Мой гений

Была глубокая ночь, когда доктор Джекилл кое-как добрел до своего дома. Денег на пролетку у него не было, все было истрачено на номер в гостинице, где скрывался Хайд, и на разъезды в кэбах в часы мучительного ожидания вечерних сумерек, посему пришлось плестись пешком. Ноги гудели от непривычной долгой ходьбы, когда доктор околевшими от холода руками взялся за дверной молоток, ведь это отродье потеряло перчатки, когда спешно тащило бездыханное тело мисс Руби до реки, беспокойно таращась на далекий свет от фонарей полисменов. - Bon voyage, ma belle! – когда безжизненное лицо несчастной девушки растаяло в толще воды, Хайд галантно снял цилиндр, послав воздушный поцелуй. – Надеюсь, вам понравиться быть невестой водяного… Какой же ты жестокий, Джекилл! Проявлять неучтивость к чувствам такой молодой леди… Ведь девчонка-то ничего была, просто крем-брюле. Жаль, не успел распробовать. Что за жизнь такая, никогда не получаешь, что хочешь, не так ли, доктор? - Придет день… - бедный, истерзанный стыдом и ужасом Генри Джекилл говорил чуть слышным бессильным шепотом, ибо сорвал голос, когда с отчаянием обреченного приказывал Хайду разжать свои смертоносные лапы и отпустить Руби, он до сих пор пребывал в шоке, отказываясь верить, что такая нечеловеческая жестокость и ненасытная жажда крови и чужих страданий может существовать. – И вы сполна получите то, что заслужили… Вы ответите за все свои злодеяния. - Ха-ха, опять ты завел свою шарманку… Да кто ты такой, чтоб призывать меня к ответу? Мерзкая лживая сволочь, спесивый лицемер и трус. Ты заслуживаешь ровно то, что заслуживаю и я, даже больше… И это ты выкопал топор войны! Если б ты был паинькой, Джекилл, и соблюдал наш уговор с самого начала, отдав мне все бразды правления и не наступая на горло своими замшелыми принципами, ничего бы этого не было. И старикашка Кэрью, и эта куколка были б живые и теплые. Ты бы преспокойно женился на своем Светлячке, играл бы с этой дурочкой днем в бирюльки, я бы творил свою волю ночью. И все бы были довольны! И я бы вкушал сладкие плоды свободы, и тебе, быть может, перепадали объедки с моего стола удовольствий. Так живут все в этом мире, но никто не признается… А ты просто брехучая собака на сене – и сам не жил по-людски, и мне не давал. Но ты вообразил себя бесстрашным воином и вероломно вонзил мне нож в спину. Вот до сих пор в толк не возьму, начерта тебе нужно было валять дурака… Ведь тебя сначала все устраивало. С чего вдруг взбрыкнул и поднялся на борьбу за мораль и право, а?! Видать, твоя гордынька не позволила тебе признать, что я сильнее, и ты с колбочкой вместо меча пошел со мной воевать! А война неизбежно требует жертв, дружочек мой. Так что, считай, что это все твоих рук дело. А мог бы жить припеваючи. - Нет… Я больше не куплюсь на вашу гнусную ложь… Теперь-то я знаю… Вам бы этого было мало! Вы никогда не насытите свою порочность… И Айрин! Что было бы с ней?! Я бы костьми лег, но не оставил бы ее под одной крышей с вами. - Ой, вот только не надо мне в уши петь, что ты затеял всю эту войну за независимость ради нее! Раньше тебе было на нее плевать, а тут вдруг опомнился… С ней было бы все прекрасно… До тех пор, пока бы она держала свой острый язычок за зубами. Хотя с другой стороны, твоя матушка, Джекилл, тоже многого насмотрелась, папаша твой каких только фортелей не выкидывал, однако молчала, надсадно корча улыбочки на людях и нахваливая своего благоверного. И нашу своенравную шотландскую принцессу я бы тоже смог укротить, превратив в покорную безропотную овечку. С тебя, кстати, причитается, что я был в добром расположении духа, спасибо Лэньону, от души старый брюзга повеселил, и не стал кончать с маленьким Светлячком. Пусть себе еще помашет крылышками, все равно далеко не улетит. На этого олуха и время тратить не хочется, сам помрет. А вот одиночество мисс Айрин с удовольствие