Catch the Stars

Список вещей, в которых Мингю абсолютный профан, унизительно длинный. Умение ждать находится на самой его вершине. И именно этим ему приходится заниматься весь следующий день. Ждать. Мингю плохо спал прошлой ночью, отчего его нервы только сильнее натягиваются, а напряжение едва не переливается через край. После того, как он отвел Сокмина домой и убедился, что тот надежно укрыт одеялом в своей кровати и не рискует подавиться собственной рвотой, Мингю целый час просидел в гамаке около дома — слишком всклокоченный и взвинченный, чтобы зайти внутрь. Тыква составил ему компанию, и его греющее успокаивающее присутствие немного помогло, но недостаточно для того, чтобы Мингю перестал переживать о том, что будет дальше. А еще он не мог перестать трогать свои губы, чувствуя на них остывший отпечаток мягких губ Вону, и от одного лишь воспоминания его сердце хаотично разгонялось, а желудок крутил сальто внутри. Они целовались. Они целовались. В конце концов Мингю упал с гамака, когда начал извиваться всем телом, не в состоянии собрать свои чувства в кучу, и Тыква тогда посмотрел на него, словно бы задумавшись, не потерял ли его хозяин рассудок. Мингю удалось поспать час до восхода солнца, а затем он поднялся и приготовил завтрак им с бабушкой, потому что ему казалось, что он сойдет с ума, если продолжит обдумывать произошедшее между ними с Вону. После он вымыл посуду и чуть не получил по заднице, потому что бабушка не хотела, чтобы он помогал ей. Следом за этим он помог со стиркой, перетаскивая корзину по лестнице, потому что стиральная машина стоит в подвале, и помог развесить влажные вещи в саду на бельевой веревке — было весело наблюдать, как бабушка отчитывала Тыкву, когда тот стянул полотенце и убежал с ним в сад. И все это привело его к этому моменту: Мингю сидит на земле, выдергивая бабушкины цветы. У нее растут эти огромные нарциссы, и поначалу Мингю понятия не имеет, можно ли ему прикасаться к ним, но в итоге решает, что бабушка все равно ни за что на свете не разозлится на него. Она любит его слишком уж сильно. Взгляд Мингю стреляет в сторону калитки снова и снова, а сердце бьется с тревожной надеждой, что он увидит там Вону, чтобы они наконец, блять, поговорили и он уже успокоился; Мингю кажется, что у него случится инфаркт, если он в ближайшее время не разберется в происходящем. Разумная часть его мозга понимает, что единственная причина, по которой Вону все еще не объявляется к тому времени, как солнце начинает клониться к горизонту, в том, что он все еще не работе, однако этот маленький параноидальный уголок его сознания прямо сейчас слетает с катушек. Недели недостаточно, чтобы должным образом узнать человека; а что, если Мингю абсолютно ошибался насчет Вону? Что, если его неспособность принимать мудрые решения снова ему аукнется? Он бросает взгляд на часы и видит, как часовая стрелка приближается к семерке. Вону уже должен быть здесь. Мингю усаживается в другом месте, цветы выпадают из его рук, рассыпаясь по траве, и он раздумывает над тем, чтобы достать телефон и позвонить Сынчолю. У лучшего друга всегда находится на него время, если, конечно, он не уединяется с Чихуном где-то в глубине их квартиры, но действительно ли Мингю хочется слушать чужие наставления? Не хочется, но нужно. Он должен позволить Сынчолю вдолбить в него немного здравого смысла, снова услышать, каким глупым и беспечным было с его стороны целовать парня, который прожил всю свою жизнь в консервативной деревне, где нормальным считается выдавать девушку замуж за абсолютного незнакомца, просто потому что она забеременела от парня, которого любила. Мингю даже не хочет думать, что может произойти, узнай люди о том, что они с Вону сделали. Не потому, что ему страшно. Мингю уже давно перестал переживать о том, что о нем думают люди, лишенные здравого смысла. Единственное, чего он боится — того, как все это скажется на Вону. Еще, наверное, слишком