинкой было невероятно вкусным. И ее даже не сильно удивило, что священник назвал ее фамилию. - Вы меня знаете, отче... А с кем я имею честь вкушать пишу за одним столом? - Это вовсе не честь, дитя мое, - смиренно отозвался священник, - а мне с вами встретиться большая радость. Сам я грешный и недостойный раб Божий Александр. Мне о вас Филипп столько хорошего рассказывал, о вас и докторе Джекилле он отзывается с глубочайшим почтением. Я слышал, доктору нездоровится. Как он, мисс Миллиган? При упоминании имени Генри рука барышни с чашкой дрогнула и остановилась на полпути. Едва не выскользнув из тонких пальцев, фарфор корябнул блюдце. Глаза заволокло пеленой слез, а голос предательски задрожал. Все эти дни Айрин, как истинная английская леди, пусть и с буйной непокорной шотландской кровью, держала свои чувства и страхи в узде, не выдавая никому свою душевное состояние. Она храбрилась ради непоколебимого мистера Аттерсона, не оставлявшего ее в этом кромешном ужасе, ради маленькой Сары, так нуждавшейся в материнской заботе, ради добрых слуг, пытавшихся хоть как-то поддержать молодую хозяйку... В конце концов, мисс Миллиган храбрилась ради Генри, не оставляя надежды вновь увидеть своего блудного, многострадального, но любимого доктора. Ради спасения Генри она должна была держаться и искать выход из этого ада. Но в этот самый миг Айрин осознала, что выхода нет. Она загнана в угол. И сил держаться больше нет. Даже если Преображенский каким-то чудом восстановит формулу Джекилла и изготовит нужную тинктуру, как юная леди изловчится и заставит мистера Хайда выпить ее? Это невозможно, если даже Генри было не под силу совладать с ним. Надо признать - все попытки Айрин Миллиган одолеть демона в обличии Эдварда Хайда напрасны. Все, что ей остается - уповать на милость убийцы и надеяться, что больше никто не пострадает. Айрин знала, что Хайд жаждет крови, знала, чьей. Быть может, насытив жажду мести, он исчезнет в темноте ночи... От всех этих мыслей, вспышкой электричества пронесшихся в ее сознании, мисс Миллиган не смогла сдержать подкатившийся к горлу ком и разрыдалась прямо за столом в гостиной. Когда идешь на смерть, такие тривиальные вещи, как впечатление, произведенной слезами, уже мало заботит. - Дитя мое, что с вами? - неподдельный испуг отразился на аскетичном лице отца Александра, он встал из-за стола и быстро подошел к плачущей девушке, участливо предложив ей носовой платок. - Прошу вас, не терзайте так себя! Нет такой печали, что было бы сверх человеческих сил. Батюшка деликатно положил ей на подрагивающее плечо свою теплую широкую руку. Его голос, трубный, глубокий, похожий на многотонный медный колокол, выражал такое сострадание и уверенность, что Айрин вдруг вспомнила, что точно так же утешал ее покойный отец, от которого веяло такой надежностью и защитой, что она всегда находила спасение в папиных объятиях. Мисс Миллиган, глубоко дыша и отирая глаза белым платком с кружевной оторочкой, прислонилась головой к руке отца Александра, вдыхая умиротворяющий запах воска и ладана. - Я могу чем-нибудь помочь? - осторожно спросил священник, когда всхлипывания стихли. - Что случилось с доктором Джекиллом? - Я не знаю, чем ему можно помочь... - наконец призналась Айрин, она столько времени носила в сердце этот тяжкий груз, но теперь говорить об этом стало легче. - Отче, с ним случилось нечто ужасное... Генри, он... Он стал другим человеком. Допускаю, это может показаться вам странным, но большего я сказать не могу. Он изменился до неузнаваемости. Я никогда не могла предположить, что такое бывает! Вы верите, что добрый и порядочный человек в одночасье может сделаться отъявленным негодяем? - Охотно верю, - серьезно отозвался отец Александр, - и мне нередко приходилось наблюдать это воочию. Скажу больше, подобное может произойти с любым. Как гениально написал однажды глубоко уважаемый мною Достоевский, "Бог с дьяволом борется,.." - "...