Мой гений

- Мама... - едва завидев спускающуюся по лестнице мисс Айрин в сопровождении профессора С., Сара вскочила с диванчика, где она сидела вместе с Верой Юрьевной, и с плачем бросилась к ступенькам, - Мама! - Сара, ты в порядке? - мисс Миллиган без тени гневливости взяла девочку за подбородок, чтобы посмотреть на ее раскрасневшееся личико, спрятанное в складках материнского платья. - Д-да... - Сара, сквозь бесконечные всхлипы и учащенное дыхание, пыталась выговорить хоть что-то членораздельное, - мамочка, милая, прости меня... Мадам Вера сказала, что я очень дурно поступила, убежав от тебя, ты так добра ко мне, а я тебя не берегу совсем! Я буду очень-очень хорошей и послушной девочкой... Только не умирай, пожалуйста! Я так испугалась, что ты умерла! Я знаю, что тебе будет лучше на Небесах с Богом и Ангелами, чем со мной. Но я буду очень стараться, чтоб стать хотя бы капельку похожей на Ангела, чтоб тебе было хорошо! Только не уходи от меня... - О, девочка моя... - растроганная до собственных слез Айрин, не смущаясь чужого присутствия, опустилась рядом с плачущей Сарой на колени и крепко прижала к своей груди, поцеловав в зареванные глаза, - ты и так мой маленький земной ангелочек. Когда Вера Юрьевна, радушная хозяйка коттеджа на побережье в Уитби, позвала своих гостей к столу, Айрин почти не притронулась к трапезе, не отводя глаз от Сары, полной младенческого простодушия и блаженного неведения. И вновь с ледяной ясностью ощутила себя по ту сторону зеркала. Теперь, когда она на опыте своем поняла, каково это - скрывать от ребенка трагическую правду, она имела представление, через что пришлось пройти ее покойным родителям и доктору Лэньону. Но нет, все равно, мисс Миллиган и представить не могла, откуда брались силы у бедных дорогих мамы с отцом бороться со смертельной болезнью, откуда черпал милый дядюшка Хэсти мужество молчать и стоически сносить обиды и непонимание своего Светлячка... Айрин поймала себя на мысли, что тогда, так же как Сара сейчас, глупо сердилась на дядюшку, сетуя про себя, что он не понимает... Но в отличие от наивной мисс Миллиган, Лэньон понимал и знал всю правду. И ни слова не проронил, сколь ни была эта правда ужасна. Мисс Миллиган вновь посмотрела на маленькую девочку, вдохновленно рассказывающую госпоже Раевской о своем походе с мамой и дядей Генри фотографироваться. Из ее уст рассуждения о смерти звучали вовсе не траурно и не страшно, однако эта крошка уже столкнулась с потерей самых близких... А с уходом любимых людей уходит и целая эпоха в твоей жизни, беззаботная, светлая, когда ты со всех сторон, словно крепкими крепостными стенами, окружена заботой, теплом и любовью, согрета как у уютного камелька. А потом огонь внезапно гаснет, страшное воинство холода и мрака сужает свое призрачное кольцо, повсюду царит мерзость запустения, а пепел от домашнего очага развеян по ветру... Айрин содрогнулась, будто чьи-то ледяные когти схватили ее за горло. Именно так она и ощущала себя рядом с Эдвардом Хайдом, облекшимся в плоть Генри Джекилла. Мисс Айрин, не теша себя пустыми надеждами, прекрасно понимала, что он по природе своей умеет лишь требовать и брать, он никого не может обогреть и не может согреться сам, потому и так отчаянно загребает пригоршнями жар, остервенело ищет вечный светильник, жадно отнимая тепло у других, но все равно остается лишь с тлеющими угольками и злится... Злится на судьбу, на остывших "бабочек", на неприятие света, на доктора Джекилла... Вечно ищет виноватых в том, что несмотря на свое жизнелюбие и буйство плоти, остается глубоко несчастным. Высматривает хищными глазами новый источник тепла и жизни, но никак не может или не желает увидеть истинной причины могильного холода внутри... Быть может, мистер Хайд и от нее, от Айрин Миллиган, ждет того, что дать ему она не в силах, но что ненавистный ему Джекилл получал даром? Но что именно и почему... - Что с вами, мисс Айрин? - Вера Юрьевна участливо оглядела притихшую в задумчивости шотландку. - Вам не нравятся запеченные овощи? Прошу прощения, у нас сейчас Страстная седмица, строжайшая неделя поста, а вы так негаданно нас посетили, что я не успела попросить на кухне сготовить что-то мясное. Желаете ростбиф или пирог с почками? - А, простите? - встрепенулась мисс Миллиган, устыдившись своей задумчивости, принятой хозяйкой за недовольство. - Нет, что, это лишнее, сударыня, все очень вкусно... Просто ваш дом так замечательно обставлен, что я ненароком... загляделась. Отчасти это было правдой, ибо в особняке, где квартировала русская путешественница, было на что посмотреть. Сару сразу же заворожили игрушки на камине, расписанные так ярко, что казалось, будто диковинная коняшка в красных яблоках сейчас же испустит звонкое ржание и цокнет глиняным копытцем, а кудрявый юноша в голубой рубахе, подпоясанной пестрым кушаком, начнет постукивать каблуками сапог под свою гармонь. Мисс Айрин же не могла налюбоваться картиной в тяжелой раме, изображающей широкую бескрайнюю реку, величественно катившую свои воды, сверкающие красно-золотым отблеском в лучах восходящего солнца. - Это Дон, - пояснила Вера Юрьевна, проследив взгляд юной леди, - там моя Родина. Мой