Чимин не понял.
Чимин не понял, когда вынес Мин Юнги в своих мыслях за пределы стен психбольницы. Раньше он не позволял себе подобного. Не позволял мыслям о пациентах переступить порог своей квартиры. Потому что квартира – его укрытие, от всего. Но образ Мин Юнги засел в голове, Чимин оправдывал это тем, что этот пациент действительно особенный – ни с одним он столько не общался. Прошло уже прилично времени – целых три месяца. Каждый раз Чимин возвращался, уже не знает почему. Чтобы услышать ответы Юнги, на заданные им же, Мином, вопросы? Услышать, найти среди них тот, что интересует больше всего? Но если не знаешь, что ищешь – ты его не найдешь.
Чимину будто туманом глаза застилало, густым и непроглядным, потому что он не понимал очевидного. Пока однажды, стоя под струями воды, что будто вымывали из головы весь туман, являя его взору то, чего он видеть не хотел. Не хотел осознавать. Потому что это его пугает.
Потому что Юнги был прав. Люди боятся, когда они заведомо слабее, когда не имеют контроля. А Чимин слабее этого, каким бы сильным себя не считал, потому что Чимин это не контролирует. Он не хочет этого, но оно само.
Чимин, блять, влюбляется в своего пациента. Как абсурдно звучит. Ведь Мин Юнги, мать его, псих. Как вообще можно было?!
Потому что он цепляет. Заставляет приходить на сеансы снова и снова, хотя они, если в общем задуматься, не имеют особого смысла. Но на вопрос, что именно цепляет, Чимин ответить вразумительно не смог бы при всем желании. Тем, что он такой странный, необычный, наверное. Странное, необычное и загадочное требует разгадки, но если ее нет, то будешь искать то, чего не существует, а на это уйдет вся жизнь.
А еще, Чимин не заметил этого с самого начала, но Мин Юнги чертовски красивый. И это уже просто край. Так не должно быть. Чимин чувствует, как тонет в собственной комнате, словно вода заливается через вентиляцию. Тонет во всем этом.
Поэтому он решает выбросить белый флаг. Чимин не знает, почему от Юнги отказались предыдущие врачи, но он тоже собирается это сделать, пока эта неправильная влюбленность не переросла в более необратимую форму. Наконец последний сеанс, как завершительная точка в их рассказе и это самое
«Конец» в самом низу. Потому что лучше закончить уже на этом. Лучше бежать уже сейчас, сжигать все мосты дотла, не оставляя путей возврата. Потому что останься лазейка, Чимин не сможет жить спокойно, не сможет жить правильно. Он не может гарантировать то, что не вернется.
Он не может уйти прямо сейчас – он слишком слаб для этого. Он такой чертовски слабый и трусливый. Потому что убегать –
трусливый, а остаться –
слабый. У него просто выбора не остается. Что бы ни выбрал – в проигрыше. Хотя тут даже думать не стоит, он знает, что просто уйдет. Он хочет последний сеанс, один-единственный.
А эта дверь стала уже привычней, чем дверь собственной квартиры. Комната породнилась с душой, поэтому Чимин не знает, что делать дальше. Найти работу в другом месте? Вообще уйти и стать официантом в кафе? Лучше барменом, тогда его образование найдет себе применение в выслушивании и раздаривании советов пьяным посетителям.
Чимин что-то спрашивает у Юнги, что-то не имеющее особого смысла, лишь бы спросить. Он знает, что разговор можно начать с любого, он все равно разовьется, даже если говорить не о чем, он пробьется, как зелень прорастает сквозь плитки вымощенных дорог. Юнги будто и не нуждается в том, чтобы у него что-то спрашивали или отвечали, он будто говорит с собой или ни с кем, просто говорит, монологом. Но так только кажется, Юнги вообще-то не настолько разговорчивый, насколько могло показаться. Просто это же психбольница, где, как не здесь, излить душу?
Юнги болтает, но как всегда пожирает своим пристальным взглядом, будто путь к самой душе прожигает. Выворачивает ее наизнанку Чимину. Внутри все комом сжимается, неуверенность и нерешительность желудок обволакивает. Чимин не может решиться уйти, но остаться он не может тоже.
– Говорят, что глаза – зеркало души, – говорит Юнги, глядя прямо в чиминовы зеркала, – но я думаю, что настоящая душа человека кроится в его голосе.
– Голосе? – эхом отзывается с вопросительными нотками доктор.
– Да. На глаза можно нацепить пелену, покрыть их ледяной коркой, построить перед сетчаткой стену, не пропуская никого к своей душе. Глаза красноречивы, этого у них не отнять. Поэтому можно говорить одним только взглядом, и холодными копьями метать тоже. Но голос – совсем иное. Голос настоящее физическое отражение души. Какой у человека голос, такой он и есть. Он, наверное, самая точная характеристика, которую можно человеку дать. Я еще не ошибался в этом никогда.