а место битвы - сердца людей". То есть, вы тоже считаете, что человек двоичен, в нем живут две сущности, две природы, добро и зло, между которыми не прекращается борьба? - Тот, кто так считает, - полный идиот, прости Господи, - спокойно, но со знанием дела, отчеканил священник. - Простите? - Айрин повернула голову в сторону отца Александра, изумленно вскинув брови. - Но ведь сам Достоевский об этом писал... И не вы ли здесь произнесли, что зло исходит от человеческого сердца... - Терпение, дитя мое, сейчас я объясню, - перебирая в руках деревянные четки, священник неспешно отошел от девушки и, придвинув стул, опустился на него, задумчиво склонив голову. - Человеку действительно присущ дуализм, если мы подразумеваем тело и душу, ибо Бог создал человека именно таким, - начал отец Александр после непродолжительного молчания, - но и природа, и личность человеческая едина. В ее основе лежит Божественный образ. Бог сотворил человека из праха и вдохнул в него дух, отсюда и стремление к творчеству и созиданию у каждого из нас. Это есть ни что иное, как продолжение Божественного в нас, частичка от Творца, иска Божия. Истинный талант всегда имеет Небесный источник. К примеру, талант доктора Джекилла к естественным наукам. А ваш талант, милая мисс Айрин, к учительству, насколько я знаю от Филиппа. Айрин смущенно улыбнулась: - Да, я учительница, но не смею сказать, будто талантлива... - О, учитель - воистину богословское ремесло, - настоятельно произнес отец Александр, - ведь наш Господь Иисус Христос до того, как стать Спасителем, тоже был Учителем, преподнося заповеди Божии в виде притчей, понятных людям, говорил с учениками на одном языке. Разве вы не поступаете так же с детьми? Получается, если Христос - солнце, то учитель - лучик от Христа, озаряющий светом путь своих учеников. - Надо же, - заметила мисс Миллиган, - мой благодетель, доктор Лэньон, вырастивший меня, называл меня Светлячком задолго до того, как я стала преподавать детям... - И дарами Бога, проявлением духовности в людях, является не только талант, но и мудрость, разумение, любовь и совесть, особенно она. Совесть - глас Божий в нас. Бывает, не запрещается человеку совершить поступок, а он нутром чувствует, что грех это и, совершив, мается и сокрушается. Откуда в нем это? Никто же, допустим, не узнает о содеянном, никто его не накажет, он себя утешает, уговаривает, но совесть не обманешь... Можно обмануть людей и закон, можно самого себя, но вот Бога не обманешь. - Да... - тихо согласилась Айрин. Она вдруг вспомнила всю исповедь Генри. Он до последнего убеждал себя, что не ответствует за действия Хайда, и с первых же дней своего эксперимента пытался всех обхитрить. Но его грех все равно стал явным, привел к ужасным последствиям. И теперь после слов священника в совершенно ином свете для Айрин предстало затворничество доктора Джекилла. Генри мучила совесть. Как бы он ни убеждал себя и ни тешил тем, что его проделки никому не ведомы, в глубине души он осознавал свою вину за происходящее. - Вы спрашивали о природе зла, - продолжал отец Александр, - знаете, дитя мое, человек не может постигнут всех глубин зла. И это наше великое счастье. Мы не творцы зла, мы его жертвы. И, быть может, это великая милость, что нам не постичь демоническую науку, ибо прикосновение к скверне оскверняет. Такова природа человека, исковерканная первородным грехом, что он слаб, не всегда может устоять перед искушением, а враг рода человеческого этим пользуется. И это такой враг, который не знает пощады. Ты даже не заметишь, как этот змей-искуситель опутает тебя своими кольцами. И из этой смертельной хватки будет не вырваться... Айрин отвела взгляд на картину с кораблем, воскрешая в памяти те жуткие минуты в кабинете доктора Джекилла и липкие, скрюченные, как