рано думать в таком ключе, и он, кажется, начинает понимать, что имел в виду Сынчоль, когда однажды сказал Мингю, что он слишком уж беззаботный, но Мингю знает точно, что в случае чего он примет удар на себя. Потому что Джухен была права: Мингю может уехать и уедет, тогда как Вону может, но останется. Он все еще пытается уложить в голове факт того, что Джухен все знает. Мингю не понимает ее реакции на такую новость, хотя подозревает, что она знала уже какое-то время, так что это, наверное, было для нее скорее всего лишь подтверждением. Дразнящие улыбки и ее комментарии теперь определенно обретают больше смысла, но Мингю, правда, нужно отвести ее в сторонку в следующий раз, как они встретятся, и поговорить еще раз. Ему все кажется, что он что-то упускает. Глянув на вход в сотый раз, Мингю решает, что не может просто сидеть и ждать, так что выводит Тыкву на прогулку. Он замечает Сокмина едва ли не в тот же момент, как прикрывает за собой калитку, и парень тащит что-то, похожее на огромный арбуз. Он останавливается, чтобы обернуться к Мингю, щурясь от слепящего солнца, когда слышит звуки шагов по гравию. — Гю! — Сокмин широко улыбается, когда он подходит ближе и весело шлепает по большому арбузу. Тыква радостно трется боком о ногу парня, отчего тот смеется и неуклюже пытается погладить собаку как может с занятыми руками. — Что делаешь? — Ничего особенного. Вот, вывел его погулять, — Мингю отвечает, следом кивая на сладость в руках парня. — Куда ты это несешь? — Моя бабушка заказала его у дяди Чанхо, — объясняет Сокмин, поправляя арбуз, когда тот угрожает вырваться из хватки вспотевших рук. — Весит больше гребаного ребенка, клянусь тебе. Мингю коротко смеется и понимает, что в принципе может помочь парню: у него все равно нет занятий поинтереснее, а еще ему нравится Сокмин, так что Мингю протягивает руки к арбузу, чтобы его бицепсы наконец-то где-то пригодились. — Уверен, что хочешь этого? — Сокмин широко улыбается, когда они начинают путь, и чешет уши Тыквы, который послушно следует за ними. — Мой дом аж вон там! — он указывает на небольшой холм позади школы, и губы Мингю растягиваются в усмешке. — Знаю, — говорит он. — Я тебя домой отвел вчера ночью. Щеки Сокмина мгновенно вспыхивают, и он прочищает горло, пиная камень на земле. — Точняк. Да. Прости за это, чел. Это, эм, наверное, был просто неудачный день или типа того. Обычно меня не так быстро сносит. Мингю сдерживает смешок, отчетливо припоминая, как Джухен сказала ему, что Сокмин всегда отрубается после двух банок пива. — Да не парься. Было весело. Сокмин хмыкает и начинает болтать о девчонке, которую видел в городе на прошлой неделе, и о том, как он застеснялся подойти к ней и спросить ее имя. Мингю поддакивает и внимательно выслушивает его план вернуться на то же место в надежде встретить ее снова, как вдруг Сокмин задает вопрос, который выбивает Мингю из колеи. — Чего? — Тебе нравится Джухен-нуна? Мингю давится слюной и крепче вцепляется в арбуз. — О чем ты, блин, вообще? Конечно, нет. — Чувак, разве мысль об этом так отвратительна? — Сокмин усмехается. — Она ведь красивая, да? — Да, но… — Мингю отпускает усталый стон. — Но это не единственное, что нужно, чтобы человек тебе понравился, м? — Ну… — Сокмин пожимает плечами. — Мне хватает. — Конечно, потому что ты озабоченный придурок. Сокмин игриво пихает его, но несильного толчка хватает, чтобы арбуз на мгновенье подлетел в воздух, и парень громко вскрикивает. Хорошо, что у Мингю невероятно хорошие рефлексы и он ловит арбуз до того, как тот разбился бы об землю. — Ладно, мудила, мы уже поняли. Ты, бля, идеальный, — Сокмин закатывает глаза на гаденькую ухмылку, рисующуюся на лице Мингю после того, как он успешно ловит ягоду. — Серьезно, — говорит Мингю после момента тишины. — Почему ты вообще об этом спросил? Кто-то… кто-то говорит об этом? — Мингю вдруг вспоминает пожилого мужчину, прошедшего мимо них с презрительным