дед был казачьим есаулом и героем Крымской баталии. Донские волны и нимбы подсолнухов у меня в крови. Как, полагаю, и воды шотландских озер с чертополохом в крови у вас, мисс Миллиган. Айрин заулыбалась, согласно тряхнув рыжими забранными локонами. Сколько она себя помнила, столько и с неистовой искренностью считала себя не англичанкой, но шотландкой, бережно храня у сердца детские воспоминания о родителях, передавших ей любовь к родной земле, и о докторе Лэньоне, не ставшем ломать ее душевное устроение, но облагородившем его. - Мне думается, - проговорила Вера, задумчиво скользя чуть погрустневшим взглядом по Дону, пусть это были лишь масляные краски на холсте, ей каждый раз казалось, что по водам вот-вот пробежит живая гладь, а в лицо пахнет свежим речным ароматом с нотками луговых цветов, - одно из самых великих и сильных чувств - это чувство своей Родины. Как бы далеко тебя не забросила судьба, это чувство будет жить в тебе и направлять, как компас. И какими бы мы ни были блудными детьми, оно приведет нас, в конце концов, к возвращению в дом, где всегда ждут. - Да... - мисс Миллиган с горечью ощутила, как ей не хочется возвращаться на Болтон-стрит, разумеется, ее там очень даже ждут, но не тот, кого ждет она, - пожалуй, вся наша жизнь, так или иначе, это возвращение... Айрин перевела взгляд на профессора С., вспомнив его слова о личной невидимой брани. Знать бы, где сейчас блуждает Генри, борется ли он и вернется ли когда-то к ней. И сейчас у самой бесстрашной шотландки было чувство, что она заблудилась, как маленький беспомощный ребенок, потерявшийся в темном дремучем лесу. Сначала малыш пытается вырваться из кромешной тьмы, беспокойно мечется, бежит, куда глаза глядят, покуда несут его маленькие ножки, зовет на помощь и плачет... Так и мисс Миллиган запуталась, сбилась с пути, который раньше так ясно видела. Что она сделала не так? Даже нет, что она сделала в принципе, что оказаться в таких дебрях, да еще и с диким зверем, который при случае разорвет ее на мелкие кусочки. И как теперь выйти на свет? Раньше она полагала, что той, в чьих жилах течет шотландская кровь, по силам с этим справиться, но враг, с которым она имела дело, обладал нечеловеческой силой самого Сатаны. Все, во что Айрин Миллиган верила раньше, оказалось ложью, она ничего не знала о людях, окружавших ее, полюбила ею же придуманного человека. Все ее воздушные шотландские замки рушились на глазах, а юная леди отчаянно пыталась собрать эти руины. Раньше Айрин пусть и колебалась, но наивно верила, что добро и справедливость восторжествуют, как в любимых ею старых легендах. Но жизнь не была похожа на сказку, и никакого принца не было. Было лишь заколдованное чудовище. После ужина Сара засыпала Веру Юрьевну вопросами о далекой заснеженной России, а мисс Миллиган под предлогом проветриться накинула жакет и вышла в сад у дома. Проходя мимо зеркала и бросив мимолетный взгляд на свое отражение, Айрин сама удивилась, как изменилась и подурнела за столь короткий срок, даже после похорон дядюшки Хэсти у нее не было такого удрученного подавленного вида. Как будто даже волосы и веснушки померкли вслед за глазами, девушка скорее походила на тень, нежели на живое существо. "Быть может, мистер Хайд все-таки повременит со свадьбой... Ну, зачем ему некрасивая угрюмая жена?", - с невеселой иронией подумала Айрин, опускаясь в плетеное кресло возле разросшейся жимолости, сад еще не зацвел во всем великолепии, но уже благоухал робкими знамениями весны, подобно юной барышне, охваченной смутным пробуждением женственности. Почему-то сейчас, когда ее грустные мысли вновь по замкнутому кругу вернулись к Эдварду Хайду, шотландка уже не вспоминала о нем с прежним парализующим страхом и отвращением. Мисс Айрин не могла понять, отчего ее мучитель столь настойчив, ведь они оба знали, что она никогда не сможет дать ему то, чего он так жаждет. Пусть он тысячу раз прав, что она не любила доктора Джекилла, но и мистера Хайда она не полюбит. И в этот момент в душе Айрин пробудилось нечто сродни жалости и сочувствию. Эдвард как мог пытался разжечь в ней хоть одну искру, чтоб она согрела его, ибо понял, наконец, что у него может быть все, чего не мог получить Джекилл, все двери пред ним открыты, нет никаких запретов и ни одного неисполненного желания, но все эти прелести обращаются в ничто и не спасают от гнетущей тоски. И Хайд пытается заполнить эту пустоту, требуя от нее любви. Но, несмотря на всю свою власть и инфернальность, он очень жалок в своих попытках. Айрин поняла это сегодня, когда Хайд подарил ей колье и буквально взорвался, когда она отвергла его подарок. Задохнулся от ревности. Он так смотрел на нее, что казалось, с его искривленных недовольством губ сорвется "Ну, что мне еще, черт тебя дери, сделать?!". Если бы мистер Хайд проявил хоть каплю человечности, отпустил бы мисс Миллиган и Сару, то быть может, заслужил если не любовь, то уважение. Но он упорствовал... В чем? В своем желании доказать, что достоин любви? Или доказать свое превосходство над уже не существующим Генри Джекиллом? Но зачем кому-то что-то доказывать, если его уже нет? "Ты догадалась и о том, почему я так ношусь