паучьи лапы, руки Эдварда Хайда. Ее передернуло. Она сама чуть не попала в его объятия смерти. - Раз, когда я еще мальцом был, мы с моей сестрой пошли морошку собирать на болото, ягоду такую, весьма вкусную и полезную. Насобирали мы полные корзины, а мне все мало было. Я увидел на изумрудной опушке янтарную россыпь ягод, таких крупных, сверкающих в росе на солнце. Мне хотелось всех в нашем селе за пояс заткнуть, слеп был в своей гордыне. Я соврал сестре, что пойду короткой дорогой домой, а когда она ушла, побежал на опушку и пригоршнями стал сгребать спелые ягоды. Уже в уме прикидывал, сколько за морошку можно выручить, и со злобной хитрецой улыбался себе самому, что знаю теперь тайное место. Я так увлекся этими мыслями, что не заметил, как противно под сапогами зачавкала болотная жижа. Эта безобидная опушка оказалась трясиной. Я неловко соскользнул с кочки и увяз сразу по колено. Я попытался вылезти, да не тут-то было. В мои ноги словно водяной вцепился мертвой хваткой и теперь неумолимо тянул на дно болота. И чем больше я барахтался, тем глубже проваливался в смердящую бездну. Я кричал, но мой слабый голос растворялся в надвигающихся лесных сумерках. Лицо мисс Миллиган заострилось. Ей вдруг ясно представилась страшная картина - Генри, осторожно ступая по извилистой тропинке, собирает соль в мешочек для своей сыворотки, а потом вдруг резко проваливается в черную грязь. Он ползком пытается выбраться,поначалу у него получается... Но в следующий миг из трясины появляются чьи-то руки с длинными звериными когтями и утаскивают доктора Джекилла обратно. Несчастный Генри, цепляясь окровавленными ногтями за камни и земляные выступы, осипшим голосом молит о помощи, все его мольбы и стоны разбиваются об эхом раздающийся зловещий сардонический хохот, в котором без труда угадывается голос мистера Хайда. Обессиленный доктор Джекилл слабо сопротивляется, но тщетно. Он тянет к своей невесте руки, белеющие в пелене тумана, захлебываясь черной гнилью... Айрин зажмурилась, изгоняя эти страшные образы из своего сознания. Заметив ее бурную реакцию, отец Александр поспешил успокоить впечатлительную барышню. - Я напугал вас своими россказнями, дитя мое? Простите старика за излишне пугающее описание. Все обошлось, Бог миловал. Когда я уж думал, что мне конец, откуда невозьмись примчалась моя сестренка, она почуяла неладное и решила вернуться. Ну и намаялась она меня из болота вытаскивать. Когда мы пришли в село, все изгвазданные и замызганные, дюжина молодчиков с факелами стояла, староста и барин, Царствие им Небесное, тоже забеспокоились. Священник подошел и заботливо подлил горячего иван-чая в чашку Айрин. - Так вот представьте, голубушка, человек, поглощенный какой-то страстью, сам того не замечает, как проваливается в трясину греха. Сперва он себя убеждает, мол, поиграюсь, да брошу, всегда успею назад повернуть... И даже тешит самолюбие тем, что есть грешники похуже его, а он на их фоне праведник. Но он очень быстро может опуститься до такой грязи, что сам устрашится такого падения. Человек очень быстро может вовсе утратить облик человеческий... Айрин молча сделала пару глотков. Проницательность отца Александра ее поразила. Она мучилась, не зная, как объяснить для себя то, что произошло с Генри Джекиллом. А теперь все становилось на свои места. Похоже, и вправду, все дело не в соли. - И самое печальное, - батюшка остановился у картины с кораблем, на которую смотрела Айрин, задав вопрос о зле в человеке, - что любой грешник понимает, как дурно он поступает. Его душа, по природе своей христианка, плачет и страдает. Он понимает, какую боль причиняет ближним, как себя разрушает... Но зачастую, когда он это осознает, страсть оказывается так сильна, что не отпускает его, утягивая в самую бездну. Вернее, он себя убеждает, что от грязи ему уже не отмыться, и пускает все на