скрашу! - Хайд… - голос Джекилла зазвучал так безнадежно и надрывно, будто доктор окончательно опустил руки, утратив всякую надежду не то что освободиться от этого монстра, а просто остаться в живых и в своем уме. – Не делайте этого… Я… я умоляю вас! Оставьте ее в покое. Я буду беспрекословно вам повиноваться, укрывать вас, безмолвствовать перед вашими черными низменными страстями. Найду способ спасти вас от виселицы. Придумайте себе новую забаву, ниже земли все равно не упадешь, а совести у вас не прибавится ни на дюйм… Уничтожьте мою жизнь без остатка, но не рвите жизнь Айрин. Она этого не заслужила, в отличие от меня… Пусть я расплачусь за свой грех, а не она. - Что-что, прости? Я не ослышался? Наш гордый несгибаемый доктор Джекилл умоляет… - если бы не опасность быть пойманным, Эдвард Хайд бы расхохотался на всю улицу, но нужно было добраться до припрятанного ящика с ингредиентами для тинктуры не привлекая лишнего внимания, поэтому он скользил бесшумной тенью, держась неосвещенной стороны безмолвных домов, балансируя на грани эйфории и вдыхая полной грудью колкий ночной воздух, он всегда любил играть на высокие ставки, когда азарт и жажда победы смешиваются с угрозой полного краха, но еще больше ему нравилось играть чужими судьбами. - Как же ты жалок… Просто ничтожество! Самому-то не противно так унижаться? Воображаешь, что я, как кисейная институтка, поведусь на твои пошлые пафосные демагогии? Ты все пытаешься увильнуть, пойти на сделку, достигнуть согласия с самим дьяволом, как папаша тебе внушал. Поезд ушел! Зачем мне с тобой торговаться, Тебе даже предложить мне нечего, ты и так весь продался мне с потрохами, и никакие сделки тебя не спасут! Как и девчонку… И не надо устраивать сцены, будто ты не знал, что так все и будет. Ты же знал, на что подписывался, только мелкий шрифт не прочел, тебе было удобно тогда не думать о последствиях твоих маленьких, как ты сам себя убеждал, шалостей! И клялся сам себе, что это было в последний раз, прекрасно зная, что вечерком снова налакаешься своего зелья и пойдешь куролесить. В чем-чем, а в мозгах тебе не откажешь… Ты понимал, что в конце концов, придется платить по счетам! А монеткой будет твоя прелестная Айрин. Старый пустомеля в чем-то прав – ты толкнул ее в пропасть, вернее, ко мне в руки! - Нет… - О, да… Ты продал мне своего Светлячка, причем весьма дешево! - Нет! Я не отдам тебе ее… Не отдам Айрин! - Мне на твое мнение, Джекилл, плевать с крыши Парламента. Я всегда получаю то, что хочу. Навалившись всем своим издерганным уставшим телом на дверь и из последних сил держась за молоток, чтобы не рухнуть на подмерзшие ступени, доктор Джекилл слабо постучал, даже не вспомнив, что у него есть ключи от парадного входа. Дворецкий Пул, впуская буквально вползшего в холл хозяина, едва не выронил свечу от испуга и напряжения, он не спал несколько часов, дожидаясь доктора и порываясь послать за полицией, но когда, наконец, увидел его, то все тревоги возросли. У хозяина был такой вид – краше в гроб кладут! - О, мой Бог, сэр… - бормотал Пул, стаскивая с доктора пальто, но тот будто ничего вокруг не замечал, двигаясь по инерции, как сомнамбула в тумане, - мы тут все страх как волновались, просто не знали, что и думать! Прикажете развести огонь у вас и подать ужин? - Не надо… - прозвучал сиплый хрип, в котором с трудом угадывался приятный высоковатый голос Генри Джекилла. - Как угодно, сэр… - Пул, не зная, чем угодить хозяину, распахнул перед ним двери спальни и принялся зажигать там лампы. – Хвала Господу, вы возвратились целы и невре… О, сэр, что с вашим лицом? При газовом свете старый дворецкий внезапно разглядел безобразную царапину, тянущуюся через всю щеку на аристократичном лице. Доктор Джекилл, вытянувший было ноги в кресле, подскочил как от удара и уставился на слугу ошалелыми безумными глазами. - Что?! Что с моим лицом? - Ни… ничего, сэр… - Пул