Ты всегда приходишь, почуяв слабость…
В час, когда я власть над собой теряю…
Но на этот раз шутка не удалась,
С этим наваждением совладаю!
Любовь…какое же глупое слово! Кошмар знал, чего хочет и шел к этому — в его деле не было места сомнениям или переживаниям, страхам или сожалениям. Не было места чувствам. Чувства…глупые и необъяснимые, они между тем обладали между тем огромнейшей властью над монстрами. Но Кошмар был выше нелепых эмоций — ведь он не поддавался чувствам, а мог контролировать их, причем как свои, так и чужие. Он, повелитель негатива, знал об эмоциях всё. И раз уж ему была дана власть губить ими души монстров, он не стеснялся играть на чужих чувствах, что как послушный инструмент дрожали в тон его чарующему голосу, в тон его словам — метким и колким или сладким и льстивым. Он был тем, кто повелевал эмоциями. Он имел власть над ними, а не наоборот. И он имел полное право гордиться этим. По крайней мере, так он думал. Кошмар не сказал бы, что появление Кросса что-то изменило. Просто очередной подчиненный, пусть и чуть искуснее других — ничего по-настоящему особенного. Кошмар играл им также, как и остальными. Нужно было лишь найти нужные точки — справедливость, отчаяние, одиночество. О, Кошмар знал, как с этим работать. Всё шло по плану. А потом Кросс и Найт встретились. Волей-неволей, ему пришлось обратить на подчиненного более пристальное внимание. И, как бы глупо это не звучало, ему понравилось то, что он увидел. Холодный, собранный, верный, сообразительный — лучше подчиненного было не найти. Кошмар ценил его — но не более того. Конечно, он не мог отрицать, что ему льстила симпатия Кросса — да, на момент вступления в его команду у того не было выбора, ведь альтернативой была смерть от цепких рук Эррора, но после… Это было бы не слишком красиво — хотя кто Найтмер такой, чтобы осуждать — но, на самом деле, уже после спасения возможность покинуть его у Кросса была. Инк продолжал и продолжал пытаться уговорить мечника вернуться обратно, обещал с радостью принять к себе — и если бы Кросс действительно решил уйти, вряд ли Найтмер смог бы остановить его. Но Кросс даже не думал уходить. Наоборот — его преданность только росла. Сколько бы ему не предлагали уйти, каких бы благ не обещали — мечник оставался на его стороне. Кросс идеально выполнял каждое порученное задание, учитывая каждую мелочь, каждую деталь — и Кошмар не мог не уважать такую точность. Глупо было называть это любовью. Он, воплощение негатива, просто не мог испытывать такое чувство. Не мог же? Даже думать об этом было глупо. Он не мог любить — это аксиома. Пусть даже Принц, кажется, считал иначе.
Сам я заронил этот плевел в душу,
Сам его растил, поливал ядом.
Выросла любовь из разбитого мира,
Из благодарности и из жажды силы!
Это не было любовью. И всё же он позволил этому чувству существовать. И крепнуть. Так получилось само собой — Кросс был надежнейшим из его подчинённых и единственным, кому он мог довериться. Потому что, как бы глупо это не звучало, Кросс любил его. Его, воплощение негатива. Из всех, он выбрал именно его. Возможно, любовь Кросса имела в своей основе просто благодарность. Возможно, она выросла из его неопытности в чувствах, сфере столь запутанной и сложной, что никто, кроме хранителей, не мог быть над ней властен. Возможно, он сам вырастил в нём это чувство, сам укрепил в нём эту губительную привязанность, выделяя мечника среди остальных. Кошмар не имел ввиду ничего такого — Кросс действительно справлялся лучше остальных и лишь получал заслуженную похвалу. Кошмар ценил его исполнительность и беспрекословность, а Кросс влюбился в его силу, в обещание защиты и счастливого будущего. Найтмер был для него путеводной звездой, примером для подражания и образ идеального повелителя — удивительно ли, что из всего этого вырос робкий, колючий росток розы любви?
Пусть его любовь лишь искусства плод
Разве не хотел бы остаться с ним ты?
Покорит тебя и своё возьмет!
Это чувство, всё же, тебя сильнее!