с тобой как дурень с писаной торбой, хотя имел полное право, засвидетельстванное, кстати, нашим непорочным и тупоголовым Фаустом, воплотить нетленный шедевр Рубенса с Тарквинием и Лукрецией!" "Потому что Генри меня никогда не любил, а ваши чувства ко мне независимы от его чувств...", - похоже, на такой ответ рассчитывал мистер Хайд. Он сдерживал свое желание плоти, ибо ждал от мисс Миллиган взаимности. И внушал ей, что она не любила Генри, затем, чтоб получить то, чего лишился его создатель и соперник. И злился, что до сих пор ему, Эдварду Хайду, не выпадало и унции того, что получал Генри Джекилл... Айрин несколько раз с ужасом видела, что Хайд близок к тому, чтоб убить ее за то, что мисс Миллиган не любит его. Или за то, что любит, но не его. Мистер Хайд злился, но не мог понять, что все дело не в упрямой девчонке и не в Джекилле, а в нем самом. Только живое сердце способно гореть свечой для кого-то, прощать, страдать, болеть и любить. А Эдвард Хайд, утверждающий свою живость всеми мыслимыми и немыслимыми способами, не мог полюбить сам. Поэтому и был мертв, нося в сердце могильный холод. Отсюда и рождалась его злость и непонятная ему тоска. В воздухе, напоенном щедрым солнцем, уже вовсю витали ароматы весны, было тепло и свежо, посему мисс Айрин не стала возвращаться за пелериной, откинув голову на спинку плетеного кресла и прикрыв глаза, с наслаждением чувствуя на своем усталом челе ладонь ласкового ветерка. И в ней вдруг робко шевельнулось давно угасшее чувство. Чувство, возникающее, когда просыпаешься летним утром и босиком выбегаешь в сад, устремляясь к быстрым искрящимся водам реки. Или растягиваешься в сладкой неге под старой ивой на берегу, поглядывая на то, как в просветах между густой шелковистой листвой вспыхивают огненные капельки солнца. Или когда декабрьским вечером идешь по белым улицам, останавливаешься у фонаря, наклонив голову, а в волшебном его ореоле снежинки кажутся звездами, летящими тебе навстречу. Чувство простое, как хлеб с молоком, но необъятное как небо, вызывающее трепет. Чувство радости от того, что ты живешь, и счастья от того, что имеешь. Оно было одновременно таким долгожданным и столь неожиданным, что Айрин даже испугалась его вместо того, чтоб удержать, как любимую игрушку. Мисс Миллиган явственно ощутила, как в ее душе воцаряется мир и покой, будто на ее опущенные усталые плечи набросили теплый плед, связанный Энни. Не открывая глаз, она улыбнулась по своей давней почти забытой привычке так, что на бледных щеках появились ямочки. Это было абсолютно иррационально и даже неуместно, но она была отчего-то счастлива. Это было так странно, ведь в положении мисс Миллиган ничего чудесного и радостного не наблюдалось, наоборот, она стояла на пороге катастрофы. Но она была счастлива! Как будто ее Ангел погладил по рыжей макушке... Юная леди к собственному глубочайшему удивлению вдруг поняла, что ее головы действительно касаются чьи-то руки, поглаживая, будто стараясь сгладить горечь. Айрин открыла глаза и тут же встретилась со взглядом других. Рядом с ней стояла девочка постарше Сары, на вид ей было лет двенадцать. - Здравствуй, - растерянно промолвила мисс Миллиган, оглядывая маленькую незнакомку, удивительно, что та подкралась так тихо, будто спустилась с неба, - кто же ты у нас такая? Ты живешь здесь? Девочка не ответила, лишь улыбнулась какой-то странной улыбкой, которую Айрин раньше не видела ни на чьих устах. Ребенок был весьма необычным, напоминая посланницу Небес не только своим внезапным бесшумным появлением, но и всем обликом. Белокурая, с узким кукольным личиком и тонкой кожей, сквозь которую проступали венки, тоненькой шейкой, по сравнению с которой голова казалась непропорционально большой, долговязая, с худыми ручонками и белыми пальчиками. Девочка все время наклоняла свою крупную головку к плечикам и не мигая смотрела на девушку своими карими глазенками. И смотрела даже как-то необычно, не так, как должно смотреть детям ее возраста. Ее взгляд то уходил куда-то вдаль, то взмывал вверх, то пристально впивался в шотландку. По драповому пальтецу и капору с лентами и цветами Айрин догадалась, что девочка явно не из штата прислуги. - Ты, верно, дочка госпожи Раевской? - вновь спросила мисс Миллиган, но малышка продолжила улыбаться и играть с ней в гляделки. - Как тебя зовут? Я Айрин, Айрин Миллиган, я тут в гостях. Девочка медленно моргнула и вдруг тихонько взвизгнула, как птенчик, это прозвучало не капризно и не истерично, что было странно вдвойне. Вместо ответа крошка вскинула ручки и легонько похлопала Айрин по плечам, а потом пристроила на одно из них голову, начав гладить своей ладошкой веснушчатую щеку юной леди. И тут Айрин все поняла... Дитя было нездорово. - Милая, - как можно ласковее прошептала мисс Миллиган, приобняв девочку в ответ, - я тоже очень рада с тобой познакомиться. Ты такая добрая и вежливая маленькая леди, настоящая радушная хозяйка! Шотландке приходилось слышать печальные истории таких детей от покойного доктора Лэньона, но прежде она никогда с ними не сталкивалась. Участь подобных несчастных была и в богатых семьях нелегкой, а среди бедных такие малыши просто погибали. Не