Да, у Чимина голос высокий, мягкий, приятный на слух. Ему бы петь, а не просиживать штаны в этой комнате, где он ищет непонятно что. Голос Чимина характеризует на все сто. Чимин психолог и психиатр, Чимин умный, да, но Чимин – человек. Ранимый, понимающий, ему не чужд страх и посторонние чувства, Чимин – не робот. Чимин потому и пошел на эту профессию, потому что ему легко понять чувства других и пережить их с кем-то вместе. Пак, как и его голос, тонкий и хрупкий. Не внешне, конечно, а душа у него тонкая, хрупкая, и характер. Но в то же время этот голос способен стеклянные стены трескать и лопать, потому что ни Чимин, ни его голос вовсе не слабые. Так думает Юнги.
А Чимину просто нравится голос Мина. Он у него такой... божественный. Шепелявый слегка, хриплый, низкий. Будто сама тьма на ухо шепчет, такая притягательная. Но и Юнги его голос хорошо характеризует. Такой шершавый, как наждачка, поцарапанный, как Минова душа. И глубокий, такой же как яма, в которой Юнги свою душу спрятал. Безмерно спокойный, как и сам обладатель.
Чимин может слушать его голос, думать над его размышлениями вечно. Пак уже не уверен, говорит ли он с психом… Нет, Юнги, конечно, не в своем уме. Но таких психов Чимин еще не встречал. Он не похож ни на одного из пациентов, которых Чимин видел.
Чимин конкретно так не понял.
Не понял, когда Юнги успел выиграть.
Он еще не осознал.
Мин говорит что-то, шутит про трепанацию черепа, но Чимин не улыбается даже, Чимин глубоко в своих мыслях. И это не ускользает от пациента.
– Это наш последний сеанс, – внезапно говорит Пак, наконец решившись поставить для себя точку.
Но ее так легко исправить на запятую.
– Меня выписывают?
– Нет, вам предоставят другого доктора, Мин Юнги.
Юнги реагирует так, как Чимин не ожидал. Он ухмыляется, глядя так же проедающе, рассматривая вывернутую душу.
Что ж, смотри.
Смотри, если так хочешь.
Но что ты увидишь?
– Я выиграл, – с громадным удовлетворением в тоне и голосе говорит Юнги.
Юнги
видит.
Насквозь видит.
– Нет, – возразил Чимин. – Ты сказал, что сведешь меня с ума, а я…
– Ты влюбился в меня, Пак Чимин, – перебивает Юнги. Чимин поправляет очки – волнуется. – Поэтому я выиграл. Разве влюбиться в психа, полюбить своего пациента – не сумасшествие? Разве это не утягивает тебя водоворотом на дно? Так и есть.
Так и есть. Если Чимин и в уме, то точно не в своем.
– Думаешь, ты особенный? – усмехается Мин. – Время раскрывать карты.
Он подается вперед, упираясь локтями в металл стола и подпирая руками подбородок.
– Последние четыре врача влюбились в меня тоже, потому и сбежали.
Чимин глядит исподлобья, недоверчиво и непонимающе. Старается сохранять спокойствие, но получается не очень. Он уже не чувствует себя в этой комнате доктором – ведущим, хозяином ситуации. Он чувствует себя обманутым, глупо обведенным вокруг пальца. Будто на нем испробовали один из современных психологических экспериментов без его ведома.
Чимин не понял.
Конкретно так не понял, но кажется, Юнги прав.
Он победил. Чимин проиграл игру, в которую и не верил вовсе.
Любовь правда сводит с ума. Юнги знал и ждал этого с самого начала. Он делал так с каждым. Чимин вдруг почувствовал себя слишком «одним из».
– Но ты особенный, что правда.
К непониманию во взгляде доктора прибавилось удивление, но он молча ждал продолжения.
Вообще, нет в мире ничего особенного. Особенное особенным делаем мы сами, вот он и стал.
– Знаешь, что отличает тебя от предыдущей четверки?
– И что же?
– Ты влюбился в меня точно так же, как и они. Вы все такие предсказуемые, вы ведь пошли сюда, потому что вас привлекают загадки человеческого разума, а я одна большая привлекательная загадка.
– Сам себя не похвалишь, никто не похвалит? – с недовольством и иронией вклинился Чим.
– Но ни в кого из них не влюблялся я, – непоколебимо продолжил Юнги. – Они уходили и мне было плевать, это было весело. Забавно было наблюдать, как рушатся моральные устои в их глазах, как они понимают всю свою абсурдность. Я сводил и их с ума, если можно так это назвать. Человеческий разум – замкнутая комната, где нет окон и не всегда есть дверной проем. А когда человек сходит с ума, то рушатся границы, стены рушатся и нет больше ограничения. Его комнатка, где он прятался – разрушена. Это не всегда плохо и не всегда хорошо.
