Особняк доктора Лэньона на Кавендиш-сквер, два месяца спустя убийства сэра Дэнверса Кэрью
Доктор Хэсти Лэньон недовольно глянул на высокие напольные часы, приподняв кустистые брови, а затем перевел взгляд на серебряные часы в узловатой ладони, с мелодичныv звоном откинув крышку. Эти часы презентовал ему генерал Хьюберт, его давний пациент, настолько часто к нему наведывавшийся, что они успели заделаться приятелями.***
У генерала, героя кампаний в Африке и известного в Лондоне покровителя естественным наукам, наличествовал единственный отпрыск Томас, достойный сын своего прославленного отца, подающий большие надежды юноша, степенный, галантный и с отменным чувством юмора. Породниться с таким семейством считалось высокой честью и удачей в благообразном британском обществе, питавшем слабость к старинным родам, громким фамилиям и военной славе. Томас Хьюберт, несомненно, не без весомого покровительства именитого родителя готовившийся сделать блестящую и молниеносную карьеру на службе империи, мог легко и непринужденно обрести избранницу в дочери любого титулованного пэра. Но этот молодой человек был столь же расчетлив, сколь и щеголеват, он намеренно обращал внимание на особ более скромного происхождения, а, следовательно, с меньшими амбициями и требованиями, которых было куда проще обратить в безропотную жену красавца-военного. Однажды объектом его неподдельного интереса стала мисс Миллиган... Как раз намедни генерал Хьюберт давал в своем поместье изысканный званый ужин, куда были приглашены и доктор Лэньон со своей юной воспитанницей. К большому изумлению пожилого лекаря, хозяин пел ему хвалебные оды почти весь вечер, превознося его на все лады и даже подарив эти серебряные часы "в знак крепкой дружбы". Не менее странным выглядело и то, что Томас одаривал нескончаемыми знаками внимания Айрин, которая отвечала кроткой вежливостью, на отработку коей ушли буквально годы и неисчисляемые погубленные нервы дядюшки Хэсти. От внимательных глаз доктора и любящего опекуна, разумеется, не укрылось, что генеральский сын имеет виды на маленького Светлячка, что он из кожи вон лезет, лишь бы понравится юной леди, а та держится из последних сил, чтобы сдержать смертную скуку и плохо скрываемое желание покинуть торжество. Нет, не то чтобы партия была совсем ужасной, Хэсти Лэньон давно подыскивал своей любимице достойного супруга, и в сем случае Томас Хьюберт был более чем подходящим претендентом на руку и сердце мисс Айрин, но все же... Доктор, с ироничной усмешкой наблюдая, с каким артистизмом Томас рассказывает Светлячку о том, что нынешняя колониальная политика империи безнадежно захирела, а угольные забастовки не за горами, думал, что потомок шотландских воинов и английский служака вряд ли уживутся под одной крышей. Неожиданно внимание доктора Лэньона, пристально и с большим интересом следившего за Хьюбертом, пыжившимся и сыплющим остротами подобно солонке со сломанной крышкой, и миловидным юным личиком его маленького Светлячка, по выражению которого было предельно ясно, что сей разговор явно пересолен, привлекло нечто другое. У высоких стеклянных дверей, ведущих в небольшой зимний садик, стоял высокий джентльмен, старательно делающий вид, будто изучает представленную за стеклом флору, но с таким же вниманием неотрывно глядящий на мистера Хьюберта и мисс Айрин. "Надо же, как пить дать, завтра случится революция, ежели уж Генри Джекилл вдруг выбрался из своей лаборатории на свет Божий!" - подумал про себя с добродушной усмешкой Лэньон, ибо присутствие его друга и коллеги на подобном вечере - явление действительно экстраординарное. Доктор Джекилл, будучи радушным хозяином и крайне приятным собеседником в кругу близких приятелей и добрых знакомых, душой компании и центром всеобщего внимания в любом светском обществе, не жаловал показных пышных приемов и пустых бесед. На подобных ярмарках тщеславия и празднословия он предпочитал хранить чуть надменное молчание, когда его просили рассказать о его научных изысканиях и трудах ради праздности и увеселения, почитая это за личное оскорбление. Молодой доктор считал свои исследования делом всей своей жизни, чрезвычайно важным и трудоемким, которое не понять персонам с ограниченными взглядами, и ужасно болезненно воспринимал, когда его «магнум опус» недооценивали. Последнее время Генри в принципе стал пренебрегать любыми визитами, самозабвенно предаваясь науке, и пожертвовал своими лабораторными экспериментами исключительно в пользу старого во всех смыслах товарища, Хэсти Лэньона. Двое лекарей очень уважали и любили общество друг друга, даже несмотря на то, что