каждому под силу было взвалить на себя бремя заботы об убогом. Девочка вдруг встрепенулась и вновь пристально посмотрела на Айрин, как будто что-то придумала. А потом запустила руку в кармашек и с торжественным видом вытащила фарфоровое яйцо красного цвета. - Какая красота! - Айрин невольно залюбовалась солнечными бликами на алой глади. - Какое у тебя сокровище. - Ооо... - чуть нараспев произнесла девочка, протягивая ей обеими руками эту маленькую драгоценность. - Очень красивое, да, - с усердием повторила мисс Миллиган, а ее собеседница, будто сетуя на недогадливость своей старшей подруги замычала, схватила ее за запястье и сама вложила ей в ладонь яйцо. - Это мне? - Айрин провела указательным пальцем по холодной гладкой поверхности, заметив небольшую борозду, яйцо было одновременно и шкатулкой с секретом, как русская кукла-матрёшка. - Спасибо большое, мой дружочек... Малютка блаженно улыбнулась, сморщив носик и сощурив глаза. Не умильно, не трогательно, не забавно... А именно блаженно. И было что-то такое в ее подарке и улыбке, от чего у Айрин Миллиган сильнее забилось сердце. Будто ее Ангел обнял. Девочка вновь прижалась к ней своей светлой головкой, а шотландка осторожно погладила ее по согбенной спинке, вновь ощутив прилив нечаянной радости. Наверно, счастье так и входит в жизнь человека, бесшумно подкрадываясь легкой поступью и опускаясь рядышком, в тот момент, когда меньше всего ожидаешь... Заслышав невдалеке чье-то присутствие, мисс Миллиган обернулась и увидела на крыльце у распахнутых дверей притихших Сару и Веру Юрьевну. Держа хозяйку дома за руку, подопечная Айрин сочувственно смотрела на больную девочку недетски серьезными глазами, изредка хлюпая носом. Вера улыбалась, но улыбка выходила будто извиняющейся. - Это Анна, - тихо отозвалась мадам Раевская на немой вопрос юной леди, - Аннушка, моя дочь. - Ма! - Аня, острым слухом распознав знакомый голос, подскочила на месте и побежала к матери, подпрыгивая и потрясая ручками, она была очень возбуждена, радостно показывая на Айрин и лопоча что-то на понятном лишь ей и Вере языке. Вере Юрьевна, поцеловав дочку в лоб, погладила ее и нежно сказала что-то по-русски, Аннушка успокоилась, повиснув на ее руке. - Вы ей очень приглянулись, мисс Миллиган... Я впервые вижу, чтоб дочь так быстро открывалась кому-то чужому. Аннушка обычно с большой неохотой знакомится с новыми людьми, она у нас очень стеснительная. Анна тем временем с большим интересом изучала Сару. Было заметно, что со сверстниками она общается не часто. Дружелюбно улыбаясь, Сара подала ей руку. Убедившись, что чужестранка не представляет угрозы и годится для нескучного времяпрепровождения, Аня, довольно мурлыкая, повела маленькую англичанку вглубь сада, показать свой тайник с разноцветными камушками. - Аннушка очень любит свой садик, - Вера, натянув перчатки и чуть промокнув глаза платком, устроилась в кресле напротив мисс Миллиган, - она так долго привыкала к Лондону, так тяжело переживала разлуку с Родиной, что я, право, не представляла, чем ее развлечь. А летом она пристрастилась к садоводству и всю зиму ждала, когда можно будет заниматься клумбами. Представляете, никого не подпускает к своим розовым кустам и виолам, все сама над ними хлопочет... Вера Юрьевна радостно щебетала, но от Айрин не укрылось, с какой потаенной болью она говорила о своем чаде, и сколько всего недосказанного скрывалось за этими будничными словами об их с Аней жизни в Уитби. Слушая ее, мисс Миллиган устыдилась собственного падения в бездну уныния. Как ни трудно нам приходится, но есть всегда кто-то, кому в сотню раз тяжелее. Конечно, Айрин не могла знать, да и госпожа Раевская ни за что бы не сказала, сколько натерпелась от мужа, известного в Москве пианиста. Они жили с Ильей беззаботной веселой жизнью светского общества, ни в чем не зная ни нужды, ни отказа, путешествуя и посещая изысканные вечера, супруги Раевские были желанными гостями на многих балах. Однажды даже они удостоились чести быть представленными самому Цесаревичу и исполнили для него Великой княгиней горячо любимые ими романсы Михаила Глинки. Когда Вера с мужем появлялись в опере, все кругом твердили, какая они чудная пара. Они были счастливы. Лишь одно омрачало это счастье - Бог никак не посылал им ребенка. Илья мечтал о дочери, он буквально был одержим идеей, что взрастит гениальное дитя. И когда, наконец, появилась на свет Аннушка, он пожелал немедленно заняться ее образованием, едва ли не с пеленок развивая в ней таланты. Но лекари становились в их доме гостями более частыми, чем гувернеры. И их прогнозы были все более неутешительными. Девочка останется убогой до конца своих дней. Аня была не глупой... Но она была словно не от мира сего. Вера сперва плохо осознавала, что все происходит именно с ней. В голове роились сонмы вопросов, а главный - за что? За что именно она? Бессонными ночами, бродя тенью вокруг кроватки дочери и слушая ее бессвязные крики, она все твердила этот вопрос. Пока духовник не посоветова спрашивать не "за что", а "зачем"? И Раевская будто обрела иной смысл своей жизни. Все эти собрания, сплетни, карьерные и матримониальные притязания, погони за славой и