Между нами.

Теодор родился спустя восемь месяцев и четыре дня. Описать то, что происходило со мной в день его рождения, кажется невозможным: с самого утра буквально каждый миллиметр моего тела был окован сдавливающей болью. Всё, что мне оставалось делать — сдавленно мычать в мокрую от пота подушку и хвататься дрожащими руками за набухший живот. Рафаэль тоже не сдавал позиций: вместе со мной давился всхлипами, матерился, скривив пухлые губы, поддерживающе сжимал мою руку и кидал озлобленные взгляды на живот. Такое выражение лица я у него наблюдала только в пылу битвы, когда он безжалостно кромсал всех и вся на его пути. Но сейчас я не понимала, почему он так зол и в чём причина. Как только воды отошли, и я поняла, что дело плохо, попросила Рафа вызвать Донателло. Тот примчался и быстро повёл меня в предварительно набранную ванную — мол, рожать легче будет. Но данную теорию я разъебала в пух и прах, когда начались роды. Целых двенадцать часов болезненных схваток, адских мук и мимолётных обмороков, зелень обеспокоенных глаз и крепко переплетённых рук. Я не помню, как я смогла, но с горем пополам родила Рафаэлю сына на рассвете следующего дня. Тео был наполовину мутантом. Он был человеком, не считая оливковых пигментных пятен по всему телу, четырёх пальцев на руках и ногах и кожи, покрытой мельчайшими чешуйками, которые можно было разглядеть только при детальном осмотре. Когда я взяла на руки этот орущий комок и увидела его глаза, я была удивлена его схожестью с глазами отца: насыщенно зелёный цвет радужки, темнеющий плавной линией к зрачку. Редкие тёмные волосики на головке, чуть плоский нос и припухлые широкие губы. Совершенный контраст с тем, что я фантазировала себе глубокими ночами. Наш ребёнок получился даже лучше, чем предполагалось, если можно так сказать о ребёнке от двух разных видов. Поэтому сейчас, глядя на то, как маленький наследник семьи Хамато увлечённо высасывает из моей груди всё молоко, я лишь улыбаюсь: лучшей жизни и представить нельзя. Отвлекаюсь на шум рвущихся с петель дверей — фирменный вход и выход Рафаэля — и вижу насупленную морду оного. Улыбаюсь и киваю глазами в сторону ребёнка. Рафаэль ещё ни разу так и не пообщался с Тео, только кидал хмурые взгляды и не решался подходить близко, избегая его, как огня. — Ты когда-нибудь познакомишься со своим родным сыном? Раф только потряс головой и прикрыл за собой дверь, приближаясь к кровати. — Я вас потерял. Этот треклятый дом вовсе не дом, а рассадник тупиков. Обойдя кровать, мутант лёг напротив Тео. Увидев, что его сын сосет мою обнаженную грудь, удивленно поднял брови и тут же хищно усмехнулся. — Ухты. А что это мы тут делаем? Я лишь закатила глаза и согнув руку в локте, легла поудобнее. Тео выпустил из маленького ротика сосок и умиленно зевнул. Но, переведя глаза на огромную фигуру, загородившую солнце, вдруг резко сосредоточился на ней. Я усмехнулась и взяла его ручку, поцеловав её. — Познакомься, Тео, это твой папа. Теодор стал внимательно разглядывать серьёзного Рафа, водя взглядом по всему его телу и остановился на глазах. Рассмотрев их долго и пристально, вдруг резко улыбнулся беззубым ротиком, протянув ручку к морде Рафаэля. Бунтарь напрягся и кинул на меня тревожный взгляд. Я кивнула, сдерживая улыбку. Это было настолько трогательно, что сдерживать умилённые чувства трудно, хочется их обоих расцеловать. Но портить такой истинно редкий момент, когда отец сближается с сыном, было бы жалко, поэтому я молчу и наблюдаю. Рафаэль протянул свою лапищу к ручке Тео, лежащей на его щеке, и погладил указательным пальцем, смотря в отражение собственных глаз сына. Скользя взглядом по Теодору, Сорвиголова постепенно расслаблялся, будто переставал бояться собственного отражения. Неожиданно усмехнувшись уголками губ, папаша поцеловал ручку сына. — Ну привет, приятель.