Лэньон был не слишком высокого мнения о всей этой "ненаучной ереси", которую затеял эксцентричный Джекилл. Как раз на том вечере, когда они вдвоем с обоюдным упорством и энтузиазмом вели очередную медицинскую дуэль, мисс Айрин Миллиган декламировала стихотворение перед почтенной публикой. И с этого момента прежнего доктора Генри Джекилла, по глубокому убеждению дядюшки Хэсти, бредившего своими нелепыми теориями и не видевшего дальше своего пенсне, посаженного на самоуверенно вздернутый длинный нос, будто подменили... Вот и на ужине в доме генерала Хьюберта доктор вел себя не вполне обычно. Лэньон видел, как его лицо, всегда дышащее благородством и умом, всегда хранящее снисходительное спокойствие с легкой примесью отрешенности и высокомерия, теперь непрестанно передергивалось. Кровь то приливала, то резко уступала место болезненной бледности, пристальный взгляд, казалось, ловил каждое движение тонких девичьих ручек и каждую нотку в звонком голосе мисс Миллиган. Старый доктор был готов биться об заклад, что Генри Джекилл с его хваленым самообладанием сейчас просто задыхается от ревности, как пишут в плохой беллетристике. Страдает от чувства, которое некогда считал примитивным и низменным. Поймав на себе чей-то взгляд, доктор Джекилл повернул голову к Лэньону и, словно вдруг вспомнив, где находится, поприветствовал его в своей обычной утонченной и сдержанной манере. - Не ожидал вас здесь увидеть, Джекилл! Весьма рад, что вы возвращаетесь к обычной нормальной жизни. Как там поживают ваши открытия, опережающие свое время? Быть может, вы уже открыли способ путешествовать на Луну? Хэсти Лэньон, как всегда верный своим привычкам и поведению, не упустил случая подшутить над своим молодым другом. Доктор Джекилл, ничуть не уязвленный сей дружеской колкостью, искренне усмехнулся и в долгу не остался. - Право же, любезный мой коллега, это будет скорее вашим достоянием. Энергии, с которой вы столь яростно оспариваете мои работы в области трансцендентной медицины, хватило бы с лихвой, чтобы раскочегарить топку любого транспорта и слетать до Луны и обратно! Двое "гиппократов", по обыкновению одарив друг друга чисто джентльменским английским юмором, по той же чисто английской доброй привычке завели разговор о погоде, видах на лето и пресловутом ирландском вопросе. Больной и не слишком приятной для обоих джентльменов темы экспериментов они, будто мысленно условившись, избегали. Видно, гостеприимная атмосфера располагала исключительно к миролюбивой беседе, а не ожесточенной полемике. Лэньон сразу подметил, что его собеседник отвечает крайне скупо и даже рассеянно, явно думая о чем-то ином, такое поведение разительно отличалось от его обычной отстраненной задумчивости, и пожилой доктор сразу заключил, что мысли Генри уже не заняты всецело той самой дикой теорией. С недавних пор в чертогах чистого строгого разума доктора Джекилла поселился совсем иной маленький и светлый образ, вытесняющий диктатуру науки. Джекилл, вполуха слушая старого друга, непрестанно бросал куда-то в сторону беспокойный взгляд. - Сказать по совести, я очень рад, что вы вновь появляетесь в свете, друг мой, вы ведь довольно молоды, а чахнете над своими мензурками и спиртовками, как старый алхимик! Нельзя же так, милый вы мой, так и вся жизнь пройдет. А жизнь - это не только наука, уж поверьте, сам лично эмпирически вывел... - Да-да, - быстро отозвался Джекилл, не поворачивая головы и порывисто пригубив шампанское из высокого бокала с серебристой каймой, - всецело разделяю ваше мнение... - Знаете, я приятно удивлен сегодняшним радушием генерала Хьюберта, - осторожно заметил Лэньон, он, как истинный ученый, хотел найти своим гипотезам аргументы, превратив их в аксиому, поэтому с точностью аптекаря добавлял нужные словесные порошки в душу доктора Джекилла, совершенно, впрочем, без злого умысла, ему лишь нужна была определенная реакция. - Никогда бы не подумал, что он дает такие восхитительные вечера. И сын у него замечательный, впору гордиться, не находите? На этих словах одухотворенная бледность, всегда присущая Генри Джекиллу, окончательно уступила место багрянцу. Он посмотрел на Лэньона таким взглядом, будто тот предвосхитил его хваленую революционную теорию, тайком опубликовав и выдав за свое творение, и теперь восхищается высоким качеством типографской бумаги и печатными литерами. Это было весьма забавно, наблюдать подобные метаморфозы и гримасы, ибо они были совсем не в духе доктора Джекилла. Однако Хэсти Лэньон, обладающий не только отменным чувством юмора, но и доброй душой, и бровью не повел, дабы не задеть своего дорогого