беспечной жизнью, поиски удовольствий... Все это теперь казалось мишурой, дешевой оберткой, фасадом, за которым теряется нечто куда более важное и великое. Она старалась как могла оградить мужа от боли и разочарования, помочь ему понять, что это не проклятие, а благословение. Но Илья не выдержал. Он стал все более отлучаться по неведомым делам, потом вдруг объявил, что его пригласили на европейский тур с концертами... А после ей пришло письмо от доброжелателя-инкогнито, что Раевского видели в Париже в обществе милой мадемуазель, и выглядели они весьма недвусмысленно. Вера не винила мужа, но предательства забыть не смогла. Она не устраивала сцен, не угрожала крахом его репутации, не просила у Священного Синода развод. Просто дала ему карт-бланш. Как позже выяснилось, у Ильи появился здоровый наследник. Когда он возвращался в Москву, Вера Юрьевна уезжала с Аней в другие края. Заграничные светила, увы, были тоже бессильны, болезнь была неизлечима. - У вас чудесная девочка, - деликатно заметила Айрин, когда в саду воцарилось неловкое молчание, - Анна очень добрая и чуткая. - О, да, - Вера обернулась, и мисс Миллиган увидела в ее глазах слезы, но то было не отчаяние, - благодарю вас! Я... счастлива тем, что она со мной. Поначалу было трудно, так трудно, что хотелось все бросить. Я не видела никакого смысла в том, чтоб тащить эту неподъемную ношу. Но Аннушка изменила всю мою жизнь. Изменила меня. Знаете, дорогая мисс Айрин, я раньше будто жила в какой-то театральной постановке, играя роль и ожидая оваций, полагая, что знаю, что сделает меня счастливой. Но погоня за счастьем не увенчалась успехом. Это как бежать за горизонт, ты бежишь все ретивее и быстрее, а он все отдаляется и отдаляется. И чем большего ты достигаешь, тем более тобой овладевает чувство несправедливости и жажды большего. Ты требуешь все больше, и всего тебе мало... Тебе представляется, что твое счастье где-то там, за золотыми горами, будто оно зависит от чего-то внешнего. А потом вдруг понимаешь, что это и не счастье вовсе. Я и любить-то раньше толком не умела. А Аннушка меня этой любви научила, настоящей. И с ней я обрела и настоящую свободу. - А как вы поняли, что это - настоящее? - Айрин безоговорочно верила словам этой героической женщины и не сомневалась в их правдивости, но у нее в голове это не укладывалось. - И почему... вам выпало такое счастье? - Однажды мне посоветовали озадачиться вопросом не "почему?", а "зачем?". - Зачем? - повторила шотландка, вдумываясь в тонкости перевода. - По-вашему, "для чего". Порой Господь ведет нас тернистым путем для того, чтоб вывести из плена собственных заблуждений и слепоты. К примеру, я раньше тоже не задумывалась о таких людях, как Аннушка, была слепа и глуха к чужим страданиям, это мешало мне веселиться. Занималась благотворительностью как модным увлечением. Это была не я настоящая, а лишь мое отражение. Но меня это вполне устраивало, я не хотела видеть ничего другого. А потом словно увидела картонные декорации и свой карнавальный наряд... Айрин как громом пораженная воззрилась на госпожу Раевскую. Она будто цитировала ее собственные мысли! Сама мисс Миллиган до появления мистера Хайда жила тоже в собственном кукольном мире, зная, что есть Генри, есть дядюшка, есть мистер Аттерсон, она под защитой. Ведь Хайд был в чем-то прав. Она действительно многое себе придумала, жила слепо. - Я думала, - продолжала Вера, устремив взор на небо, - что свобода - это делать все, что хочется. Но с такой свободой ты быстро попадаешь в кабалу своих же желаний. Вкусив грех однажды, ты будешь требовать еще и еще, и никак не сможешь насытиться. И даже к любви ты будешь относиться как в лавке бакалейщика, требовать и искать выгоды. И настолько ты погрязнешь в угождении себе, что ничего иного и не заметишь. А потом случается что-то, и ты на все смотришь иначе. Так увидела и я. И поняла, что настоящая свобода - это иметь волю отказаться от всего лишнего и взяться за то, что должно. По-русски, воля, а не свобода. - Воля? - озадаченно повторила Айрин. - То есть, выбор? - Можно и так сказать. Пока ты можешь выбирать, ты свободен, но этот выбор не всегда очевиден. И выбирать нужно не то, что нам хочется, а то, что нужно. Я не выбирала такую судьбу. Но сейчас бы ни за что не променяла свою Аннушку на то пустое существование, что влекла прежде. - Свобода не в том, чтоб себя ограничивать, а в том, чтоб владеть собой... - процитировала мисс Миллиган слова Достоевского. - А любовь? Какая любовь - настоящая? - Жертвенная, мисс Айрин. Служение. Когда не себе ищешь счастья, а стремишься осчастливить других. Иногда в ущерб себе. Когда любишь за что-то или в ожидании чего-то, это сделка. Настоящая любовь не ищет своего, всему верит, все покрывает, не радуется неправде, а сорадуется истине... И никогда не умирает, живет, даже когда человека уже нет. И именно она дает свободу и волю. А свобода и воля рождают любовь. Насильно мил не будешь, как говорят у нас в России, без любви невозможно сделать правильный выбор, а без свободной воли - полюбить.