~Тебя сильнее…
Пусть любовь Кросса родилась из благодарности и наивности, пусть — но она была искренней. Она заслуживала ответа. Кросс заслуживал быть любимым. Был достоин получать от близкого ему существа всю ту заботу и принятие, которых ему так не хватало. И — Найтмер верил — может быть, именно эта любовь могла смягчить сердце его «второго я». Всё же… Кошмар ведь не был плохим. Он не был виноват в том, что был создан из негатива, и то, что позитивные эмоции не были ему доступны, было не его виной, а его проклятьем. Обреченный на вечное несчастье, он всё ещё защищал его, глупого и бесполезного хранителя, оберегая от всех тех, кто мог бы — и хотел — причинить ему боль. Кошмар был жесток, это правда, но…разве он мог иначе? Найтмер не мог согласиться — и вряд ли когда-нибудь смог бы — со всеми разрушениями и смертями, что несла команда его «второго я», но он понимал, почему Кошмар был так…решителен. Кошмар хотел всё больше и больше силы, и Найтмер понимал — да, Кошмар имел все причины быть таким…подозрительным, вплоть до паранойи, никогда не успокаиваясь и не чувствуя себя в безопасности. Его бедное, озлобленное «второе я», которое просто не могло поверить в то, что другие монстры не обязательно несут в себе угрозу. Он продолжал собирать силы, защищаясь от всего мира — пусть даже на самом деле в этом не было нужды. Наймер верил — даже если ему самому места в мире не было, сама мультивселенная вовсе не была такой жестокой. Проблема была в нём, воплощении негатива, а не в других, но Кошмар считал иначе. И он действительно просто защищал его — так, как умел. Мог ли Найтмер осуждать его за это? Кошмар просто был таким. Решительным, хладнокровным, сосредоточенным, готовым пойти на всё ради своей цели. Он был невероятно упрям и чересчур самоуверен, не принимая никаких точек зрения кроме своей собственной. Само его возникновение было тесно связано с насилием и ненавистью — поэтому его…его нельзя было осуждать, верно? Без него Найтмер был бы уже давным-давно мёртв. Его «второе я» действительно куда больше подходил для существования в мультивселенной. И куда больше чем Найтмер заслуживал права на жизнь. Но Кошмар…он был так одинок. Да, тот не мог любить, но… «то, что у тебя идёт от сердца, я могу сделать с помощью разума» Кто знает…может быть, в итоге даже Кошмар мог бы и сам поверить в свою любовь? Даже если она не от сердца? Ведь если Кошмар во всём руководствовался разумом, может быть, и здесь он мог бы обмануть сам себя? Не чувствуя, не сердцем, но зная? В конце концов, ему явно была приятна любовь Кросса — даже если само чувство могло приносить тому лишь дискомфорт. Но всё же, это было так — именно потому, что Кошмар думал головой, а не сердцем. И, может быть, именно так он мог бы найти своё подобие счастья? Кросс и Кошмар были бы прекрасной парой. Одинокий и подозрительный, но уверенный в себе и целеустремлённый Кошмар и преданный, влюбленный Кросс, потерявшийся в жизни и ищущий свой путь. Они бы прекрасно дополнили друг друга. Кошмар мог бы доверять Кроссу, мог бы постепенно, шаг за шагом, раскрываться и учиться не только побеждать, но и жить. Кросс мог бы найти в Кошмаре ответ своим чувствам и опору, которой ему так не хватало. А его собственные чувства…они не имели значения.
