Мой гений

Уже вечерело, когда Преображенский вернулся на Кавендиш-сквер. Он был столь задумчив, что не сразу ответил на робкие предложения дворецкого раздеться, так и шагая по инерции в пальто и шляпе-котелке. Войдя в безмолвную гостиную, где служанка зажигала лампы, Филипп со вздохом опустился в продавленное слово. В доме, приютившем столь многих людей, сочувствующих мисс Миллиган, было так тихо, будто жил в нем только он один. Молодой человек смотрел, как замутненные плафоны наполняются теплым светом и чувствовал, что его собственные мысли в таком же замутненном сознании далеки от просвета. Филипп только что был у Веры Юрьевны Раевской и профессора С. Его наставник выслушал своего студента с глубоким вниманием и дал надежду. Но теперь требовалось известить об их разговоре мисс Айрин и главное, получить ее согласие. И вот здесь Преображенский столкнулся с настоящей дилеммой. Ему было отчетливо ясно, что на Джекилла полагаться в таком деле нельзя, с этим заунывным снобом каши не сваришь. Были сотни причин, объективных, чтоб не посвящать доктора в подробности сегодняшней встречи, но главная из их заключалась в том, что Филиппу этого делать банально не хотелось, как бы он ни старался себя разуверить. Ему не хотелось, чтоб после всего, что Джекил наворотил, незадачливый ученый вдруг сделался "богом из машины" и великим избавителем. Преображенский заметил, как резко переменилась к прежнему жениху мисс Миллиган, и считал эту перемену не просто обоснованной, а закономерной. Джекилла ему ничуть было не жаль, он сейчас сполна пожинал то, что посеял. но сердце кровью обливалось при виде страданий Айрин. И ради ее блага Филипп был должен сейчас принять правильное решение. Однако его собственное сердце разрывалось между долгом и чувствами. Имеет ли он, московски студент, моральное право предлагать барышне, иноземной подданной другого вероисповедания, руку и сердце, может и он, еще толком не ставший на ноги, брать ответственность за ее судьбу, вселить надежду на выздоровление и выполнить данный обет? Размышления Филиппа нарушил звук шагов по лестнице. - Доктор Джекилл! - Сьюзен, шевелившая угли в камине, отпрянула и чуть присела. - Прикажете подать чай, сэр? - Нет, мисс, это ни к чему... Меня уже отпотчевали. Смысл сказанного дошел до Филиппа только тогда, когда доктор устроился в кресле напротив. на его жилете и на доброй половине белой рубашки красовалось чайное пятно, что было для чистоплотного английского аккуратиста моветоном. - Как здоровье мисс Айрин? - дежурно осведомился Преображенский, заерзав в кресле и спрашивая скорее для вежливости и выхода из неловкой паузы. - Без изменений, - так же кратко рапортовал доктор и пояснил, чуть смущенно улыбнувшись уголками рта, - я отнес ей чай, как она просила, со сливками, но мисс Миллиган передумала насчет этого и отвергла чашку столь яростно, что пострадал мой внешний вид. Надеюсь, вы простите мне эту неряшливость. Филипп благодушно кивнул. Горничная все ж принесла чай и удалилась. Двое джентльменов не тронули чашек и, вероятно, так бы и просидели в угрюмом молчании, борясь с жаждой и гордостью, пока Джекилл первым не взял тонкий гарднеровский фарфор и не принялся монотонно размешивать рафинад. Тишина становилась уже давящей, и Филипп бросил на англичанина быстрый изучающий взгляд. Тот сидел, не обращая никакого внимания на русского гостя, отхлебывая маленькими глоточками чай и поглаживая изогнутую ручку чашки. И Преображенский внезапно почувствовал такой прилив ярости и презрения, что ему стало трудно дышать. Ему сейчас ничего так не хотелось, как запустить в Джекилла блюдцем или вылить ему содержимое чашки за шиворот. - Скажите, Филипп, - вдруг нарушил