приятеля. - Я не имею чести быть так близко знакомым с молодым мистером Хьюбертом, - ровным, насколько это было возможно, тоном произнес Генри, - посему не могу ничего сказать, мне трудно судить... - О, а я нахожу Томаса весьма приятным и дельным юношей, - продолжил доктор Лэньон, внимательно следя, как тонкие губы молодого лондонского Фауста поджимаются, - помяните мое слово, офицерские эполеты сами спустятся ему на широкие плечи. Вот только он порой мне напоминает мушкет, стреляющий вхолостую, - шума много, толку мало. Вы поглядите сами, дружище, ведь Хьюберт вконец замучил бедняжку мисс Миллиган своим монологом! Да он ей просто слова вымолвить не дает, хорошенькое дельце! - В самом деле? - Джекилл, как мог, пытался придать своему дрогнувшему голосу показную сдержанность, но не преуспел, щеки его перестали пылать, он вновь внимательно воззрился на заливающегося соловьем молодчика с тонкими глупейшими усиками и непривычно притихшую юную шотландскую леди. В этот момент мисс Айрин начала искать своего благодетеля глазами, в которых явственно читалась немая мольба "Дядюшка, ради всего святого, спасите меня от бенефиса мистера Хьюберта, я не выдержу больше ни минуты". Отыскав среди праздно беседующих изысканных гостей знакомую коренастую фигуру с пышной седеющей шевелюрой, она вдруг обратила внимание на стоящего рядом с дядей Хэсти высокого джентльмена с гордой осанкой в темно-коричневом, пошитом со вкусом костюме, очень подходящем к спокойным карим глазам и светло-русым волосам, аккуратно зачесанным назад. Взгляды доктора Джекилла и мисс Миллиган встретились... Решив, что пришел момент немного оживить обстановку и поразвлечь гостей, хозяин объявил салонные танцевальные игры. Первым номером значился вальс-котильон*. - Вот что, дружище Джекилл, - решительно заявил пожилой доктор, радуясь, что его маленький озорной Светлячок избавлен от унылого общества Томаса Хьюберта, и твердо решив повлиять на ход событий нашей истории, - хватит здесь стоять истуканом, как гвардеец Ее Величества на посту. Ступайте-ка и разомнитесь! Если мне не изменяет моя старческая память, вы весьма недурно танцуете. - Лэньон, память у вас феноменальная, не клевещите на себя, - отозвался Генри Джекилл, заметно смутившись, надо отдать должное, танцором доктор был превосходным, - но полагаю, и без меня кавалеров будет предостаточно, барышень не сильно опечалит мое отсутствие. Иногда аморфность доктора Джекилла приводила его пожилого коллегу в исступление. Вот и на сей раз Лэньон, отличающийся прямолинейностью и горячностью, испытал непреодолимое желание сказать ему прямо в растерянно-надменное лицо нечто вроде: "Джекилл, черт побери, оставьте ваши реверансы, не стойте, как памятник Нельсону на Трафальгарской площади, соизвольте же наконец пригласить Айрин на танец!". Но старый лекарь ограничился лишь следующей фразой: - Ступайте же! Что-то мне подсказывает, что одна барышня точно опечалится... Мисс Айрин Миллиган, всегда с ребяческим восторгом ожидающая игровые танцы, когда подошел ее черед, с трепетным ожиданием и с притаившимся в робкой надежде сердцем, изящно опустилась на стул. Положив ладошки в белоснежных длинных перчатках на нежно-лиловую тафту платья, она выпрямила спину и чуть наклонила голову. На шею опустился выбившийся из прически рыжий завиток, а затем она ощутила, как на плечи синхронно легли две мужские руки, почти невесомо коснувшись переливающихся бусинок, вшитых в ткань на легкой пелеринке. Юная леди на мгновение затаила дыхание, прикрыв глаза, а затем, без колебания, взялась за опустившуюся с правой стороны ладонь. Послышалась размеренная величественная поступь человека, знающего себе цену и вышагивающего с достоинством. Мисс Айрин, без тени кокетства и лукавства, медленно подняла расширенные глаза, опушенные пегими ресницами, и посмотрела на представшего перед ней избранника для вальса. - Доктор Джекилл... - с придыханием вымолвила она, ее лицо озарила счастливая улыбка, а щеки с едва заметными, но никуда не исчезающими веснушками, чуть зарумянились. - Мисс Миллиган, - ее кавалер галантно поклонился, выпрямившись во весь свой высокий рост, тоже искренне улыбнулся в ответ, это была не та искусственная улыбка вежливости, которую выдавливают из себя с чванливым равнодушием, о нет! Генри Джекилл, повинуясь какому-то легкому, безотчетному порыву, идущему от сердца, улыбался ей со всей теплотой и нежностью, на которую только был способен. Надо же, он еще не забыл, что это такое, улыбаться и радоваться по велению души, а не по протоколу... - Они похожи на карикатуру из французской газетенки, - шепотом