попал в этот дом, когда хозяин был еще мальчиком, и никогда за все эти годы его преданной службы семейству Джекилл не обращался к дворецкому на повышенных тонах, всегда выказывая уважение. – Простите меня, сэр… Доброй ночи! Пул почти бегом ретировался из хозяйской спальни, а несчастный злополучный гений повалился на кровать, даже не раздевшись, и забылся глубоким тревожным сном. Ему виделся огромный светлый зал со множеством шумных оживленных гостей, повсюду звучал смех и звон бокалов, играла музыка, было какое-то торжество. Среди веселящихся людей он приметил мистера Аттерсона и доктора Лэньона, окликнув их, но друзья даже не обернулись в его сторону, продолжив свою беседу. Важный официант в белом фраке пронес поднос шампанским, доктор Джекилл попытался было взять бокал, но его пальцы прошли сквозь хрусталь, как свозь струю воды или сквозь клубы дыма. Никто вокруг не обращал на него внимания…. Вдруг громкие разговоры стихли, перейдя в заинтересованный полушепот, все взоры устремились в другой конец зала. Доктор Джекилл, последовав общему примеру, увидел, что сюда идет девушка в снежно-белом подвенечном платье, прижимая к груди букет ландышей, ее лицо было скрыто за кружевом фаты, ниспадающей на рукава-фонарики, а длинный тянущийся шлейф создавал иллюзию, будто она не ступает, а плывет по залу. Так это бал в честь свадьбы? Но чьей же? И почему его в упор никто не видит? Море людей почтительно расступалось перед маленькой белой лодочкой, грациозно продолжающей свой путь. Когда леди к нему приблизилась, в душе у доктора Джекилла все отчаянно и сладостно заныло – он не видел ее лица, но безошибочно понял, что это мисс Миллиган. - Айрин… - произнес он с трепетом и нежностью, протягивая к ней ладонь. Она прошла мимо него, даже не остановившись и не удостоив взглядом, словно мимо пустого места. - Айрин! – Джекилл хотел догнать ее, но даже шага не смог сделать, натолкнувшись на какую-то невидимую стену. – Айрин! Он кричал уже во весь голос, но тщетно. Доктора будто заперли в стеклянный каземат или зазеркалье. Он видел и слышал все, что происходит вокруг, но его будто больше не существовало. Ловя каждое движение мисс Айрин, он заметил, что она подходит к окну, у которого спиной ко всем гостям стоит джентльмен в черном костюме с тростью. - Айрин… Стой! – Господин вдруг резко обернулся, и доктор Джекилл с ужасом и отвращением увидел мерзкую личину Эдварда Хайда. – Айрин! Хайд, как ни странно, знал о присутствии доктора. Кинув на него насмешливый взгляд, он ухмыльнулся, как шутник, довольный своей остротой или розыгрышем. А затем, как ни в чем не бывало, грубо схватил Айрин за руку, запечатлев на перчатке жадный поцелуй. - Не смей! – Генри ударил по невидимому стеклу кулаком, вскрикнув в следующий миг от боли, по тыльной стороне ладони побежала струйка крови, как от пореза, но стена, удерживающая его, никуда не исчезла. – Помогите, кто-нибудь! Мистер Хайд, откинув полупрозрачную фату, впился сверкающими глазами в бледное лицо Айрин, которое не выражало никакой эмоции, ни ужаса, ни попытки спастись, лишь равнодушие и слепую покорность, как у посаженной в клетку птицы. Он стукнул тростью по полу, и вдруг все остальные гости в зале исчезли, будто ветром сдуло, все свечи разом потухли, комната стала терять привычные очертания, раздаваясь вширь и ввысь и наполняясь зловещей мглой. Хайд, сжимая девичью руку, надел ей на безымянный палец обручальной кольцо, золотым маячком сверкнувшее во тьме. - Айрин! – Прямо на глазах Джекилла кольцо почернело и тоже стало приобретать иные, жуткие формы, превращаясь в веревку, покрытую шипами, как стебель розы. Эти терновые путы в один миг обвились вокруг тонких запястий мисс Миллиган, туго стянув их. Она зажмурилась от боли и закусила губу, почувствовав, как шипы впиваются в кожу. На белое платье упало несколько капель алой крови. Эдвард Хайд дернул