Мой гений

Профессор С. слушал своего гостя очень внимательно, не перебивая и не задавая раздражающих вопросов. Он оказался чрезвычайно приятным и простым в общении человеком, но доктору Джекиллу казалось, будто он принимает его с холодком, граничащим с неприязнью. Русский хирург был очень сдержан и скуп на дифирамбы, но очень скрупулёзен и педантичен. В какой-то момент Генри сделалось не по себе от его проницательного взгляда, будто он был студентом и сидел перед строгим преподавателем. Кратко изложив вердикт Кэрисфарда и свое видение ситуации, Джекилл умолк, ожидая заключения профессора. Николай Васильевич заговорил не сразу. Они стояли перед коттеджем, который снимала госпожа Раевская, на самом краю холма, плавно спускающегося песчаными дюнами к побережью. Здешний морской воздух совсем отличался от смрадного дыхания Лондона, пропитанного угольной пылью и дымом. И завораживающее зрелище бегущей воды действовало на доктора Джекилла успокаивающе, давая возможность упорядочить свои мысли. Он начинал понимать, почему профессор облюбовал это место и вытащил его сюда. - Что ж, уважаемый доктор, - произнес профессор С., поглаживая свою окладистую бороду с проседью, - после ваших слов я только укрепился в своих намерениях. Я считаю, что операцию не просто можно, а нужно делать, и как можно скорее. Через пару дней мы с Верой Юрьевной и Аннушкой отбываем на Родину, и мы можем перевезти мисс Миллиган. В своей больнице я лично ее прооперирую. Но это лишь полдела. Операция не гарантирует мгновенного выздоровления, необходимы постоянный уход и укрепляющая терапия, на восстановление двигательных функций потребуется немало времени. И здесь многое будет зависеть от вас, доктор Джекилл. - Я все понимаю, - серьезно отозвался Генри, - если потребуется, я готов умереть ради Айрин. - А жить ради нее вы не хотите? - Николай Васильевич сорвал свои очки и резко нахмурился, фыркнув, как рассерженный барсук, - вас, молодых да ранних, хлебом не корми, дай за что-нибудь помереть, то за барышню, то за пламенную идею революции! Так концы отдать это немудрено, поймите вы! А вот жить... Каждый день совершать маленький подвиг, усмирять свою гордыньку, служить на благо другого человека. И ничего не ждать взамен. И не гнаться за людским одобрением, а честно и смиренно исполнять свой долг. Любовь, мой милый мальчик, говорит разными языками. А вы, как я погляжу, больше языком любите чесать. Доктор Джекилл вдруг пристыженно замолчал, вжав голову в плечи, на его его бледном скуластом лице проступил румянец. При виде его обескураженного, смущенного вида, русский профессор смягчился, добродушно приобняв его мускулистой рукой. - Любовь подобна пламени в очаге, Генри. Возле нее надобно не только греться, но и поддерживать этот огонь. Заботой, лаской, терпением. Многие молодые сердца быстро охладевают, как только пламя начинает гаснуть. Они привыкают к теплу, но когда выясняется, что надо для его сохранения трудиться, то тотчас начинают искать другой его источник. А кто носит в себе источник тепла и света, не будет нуждаться в стороннем. - Мне теперь кажется, что мое сердце лишь вместилище холода, оно не может никого обогреться, я сам не могу согреться... - Генри встал на край холма, следя глазами за перекатами волн, - прежде у меня был свет, и моя бедная Айрин летела на него как мотылёк, на погибель, а я закрывался от нее, но ее упорство было способно отворять любые двери. Но я ничего не мог ей дать. Я был глух и черств к ней, упиваясь своим горем и страданиями. Сейчас же я ничего так не хочу как быть с ней, согреть ее и искупить все грехи перед моим Ангелом. Но теряю ее. И сам не могу зажечься любовью. Для любой химической реакции нужно условие, нужен контакт веществ. Где мне взять этот источник тепла и света в себе, если внутри мерзость запустения?! Молодой доктор снял цилиндр, позволяя ветру взъерошить русые пряди волос, будто желая проветрить свою раскалывающуюся голову и освежить унылые мысли. Николай Васильевич встал рядом. В лица обоих ударил порыв морского бриза, надувая парусом пальто профессора. - У Бога, мой мальчик. - Я не дерзну тревожить Господа своими просьбами, - Джекилл устало возвел глаза к небу, - я слишком грешен, не поможет Он мне. Да и я привык полагаться лишь на свои силы, в научных изысканиях я всегда был одинок, никто не поддерживал меня, даже близкие друзья. - И как, много наделали, сами с усами? - профессор иронично поднял брови. - А сказано в Евангелии: "Просите и дано вам будет". Или вы в Бога не веруете? Нигилист, следует полагать? - Я уже не знаю, во что я верую... Брожу в потёмках. - Так идите к свету, не бойтесь! - Николай Васильевич вдруг обхватил плечи молодого англичанина, резко и даже грубовато развернув его к себе оторопевшим лицом. - Вы, значится, решили идти по легкому пути, чуть оступились и сразу - караул, сдаемся? Как у нас в народе говорят, "сгорел сарай, гори и хата"! - Хата, то есть, дом? - переспросил доктор, - но мой особняк действительно сгорел... - Но вы-то, слава Богу, целы! Вы живы, Генри, жива ваша невеста! Бог сохранил вас не просто так. Весь наш путь на сем свете это череда взлетов и падений. И то, что вы замарались, еще не делает вас лютым грешником. Мы все болезные, у Господа на лечении. И хорошо, что вы осознаете свою немощь сейчас, только не нужно смущаться. Нужно выздоравливать, потихоньку-помаленьку. Бог ведь и пришел грешников д мытарей спасать, фарисеям и книжникам Он был не нужен. Он вас не оставит, если вы сами твердо решите излечиться. Так решайтесь же, Генри Джекилл! - Отчего же Бог не повелел моей руке отсохнуть, когда я ставил свой дьявольский эксперимент! - Генри стыдливо отвел глаза. - Может, нужно было, что вы через все это прошли. Для того, чтоб сейчас воскреснуть. Прежде Пасхи всегда идет Голгофа, Крест и гроб. Считайте, что в том пожаре вы ветхий умерли, умерла ваша прошлая жизнь. Ни что уже не будет так, как прежде. А что на этом пепелище вырастет, зависит только от вас и от Бога. Отрекитесь от всего былого и идите вперед. В воздухе, напоенном ароматами весны, повисла тишина, прерываемая лишь набегающей на песок пеной и далекими криками чаек. Доктор и профессор в задумчивом молчании пошли обратно к коттеджу. Уже на крыльце, усаживаясь в плетеное кресло рядом со столиком, сервированным чайным сервизом, Джекилл вдруг спросил: - Позвольте, профессор, вы, если я не ошибаюсь, православной веры? - Да, - кивнул Николай Васильевич, поднеся чашку к усам, - а что такое? - А что есть Бог у православных? - То же, что и у вас. Что вам говорит англиканская Церковь? - Что Бог есть высший и совершенный разум, абсолют и порядок... - Генри вдруг сам себе напомнил средневекового схоласта-философа. - Ну-с, тогда различие все ж есть, - профессор С. улыбнулся, впервые за всю их беседу, - наша вера учит нас, что Бог есть Любовь. Поэтому настоящая любовь и непобедима.