самотек, а может и того хуже - пускает пулю в лоб. - Все это и произошло с Генри! - воскликнула Айрин. - Когда я последний раз видела его, то помешала застрелиться... Все верно, он совсем утратил свой облик... Как же я могу изменить его? - Никак, - спокойно отозвался отец Александр, успокаивающе улыбаясь, - человека насильно изменить невозможно. Даже Господь не отнимает у людей свободную волю. С Богом оставаться или свою волю творить - это выбор каждого. Господь может предостерегать человека, удерживать от неправильного пути, но запретить делать выбор не может никто. - Вы хотите сказать, - прошептала Айрин, медленно вставая из-за стола, - мой жених останется таким навсегда, раз он сделал свой выбор и был порабощен страстью?.. Эта мысль, как ответ на вопрос, что Генри уже не вернуть, была такой жуткой, что мисс Миллиган даже слезинки не проронила. Так бывает, когда долго стучишься в запертую дверь, а потом опускаешь избитые ладони и медленно оседаешь на пол, понимая, что тебе никогда не откроют. Отец Александр мягко взял ее за опущенные плечи. Он продолжал улыбаться, как будто знал один секрет, обладал маленьким ключиком, открывающим любые двери. - Его не спасти? - проронила Айрин главный вопрос. - Господь спасает всех, - уверенно ответил священник, - если человек сам захочет измениться и спастись. Как только он начнет не потворствовать, а бороться со своими страстями, его опущенные, изодранные житейскими бурями паруса подхватит ветер благодати. Помогать ему будет сам Бог и все управит. Без падений, деточка, не подняться до Неба, вся наша жизнь - ошибки, разочарования, падения... Но величие духа определяется не тем, шел ли ты по жизни без падений, а тем, смог ли ты после падений подняться. - Но если страсть сильнее человека? - с недоверием переспросила мисс Миллиган. - Если ему невмоготу подняться? - Что невозможно человеку, возможно Богу. Силой никого нельзя изменить. Можно только исцелить любовью. Господь ведь так и входит в жизнь человека - именно через любовь. Никогда не теряйте надежды, дитя мое, через вашу любовь и любовь Божию ваш жених захочет исправиться. Но любовь это всегда жертва... Для нее нужна смелость и отвага. Легко любить идеального книжного героя, но трудно живого человека, с его противоречивостью и страстями. Слезинка скатилась с ресницы на ямочку на щеке мисс Айрин, но то были слезы не отчаяния. Отец Александр бережно смахнул ее теплой ладонью. - У вас снова глаза на мокром месте? Напрасно, душа моя! Мне думается, такая задача как раз вам по плечу. Слыхал, шотландцы - отчаянный и бравый народ. При матушке-государыне Екатерине, на заре русского флота, многие сыны Шотландии были капитанами наших кораблей при Чесменском сражении. А в 1812 году, когда армия Буонапарте вторглась в Россию, во главе русской армии встал Барклай-де-Толли, шотландец по происхождению. А ваш покойный папенька храбро и самоотверженно сражался с болезнями, уносящими жизни людей, и многих спас. - Откуда вы знаете о моем отце? - удивилась Айрин, на посветлевшем лице которой высохли все слезы. Отец Александр, бесхитростно прищурив добрые глаза за стеклышками очков, уклончиво улыбнулся. - Бесстрашие у вас в крови, мисс Айрин Миллиган. Не бойтесь, Бог вас не оставит. Верьте, надейтесь и любите. По-отечески коснувшись пальцами прядей на ее голове, священник вернулся на свое место за столом. А юная леди так и осталась стоять, осмысливая всю беседу. На душе вдруг стало так легко, как будто ей не предстояло вновь столкнуться с кровавым душегубом. - А все-таки, отче, - решилась спросить Айрин, - человек спасается своими силами или волей Господа? Отец Александр положил на руку свой золотой крест. И только теперь, хорошенько разглядев распятие, мисс Миллиган подметила, что оно отличается от католического - на православном кресте есть перекладина, восходящая снизу вверх. Указав