Посмотри, влюбились, хранитель и мечник
Но любовь — обман, и так будет вечно
В моих руках, вы теперь как куклы
Вот она — любовь! Но не радость, а мука…
О, Кошмар прекрасно знал, насколько губительна любовь. И Кросс, и его маленький принц были тому лишь подтверждением. Любовь затмевала разум, делая послушными и управляемыми — и Кошмар собирался использовать её, а не поддаваться ей. Любовь Кросса была прямым следствием его преданности и благодарности — она укрепляла его веру в Кошмара, делала слепым к его преступления, притупляя чувство морали Кросса получше непрерывно взращиваемой в нём повелителем кошмаров обиды и ненависти, создававших иллюзию справедливости действий мечника, превращая вероломное нападение в закономерную месть. И всё же любовь действовала куда надежнее. Не было более мощного оружия, чтобы привязать мечника к себе — и Кошмар, разумеется, собирался использовать это. Точно так же, как он использовал и самого Кросса. Что же касается маленького принца, его чувства были ещё безнадежнее и нелепее. В конце концов, это ведь был его Найти — слабый, всеми презираемый, ни на что без него не способный. Ни в одном из вариантов он не смог бы влюбить в себя хоть кого-нибудь. Ему действительно повезло, что Кошмар был рядом, чтобы спасти его — с таким добрым сердцем и такой темной судьбой выжить самостоятельно он бы просто не смог. Даже сейчас — этот глупый, наивный хранитель совсем лишился разума от любви. Немудрено, ведь благодаря стараниям Кошмара любить тому больше было некого. Вот он и среагировал на первого попавшегося. Кросс лишь удачно оказался рядом. Кошмар был уверен — будь на его месте кто угодно другой, Принц всё равно влюбился бы. Влюбился — какое громкое слово — в первого, кто отнесся к нему не как к проклятому воплощению зла! И что теперь? Принцем стало лишь легче манипулировать, и Кросс был не более чем очередной ниточкой, за которую повелитель кошмаров мог дергать сердце бедного хранителя. Стоило лишь сказать, что Кроссу так будет лучше, как Принц тут же соглашался с чем угодно! И кто он после этого, если не кукла? Любовь не приносила счастья — она лишь делала марионетками в чужих руках, позволяя играть на струнах этого нежного чувства любому, кто знал о них и был достаточно беспринципен, чтобы воспользоваться ими. Кому-то вроде него. Верность слуги, молчание хранителя — вот она любовь, что делает чужим рабом!
Только б не попасться в свои сети!
Только б не увлечься своим созданьем!
На любовь фальшивую не ответить,
Обманувшись жаждою обладанья…
Но Кросс… он действительно не был таким же, как остальная его команда. С идеальным контролем над эмоциями, огромной силой и — главное — свободой. Свободой, которую он добровольно посвятил повелителю кошмаров. Кросс смотрел только на него, верил только ему и только в него — и это чувство оказалось удивительно сладким. Никто и никогда не доверял ему настолько сильно, никто не вручал с такой готовностью свою жизнь в его руки, никто не смотрел так вдохновленно, так искренне и так наивно. Так шли за Дримом, но никогда — за ним. И чем больше Принц проводил времени с Кроссом, чем больше восхищался им и воспевал его чувства к Найтмеру, тем больше и сам Кошмар интересовался мечником. Их разговоры, сначала короткие и сосредоточенные только на деле, становились длиннее и пространнее. Кросс говорил о себе и своих переживаниях, ничего не тая, и даже Кошмар решился чуть приоткрыть завесу тайны, поведав мечнику несколько фактов о своей истории. И мечник не отвернулся, наоборот, стал только ближе. И чувство внутри Кошмара захлестнуло его. Он не любил Кросса, конечно нет, но…он хотел обладать им. Кросс…этот верный, бесконечно преданный ему монстр, влюбленный в него всем сердцем, всей душой — как Найтмер смог бы отказаться от столь щедрого дара?Пусть его любовь — лишь наивность суть
Лишь наивность — суть его любовь…
Ты бороться с властью ее не в силах…
Я бороться с ней не в силах…
Позабудь себя, цель свою забудь!