проговорил генералу хозяин судоходной компании, мистер Грегори Флетчер, наблюдая за кружащимися в вальсе парами. - Кавалер, этакий верстовой столб, того и гляди, раздавит даме ножки, а она ему едва до подбородка достает! Доктор, вне сомнений, обладает недюжинным умом и долей очарования, но совершенно неловок с женщинами. Мистер Флетчер, всем своим видом показывающий, что он сам весьма преуспел по части обращения с прекрасными дамами, что было правдой, к неудовольствию миссис Флетчер, усмехнулся своему замечанию. Они с Хьюбертом, наполнив бокалы бургундским, вели за столом деловой разговор о судьбах своих чад, не забывая при этом по еще одной старой, но недоброй английской традиции порицать пороки своих ближних. Как сказал бы в этом случае отец Браун из церкви святого Варфоломея, к пастве которого относились многие из гостей в доме генерала, люди никогда не прощают ближним своим тех грехов, которые не совершают сами. А причина отнюдь не в христианской добродетели, а в зависти, что кто-то более оригинален в прегрешениях. - Да-с, у доктора Джекилла поистине кристальная репутация, кристальная до неприличия, - отозвался генерал, кивнув с улыбкой Лэньону, - хотя быть может он предпочитает иные грехи, скажем, непомерную гордыню и неприкрытое тщеславие. Видели, сэр, как он держится в любой беседе? Да у него на самодовольном лице написано, что он мнит себя Наполеоном, небожителем среди прочих служителей науки. Немудрено, что ни одна леди не выдерживает его ученой спеси. Хотя знаете, что мне думается... Пусть Джекилл и снискал себе славу филантропа и лондонского "доброго самаритянина", что-то мне в это не верится... У каждого имеются свои скелеты в шкафах, и благочестивый Генри Джекилл не исключение. - Само собой, имеется скелет, - хохотнул Флетчер, оценивающе глядя на плавные движения и нелицемерный румянец мисс Айрин, - он ведь доктор! Кстати говоря, не боитесь, что это чистое дитя, взращенное Лэньоном, пленится его умом и благочестивостью? Наш степенный доктор может учинить небольшой пассаж, испортив вам матримониальные обедни. - Исключено! - безапелляционно отрезал Хьюберт, насупив угольные брови и ощутив прилив неприязни к этому долговязому докторишке в пенсне. - Я в течение всего ужина наблюдал за тем, как мило ворковали Томас и мисс Миллиган. И твердо заявляю вам, Флетчер, их обручение не за горами. Вот побеседую с доктором Лэньоном на сей счет, считайте, дело в шляпе. - А как на это посмотрит сие прелестное создание? - живо поинтересовался Флетчер, поглаживая свои золотые запонки на белоснежной длинной манжете фрака. - Что значит, как? - искренне изумился генерал, как если б его капрал вдруг наотрез отказался повиноваться приказу. - Молча, Флетчер, молча. Да и причем здесь вообще она? Вы всерьез полагаете, будто доктор Лэньон будет интересоваться ее мнением? Да это равносильно тому, что я должен был вдруг справиться у буров, согласны ли они сдаться мне в плен! - А ежели девчонка взбрыкнет? Вы наводили справки о ее происхождении? Ее покойные родители были из Эдинбурга, так-то! Дурная кровь, знаете ли... - Как вы сказали? - Хьюберт просто рот раскрыл от удивления и пугающей перспективы получить в невестки строптивую шотландку. - Упаси Боже... Дорогой вы мой мистер Флетчер, какое счастье, что вы мне раскрыли глаза... Какой был бы мезальянс! Нет уж, увольте, не так уж она и хороша! Круглолицая, щеки так и пылают, смотрит с дерзинкой и как-то комично улыбается, будто решительно все вокруг ее потешает... И ее речи слишком бойкие для молодой незамужней барышни, живущей на иждивение в чужом доме. - Мой служивый друг, вы видите людей насквозь, - Флетчер ответил неестественной змеиной улыбкой, выудив из фрака портсигар с декором из слоновой кости, намереваясь покинуть гостевую столовую, переходящую в бальный зал, и присоединиться к другим солидным джентльменам в соседнем кабинете за сигарами и картами, - даже мне, не столь проницательному, как вы, видно, что ее характер под стать волосам... Генерал не видел лица судового магната, но, если б только обернулся, непременно бы заметил, как ревностно тот следит за каждой фигурой танца, исполненной доктором Джекиллом и мисс Айрин. И по его взгляду можно было судить, что характер дочери шотландского аптекаря, как, впрочем, и ее волосы, не так уж ему неприятны. Скорее наоборот... - Чуть у старика Лэньона, пошли ему Боже здоровья, гробовую крышку заколотят, она вмиг куражиться перестанет! - с какой-то гадливой радостью продолжил Хьюберт. - Да и сейчас бы я на месте мисс Миллиган не особы предавался радостям жизни. Юная леди, как я погляжу, вошла во вкус, ей