перстом на эту перекладину, священник промолвил: - Видите? Горизонтальная линия на кресте это символ человеческой жизни, а вертикальная - Божий Промысел. Восходящая же черта означает восхождение человека к Богу. Это тернистый и скользкий путь, на котором, как бы ты не юлил и не ловчился, неизменно встает выбор. Выбор всей жизни, который рано или поздно придется сделать каждому. И человек либо проходит этот путь, спотыкаясь и подымаясь, греша и каясь, и, в конце концов, приходит к Богу... Либо, с ветерком, приятно, легко и быстро скатывается вниз, в преисподнюю. А спасение - это синергизм, сотворчество доброй воли человека и Божьего Промысла. Перекрестившись троеперстно, отец Александр поцеловал крест. - Спасение в руках Господних и своих. - В руках Господних и своих... - повторила Айрин, завороженно глядя на сияющий золотым светом крест на груди батюшки. - Уже бегу, мисс Миллиган, вы верно заждались! - раздался со второго этажа бодрый голос Филиппа и через минуту его обладатель, полный энтузиазма и желания помочь, спустился по лестнице в гостиную. В руках Преображенский держал заботливо обернутый полотном деревянный ящик, из которого при каждом его шаге раздавалось бульканье жидкости. - Простите за ожидание, - сказал славный русский малый, протягивая барышне драгоценную ношу, - я так боялся что-нибудь напутать в формуле доктора Джекилла, что решил не спешить. Успевает везде тот, кто никуда не торопится! Надеюсь, я не заставил скучать моих дорогих гостей? Виноват, что оставил вас, Владыка... Кстати, мисс Айрин, я не представил вас друг другу. Это Владыка Александр, епископ Вологодский. Он здесь проездом, с духовными чадами дворянского титула путешествует. - Епископ? - мисс Айрин слегка покраснела, испугавшись, что вела себя не подобающе с архиереем. - Простите, Ваше Высокопреосвящество, я не знала.. - Пустое, милые мои, - отозвался отец Александр, шутя нахмурив брови, - Филипп, мой юный ученый друг, ты же знаешь, как я нетерплю всей этой суеты и буффонады вокруг своей более чем скромной персоны. Я получил огромное удовольствие, проведя время в таком изысканном и благородном обществе. - Взаимно, Владыка! - Айрин, сжимая ящик с приготовленной тинктурой, поклонилась. - Мисс Миллиган, надеюсь, вы не откажетесь от ужина? - вежливо осведомился Преображенский. Бросив беглый взгляд на часы, девушка покачала головой. - Простите, Филипп, но мне уже пора. Благодарю вас за все, что вы сделали для меня и доктора Джекилла. Прощайте. Филипп озадаченно посмотрел на направившуюся в прихожую барышню и поспешил за ней. - Подождите! Быть может, я нарушаю приличия и лезу не в свое дело, но... - молодой человек замялся, подбирая слова. - Мне показалось еще в прошлый раз, что вы чем-то сильно опечалены. И сейчас вы так странно говорите со мной, как будто мы никогда больше не увидимся. Что вас гложет, мисс Миллиган? Я боюсь, вы на пороге чего-то нехорошего. Айрин тронуло участие Преображенского. Все-таки, русские разительно отличаются от англичан. Они были не так давно знакомы, но Филипп переживал за нее, как за старинного друга. - Все хорошо, уверяю вас, сэр. Я верю, что все будет хорошо... - она посмотрела на владыку Александра с великой благодарностью в глазах. - Прощайте, Владыка! Благослови вас Бог за ваше доброе сердце. Я не буду бояться. - Храни Бог! - архиерей перекрестил в спину уходящую мисс Айрин, добавив уже тише на русском. - Не бойся, дитя мое, любит он тебя. Ты не смотри на оболочку, это все шелуха, грязь, смотри в душу.***