Цель свою забыть…
Каждому ведь хочется быть любимым…
Быть любимым…
Кросс любил его — так что же ещё? Столь искреннее и нежное чувство, столь щемящее в своей истинности. Столь прекрасное. Дрим ошибся, когда назвал его ненастоящим. Кросс любил по-настоящему — и эту любовь чувствовал даже он, что был для мечника лишь случайным знакомым, лишь удобным развлечением, которого мечник, по доброте своей светлой, несмотря ни на что всё ещё удивительно светлой и честной, души, назвал своим другом. Это светлое чувство не предназначалось ему, и Найтмер не мог не признать, что в глубине души он даже завидовал своему второму я. Пусть любовь Кросса выросла лишь из его неопытности и одиночества, пусть её исток был зыбок и размыт, само чувство сияло как звёзды — этого ли мало? Пусть любовь Кросса выросла из благодарности и обреченности — она была ничем не отличалась от любой другой. Дрим был прав, но что это меняло? Настоящая или нет, какая разница, если её всё также можно было использовать? Какая разница, из нежности или из благодарности вытекло чувство Кросса, если сейчас оно было таким ярким, что, вспыхивая, заставляло его раздраженно отворачиваться? И всё же…этот позитив, всё ещё ранящий, был ему…приятен? Ведь это его Кросс так любил. Это ему он посвящал свои мысли, это его образ заставлял мечника быть счастливым. Его. Этой любви просто невозможно было не желать. Не так ли, Кошмар? Кто в силах бороться с собственными чувствами? Так почему бы…не поддаться? Почему бы не позволить себе любить и быть любимым? Не утонуть в сладкой иллюзии, наслаждаясь подобием счастья? Поддаться чарующему искушению? Открыться чужим чувствам, принять их — пусть не любить, так быть любимым? Перестать бороться с властью собственных чувств и позволить себе пусть не любить, но привязатся. Ведь Кросс действительно заслуживал этого. Кто как не молчаливый мечник лучше всего подходил для того, чтобы быть рядом с повелителем кошмаров? Кто мог быть надежнее него, на кого ещё Кошмар мог положиться? Кросс был идеален. У Найтмера было всё, чего он только мог желать — сила, власть, преданная команда и искренне любящий его монстр. Разве нельзя было просто принять это и остановиться? Зачем гнаться за большим? Зачем всё стремиться к своей безумной, невыполнимой цели? Ведь не только Кросс чувствовал что-то к Кошмару. Возможно, это была не любовь — не любовь в привычном её понимании — но у Кошмара не было никого ближе мечника. И вместе… Вместе они могли бы быть счастливы. Возможно, не так как могли бы быть нормальные монстры — ведь они, хранители, никогда не были нормальными — но всё же. Каждому ведь хочется быть любимым… И только дурак вроде него будет отказываться от подобной возможности. Цель свою забыть? А что тогда останется? Любовь? Нет, этого определённо недостаточно!Полно, юный принц, полно, глупый мальчик,
Мне давно известны приёмы твои.
Оба знаем мы, что бывает во имя любви…
Всё, чего хотел глупый принц — это остановить повелителя кошмаров. Он хотел остановить страдания, что были основой его силы, хотел сохранить жизни своим обидчикам, хотел спасти тех, кто презирал его. Его слова, искренние и наивные, были лишены коварства, но вместе с тем лицемерны — Принц прекрасно знал, что никакая любовь не даст Кошмару счастья. И если Принц был готов довольствоваться иллюзией счастья, то Кошмар — нет. Вместо этого он готов был искоренить само понятие счастья, навсегда стерев из мультивселенной само понятие позитива. А любовь…кому как не маленькому принцу знать, до чего она доводит?Мне не нужен никто! Ни любовь, ни брат!
Только верный меч! Только ключ от Врат!
Для владыки любовь — это западня:
Чтобы власть отнять, чтоб сломить меня!
Нет! Нет, нет и нет! Он властвовал над эмоциями, не они над ним! Ничто и никто не будет иметь над ним власти! Ни правила, ни Древо, ни любовь! Ни за что он не откажется от своей цели, ни за что не остановится и не удовольствуется малым! Он — повелитель эмоций. Не их жертва! Ему никто не нужен. Кросс — лишь верный слуга, его разящий меч, чьи глупые чувства — не более чем гарант его преданности. А уж про Дрима и говорить нечего. Даже вспоминать об этом лицемерном хранителе было тошно. Его милосердие, его дружелюбие…всё это лишь маска, и Принц прекрасно это видел, просто отказывался верить! Да, Дрим был слаб, был наивен и нерешителен — и Кошмар пользовался этим, играя на его чувствах и подводя всю партию к единому, закономерному исходу — гибели хранителя позитива и воцарения царства тьмы. Мира, где все позитив навсегда исчезнет. Где все будут такими же, как он.Нет важней любви…
Но всё ж дороже власть!
Сердце ей открой…
Чтоб вместе с ней пропасть?
Будешь ты любим…
Всё это западня!
Я хочу быть один! Все оставьте меня, оставьте меня!