взглядом. В последнюю очередь ему хочется стать объектом слухов, особенно если это может доставить Джухен проблем. — Ну, пока не прямо говорят, — Сокмин вздыхает. — У некоторых просто возникают какие-то сумасшедшие мыслишки. Знаешь, типа свести вас вместе и всякое такое. Все обожали твоего дедушку, так что здесь довольно хорошо о тебе думают. Мама Джухен прямо зациклилась на этом. Она переживает, что Джухен останется старой девой, говорит, ей уже становится поздно жениться. — Ей же двадцать четыре! — Мингю выпаливает. — Что не так с этими людьми?! — Без понятия. Может, тут какие-то примеси в воде. — Она не интересует меня в этом плане, — Мингю качает головой. — Можешь сказать им? — Не интересует? — Нет! Сокмин замолкает на долгую секунду. — Ну и хорошо. У тебя все равно не было шансов. Мингю вздыхает и даже не спрашивает о смысле, скрывающимся за этой фразой, слишком взбешенный предыдущими словами Сокмина. — Они же не выдадут ее замуж за какого-нибудь незнакомца, да? — Мы тут про Джухен говорим, чел, — Сокмин усмехается. — Ты, правда, думаешь, что она позволит? Что правда, то правда, но Мингю все равно не может избавиться от тревоги, разгоревшейся в груди. Он уже до этого переживал из-за странного поведения Джухен прошлой ночью, а теперь вишенкой на торт легли мысли о вероятности того, что ее принудят к чему-то, не спросив даже согласия. Уже скоро они подходят к дому Сокмина, и Мингю со слипающимися от сонливости глазами ждет друга в саду, пока тот заносит арбуз внутрь. Тыква катается по земле на спине, открывая взгляду пушистый живот и призывно глядя на парня, пока Мингю не сдается и не опускается, чтобы почесать мягкую шерстку. — Такой малыш, — говорит Мингю, щекоча собаку. — Маленький избалованный щеночек, да? Тыква виляет хвостом в ответ, и Мингю смеется, склоняясь, чтобы поцеловать пса, на что тот бесстыдно облизывает его подбородок. Сокмин расплывается в улыбке, когда выходит из дома и находит Мингю играющимся с Тыквой в траве. — Мы собираемся с парнями, чтобы поиграть в картишки у Вону, — говорит Сокмин, натягивая ботинки. — Ты же пойдешь, да? Не то чтобы у тебя есть большой выбор— — Погоди, — Мингю перебивает, бережно отводя от себя нос Тыквы. — У Вону? Он что, дома? Сокмин выпрямляется и отряхивает свои штаны, кивая. — Ага. Он сегодня ушел с работы пораньше, где-то в полдень. Мингю смотрит на парня какое-то время, чувствуя внезапную пустоту внутри. — А... — Ты в порядке? — Сокмин хмурится. — Эм, — Мингю прочищает горло. — Да, конечно. Все нормально. Он не знает, что и думать об этом. Мингю был как на иголках весь день, ожидая Вону, как идиот, чтобы они наконец обсудили и прояснили все, но, по всей видимости, их с Вону мысли совсем не сходятся. Старший не только был дома уже несколько часов — он еще и предпочел встретиться с Сокмином и ребятами вместо того, чтобы сдержать вчерашнее обещание. Мингю подкашивает от внезапной волны разочарования, и в носу начинает щипать. — Эй, — начинает Сокмин мягко. — Дружище, что такое? — Ничего! — он улыбается парню. — Я просто… Думаю, подхватил что-то. Наверное, мне стоит пойти домой и поспать, чтобы прошло. — Точно? — Сокмин сканирует его взглядом от макушки до пят. — Я тебя провожу— — Я не ребенок, — Мингю закатывает глаза. — Думаю, уж смогу сам дойти обратно, а? Сокмин коротко смеется. — Конечно. Но все равно приходи попозже, если станет лучше, ладно? Не сиди дома весь день. — Приду, — отвечает Мингю, уже пятясь к дороге с грузно стучащим сердцем и подталкивая Тыкву за ошейник на выход. Улыбка сползает, как только он отворачивается от Сокмина, и Мингю едва ли может удержать тень, опускающуюся на его лицо. Он добирается до дома без единой внятной мысли в голове. Даже Тыква кажется обеспокоенным, потому что склоняет голову и внимательно наблюдает за тем, как Мингю усаживается в саду рядом с небольшим букетом, что он собрал ранее. В конце концов Мингю поднимает взгляд и встречает