***

Мисс Айрин Миллиган в тот вечер много размышляла. Сара так умаялась от переизбытка впечатлений, что по возвращению в дом на Болтон-стрит немедля нырнула в кровать. Шотландка, побеседовав с горничной Энни, устроилась в гостиной за вышивкой, напевая гэльские мотивы, что было удивительно, ибо она сама забыла, когда в последний раз пела и улыбалась. Встреча с маленьким семейством Раевских оставила у нее самые светлые впечатления, кои не смогло омрачить даже возвращение в место обитания "доктора Джекилла". Самого хозяина, к счастью, тоже не наблюдалось, так что уныние в душе рыжеволосого Светлячка окончательно капитулировало, уступив место жизнерадостности. Айрин даже подумала о том, что пора бы завязывать с бездельем, иначе так можно свихнуться, надо приниматься за дело. Нужно довести до ума вопрос об устройстве Сары, убедить ее поехать в пансион, надо бы немедля возобновить уроки с детьми из бедных семейств, навещать Аннушку, почаще видеться с Артуром и Элизой. Правда, нельзя замыкаться на себе, засиделась она в своем болоте. Строя планы по занятиям с детьми, Айрин с упоением почувствовала вновь себя живой и деятельной. Мадам Вера была права, делая счастливыми других, мы сами обретаем счастье. Все-таки, как же пользительны перемены. Еще утром она была в пучине отчаяния, а теперь, глядишь, лягушка ожила. И даже мысль о приближающемся замужестве не могла омрачить ее радости. Мисс Миллиган теперь думала о своем суженом без былого омерзения и неприязни, будто окончательно смирившись с неизбежным фактом венчания. И ей вдруг подумалось, что это мистер Хайд в какой-то степени не свободен. Он никак не может смириться с тем, что Айрин его не полюбит. Вспомнив слова веры о свободе и воле, девушка неожиданно поняла, что вторая натура доктора Джекилла точно так же гонится за чем-то своим, тратя на погоню все свои силы и таланты, но обрести счастье так и не может. И наверно не сможет никогда. Хайд всегда хвастается своей свободой, но все это - фикция. Его ненасытная, алчная сущность требует все больших увеселений, чем недоступнее, тем дороже в его понимании трофей. Он все берет и берет, а бездна все темнее и темнее. В конце концов, когда Эдвард получит и невесту своего врага в жены, это тоже не сделает его живым, к чему он так стремится. Хайд не оставил в живых Джекилла, но доктор будто из небытия, за гранью смертельного круга обладал тем, на фоне чего все прелести свободы его оппонента казались шелухой. Генри не было, а любовь Айрин жила. И эта любовь рождала волю. Джекилла не было, а ненависть Хайда жила. Эта ненависть открыла ему путь к свободе, он действительно делал все, что хочется, не боясь теперь расплаты. Но у него не было воли смириться с тем, что мисс Миллиган его не полюбит. Айрин вдруг вспомнила, как доктор послал ей письмо, что не любит ее. Не любил и полюбить никогда не сможет. Он не мог не знать, что она возненавидит его за эти слова. Но предпочел быть ненавидимым, но уверенным в ее безопасности. Оттолкнул, чтоб его невеста не попала в руки демона. Генри был готов отказаться от своей любви, лишь бы она была счастлива в своем неведении. Хайд был готов истребить все ее счастье, лишь бы добиться любви для себя. "Я не делал ничего такого, чего не же желал бы Джекилл"... Мисс Миллиган почувствовала, как голова вдруг стала будто свинцовой, а по позвоночнику побежал электрический ток. Угольки в камине уже больше не согревали. - Продуло, что ли... - пробормотала она, сетуя на то, что не накинуло ничего на себя в саду в Уитби. Головные боли усилились, к ним добавилась и ломота. Вооружившись свечой, Айрин прошла вглубь особняка, в лабораторию, в которой не бывала уже несколько недель. Хайд опытов там не проводил, поэтому секционная пребывала в гробовой тишине, чистые пустые столы каменными плитами возвышались над дубовым полом, а по сводчатому потолку летучими мышами метались тени от пламени свечи. Дверь в кабинет оказалась незаперта, шотландка бесшумно ступила туда в надежде отыскать микстуру или что-то из болеутоляющего, ибо голова уже раскалывалась. Произведя инспекцию шкафчиков и вытащив на свет Божий баночку пилюль от мигрени, вспомнив свои скудные знания по медицине и с простотой вышедших в штормящее море рыбаков решив, что это послужит панацеей, мисс Миллиган собралась в обратный путь... Но дверь, как обнаружилось, захлопнулась. И никак не желала открываться и выпустить ее наружу! - Только этого не хватало... - Айрин с подергала ручку и с силой толкнула от себя дверь, но ее усилия не принесли ожидаемого результата, - ну, давай же, открывайся! Ей, как всегда, везло на разные дурацкие переделки! То ли дерево от сырости разбухло, то ли замок пришел негодности, но, судя по всему, она себя замуровала. Поднимать крик было как-то неловко, особенно учитывая то, что "доктор Джекилл" мог уже почтить это жилище своим присутствием. Попыхтев еще у двери, шотландка попыталась успокоиться и вспомнить уроки физики. Если использовать грамотно массу ее тела и придать ему некоторое ускорение, то теоретически можно получившейся силой открыть эту дверь. Осталось проверить эту гипотезу на практике. Отойдя на небольшое расстояние и собравшись с духом, рыжая естествоиспытательница разбежалась и хорошенько приложилась к дверям. Результат превзошел ожидания - дверь поддалась, широко