нравится блистать на светских раутах. Да и старина Хэст прямо таки не знает, как еще ее побаловать, потакает каждому капризу и прихоти этой девчонки, он угрохал на нее уйму денег! После смерти доктора ей придется забыть о всех этих удовольствиях и жить скромно. Насколько я помню, у Лэньона есть родной племянник, все отойдет ему, а эта маленькая мисс останется без гроша за душой, совершеннейшей бесприданницей! Мисс Айрин придется пойти работать. Без влиятельных знакомых и связей этого старого ворчуна в совете попечителей путь в пансионы для неё заказан. Лучшее, на что она может рассчитывать, это назначение сельской учительницей куда-нибудь в провинциальную глушь. А то и вовсе... Генерал презрительно поджал оттопыренные и подвисшие, как у бульдога, губы. - Эти прелестные беленькие пальчики станут красными и огрубевшими от работы в прачечных или на какой-нибудь фабрике! - Если только старик Лэньон не успеет удачно выдать ее замуж, и хорошо бы ему поскорей провернуть это дельце, не в том он положении, чтобы разбрасываться претендентами. - Флетчер, поднеся сигару к ястребиному горбатому носу, оценивающе глянул на пожилого доктора, взирающего на Джекилла и Айрин с умилением. - Давно его не видел до сего вечера, стареет наш бравый военный хирург, уже не так пышет здоровьем и рьяностью, как прежде. Что-то мне подсказывает, что мы вскоре соберемся уже в его гостеприимном жилище, только по безрадостному поводу. Поры бы мне костюмчик подходящий для траура заказать… - Да и мне бы не мешало, Флетчер! Грузный генерал и субтильный магнат вполголоса напыщенно усмехнулись, весьма довольные своими остротами. Хьюберт жестом попросил у собеседника сигару, ибо питал слабость к табаку и курительным снадобьям, а у Флетчера всегда были при себе восхитительные кубинские сигары. Если б при этом присутствовал доктор Лэньон, которому они вдвоем пророчили скорую кончину, то непременно бы напомнил генералу, что смолить ему строго-настрого запрещено, он и так уже много лет страдает отдышкой и приступами удушающего кашля. Но Хьюберт, вопреки давнишним наказам своего сослуживца, военного врача, вдыхал терпкий дразнящий табачный запах. Вдыхал и не знал, что всего через полгода его дыхание судорожно прервется, хватит удар. Его любимый сын Томас сыграет пышную свадьбу с умной и красивой, но изворотливой и корыстной авантюристке, которая после смерти генерала займет в семействе его пост и прижмет всех к ногтю, лихо распоряжаясь всеми финансами. Не ведал и мистер Грегори Флетчер, хитро щуря глаза и едко улыбаясь, что его обвинят в махинациях на крупную сумму, в следствие чего ему придется спешно продать свою судоходную компанию за бесценок и бежать в Европу, бросив почти все свое движимое и недвижимое имущество на тысячи фунтов стерлингов, впопыхах запихнув в чемодан тот самый костюм, пошитый по случаю похорон доктора Лэньона. - А милейшей мисс Айрин вообще нужно радоваться любой перспективе состоятельной партии, - не преминул сказать судовладелец. - Хвала Небесам, не с моим сыном, - поглаживая пышные генеральские усы, с некоторым облегчением произнес Хьюберт, - и я убежден, Флетчер, что пусть эта юная леди и является протеже прославленного доктора Лэньона и делает некие успехи в обществе, едва ли найдется в Лондоне много джентльменов, готовых взять в жены особу такого происхождения и ... Он накрутил ус на указательный палец, на костяшке которого сидела больная мозоль величиной с крупную ягоду. Хьюберт с важностью называл ее "африканским перстнем", ибо она возникла ввиду того, что оружие во времена войны с бурами просто срослось с рукой генерала. Как и всякий порядочный, уважающий себя поданный Британской империи, он относился к шотландцам с осторожностью и предубеждением, даже не без тревоги подумал о своей репутации - что будут говорить о его уважаемом семействе в свете после того, как Томас так откровенно и прилюдно любезничал с мисс Миллиган. Дай Бог, чтоб сведения о ее шотландских корнях не были достоянием гласности. - ... и такого норова, - наконец он подобрал слово, внезапно заметив, что за ними наблюдает старый доктор Лэньон. - На каждый товар найдется охотник, - деловито возразил мистер Флетчер, в этот момент в танцах должна была быть смена дам и кавалеров, однако доктор Джекилл, исполнив изящный полупоклон, что-то спросил у мисс Айрин, и та просто расцвела, кивнув и протянув ему руку. Джекилл бережно взял девичью ладошку, обтянутую тонкой перчаткой, и едва коснулся ее губами, при этом оба заметно разволновались. Заиграли па-де-катр, столь любимый в Эдинбурге, доктор и шотландка, взявшись за руки корзинкой, продолжили