- Мама, почитай еще! - Сара, усиленно растирая сонные глаза, выпрямилась на своей кровати. - Давай еще одну сказку, пожалуйста! Комната в доме доктора Джекилла, служившая теперь детской, освещенная теплым светом керосиновой лампы, была очень уютной. Маленькая Сара, разглядывая затейливые цветные стеклышки на люстре под потолком, с упоением слушала волшебные истории. Больше всего она любила сказки про прекрасные замки и про принцев и принцесс. Намедни они ходили в лавку вместе с мамой и накупили столько красивых платьев, сколько у нее не было за всю семилетнюю жизнь. Когда лежишь в мягкой постели в розовой батистовой рубашке с оборочками, а рядом на подушке из лебяжьего пуха спит новенькая кукла в чепчике, которая умеет - вы только представьте! - хлопать длинными черными ресничками и говорить "мама", леко вообразить себя принцессой из сказки. И приятно воображать вдвойне после стакана молока и крекеров, принесенных горничной Энни. Сара так и представляла себе, что она сейчас в опочивальне во дворце, охраняемом рыцарями в сияющих доспехах, а мама, восседающая в кресле рядом, - это красавица-королева... - На сегодня хватит чтения, малышка, тебе нужно поспать, - царственным жестом запахнувшись в шаль и убрав книгу в шкаф, сказала ее величество мама, - у тебя уже глаза слипаются. Спи, моя маленькая принцесса. - Как я люблю истории про принцесс... - зевнув и сладко потянувшись, пропела Сара, устраиваясь поудобнее на перине, - особенно, когда все кончается хорошо, все женятся и живут долго и счастливо... Мама, а почему вы с дядей Генри не поженитесь? Мама вдруг как-то странно кашлянула, будто поперхнулась чем-то невкусным, его щеки вспыхнули румянцем, а руки сами собой затеребили высокий воротник. - Ты его не любишь? - Сара решительно хотела докопаться до истины. - Нет, вовсе нет! - поспешно заверила ее мама, продолжая краснеть. - Я его очень люблю, всей душой... - Так в чем дело-то? - никак не могла взять в толк девочка. Какой же странный народ, эти взрослые, любишь - женись, ясное дело, в чем загвоздка? - Видишь ли, Сара, - мама вдруг успокоилась, наклонилась к изголовью детской кровати и перешла на таинственный шепот, - дядя Генри заколдован, как принц из сказки. Я долго-долго не могла ее расколдовать. - А теперь ты знаешь, как сделать так, чтобы он превратился обратно в дядю Генри? - тоже шепотом спросила Сара. - Кажется, да, - мама поцеловала ее в лоб, - я нашла способ. Я сейчас пойду к нему и расколдую, я должна это сделать одна, чтобы никто не видел, иначе ничего не выйдет. Пообещай мне, что уснешь и не станешь больше увязываться за мной. Утром дядя Генри будет здесь, даю слово. Договорились? - Да... - Сара сонно улыбнулась и снова зазевала, прикрыв рот ладошкой. - Доброй ночи, маменька. - Доброй, моя милая. На цыпочках выйдя из комнаты и бесшумно заперев дверь, Айрин спустилась в холл, где Энни занималась вечерней уборкой. Часы на соседней башне гулким эхом пробили девять часов. Мисс Миллиган, к собственному удивлению, была очень спокойной и собранной. - Энни, я пойду к себе, лягу сегодня пораньше. Если вдруг придет мистер Аттерсон, скажите, что я приму его утром. - Слушаю, мисс, - горничная послушно кивнула накрахмаленным чепцом. Когда легкие шаги молодой хозяйки наверху стихли, Энни убрала метелку обратно за камин и села подле него на стул, не сводя внимательных глаз с лестницы. Вскоре появился дворецкий Пул, кивком поздоровавшись с девушкой, он занял пост у дверного проема. Кухарка и Брэдшоу обходили столовую, а мальчишки крадучись, подобно индейцам, сновали по коридору меж комнат наверху. - Я чувствую себя надзирателем в Тауэре, - шепнула Пулу горничная, краснея, - к чему все это? Мне неловко перед мисс Миллиган. Мне кажется, будто она догадалась, что мы за ней каждый вечер следим! - Сколько раз повторять, это не слежка, а меры предосторожности! - шикнул на нее пожилой дворецкий. - Мы не караулим, а присматриваем за юной леди. Мистер Аттерсон сказал, так покойней будет для всех, он нотариус, ему видней. - Скорей бы он уже пришел и сам следил за ней, - вздохнула Энни, - а то мне не по себе делается по вечерам после того, как этот Хайд здесь шнырял. Верные стражи мисс Айрин не знали, что в эту самую минуту их подопечная уже вовсю готовится к побегу, переодеваясь в лаборатории в платье Энни. Покончив с переодеванием, она села в кабинете Генри за письменный стол и,обмакнув пушистое перо, принялась писать что-то на бумаге. Запечатав конверт сургучом и капнув на него расплавленным воском с единственной свечи, она начертал: "Г.Дж. Аттерсону лично в руки. ..." И, подумав, добавила: "...вскрыть в случае смерти или необъяснимого отсутствия мисс Миллиган более суток".***