за другой конец веревки, притягивая Айрин к себе, как работорговец на невольничьем рынке. Доктор Джекилл как безумный колотил руками по стеклу, но вырваться из этого зазеркалья не мог. Ведя за собой свою послушную рабыню, Хайд подошел вплотную к доктору, а потом дыхнул ему прямо в лицо, протерев запотевшее стекло. Джекилл в ярости занес руку, чтоб ударить это гадкое животное, но вдруг заметил, что сперва пальцы, а затем и вся кисть буквально растворяются! Тают в воздухе! - Скоро ты исчезнешь как дыхание на стекле, стоит лишь мне захотеть… - процитировал с дьявольской усмешкой Эдвард Хайд его же слова. – Ты обратишься в ничто! Он одним движением привлек к себе невесту доктора Джекилла, бездушной марионеткой оказавшуюся в руках убийцы. Повернув ее лицом к Генри и схватив когтистыми лапами сзади за плечи, мистер Хайд засмеялся инфернальным смехом, эхом раздающимся отовсюду. - А я завладею всем, что тебе было дорого! - Я не отдам тебе Айрин! – Джекилл проснулся от собственного надрывного крика в холодном поту. В спальне стояло темное зимнее утро, в окна еще не заглядывало солнце. Сглатывая слюну больным горлом, он замотал головой, словно изгоняя призраков ночи из своего сознания, и приложил ледяные руки к пылающему лбу. Видно, во время своих скитаний по Лондону он зверски простудился, вот из-за жара и приходит на ум всякое… - Это сон… - прошептал в темноту доктор Джекилл, лихорадочно взяв с прикроватной тумбочки стакан с водой и жадно выпив, - только сон… - Не сон, - вдруг отозвалась темнота скрипучим язвительным голосом, - кошмар! И словно откуда-то из небытия к постели доктора метнулась черная тень. Дрожащими не слушающимися пальцами помертвевший от ужаса Джекилл зажег свечу, надеясь, что все еще пребывает в царстве Морфея или все это ему мерещится. Но вместо знакомой богатой обстановки его спальни, в которой нет никого постороннего, в облаке слабого света его взору предстал Эдвард Хайд во плоти, в прямом смысле этого слова. Приставив трость к резной спинке кровати, мистер Хайд отвесил доктору поклон, коснувшись цилиндра, и стал натягивать перчатки на костлявые руки. Джекилла будто разбил паралич, ни пошевелиться, ни вскрикнуть он не мог. - Как ты там сказал своему плешивому нотариусу? – Хайд склонился над ним, поправив воротничок, будто провинившемуся шалуну-школяру. – Стоит тебе захотеть, и ты избавишься от меня навсегда? Чу, слышишь? Он выпрямился, подняв указательный палец вверх и оглядываясь, как делают моряки на палубе. - Ветер-то переменился… - и в следующий миг вцепился скрюченными пальцами в горло доктору Джекиллу, сдавливая сильнее и сильнее. – Ты умрешь, Джекилл, а Хайд будет жить! Сначала Генри Джекилл пытается бороться, слабо отбиваться, сбросить с себя смертоносные руки этого Джаггернаута… Но мистер Хайд обладал поистине нечеловеческой силой, ломая все жалкие попытки сопротивления, будто ему благоприятствовал сам Сатана в его жутких кровавых деяниях. Доктор сам позволил поселиться в своей душе этому змею, пожирающему ее теперь изнутри. Лэньон прав! Теперь сыворотка бесполезна, она больше не удержит его, все дело не в соли, с самого первого опыта не в ней… Джекилл изнывал от уз долга и морали, так жаждал свободы, но в погоне за мнимым счастьем превратился в раба. В конце концов, он получил, что хотел… Но цена этой свободы была несоизмерима! Какой же он был идиот… Теперь все кончено. Бороться с Хайдом бесполезно, он заведомо сильнее, Джекилл сам вскормил это чудовище. Смириться и позволить ему себя убить… Когда Эдвард Хайд уже почти сломал ему шею, Генри Джекилл внезапно просыпается…