танцевать вместе. Мисс Айрин, память предков которой отличалась необыкновенной силой и живостью, выписывала пируэты с видимым наслаждением. На аристократичном тонком лице Генри Джекилла то и дело появлялись стыдливые пятна, он прекрасно укладывался в такт танца, но боялся ненароком в прыжке приземлиться на шелковые туфельки своей маленькой партнерши. После бодрящего па-де-катр вновь последовал медленный вальс. Уже не сговариваясь, наша пара не стала меняться. Мисс Миллиган в танцах всегда пугало лишь одно – у нее закружится голова, и юная леди причинит неудобство партнеру, сбившись или, упаси Господь, отдавив каблуком ногу. Еще будучи пансионеркой и обучаясь танцам, Айрин не отличалась грацией и гибкостью, стесняясь собственной неуклюжести и не принимая участия в детских балах. Она наизусть разучила все фигуры, но жутко боялась, что напутает шаги и будет выглядеть смехотворно и нелепо. Но однажды на вальс ее пригласил сам доктор Лэньон, милый дядюшка Хэсти, а она прикрыла глаза и вообразила, будто танцует с дорогим папенькой. И ноги сами собой четко вышагивали квадраты и дуги, она не задумываясь знала, что делать. С тех самых пор мисс Айрин так и взяла за привычку, танцуя представлять, что рядом с ней отец или дядюшка. Роберт Миллиган и Хэсти Лэньон были для нее образцами благородства, надежности и мужества. Но едва Айрин оказалась в сильных и заботливых руках Генри Джекилла, который, несмотря на свой высокий рост, осторожно двигался по паркету и бережно подхватывал ее на переходах, в ее романтичном сознании навсегда запечатлелся третий и главный образ истинного джентльмена – образ задумчивого, застенчивого и гордого доктора в пенсне. Юная леди смотрела на него во все глаза, не зажмуриваясь, а доктор смотрел на нее, продолжая тепло улыбаться. Джекилл вдруг поймал себя на мысли, что отныне навсегда запомнит, сколько веснушек на этих очаровательных щечках с ямочками, что в этих глазах цвета шотландских озер пляшут озорные задорные искорки, что этот смех совсем не похож на натужное хихиканье или развязный хохот, а походит на звон колокольчика в книжной лавке или старой кондитерской… А этот носик так забавно морщится, когда его обладательница смеется. Доктор был готов поклясться, что ему явился Ангел под видом этого милого и смешливого рыжеволосого создания в лиловом платье. Они вальсировали, позабыв обо всем на свете… Мисс Миллиган вдруг словно очнулась и первая опустила глаза, покраснев удушливой волной и запоздало опомнившись, что глазеть на малознакомого мужчину так пристально и продолжительно молодой девушке не пристало. Только б дядюшка не увидел, опять ему придется краснеть за своего Светлячка… В довершении своего неподобающего поведения Айрин еще и ошиблась на полтакта, сделав лишний шаг, от чего ее повело назад. Доктор Джекилл, быстро подметив перемену в ее лице, быстро переместил ладонь ниже на талию юной леди, поддержав и не дав упасть, и чуть наклонился вперед так, что глаза обоих оказались прямо напротив. Их лица одновременно вспыхнули, как маки во Фландрии. - Прошу простить меня, мисс Миллиган… - проговорил Генри Джекилл, изрядно смутившись и быстро убрав руки за спину, - сегодня я никудышный танцор, совсем запамятовал… Вам нужно отдышаться. Присядьте, прошу вас. Он проводил ее до софы у зимнего сада. - Напротив, сэр, это я виновата, голова немного закружилась… - Айрин присела, пытаясь быстро подобрать в уме вежливые и умные высказывания, однако в присутствии этого джентльмена в ее богатый запас английской лексики, цитат и афоризмов будто залез воришка и вынес все подчистую, она решительно ничего не могла сообразить. - Я сейчас же принесу вам воды в таком случае, - дежурным тоном врача выпалил Джекилл, который заметно взволновался так, будто мисс Миллиган грозило воспаление легких в самой тяжелой форме, обычно он был предельно сосредоточен и сдержан со своими пациентами, ибо ничто так не внушает доверие у больных как спокойствие доктора, однако в сей момент он почувствовал себя зеленым первокурсником, переступающим порог лечебницы. Джекилл сбивчиво попросил лакея поставить у софы столик, а сам необычным быстрым и порывистым шагом направился к столу. Ему вдруг подумалось, что помимо воды леди может захотеться чаю с лимоном или пирога с ревенем. - Генри, ради Бога, прекратите этот гастрономический грабеж, - полушепотом обратился Лэньон к засуетившемуся другу, доверительно положив руку на плечо и едва скрывая улыбку, - оставьте и другим гостям немного, у мисс Айрин вряд ли после танцев разыгрался зверский аппетит. Полагаю, чаю будет достаточно. Оглянувшись на