распахнувшись. Но не успела Айрин обрадоваться, как за хлопком двери сразу же последовал дикий вопль и такой звук, каким обычно сопровождается чье-то падение кубарем со значительной высоты. Нерешительно выглянув из кабинета, девушка увидела у подножия лестницы извивающееся в конвульсиях тело, напоминающее по очертаниям высокую фигуру доктора Джекилла, а по изрыгаемым леденящим кровь выражениям - Эдварда Хайда. - О, Боже мой.. - пробормотала Айрин, приподнимая подол и помпешно спускаясь к корчащемуся лже-лекарю, - мистер Хайд, вы живы? По нечленораздельному реву она пришла к выводу, что тот не вполне здоров, но по крайней мере жив. Трудно было сказать, испугалась мисс Миллиган или расстроилась, просто это происшествие было столь неожиданно, что она даже не успела толком определить свои чувства, машинально склонившись над пострадавшим и пытаясь поднять его на ноги. Хайд тяжело дыша кое-как привстал, опершись на балясину, из раздутых ноздрей тонкого аристократичного носа текли струйки крови. Придав своему побитому телу вертикальное положение, он исподлобья зыркнул на виновницу своего кувыркания вниз по лестнице. - Ты! - Хайд, захлебываясь слюной и злобой, стиснул зубы, пытаясь устоять и унять боль в перебитой переносице, тело слюнтяя Джекилла было не таким крепким, как его собственное, поэтому приходилось терпеть некоторые неудобства. - Простите, сэр, я не нарочно, - Айрин не знала, как облегчить его страдания, растерявшись в такой непредсказуемой ситуации, - я не думала, что вы за дверью... Давайте, я помогу. Она протянула руку, а мужчина как раз сделал выпад вперед, чтоб высказать все, что накипело, неловко налетев расквашенным носом на безымянный ее палец. - Убирайся к дьяволу! - Хайд, взревев еще пуще, закрыл ушибленное место обеими руками. - Уйди, черт тебя дери, а то прибью! - Прошу прощения... - и тут юная леди ни с того ни с сего вдруг прыснула, ее смех зазвучал в темной лаборатории весенней трелью, до нее внезапно дошел комизм всего происходящего, она вспомнила как не так давно мистер Хайд уверял ее, что всем было невтерпеж отвесить ему оплеуху, но руки были коротки... А у шотландки, судя по всему, дошли... - Заткнись! - Хайду, кажется, было совсем не до смеха. - Укокошу ко всем чертям! Справедливости ради стоит отметить, что девушка прекрасно осознавала то, что со взрывным нравом ее мучителя лучше не шутить, и ее небезосновательный страх перед ним вовсе не исчез, но сейчас его угрозы должного действия не возымели. Из чувства деликатности подавив приступ смеха и воспользовавшись временной дезориентацией мистера Хайда в пространстве, Айрин усадила его на пустой стул возле лестницы, зажгла газовые рожки и попросила прибежавшую на шум Энни принести горячую воду с содой и лед в тряпице. Завидев приближающуюся к нему шотландку, Эдвард демонстративно отмахнулся от нее. - Что, промахнулась, теперь идешь закончить дело? Отправить меня на тот свет?! То ли нос сильно пострадал, то ли его самолюбие, но самообладание сему джентльмену отказало напрочь. - Будьте любезны, сядьте спокойно и не елозьте, - тоном учительницы сказала ему Айрин, пропуская его едкие замечания мимо ушей, - если б я хотела от вас избавиться, мистер Хайд, то целилась бы точнее и наверняка. У вас всего лишь нос ушиблен, а вы ведете себя так, будто его вам по меньшей мере пушкой отстрелили, как египетскому Сфинксу. Эдвард Хайд, поджав губы, хотел было, не оставшись в долгу, ответить ей как следует, но был так обескуражен спокойным, но строгим тоном командирши, что подчинился и позволил девчонке оказать ему помощь. Мисс Миллиган обработала ранку содовым раствором, убрала сгустки крови и приложила завернутый в полотно лед к саднящей переносице. Она старалась все делать невероятно аккуратно, но на лице Хайда все же выступали гримасы недовольства. - Если я Сфинкс, - буркнул он, прижимая лед к больному месту, - разгадай тогда загадку - кто утром ходит на четырех ногах, днем на двух, а вечером - на трех? - Что гадать, загадка о вас, - сдержанно проговорила Айрин, ничуть не смущенная, - утром после очередной пирушки вы передвигаетесь исключительно на четвереньках, днем в обличии доктора ходите по улицам, а вечером отправляетесь на поиски очередных приключений, опираясь на трость. Она подошла к притихшему, растирающему горбинку на носу мистеру Хайду удостовериться, что он уже в добром здравии, тот сидел запрокинув голову назад и не подавая никакой заинтересованности в ней. Но стоило мисс Миллиган приблизиться, как мужчина резко вытянул руку вперед, цепко стиснув девичье запястье. В его глазах сверкнул знакомый недобрый огонёк, не предвещающий ничего хорошего. Кажется, он уже оклемался, и его ум заработал с холодной расчетливостью, а следовательно от него можно было ожидать чего угодно. Горничная уже удалилась, они были одни в секционной. - Ты просто Ангел милосердия, мой маленький Светлячок, - процедил Хайд, - Флоренс Найтингейл с веснушками. Я тронут до глубины души. Прям-таки сюжет для бульварного романчика. - Очень лестное предложение, сэр, - ответила Айрин вежливо, но с металлом в голосе, - но для героини романа я не гожусь. Во-первых, я не красавица. Во-вторых, у меня донельзя