***

- Сэр, - Пул нерешительно остановился на пороге гостиной, в вечернее время обычно ярко освещенной веселым светом ламп и свечей, но сегодняшним вечером погруженной в пугающий полумрак, - простите, что беспокою… Могу я войти? События минувшей ночи изрядно напугали старого дворецкого и остальных слуг, они все плохо спали, как и их многострадальный хозяин, беспокойно ворочаясь в своих постелях и вслушиваясь. Из хозяйской спальни почти непрестанно доносились крики ужаса, мольбы о помощи, проклятья, взывания к Богу и рыдания. Можно было легко догадаться, что бедный доктор почти не сомкнул глаз, встав еще до рассвета и принявшись расхаживать из угла в угол, но появился только под вечер. Кухарка, тоже знавшая его с малолетства, постаралась на славу, приготовив его любимейшие кушанья, но доктор Джекилл даже не притронулся к ужину, просидев перед пустой тарелкой и глядя потухшим взглядом куда-то в пустоту и не обращая на своих расстаравшихся слуг никакого внимания. Надо ли скрывать, они все обрадовались, что жизнь хозяина вошла в привычную колею, что он снова радушно собирал своих друзей в гостеприимном доме, много гулял и снова начал интересоваться практикой, вновь стал тем утонченным, полным благих намерений добросердечным джентльменом, которого все так любили и уважали. И конечно, слуги доктора с воодушевлением ждали, когда он приведет сюда молодую хозяйку, и дом легким мановением женской руки расцветет, как это всегда бывает, когда в нем поселяются два любящих сердца. Но больше всего они радовались тому, что над этим богоугодным жилищем больше не висит черная тень недостойного друга хозяина, мистера Хайда… Но все вдруг переменилось в одночасье. И теперь Пул не знал, как подступиться к доктору Джекиллу, чего раньше никогда не бывало. Его хозяин сидел возле камина с раскрытой книгой на коленях, но уже два часа не перелистывал страниц, равнодушно глядя на тлеющие угли и даже не распоряжаясь подтопить, несмотря на то, что в гостиной становилось холоднее. На вопрошание дворецкого доктор медленно кивнул, не разжимая плотно сомкнутых вялых губ и не поворачивая изжеванного беспокойной ночью лица. - Вам доставили письмо, сэр, - расшаркавшись, подошел к нему Пул с конвертом на подносе. Ему пришлось простоять у кресла минут пять, пока, наконец, доктор не оторвал взгляд от камина. В его умных карих глазах стояла не просто грусть, а вселенская скорбь, будто он только что перенес величайшую потерю. - Благодарю… - слетело с уголков его опущенных губ, когда доктор Джекилл брал конверт с таким же отрешенным видом. - Могу ли я что-нибудь сделать для вас, сэр? – спросил дворецкий, вкладывая в эти слова смысл куда более глубокий и трепетный, нежели тот, что обычно несут вопросы прислуги. - Нет… - на словах хозяина тоже лежала печать, красноречиво объясняющая всю безысходность его положения. Вскрыв в одиночестве желтоватую бумагу конверта, Джекилл вдруг оживился, поднеся расплывающиеся строки к подслеповатым глазам, ибо пенсне подевалось невесть куда. «Дорогой мой Генри! Пишу тебе по безрадостному поводу. Дядюшка сильно болен. Его самочувствие вчера резко ухудшилось. Я вернулась от Руби, а он сидел внизу в ужасном состоянии, у него схватило сердце… Генри, я такого страху натерпелась, передать не могу. Мне казалось, что мой бедный дядюшка… Не могу даже написать это слово. С ним никогда такого не случалось. Он отказался от всех своих лекарств, ни слова не говоря заперся у себя в кабинете, провел там всю ночь. Я не спала тоже, только утром уговорила его выйти и уложила в постель. Он не вставал целый день. От пищи отказывается и молчит… Ты представить не можешь, как это страшно. Я пыталась поговорить с ним, чем он расстроен. Быть может, это я его своим походом в гости так довела. Он пробормотал что-то непонятное, без конца извинялся передо мной, говорил о каком-то обещании и монстрах. Я ничегошеньки не поняла. Генри, мне отчаянно страшно. Я не знаю, что с дядюшкой, его срочно нужно осмотреть. Помоги, пожалуйста! Прошу тебя, приходи к нам, как только сможешь. Я буду очень ждать. Ты нужен мне, Генри. Искренне твоя, Айрин». Дойдя до имени своей невесты, доктор Джекилл прикрыл тяжелые