глаза пса с усталой улыбкой. — Я просто жалок, да, Тыква? Собака молча моргает и подходит, чтобы прилечь рядом, устраивая голову на бедре Мингю, словно бы пытаясь утешить. — О чем я, блин, думал? — Мингю качает головой и проводит пальцами по пушистому меху Тыквы, пока мысли сменяют одна другую. Он понятия не имеет, как долго сидит вот так. Много-много минут, может, даже полчаса — он не уверен. Мингю злится. И, нет, не на Вону. Он даже не может заставить себя злиться на Вону за то, что тот повел себя, как трус, и решил не встречаться с проблемой лицом к лицу. Мингю, если честно, не представляет, что делал бы в такой ситуации, если бы вырос в этом месте. В большей степени он злится на себя за свою наивность и за то, что с самого начала не послушал Сынчоля. Плюс ко всему, у него весь день болела голова от напряжения, так что все просто бесит, ладно? Его бесит, что Вону сидел дома, пока Мингю страдал тут, как полнейший идиот, в одиночестве. Что, если Вону скажет остальным? Что, если он занят этим прямо сейчас. Мингю чувствует, как паника разгорается в груди, прерываясь слабым стуком его сердца, треснувшего от очередного неудачного опыта — и он вскользь задумывается, может, стоит собрать вещи и сматываться отсюда, пока не разгорелся никакой скандал. И его бабушка… бля, он переживет, если все узнают и будут относиться к нему, как к дерьму, главное — чтобы не она. Мингю не думает, что его сердце выдержит, если она посмотрит на него другим взглядом, словно бы он отвратительный и неправильный— Внезапный скрип калитки пугает их с Тыквой, и Мингю резко вскидывает голову. И сердце пропускает удар от того, что он видит. Мингю смотрит, как Вону прикрывает за собой калитку, из-за которой видно его припаркованный на обочине пикап. Мингю не слышал мотора. Он не может заставить себя подняться, даже когда Тыква подскакивает на лапы и уносится к Вону, чтобы поприветствовать его. Мингю видит, как старший замедляется, пока Тыква не подбегает к нему, весело размахивая хвостом, и как улыбка растягивается на лице Вону. Он протягивает руку, чтобы погладить Тыкву, поднимает голову, пробегая взглядом по саду, пока не находит глазами Мингю, и сердце последнего едва не останавливается. Улыбка Вону гаснет совсем немного, и он в последний раз проводит ладонью по собачьей макушке, прежде чем двигается к младшему. Он возвышается над Мингю секундами позже, смотря вниз со склоненной вбок головой. На нем баскетбольные шорты и свежая на вид футболка, его волосы всклокочены ветром, и местами торчат подкрученные пряди: то ли от того, что он недавно был в душе, то ли от пота. — Привет, — говорит Вону спустя по ощущениям целую вечность, и Мингю думает лишь о том, как чужой голос разносится громом в его собственной груди, и о том, как полные губы Вону двигались против его— — Ты как? — А тебе-то что? — Мингю знает, что грубит, и, быть может, он просто глупый и капризный подросток, но последние несколько дней были довольно эмоционально выматывающими, так что Мингю думает, что может себе такое позволить. Вону вздрагивает, и он чувствует внутри неприятный укол. — Сокмин сказал, что тебе нездоровилось. — Я в порядке. Можешь идти обратно. Мингю не упускает непонимание и боль на лице Вону, отчего ему тут же хочется забрать свои слова обратно. — Ты… злишься на меня за что-то? — Я не злюсь. — Я же вижу, что да. Иначе ты бы не вел себя сейчас, как ребенок, — Вону начинает закипать, и это раздражает Мингю только сильнее. Младший стискивает зубы, пытаясь успокоиться, но он вдруг не может контролировать вспышку гнева внутри. Он не ведет себя, как ребенок. Ладно, может, немного, но Вону что, правда, не понимает? — Тогда какого хрена ты еще здесь стоишь, если так? — Мингю, что за херня? — Вону больше не смотрит со злобой, его плечи совсем опускаются, и на лице из всего вороха эмоций остается лишь смятение. — Я сделал что-то не так? Мингю отрицательно вертит головой и прикрывает