В полночь над дремлющей старушкой-Темзой витали клубы белесо-серого тумана, что создавало фантасмагорическую иллюзию, будто Вестминстерский мост и часовая башня со зданием Парламента, окрещенная в народе Большим Беном, парят в этих облаках. Вдобавок к мраку ночи этот туман ухудшал видимость так, что звуки от шагов редких прохожих и мерный скрип колес кэбов появлялись намного раньше, чем из дымки выплывали неясные силуэты и фигуры. Вот так внезапно возникла перед кэбменом фигурка выскочившей, как чертик из китайской шкатулки, девицы в плаще. - Глаза разуй! - прикрикнул уставший возница, натянув вожжи у своей клячи, испустившей звонкое ржание. - Чертова девка! - Простите, сэр! Я думала, успею. - донесся до него тонкий голос откуда-то со стороны реки. - Иды ты к черту! - буркнул извозчик, сплюнув и свистнув хлыстом, но подметил про себя, с какой это радости потаскухи взяли моду извиняться и манерничать. В том, что ему под копыта едва не угодила ночная бабочка, он не сомневался, ибо в такой час выходили на променад мастерицы известного ремесла. Однако, кэбмен бы очень удивился, если б знал, что эта особа на самом деле очень даже благонравная. Но то, что он не принял ее за барышню, сыграло на руку мисс Миллиган. Юная воспитанная леди, бродящая по улицам Лондона в такое время, приковала бы ненужное внимание и вызвала бы своим появлением сонмы ненужных вопросов. К простым девушкам меньше требований... Встав у широких перил на набережной, Айрин стянула с головы капюшон, загораживающий и так неважнецкий вид, и перевела дух. Положа руку на пояс платья и нащупав привязанный к нему шелковый мешок с чековой книжкой и колбочкой, она облегченно выдохнула и стала осматриваться. На другой стороне гордо возвышались главные часы Лондона, желтоватым ликом исполинского циферблата равнодушно взирая на спящий город. Айрин вспомнила, как гуляла здесь с дядюшкой Хэсти много лет назад, и он рассказывал ей, что точность часового механизма, спрятанного в башне, проверяется однопенсовой монеткой, которую кладут на маятник. Стояла тишина, но какая-то тревожная и не предвещающая ничего хорошего. С Темзы тянуло сыростью, а плащ пронизывал насквозь холодный северный ветер, поэтому Айрин, дабы согреться, стала ходить из стороны в сторону, как часовой на карауле. При мысли о караульных девушку уколола совесть - бедный мистер Аттерсон сойдет с ума, не найдя ее в доме Джекилла. Но иначе Хайда не выманить из его логова. Если уж ловить, то только на живца. И мисс Миллиган не могла рисковать жизнью Люси. С противоположной стороны мостовой послышался цокот копыт и стук широких колес. Айрин обернулась и увидела смутное очертание телеги, запряженной черной лошадью. Не придав этому особого значения, юная леди снова посмотрела на Большого Бена, чьи стрелки показывали час ночи. И внезапно противный холодок побежал у нее по спине. Она вслепую ощутила, как ее буравят чей-то колючий взгляд. Обнажившейся шеи, с которой скользнул капюшон коснулось дыхание. - Добрейший вечерок, мой маленький Светлячок! - услышала Айрин над ухом притворно-приторный смешок Эдварда Хайда. И прежде чем она успела что-либо сделать, он стиснул ей плечо, и в лицо мисс Миллиган пахнуло резким тошнотворным запахом хлороформа. Ее сознание обволокло таким же туманом, что висел над рекой, а тело перестало слушаться и беспомощно обмякло в костлявых руках убийцы.