воспитанницу, прильнувшую горячей щечкой к холодному стеклу оранжереи и наблюдавшую за молодым доктором в недоумении, еще тише добавил, чуть заметно подмигнув: - А вот мармелад захватите, она его просто обожает. - Полагаете, уже нашелся? - прищурившись, спросил генерал, с некой обидой продолжая видеть кислую физиономию сына, так и оставшегося без танца. - Только горячо любимый Светлячок Лэньона, как он сам изволит ее называть, отнюдь не нарядная бонбоньерка, я бы даже сказал, она скорее табакерка с чертиком внутри. Сказать по совести, меня давно терзали сомнения относительно того, будет ли она ровней моему Томасу. У нее в голове черте что творится, Флетчер, право слово, никогда не знаешь, что соскочит у нее с языка или что она выкинет. Разумеется, тут нет вины старины Лэньона, ведь кровь-то ничем не перешибешь... Готов спорить, он сам в душе жалеет о своем решении взять ее на поруки. Своим безрассудным поведением она может бросить тень на его громкое имя. Тогда уж о блестящем замужестве придется забыть. И зная характер Джекилла, я уверен, что мисс Миллиган едва ли может его всерьез заинтересовать. Они - полная противоположность друг другу. - Как знать, как знать... - по-французски нараспев сказал Грегори Флетчер, - соглашусь, что если у них состоится обручение, это будет уморительно. Однако ж, относительно самой мисс Айрин... Что-то в ней есть такое, неуловимое, почти мимолетное, но очень ощутимое... Она совершенно отлична от всех других милых дам, скрашивающих нам вечер своим присутствием. Не могу найти этому объяснение, но она вызывает интерес... Что-то мне подсказывает, что наш аскетичный доктор ею неспроста так увлечен... И он будет далеко не единственным, кого поманит ее огонек. Уже про себя Флетчер заметил, что и сам был непрочь подольше любоваться на эту маленькую искорку, однако собеседника в лице Хьюберта он уже потерял. Генерал отчаянно начал подавать надувшемуся от невозможности танцевать с мисс Айрин сыну знаки, что им срочно надо поговорить. Так, с легкой руки мистера Флетчера, юная дочь аптекаря Роберта Миллигана, в чьих жилах текла не чистая английская, но страстная и горячая шотландская кровь, провела остаток вечера с доктором Генри Джекиллом, который, отбросив всю свою строгость и важность, оказался на удивление приятным и интересным собеседником, найдя в мисс Миллиган благодарного и понимающего слушателя. Сперва мисс Айрин боялась показаться недалекой и косноязычной умнейшему доктору, который, к слову, со своей стороны тоже страшился выглядеть нудным и скучным… Однако вскоре эти двое уже вели задушевную беседу так, как будто знали друг друга всю жизнь.***
Сверив часы с громоздкими напольными ходиками в гостиной, привезенными им когда-то из Индии, доктор Лэньон убрал подарок Хьюберта в карман жилета. Без четверти девять. Таинственный посыльный должен скоро появиться. В особняке на Кавендиш-сквер стояла гробовая тишина, давящая на старого доктора, свет горел только внизу. Вся прислуга была отпущена, Айрин гостила у подруги по учительской семинарии в Хэмптоне, он был один. Заложив крупные морщинистые руки за спину и потерев ноющую от радикулита поясницу, Лэньон прошелся по гостиной, остановившись у снимков, висящих на стене в позолоченных рамках. Фотография была тем редким новшеством, которое пожилой доктор, консерватор и скептик до мозга костей, страстно любил, а на прочую дребедень вроде телефона, велосипеда и чудо-средства от выпадения волос, которое продавали итальяшки, смотрел с недоверием и презрением. Лэньон с нежностью погладил рамку фотокарточки, на которой были запечатлены покойные Роберт и Этельерта Миллиган, он делал так всегда, когда оставался в одиночестве, вдали от посторонних глаз, вот уже на протяжении десяти лет, так и не решаясь прикоснуться к силуэту молодой супруги аптекаря. На коленях у миссис Миллиган сидела крошечная испуганная девочка, двух лет от роду. В тот день, как только шотландская чета обосновалась в Лондоне, Хэсти Лэньон уговорил своего друга посетить фотоателье и сделать этот снимок, чтоб момент их приезда остался как в памяти, так и на пленке. Миллиган надел свой лучший и единственный костюм из парусины и повязал бабочку, а Этельберта в своем простецком льняном платье бланжевого цвета была просто ангельски прекрасна. Чтобы снимок не вышел размытым, нужно было сидеть буквально с окаменевшими лицами и плотно сомкнутыми губами, но на этом фото было отчетливо видно добродушное и мягкое материнское выражение на красивом свежем лице Этельберты, обрамленном светло-золотистыми локонами, прижимающей к себе маленькую Айрин. Девчушка, испугавшись