Чимин растерялся, ведь Юнги снова утанцевал от темы главного вопроса. Но ответ, как найденная в стоге сена иголка.
– Ты хочешь сказать…
– Да, именно это и хочу. Ты особенный, потому что тебе удалось то, чего не удавалось другим. Покорить мое сердце. Красиво звучит, правда? И теперь у тебя два варианта, Пак Чимин. Но прежде хочу попросить кое о чем.
– О чем?
– О том же, о чем и в первую встречу.
– Шоколадное мороженое? – скептично предположил Чимин.
– Поцелуй меня.
Чимин не думал ни о чем. Чимин просто снял очки. Не прикрытые линзами, глаза Пака казались Юнги оставшимися без защиты. Стол не большой, но тянуться через него было не удобно. Ни Чимина, ни Юнги это не останавливало. Чимин встал, но упрямо не обошел препятствие, будто оставляя себе возможность для побега.
Бежать уже поздно.
Юнги положил руку ему на щеку. Он не признается, но все это время он гадал, какая кожа у Пака на ощупь. Ему нравится.
Чимин цеплялся за щуплые плечи Юнги, как за спасательный круг. Но спасаться уже поздно.
Мин свободной рукой упирался в поверхность стола, притянутый Чимином настолько близко, насколько позволял треклятый стол. Губы у Чимина такие же мягкие, как и его голос – сразу замечает Юнги. Не важно, верил он в любовь или нет, но он совсем не знал, каково это.
А все это слишком. Для них обоих слишком.
Чимин понял, что лучше тонуть вдвоем, захлебываться, слепнуть в темноте морского дна, чувствовать жжение в легких, распирающее заполнение их водой, чем сидеть на поверхности в одиночку. И он готов, в омут и с головой, только если вдвоем. Он не понимает, но он готов. Потому что Чимин если и в уме, то точно не в своем.
Чимин даже физически ощутил, как тонет, как не хватает кислорода, потому что поцелуй затянулся. Их первый, а возможно и последний. От этой мысли захотелось задохнуться, но не прерывать.
Но это же не сказка, а если и сказка, то конец не будет счастливым. И Юнги сам отстраняется, потому что всему есть предел. А Чимину мало и это, кажется, и есть то самое сумасшествие. Его личная болезнь. Мин Юнги головного мозга.
Чимин не понял.
Чимин не понял, когда переступил ту самую грань, про которую говорил сам. Потому что она размытая, эфемерная, незаметная совсем. Чимин не понял, когда принял и признал то, что влюблен в своего пациента. Чимин не понял, когда это приняло такую патологическую форму.
Наверное, в тот самый момент, когда Юнги сказал, что он особенный, когда сказал, почему он особенный.
– И так, у тебя есть два варианта, – продолжил Юнги. – Ты можешь сбежать, как все доктора до тебя. Просто закрыть эту дверь с той стороны и не приходить никогда. Просто забыть о последних нескольких месяцах, вычеркнуть их со страниц истории своей жизни. Удалить, как историю в браузере.
Если бы все было так просто. Если бы воспоминания можно было стереть ластиком, как карандаш. Но увы и ах.
– А альтернатива?
– Или останешься. Последуешь за мной.
– Зачем?
– Это ты должен решить для себя сам.
Но Чимин не может найти ответ на этот вопрос в своей голове. Рационального обьяснения этому нет, нет аргументов «за».
– Но ты должен знать, что быть рядом со мной опасно.
Чимин слишком слаб, чтобы уйти. Он слаб намного больше, чем труслив. У него сил нет подняться с этого стула и закрыть дверь с той стороны. И не хочет он. Надо, но не хочет.
Черт, он даже не знает, на что подписывается. А ведь его учили изучить бумагу прежде, чем ставить в нижнем углу свою подпись. Плохо учили, видимо.
– Если уходишь, то уходи прямо сейчас, – припечатывает Юнги, подводя его впритык к камню на распутье, где выбор отложить уже не получится. А там буквами большими написано:
«Направо пойдешь – голову потеряешь, а налево пойдешь – сердце вырвут, ошметки оставив свисать, кровь вытекать и дыру зиять, не способную зажить».
Чимин выбирает направо.
Чимин не уходит.
Он не будет ничего объяснять, ни Юнги, ни себе. Просто он так решил. А в своих решениях Чимин всегда уверен.
– Хорошо, – говорит Юнги. Этим выбором он доволен. – Тогда ты сделаешь то, что я тебе скажу. В секторе «B» есть один больной, Чон Чонгук. Найди его и скажи, что время пришло.
Наконец идеальное время для этого хода.
– Ты просто используешь меня, не так ли?
– Нет, – честно отвечает Юнги. – Чтобы провернуть все это, ты мне не нужен. Я просто проверяю, верен ли ты своим решениям.