глаза. — Нет. Я просто… Я устал. Прости. Они замолкают, и Мингю хочет, чтобы это неприятное ощущение поскорее вымылось из его груди. Он, правда, уже с трудом выдерживает эту перманентную неуверенность и тревогу внутри вкупе с недостатком сна, так что постепенно он превращается… в капризного ребенка. Вону прав. — Мингю, — начинает старший уже тише, и, когда Мингю наконец поднимает взгляд, Вону смотрит в ответ с очевидным беспокойством на лице. — Это… Прости, что я не пришел пораньше. Я отпросился с работы, чтобы… — он прерывается, и Мингю смотрит, как тот опускает голову с медленно краснеющими кончиками ушей. — Я хотел прийти пораньше. Мингю ждет, когда тот продолжит, но Вону решает больше ничего не добавлять. — Так почему не пришел? — М-мне… было страшно, наверное. Да и сейчас, — Вону прокашливается. — Все это не особо легко мне дается. — Хорошо, — говорит Мингю. — Я понимаю. Но и мне тоже не просто, хен. — Знаю, — голос Вону вдруг звучит очень нежным, и Мингю приходится прикрыть глаза, чтобы подавить в себе желание обнять парня. Вону снова коротко кашляет и неловко указывает на букет, лежащий рядом с Мингю на земле. — Это кому? — Тебе, — выпаливает он, давясь собственной слюной, когда понимает, что сказал. Рано или поздно Мингю помрет от собственной тупости. Вону моргает, и от вида легкого румянца, застилающего чужие щеки, сердце Мингю заходит быстрее. — А, — он тихо отвечает, бегая глазами туда и обратно между парнем и его нарциссами. Мингю хмыкает и, поднимаясь, оставляет букет на земле. — В смысле, не тебе. С чего бы мне давать тебе цветы? Они для… меня, — он неловко смеется и мысленно хочет закопать себя в землю живьем. Вону буквально внимает глазами, и Мингю нервно сглатывает, не привыкший к тому, чтобы на него смотрели вот так. — Я могу отдать их своей маме. — Ты хочешь их? — Конечно, — говорит Вону с неловкостью. — Она любит цветы. Мингю пытается не обращать внимание на то, как тянет в груди от слов Вону, и поднимает небольшой букет, еще секунду возясь с ним, прежде чем протягивает его старшему. Их пальцы соприкасаются, когда Вону принимает цветы, и Мингю, должно быть, мерещится, как ладонь Вону задерживается на месте чуть дольше, чем нужно бы. — Ты не пойдешь обратно к ребятам? — Мингю спрашивает, когда они стоят и смотрят друг на друга, а напряжение становится практически осязаемо в воздухе вокруг них. Вону непонимающе щурится, и Мингю видит, как он сглатывает, переступая с ноги на ногу. — Я же говорил, что зайду к тебе сегодня, разве нет? Мингю не знает, почему чувствует себя маленьким беспомощным школьником. Ему хочется лишь запрыгнуть в кровать и немного поплакать; желательно, чтобы Чихун при этом подкладывал ему в рот шоколад и напоминал, что все будет хорошо, потому что Чихун всегда говорит правду. В городе обычно не приходится иметь дело с чувствами. Когда Мингю идет развеяться, в большинстве случаев он оказывается в постели с каким-нибудь симпатичным незнакомцем, и они хорошо проводят ночь, а на следующий день он просто захлопывает за собой дверь и больше никогда не встречает этого человека снова. Отношения это сложно, когда у тебя нет поддержки друзей и родных и когда ты не можешь позволить себе какие-то вещи, которыми могут заниматься другие парочки, так, чтобы на тебя не смотрели с отвращением и чтобы никто не бросался обидными словами — вот почему многие однополые отношения быстро разваливаются. В этом смысле партнеры на одну ночь попросту легче. Но Вону у него не на одну ночь, и он сеет внутри Мингю настоящие чувства, так что младший прямо разрывается между тем, чтобы собрать чемодан и сбежать, и желанием зацеловать Вону так, чтобы у него посыпались искры из глаз. — Я не думал, что ты реально придешь, — Мингю отвечает, не рассчитывая, что голос прозвучит таким подавленным. Вону снова смотрит так, будто всматривается в самую душу, и вздыхает. — Хочешь съездить куда-нибудь? — Да, — говорит Мингю. — Давай. Он