молчание Генри, глядя на газовый огонек под лампой, - любите ли вы мисс Миллиган? - Ч-что? - Преображенский до того опешил, что едва не ошпарился, схватившись за горячий чайник. - Простите, что говорю так непозволительно прямо, но... Мне теперь только так и хочется изъясняться. Я слишком долго прятался за веерами фальши и лживой вежливости, что сейчас хочется глотка правды, пусть и обжигающего горло. И так положение будет понятно нам обоим, без намеков и недосказанности. Итак, вы любите ее? Мне не представилась возможность выяснить сей факт раньше, я лишь строил свои догадки в том письме... Все намерения и пожелания Преображенского относительно дальнейшей судьбы доктора Джекилла угасли и обратились в ничто по сравнению с глубоким чувством, охватившим его широкую русскую душу. Это чувство было сродни одновременно и острой жалости, и подлинному уважению. И оно усиливалось по мере того, как Генри развивал свою мысль. - Верите ли, дорогой мой Филипп, но я с трудом узнаю мисс Миллиган. Я никогда не видел такой. И всегда считал ее своей... Простите, может, это звучит вульгарно, но... Джекилл резко поставил чашку, что отозвалось тонким звоном фарфора. Он откинулся на спинку на спинку кресла, запрокинув голову назад и устремив свой взгляд в потолок. Его пальцы беспокойно барабанили по деревянным подлокотникам. Филипп терпеливо ждал продолжения его внезапного признания, не перебивая. - Мне всегда казалось, теперь я это четко осознаю по истечении времени, что Айрин всегда будет рядом со мной. Я допускал, что могу потерять признание, положение в обществе, почет и уважение, свою славу ученого и возможность проводить опыты. Но меня никогда по-настоящему не страшила мысль, что я могу потерять Айрин, более того, я никогда и допускал ее. В упоении своим тщеславием я горделиво полагал, что сделал великую милость и честь девушке из бедной шотландской семьи, избрав ее своей невестой. И Айрин всегда твердила, что она меня недостойна, что так старается хотя бы на шаг приблизиться ко мне, стать подходящей партией для меня. А на самом деле оказалось, что я недостоин ее. Это она далека от меня, как Луна, и чтоб хотя бы на дюйм приблизиться к ней, мне не хватит целой жизни. Доктор Генри Джекилл наклонился вперед, вопреки правилам хорошего тон поставив локти на стол и обхватив голову руками. - Она меня прозвала гением, от нее я слышал такое определение своим трудам чаще, чем от кого бы то ни было. И тоже воспринимал как нечто само собой разумеющееся, привычное, как утренний чай и свежий номер "Таймс". Но слова Айрин были самые искренние. Она никогда не притворялась и не лгала мне. Лишь двое так поступали со мной. Мой демон Хайд и мой Ангел Айрин. Один из жгучей ненависти, а другая - из чистейшей любви. Любви, которую я не замечал, ибо не считал ее даром. Я полагал, что более чем достоин ее. Но я не сделал ничего, чтоб эту любовь сберечь, и потерял ее! Я больше не нужен Айрин. Но она нужна мне теперь больше, чем когда либо! Я не могу спать, не могу есть, не могу дышать... Жить не могу без нее, Филипп. И очень хочу ей помочь. Хочу избавить ее от страданий и боли. И я готов смириться с тем, что она никогда не простит меня, но только б она поправилась и была счастлива. Мне будет довольно и этого. Джентльмен поднял голову, и Филипп с изумлением подметил, как изменилось его лицо. Нет, это было совсем не так, как во время перевоплощения в Эдварда Хайда. И нельзя было сказать, что доктор стал симпатичнее и моложе. Но было в его облике, в его речах что-то совершенно иное. Он не лицемерил и не пытался выбить слезу, и у студента возникло ощущение, что он впервые видит настоящего живого Генри Джекилла. - Я вовсе не гений, Филипп. Я