***

- Это что такое? Веснусчатое личико мисс Миллиган кривилось в непривычной гримасе. Она лежала на спине, повернув голову в сторону, изучающе глядя на раскрытую округлую прозрачную баночку с оранжевым содержимым. - Мармелад... - пояснил доктор Джекилл несколько растерянно. Он решил подготовить почву для непростого объяснения с Айрин, но дело с самого начала пошло не совсем так, как ожидалось. - Мармелад, твой любимый. - Это скорее похоже на дешевый кольдкрем, смешанный с охрой, или на твой неудавшийся эксперимент. Я к этой субстанции даже не притронусь. - Айрин, но ты же так это любишь, попробуй! - Не буду! - шотландка вдруг плаксиво надула губу и сморщила курносый носик. - Лучше посадите меня на хлеб и воду, сэр! Одним движением руки она смахнула мармелад, мгновенно оказавшийся на полу. Баночка перевернулась, и ярко-рыжая масса начала расползаться по ворсу ковра. Генри постоял немного с раскрытым ртом, а затем поднял уже опустевший сосуд. - Хорошо, в таком случае я принесу чай со сливками и бриоши, - отозвался он совершенно невозмутимым тоном. - Боюсь, их ждет даже участь, - у девушки напротив отчетливо были слышны нотки раздражения, - и как тебе самому не надоело со мной возиться... - Сьюзан, будьте добры, добавьте чай перечной мяты, - внизу Джекилл старательно раскладывал пухленькие бриоши по фарфоровому блюдечку как можно эстетичнее, - полезно для нервов. - Уж кому-кому, а вам тогда надо ее галлонами пить, - заметила горничная, расставляя на серебряном подносе чайник, молочник и сахар, - мисс Миллиган за эти дни вас извела просто, смотреть больно! - Больно - не глядите! - Доктор резко повысил голос, грозно сверкнув глазами из-под пенсне, - выполняйте вашу работу, барышня. И впредь не позволяйте себе таких разговоров о вашей хозяйке. - Слушаю, сэр... - Сьюзен побелела и так перепугалась, что чуть не выронила щипчики для рафинада. Генри поднимался по лестнице медленно и со стилем, боясь ненароком уронить всю конструкцию, покоящуюся на хлипком подносике. Уже на подходе к спальне он услышал короткие всхлипы и голос Айрин. Она говорила совершенно иначе, не так, как в последнее время. Это было снова было похоже на хрустальный звон первой капели, трель малиновки, на маленький колокольчик. - Да, мой милый Филипп, я люблю...