не особо думает о том, куда они направляются, когда залезает в машину Вону и наблюдает за тем, как старший укладывает цветы поверх приборной доски, включая радио, пока потертые покрышки проскальзывают по гравию на старте. Не думает до тех пор, как мимо не проносится последний домик Кунсана — тогда Мингю наконец спрашивает, куда они едут. — Просто куда-нибудь, где мы можем побыть одни. — Ты собираешься меня убить? Вону сводит брови, поворачиваясь к Мингю встревоженно. — С чего бы мне тебя убивать? Мингю пожимает плечами. — Тут вокруг ничего нет, — говорит он, и это правда. Вокруг абсолютно ничего нет, не считая узкой дороги, по которой они едут, и бескрайних на вид полотен полей, встречающихся с розово-лимонным небом на линии горизонта. — В принципе, ты мог бы, и тебя бы никто не заподозрил. Никто бы даже не нашел мое тело. Следует мгновенье тишины, словно бы Вону действительно обдумывает слова Мингю. — А ты хочешь, чтобы я тебя убил? Если что, я могу. Мингю просто шутил, но Вону вдруг звучит так серьезно, так что он застывает на месте. — Подожди, ты что, правда собираешься— — Мингю. — Что? — хныкает он. — Заткнись, — Вону отпускает смешок. — Я просто прикалываюсь. Мингю фыркает и съезжает удобнее на сидении, уставляясь в окно в лучах красивого закатного солнца. — Я буду скучать по этому пейзажу, когда вернусь в город. Вону ничего не отвечает на это, так что спустя какое-то время Мингю поворачивается, чтобы посмотреть на него, и видит, как солнце обливает кожу старшего теплым оттенком оранжевого. Он щурится в ярких лучах, и Мингю протягивает ладонь, чтобы заблокировать их, прикрывая тенью глаза Вону. Старший удивленно моргает и бросает на него взгляд, растягивая губы в улыбке, когда до него доходит, что именно делает парень. Мингю отворачивается, пряча довольную улыбку, и остаток пути они молча слушают радио, впуская щекочущий кожу теплый ветер сквозь окна. Вону останавливает машину в каком-то поле, выехав прямо на него, несмотря на жалобы Мингю о том, что он убивает бедную травку. Жалобы затихают в ту же секунду, как Вону глушит мотор и говорит Мингю выходить, что он и делает, мгновенно превращаясь в статую от прекрасного пейзажа, развернувшегося у него перед носом. Кажется, они обнаружили идеальное место, чтобы встретить закат: где-то на вершине некрутого холма, с которого открывается вид на те самые бесконечные поля пшеницы, цветов и просто травы такого звеняще зеленого цвета, что она выглядит намного более живой по сравнению с травой, которую Мингю видит в городе. Вону обходит машину, чтобы устроиться в открытом кузове, пока Мингю делает несколько фотографий — и только когда младший замечает, насколько тихо вокруг, он вспоминает, с кем находится здесь. Он убирает телефон и поворачивается к старшему; сердце ухает в груди, когда Мингю видит Вону сидящим перед ним с опущенными глазами и отпечатком переживаний на лице. Мингю делает успокаивающий вдох и неуверенно подступает ближе, чтобы сесть рядом; их ноги свисают над землей, и они оба щурят глаза от света яркого солнца, исчезающего за вершинами гор вдалеке. Ветер проносится быстрее на открытом пространстве, играясь с локонами их волос и пуская волны тонкой хлопковой футболки Мингю по его груди. Ноги Вону кажутся совсем детскими: его кожа пестрит россыпью синяков и царапин — блуждая взглядом по чужому телу, Мингю замечает несколько синяков и царапин и на руках тоже, и он не может погасить тревожное пламя, вспыхивающее внутри от такого вида. Он надеется, что у них на стройке соблюдают хотя бы базовые правила безопасности, потому что мысль о Вону, расхаживающим там без каски, заставляет его скривиться. — Так ничего и не скажешь? — голос Мингю разрезает тишину спустя несколько минут, отчего Вону напрягается рядом с ним. Мингю смотрит на него, на его опущенные ресницы — потому что тот все еще твердо держит взгляд на своих коленях — и на глубокий изгиб плеч, словно бы невидимая