веки и прижал к груди ее письмо, словно впитывая каждой клеточкой ее любовь, таившуюся в каждом чернильном завитке и точке. В прояснившемся сознании набатом звучали ее слова «Помоги… Ты нужен мне, Генри». А после поднялся на ноги, обретя твердый шаг, поправляя наспех надетый домашний халат и приглаживая вихры русых волос, чтоб те не падали на лоб и виски, ибо это отвлекало от работы. - Энни, - крикнул он своим обычным вежливым, но заставляющим прислушаться голосом, - будьте любезны, зажгите свет и приберитесь в секционной и в моем кабинете. Через каких-то полчаса пенсне были найдены и тщательно протерты, свежая рубашка была надета, лаборатория, куда он не заглядывал с два месяца, начищена до блеска. Уверенным быстрыми энергичными шагами поднявшись в кабинет, доктор Джекилл отпер потайной ящик в своем столе, достав толстую записную книгу с вензелем. Отыскав нужную запись, он внимательно вглядывался в нее пару мгновений, согнув указательный палец правой руки под носом, как обычно делал во время напряженных раздумий, а после открыл чистые листы, ретиво принявшись за работу. Перо так и заплясало над бумажным паркетом, на который летящей каллиграфией ложились химические формулы. - Попробуем увеличить втрое… - сам себе разъяснял новые расчеты Джекилл, чувствуя, как обретает прежнюю научную хватку. - Ну, и чем мы тут занимаемся? – Генри уронил перо и поморщился от прозвучавшего в ушах противного голоса. – С ума сошел, что ли? На кой дьявол столько соли… Не тратя времени на препирательства с Хайдом, Джекилл вернулся в лабораторию, принявшись за приготовление тинктуры. Его вторая натура почуяла, куда подул ветер, и совсем не в том направлении. - В честь чего такой энтузиазм? – упорствовал Хайд в своем садизме. – Никак из гроба решил восстать? - Скоро вы туда ляжете, - спокойно парировал Джекилл, методично отсыпая нужные порошки. – Я так легко не отступлю. Я не отдам вам ее… - А тебя не пугает перспектива быть застреленным, если этот старый ворчун не окочурится? Только ты там нарисуешься, он тебя живьем сожрет, как туземцы Кука… - Это вы боитесь, - Генри поставил колбу на зажжённую спиртовку, - и беситесь почем зря… - А ты зря алхимика из себя корчишь! Как ни ловчись, Светлячок тебе больше не светит. - И пусть, - жидкость закипела, окрасившись в кумачовый цвет, - но я должен положить этому конец. Я нужен Айрин. А она нужна мне… Мне есть за что бороться. И вы это знаете. Потому и боитесь ее. - А ты не боишься… - прошипел с затаенной злобой мистер Хайд, клацнув зубами, - что пока Лэньон в постели валяется, с его девочкой может что-то случиться… Ты знаешь, мне в кабаке историю одну рассказали волнующую. Был один доктор, весь такой самоуверенный и правильный, и была у него невеста, красавица, лакомый кусочек. А еще у того докторишки был друг, которому вечно все запрещали. И сей джентльмен был так истерзан несправедливостью, так раздосадовался, что совершенно случайно, повстречав невесту доктора в глухом переулке, убил ее. Кинул камушком и попал в висок… И никто не смог ей помочь. А если б докторишка делал то, что ему велят, все было бы благополучно. - Что вам еще от меня надо? - Вот это иной разговор, Джекилл! Джентльмены всегда могут договориться… Сейчас ты сядешь и напишешь мисс Айрин письмо, что любовь прошла, повяли помидоры, ты больше не властен над своими чувствами, et cetera…. Сам придумаешь, котелок у тебя хорошо варит. - Что?! – доктор сжал колбу так, что стекло едва не треснуло у него в руке. – Никогда! Только через мой труп. Чтоб я так разбил ей сердце… - Выбирай… - Джекилл почувствовал, как невидимые пальцы цепко схватили его за горло, тело начало подрагивать в агонии превращения, - или ты сам сейчас разобьешь ей сердце, хотя там и бить нечего, уже постарался. Или я ей его вырежу. И ты знаешь, что я это могу сделать. Джентльмены всегда выполняют свои обещания, правда ведь, доктор?