просто ученый, принявший свои безумные фантазии за озарение и откровение. Я не открыл ничего нового. Все пороки давно известны миру, известны и их корни. А любовь это каждый раз открытие, ибо сколько на свете людей, столько и любящих сердец, и ни одно из них не похоже на другое. И каждый знак любви неповторим. Я не видел того, пока Айрин была рядом. А мне нужно было благодарить Бога за каждый миг, проведённый с ней. Настоящий гений это она. Мой гений... Он прервал сам себя, чуть кашлянув, и сделал глоток остывшего чая. - Я люблю ее, Филипп. Так, как никого никогда не любил и впредь полюбить не смогу. Но она меня не любит. И в общем-то, поделом мне. Наверно, в этом проявляется неблагодарная человеческая натура, не ценящая то, что даром достается, и жаждущая недосягаемого. Но я никогда не посмею мучить мисс Миллиган требованием того, что дать она мне не в силах. Равно как и не стану навязывать то, что она не в силах принять. - И вы полагаете, что я смогу дать то, что ей нужно? - наконец заговорил Филипп. - Вы, русские, можете то, что другим не дано, - слабо улыбнулся Джекилл, - я не прошу вас о невозможном. Просто сделайте все, чтоб Айрин была счастлива. Она это заслужила больше, чем кто либо из нас. В гостиной сгустилось молчание, но Филипп больше не чувствовал невыносимую тягость и удушающее возмущение. Наоборот, им овладела такая и легкость и свобода, в сознании возникло полное понимание того, как надлежит ему поступить. Молодой человек встал из-за стола и решительно направился к Генри Джекиллу. Положив тому руку на плечо и дружески похлопав, Преображенский доверительно произнес: - Я был сегодня у профессора Николая С. из Москвы. Он здесь проездом, мне несказанно повезло, что я еще застал его в Лондоне, он должен уже вернуться в Россию. - Постойте, тот самый профессор С., творец "русского замка"? - воскликнул Генри. - Да-да, он самый. И Николай Васильевич ждет вас завтра утром, он очень хочет вас видеть, и поверьте, мой друг, ему есть чем вас обрадовать. Джекилл с минуту глядел на Филиппа непонимающим взглядом, а затем стянул пенсне и обхватил его руку. - Зачем, Филипп? Зачем вы это делаете? Ведь вы могли спокойно провернуть все это в обход меня. Я не имею никаких прав и воли запрещать ей какие-либо передвижения, вы могли просто забрать Айрин отсюда и увезти в Москву, к профессору. Вы спасли бы ее! - Это была бы не моя заслуга, а Николая Васильевича, в конце концов, оперировать будет он. - Так значит, профессор считает, что операция возможна! - Да, и он готов взяться. У него большой опыт в таких делах, Николай Васильевич военной хирург, он видал и не такие увечья. - Спасибо... - Джекилл поднялся на ноги и чуть склонился в почтении, - но все же, я не понимаю... Почему вы мне сказали? - Доктор, при всем моем к вам уважении, отвечу откровенностью на откровенность. Вы - невиданный идиот и тупица! - Что ж, - Генри немного стушевался, но возражать не стал, - справедливое замечание, коллега. Покойный Лэньон бы вас поддержал. - Я не буду врать вам, Генри, я очень люблю мисс Миллиган, - Филипп покраснел, но смело продолжил, - и я действительно хочу сделать все, чтоб она была счастлива... Но счастлива она будет лишь с вами. И уговорить ее на операцию сможете лишь вы. Ее шотландское упрямство перешибет разве что ваша ученая дотошность. - Вы правда думаете, что я ей небезразличен? - Джекилл искренне удивился, и его аристократическая бледность уступила место румянцу. На это Преображенский пожал плечами и заговорщически подмигнул. - Ну, покамест это лишь моя гипотеза, но мы никогда не узнаем правду, не проверив ее на практике! Спросите мисс Миллиган завтра сами после визита к Николаю Васильевичу.