бетонная плита давит на него сверху. — Я даже не знаю, с чего начать, — говорит в итоге он, и голос теряется под конец. Мингю держит рот на замке, хоть раз пытаясь разобрать свои мысли, прежде чем озвучивать их. Это серьезная ситуация, и Вону, он… ему тяжело, а Мингю лишь хочет быть в состоянии ему как-нибудь помочь. — Как насчет… Давай я буду задавать тебе вопросы, которые меня беспокоят, а ты будешь отвечать? Если хочешь. Кадык Вону вздрагивает, а затем он медленно поднимает голову и смотрит младшему в глаза; его черты, даже искаженные в изнеможении, все равно выбивают весь воздух из легких Мингю. — Ладно. — Тебе… — он начинает, вопрошающе сдвигая брови, будучи неуверенным в том, что это нормально спрашивать о таком. — Тебе нравятся парни? Да уж, определенно не стоило. Челюсть Вону напрягается, и он отводит взгляд, а все его тело кажется просто каменным, и он выглядит так, будто может взорваться, если Мингю до него дотронется. — Прости, — он тут же говорит. — Тупо о таком спрашивать. — Ничего, — бормочет старший, его грудь поднимается и опускается с глубокими вздохами. — Я дал тебе себя поцеловать вчера. Конечно, ты бы спросил. Внутренности Мингю неприятно оседают от этих слов. Это звучит, словно он… словно он просто терпел, пока Мингю целовал его — словно бы Вону совсем не хотел этого. — Ты не хотел, чтобы я тебя поцеловал? Вону вскидывает голову, едва заслышав дрожь в чужом голосе, его брови нахмурены, и, если бы Мингю не знал его, он бы подумал, что в глазах напротив плещется беспокойство. — Мингю… — начинает он, и Мингю вздрагивает от того, как тот произносит его имя, а сердце набирает скорость. — Я поцеловал тебя в ответ. Как… как ты думаешь? Щеки старшего алеют, и Мингю видит, как тяжело ему говорить об этом. — Не знаю. Но я надеюсь, что ты хотел поцеловать меня так же сильно, как я — тебя. Вону краснеет еще сильнее от этих слов, и Мингю едва держит себя в руках, когда на секунду опускает взгляд на чужие губы. — Конечно, хотел, — говорит старший, находя наконец его взгляд снова, и глубокий голос едва ли не полностью заглушается гулом ветра, обмывающего их фигуры. И теперь краснеет уже Мингю. Господи боже, он же уже не двенадцатилетний девственник, что с ним такое? — Ты, эм, не настолько в шоке, насколько я ожидал. Вону молча моргает и кивает, опуская глаза. — Ты хочешь спросить, почему я не трясусь в ужасе от того, что я гей? Мингю распахивает глаза шире и не может ничего, кроме того, чтобы по-идиотски кивнуть. — Я… — Вону начинает, но встряхивает головой, ругаясь себе под нос, и Мингю, правда, хочется протянуть руку и взять чужую ладонь в свою, однако он этого не делает. — Я уже давно знаю, что я не… что со мной что-то не так. — Нет, — спешно отвечает Мингю, крепко зажмуривая глаза и отрицательно размахивая головой. — Все с тобой нормально. Вону слегка усмехается, но эта усмешка пустая и горькая, и, когда Мингю находит в себе силы поднять голову и посмотреть на старшего, он выглядит абсолютно обессиленным. — Меня никогда в жизни не привлекала ни одна женщина, какой бы красивой она ни была. Поначалу я не особо об этом задумывался, но потом я… — он делает рваный вздох и тяжело сглатывает. — Мне снились сны… О м-мужчинах. Мне было шестнадцать, и я просто знал. Мингю делает несколько успокаивающих вдохов и выдохов, дожидаясь, когда Вону продолжит. — Когда я был помладше, в деревне был один священник. Это сейчас прозвучит пиздецки избито, но всех детей заставляли ходить в воскресную школу, и я помню… — Вону прерывается, а сердце Мингю сжимается от пропитанной болью улыбки на его губах. — Я помню, как какой-то известный актер объявил о том, что он гей, когда мне было тринадцать, и тот священник все говорил и говорил о том, какой это прекрасный пример грехопадения. Он говорил нам молиться за таких людей, чтобы они смогли вернуться на путь истинный. И я ему верил, ну, я же в принципе и не знал, что можно по-другому, да? А