фотоаппарата и фотографа, ныряющего под темную плотную ткань, раскапризничалась и никак не желала посидеть смирно хотя бы пять минут. Тогда миссис Миллиган тихо запела старинную шотландскую колыбельную, и малышка блаженно затихла на коленях мамы. Эта песня, казалось, все еще звучала из прекрасных коралловых уст Этельберты на фото сквозь года… На подслеповатые глаза доктора Лэньона набежали слезы, он запомнил ее именно такой, цветущей, полной сил, молодой женщиной, любящей и любимой, пускай и другим… То изможденное, желто-серое, иссушенное тифом и тревоги за осиротевшего ребенка, восковое лицо, которое он увидал в гробу, ему хотелось забыть навсегда. Лэньон медленно поднес дрожащую руку к гладкому стеклу, хранившему фотографический портрет Этельберты нетленным… Но так и не решился прикоснуться к ней. Даже ее фото, ее образ, память о ней ему не принадлежали. И Хэсти Лэньон ни мгновения не давал себе об этом забыть. Старый лекарь перевел взгляд на фото Айрин, сделанное недавно, в это Рождество. Каждый год он вглядывался в черты подрастающей мисс Миллиган, пытаясь уловить хотя бы смутное подобие, легкое дыхание ее матери. Но тщетно! Она была похожа на отца, и внешностью, и характером. Даже волосы достались ей от Роберта. А Лэньону порой просто до щемящей боли в груди хотелось увидеть в Айрин совсем иное… Но даже не смотря на это он любил эту девочку всем сердцем, как свое дитя, свою родную плоть и кровь. Так оно и было… - Мой маленький, милый Светлячок… - доктор Лэньон провел пальцем по детским миниатюрным ручкам мисс Айрин, чарующе улыбающейся ему с фотографии, - как же мне хочется, чтоб ты была счастлива и никогда не вкусила горечь неразделенной любви. Ты никогда не узнаешь о моем грехе. Лэньон резко отдернул руку, как от раскаленной печки, стянув очки и содрогнувшись от внезапно нахлынувших воспоминаний. Все-таки, улыбка была материнская… Этельберта так же улыбалась, но не ему. И пела, но не ему тоже… А тот злополучный вечер, когда доктор Лэньон стал сам себе противен, упавшая свеча с потухшим огоньком, полный сочувствия, но неумолимый взгляд Этельберты, без тени ненависти и презрения, но строгий и лишающий всех шансов, робкий голосок проснувшейся Айрин из соседней комнаты. «Уже поздний час, мистер Лэньон, мне кажется, вам пора домой… Думаю, Роберт нескоро вернется…» Пытаясь отвлечься от дурных воспоминаний, Хэсти Лэньон подошел к столу, где стоял ящик, прикрытый холщовой тканью, принесенный им лично из лаборатории доктора Джекилла сегодня днем. Рядом лежало вскрытое письмо, написанное рукой вышеупомянутого джентльмена, странное и путанное. В письме говорилось, что если Лэньон не протянет руку помощи и не выполнит все инструкции в точности, его несчастный друг, Генри Джекилл, обречен на гибель. «Лишь в ваших силах спасти мою жизнь, мою честь, мой рассудок, Лэньон! Так молю, не откажите же мне…» Далее указывалось, что Лэньону надлежит доставить из запертой лаборатории Джекилла порошки и сыворотки сюда, на Кавендиш-сквер, отменить все приемы и визиты на этот вечер, отпустить прислугу и ждать. Ровно в девять вечера к нему явится посыльный, который заберет ящик с химическими веществами и исчезнет в ночи. В конце письма Джекилл в сотый раз умолял не отвергать его мольбу и не расспрашивать ни о чем этого посланника, клялся на собственной крови дать исчерпывающее объяснение позже лично. Такая выходка ничуть не понравился доктору Лэньону, это было слишком, даже для Генри Джекилла. С чего это вдруг он взял моду писать письма, когда их дома расположены не столь далеко? Что это за абракадабра с выламыванием дверей в лаборатории, ожиданием в одиночестве, таинственными поздними гостями, к чему весь этот спектакль? Как это все влияет на сохранность жизни и рассудка его друга? Вот в рассудке жениха своей воспитанницы Лэньон как раз и не был уверен, ибо весь этот пространный эпистолярный роман очень походил на бредни умалишенного. Только он утешился, что Джекилл перестал валять дурака, взялся за ум и покончил со своей ненаучной ересью… Как славно прошли рождественские дни, какой мир воцарился в душе Генри, как расцвела вновь Айрин… Приготовления к свадьбе уже начались, Светлячок как раз пошла справлять себе подвенечное платье, заручившись помощью подруги. Лэньон уже был уверен в том, что со спокойной душой может отдать свою дорогую девочку доктору Генри Джекиллу, он исполнил свой долг перед покойным Миллиганом, перед Этельбертой… Он сдержал свое слово. Или все же нет? Раздался резкий и громкий стук дверного молотка, когда стрелка часов едва добралась до девятки на циферблате. Явился загадочный посыльный.