простецкое имя, а там требуются более пышные, к примеру, Шарлотта-Фредерика-Элизабет-Анжелика. А в-третьих, я сама не обладаю достаточным даром для писательства, а никому другому поведать эту историю не решусь. Отпустите, будьте добры, мне больно. - Ну, роман необязательно может быть посвящен тебе, - лукаво улыбаясь, стоял на своем Хайд и не спешил отпускать Светлячка, хотя в его голосе были слышны нотки раздражительности, развитие событий ему решительно не нравилось, он впервые оказался в положении покорившегося, а не покорителя, мало того, что он схлопотал по физиономии от девчонки, так еще и позволил ей себя лечить, что было унизительно вдвойне, - согласись, наша с Джекиллом история достойна отдельной повести. - Не спорю, - юная леди отступила на шаг, пытаясь высвободить руку, - но вам нужно подумать над названием. В наше время взыскательный читатель выбирает книги по обложке. Как вы намерены вашу повесть озаглавить? "Про доктора Джекилла и мистера Хайда"? Это же безбожно скучно! Все решат, будто это околонаучная монография. Такое не то что никто не купит, ни одно издательство не примет. Так что, поразмыслите на досуге над названием. Я могу идти? Эдвард сузил глаза. Эта рыжая чертовка вызывала в нем поток эмоций, меняющийся ежесекундно. Пару минут назад он был готов убить ее за то, что оказался по ее милости дураках, потом ему льстила ее забота и были сладки прикосновения, после это показалось унизительным. А теперь ее наглый тон просто сбивал с толку, вызывая вспышки гневливости. Девчонка не боялась, нет. Она откровенно надсмехалась над ним, а он терпеть не мог насмешек. С трудом подавив желание схватить ее за горло и сжать до предсмертных хрипов, он молча разжал пальцы, отпустив ее руку. Айрин повернулась и медленно пошла, даже не оборачиваясь, будто его здесь и не было. Это был вызов в открытую. Бунт на корабле. Мистер Хайд вдруг отчаянно захотел увидеть растерянность и испуг в этих синеньких глазках, почувствовать ее беспомощность и свою безраздельную власть... Но в тот же миг он вдруг усмехнулся с каким-то тайным наслаждением. Ему импонировала ее шотландская дерзость и непокорность, это было довольно свежо и пикантно. Это было новое амплуа его маленького озорного Светлячка, но все ж это была лишь маска, он чуял, что за всем этим эта своевольница прячет страх. И вновь желание опытного кукловода дернуть за нужную ниточку, чтоб вся эта спесь слетела, оказалось непреодолимым. - Поразмыслю всенепременно, дорогуша, - устроившись на стуле поудобнее, как в императорской ложе перед спектаклем, начал Хайд, придав своему тону мастерски подделанное безразличие, - но знаешь, у меня на примете имеется еще одна история, она мне нравится даже больше. Как один почтенный лекарь, ученый муж воспылал запретной страстью к супруге своего друга, шотландского аптекаря. Мисс Миллиган остановилась как вкопанная, развернувшись волчком на сто восемьдесят градусов. Хайд внутренне ликовал, но и бровью не повел, с легкой ленцой продолжив. - А жена была редкая красавица, настоящее сокровище, столь несправедливо доставшееся этому нищему неудачнику-голодранцу из Эдинбурга. Естественно, наш старый добрый доктор как мог скрывал свои чувства, мучаясь от неразделённой любви и невозможности обладать предметом своего вожделения. С его состоянием и положением в обществе он мог дать своей возлюбленной все, что ей пожелается... Но пресная мораль безжалостно наступала ему на горло. И надо же было такому случиться, что однажды жена аптекаря пришла к нашему дженльмену вся в слезах с мольбой о помощи. Ее непутевый муженек перешел дорожку одному магнату, и теперь им с маленькой рыженькой дочуркой грозило выселение, если они не выложат кругленькую сумму, а денег в их гордом, но бедном семействе отродясь не водилось. Шотландец сам жил впроголодь, зато помогал каждому встречному-поперечному, и мог в любой момент пустить по миру жену и дочь. Доктор, конечно, проникся, к бедной красавице участьем, не остался глух к ее горю, дал деньги, много денег... Айрин побелела как лист бумаги, сжав кружево платья на груди, будто сердце могло вырваться израненной птицей наружу. Но с ее уст не слетело и вздоха. - ...но и она в долгу не осталась, утолив его жажду любви сполна! - Хайд упивался ее страданиями, неотрывно глядя, как заострилось ее хорошенькое личико, как остекленели глаза и плотно сжались губки, он все ждал, что девчонка вот-вот разразится рыданиями или бросится на него с яростными обвинениями, устроит настоящую бурю. - Да и ей самой любви не доставало, запретный плод оказался так сладок... Однако их любовное приключение оборвалось столь же стремительно, как и вспыхнуло - аптекарь с женой скоропостижно скончались от тифа, а их сиротку-дочь взял на воспитание безутешный доктор. Он опекал ее не из чувства сострадания к грязному оборвышу, а потому что его совесть замучила, он хотел замолить свой грешок. А эта маленькая наивная дурочка свято верила в безгрешность своего дядюшки, но он оказался лишь старым развратным лгуном. Да к тому же трусом - ему не хватило мужества все рассказать своему маленькому глупому Светлячку! Эдвард умолк, с нетерпением ожидая, как поведет себя Айрин...