Мой гений

Москва, 1944 год.

- Проходите, гражданка Карцева, вас ждут. Ольга не сразу отважилась войти. Тяжелая лакированная дверь бесшумно распахнулась, как бы ненавязчиво приглашая заглянуть внутрь. Прижав к груди похолодевшие ладони, женщина сделала над собой усилие и перешагнула порог. Кабинет, куда ее проводили не был просторным, но за счет высоких потолков и обилия света из широких окон создавалось ощущение огромного пространства. Было зябко, несмотря на жаркий майский день, впрочем, мурашками ее кожа покрылась еще внизу, как только доктор Карцева оказалась в знаменитом здании на Лубянке. Ею овладело чувство страха и безмолвного ужаса перед карающим мечом, изображенном на "гербе рыцарей" НКВД, которое временами находит даже на законопослушных советских граждан. А уж ей и подавно было чего бояться... Дочери и жене врагов народа. Изучая неброскую обстановку кабинета, Ольга задержала взгляд на портрете Дзержинского рядом с картой, инстинктивно отступив назад. Казалось, "железный Феликс" тоже оценивающе глядел на свою очередную гостью и доподлинно знал всю ее историю, даже то, что она скрывала все эти годы. - Ну, что вы в дверях топчетесь, Ольга Филипповна? - доктор не сразу поняла, откуда внезапно раздался голос с заметным грузинским акцентом. - По моим сведениям, вы - женщина не из робких. Карцева почувствовала, как в горле резко пересохло. Сглотнув, она медленно повернула голову к дальнему окну. Опершись одной рукой на белый подоконник, на нее пристально смотрел лысоватый человек в графитовом костюме и в пенсне. Ольга шумно втянула носом воздух и выпустила обратно, ей показалось, что дыхание, слетевшее с ее губ, застыло как на лютом морозе. Сердце забилось пойманной в силки птицей. - Здравствуйте... - только и сказал она, не зная, как обращаться к хозяину кабинета, которым оказался не кто иной как нарком внутренних дел Лаврентий Павлович Берия. Мужчина кивнул, слегка улыбнувшись уголками губ. - Мне о вас многое рассказывали. Майор Алексеев считает, что вам бы впору полками командовать. Он весьма высокого о вас мнения, а это редкость, товарища майора не так-то просто впечатлить. Говорят, у вас в госпитале и в лаборатории был железный порядок, а вы сами - дама стальной выдержки. Мне было очень любопытно посмотреть, какая же вы. Он отошел от окна и устроился в кресле во главе массивного стола, обитого зеленым сукном. Ольга так и не двинулась с места. - Признаться, я вас представлял себе иначе. - Простите, - вырвалось у нее, женское любопытство пересилило страх, - и как же, если можно узнать? Берия пожал плечами, буднично ответив без тени галантности. - Я не представлял, что такая хрупкая и красивая женщина может быть стальной и суровой. В вас же нет военной косточки, как в Ермольевой. - Когда идет война, нет ни женщин, ни мужчин, - тихо отозвалась Ольга, заставляя себя не опускать глаза, - есть только воины. Я лишь хотела послужить Родине. Совсем молоденькие девочки до кровавых волдырей стояли в операционных, школьницы отправлялись на фронт санитарками. Всему народу пришлось стать сталью. Нарком чуть сузил глаза и положил руки перед собой, сцепив пальцы. Несколько мгновений он в некотором раздумье испытующе осматривал Карцеву с ног до головы, не проронив ни слова, а потом так же молча достал из ящика пухлую перевязанную папку. - Присаживайтесь, Ольга Филипповна, в ногах правды нет, - наконец сказал он, указывая перьевой ручкой на ряд стульев вдоль столешницы, - может, вы хотите чаю? - Нет, благодарю вас, - она покорно опустилась на самое крайнее место. Берия развязал папку и начал перебирать какие-то бумаги, погрузившись в их изучение и будто бы позабыв о присутствии здесь женщины. - Поздравляю вас с успешным испытанием советского пенициллина, - наконец произнес он, не отрываясь от документов, - мне сказали, что английский профессор потерял дар речи от удивления. Они, видать, не допускали и мысли, что наша наука может превзойти их. Не верили они и в нашу победу, пока не увидели собственными глазами колонны пленных фашистов в Москве. И я печенкой чую, что не проглотят они эту победу. - Но она будет нашей, Лаврентий Павлович, и с этим они ничего не смогут поделать, - отозвалась Ольга, - правда на нашей стороне. Мы ведь воюем за свою Родину, а не за призрачные амбиции. И в успехе крустозина моей заслуги нет, я лишь исполняла приказы товарища Ермольевой. За этим стоят все ее опытные медики и генерал Н., помогавший нам. Нарком поднял голову и загадочно улыбнулся. - Ольга Филипповна, ваша скромность украшает вас почище брильянтов! Карцева, равнодушная ко всякого рода комплиментам, благодарно кивнула, не изменив выражения лица. - Вы замужем? - вдруг ни с того, ни с сего задал он вопрос, повергший ее в смятение. - Вдова... - после паузы ответила Ольга, вот тут уже ее бледные щеки начали предательски краснеть, разменяв пятый десяток, врать она так и не научилась. - Соболезную вашей утрате, - Берия достал из папки какой-то снимок, - если я правильно помню, ваш муж был военным инженером-механиком? Она молчала, плотно сжав губы. Нарком поднялся из-за стола, она услышала его приближающуюся тяжелую поступь. На стол перед ней легла фотокарточка, запечатлевшая красавицу-невесту и жениха. Белое платье из ситца не блистало вычурным великолепием, но своей простотой подчеркивало тонкий изгиб ее талии и нежную красоту, как у фарфоровой куклы. И она совершенно очаровательно улыбалась, тогда она еще умела улыбаться! А жених был такой серьезный и чуть смущенный, это потом он обретет уверенность и твердой рукой возглавит отделение хирургии в Боткинской больнице. - Хорошая фотография, - Берия встал позади Карцевой, - любопытно. Почти двадцать лет прошло, а вы мало чем изменились. Правда холодности поприбавилось, но это вас ничуть не портит. Как розы, подернутые первыми заморозками. - Зима была ранняя и холодная, - произнесла Ольга, в горле пересохло, - но отец говорил, что морозы закаляют. - А там, откуда вы родом, теплее? - мужчина устроился по ту сторону стола напротив нее, пристально отслеживая любую перемену в ее лице, - и ваш отец, профессор Преображенский, не отваживался гулять по морозу. Он скорее был из тех, кто предпочитает отсиживаться в тепле и ищет комфорта при любой погоде. Доктор сцепила руки в замок, на ее лбу вздулась жилка. - Возможно, мой крестный таким и был, но его заботил не собственный комфорт... Однако мой родной отец был другим. - Ваш отец? - беспощадно уточнил Лаврентий Павлович, постукивая карандашом по гладкой столешнице. - Но по документам вы числитесь Ольгой Филлиповной, Преображенской в девичестве. Или я чего-то не знаю? Женщина решительно посмотрела ему прямо в глаза. Все внутри у нее сжалось, как при первой бомбежке, когда смерть была совсем близко. И теперь у нее было чувство, что она ходит по лезвию ножа. Или скорее меча с нагрудного знака НКВД. "Полагаю, что вы уже все знаете, Лаврентий Павлович... Так нет тогда смысла юлить..." - Да, я Ольга, но не Филипповна и не Преображенская... Моя девичья фамилия Джекилл. Ольга Генриховна Джекилл.