когда я понял, что со мной не так, я просто… молился и просил бога о помощи, но ничего не изменилось. Мне все равно не нравились девушки. Так что я решил, что бог просто отвернулся от меня, понимаешь? Бросил меня. Я перестал ходить в церковь. Я не молился уже много лет. — Хен, — голос Мингю срывается, и он понятия не имеет, что делать. Он чувствует себя глупым и беспомощным, глядя на дрожащие руки Вону на его коленях. — Я думал, что могу просто не обращать на это внимание, — он продолжает. — Знаю, в городе полно… геев, но здесь таких нет. А все здешние парни мне словно братья, я бы никогда не смог взглянуть на них в таком плане. Так что, если я просто останусь тут до конца своих дней, не будет никаких искушений. Никто никогда не узнает, — Вону бросает на него многозначительный взгляд. — Эта деревня, может, и адская дыра, но, по крайней мере, здесь мой секрет в безопасности. Губы Мингю приоткрываются, как только до него доходит, и его сердце прошивает уколом от осознания. — Погоди, хен, ты хочешь сказать, что, ч-что не хочешь уезжать из деревни, потому что боишься, что встретишь парня и— — Это одна из причин. Есть и другие, но… — Вону улыбается, и от этой улыбки сердце трещит по швам. — Мой план не особо сработал, да? Вону находит его глаза, и внутренности Мингю переворачиваются, бесконтрольно связываясь в узел. — Прости? На что тот лишь улыбается. — Я не уеду отсюда, Мингю. Не знаю… Я не уверен, чего ты хотел добиться, когда поцеловал меня, но… будет просто лучше, если мы обо всем забудем. Его слова бьют Мингю по ребрам, и он, очевидно, не успевает прикрыть звенящую боль, разливающуюся в собственных глазах, потому что Вону резко оседает, когда замечает это. — Но ты мне нравишься, — говорит он, решая забить на все предупреждения Сынчоля, на все надрывающиеся сирены в своей голове, и на то, что его сердце уже раскалывается от одного только взгляда в чужие встревоженные глаза. Брови Вону вздрагивают, а дыхание сбивается. — Не говори так— — Ты мне нравишься, хен. — Зачем ты мне это говоришь? — Вону спрашивает, и подсвеченные румянцем щеки предают раздражение в словах. — Ты меня знаешь сколько там, неделю? Это всегда так у вас в городе? Ты просто встречаешь гея и сходишься с ним, потому что выбора особо нет, а переспать с кем-нибудь хочется и— — Нет! — выпаливает Мингю, поворачиваясь всем корпусом к старшему в отчаянном желании дать ему понять, что Мингю не просто, блять, озабоченный. — Хен, все не так. Я не могу, я-я не могу объяснить, понимаешь? Я просто никак не перестану о тебе думать. Я пытался, ладно? Я же не тупой. Я знаю, как опасно все это, но не могу… не могу контролировать это. Мое сердце просто бьется быстрее, когда я тебя вижу. Злость вымывается с лица Вону с каждым словом, срывающимся с языка Мингю, и на ее место приходит что-то более нагое и хрупкое. — Мингю. — Ты мне нравишься, — Мингю обессиленно повторяет, чувствуя, словно его ребра вот-вот разобьются от силы, с которой грохочет сердце. — Я останусь тут еще на три недели. Если ты не чувствуешь ничего такого, то я… Я же не какой-нибудь там мудила. Я оставлю тебя в покое. Но если… — ему приходится сделать вдох, потому что кожа Вону буквально горит, а Мингю едва живой. — Ну, я же тоже? — он спрашивает под конец, звуча, как перепуганная пятилетка. — Что тоже? — Нравлюсь тебе? И кажется, будто ветер вокруг них замирает в ожидании вместе с Мингю, задержавшим дыхание. Вону не отвечает — он не говорит ничего, но его брови так типично сдвигаются друг к другу, отчего он выглядит беспомощным, а глаза выдают все, что боятся озвучить губы. Мингю сглатывает и медленно пересекает расстояние между ними, осторожно и нерешительно, следя за тем, как глаза Вону ловят его движения, словно бы он в любую секунду готов сорваться и убежать прочь, тогда как грудь вздымается все чаще и чаще с каждым пройденным сантиметром. Их ладони встречаются там, где они опираются о кузов, ветер снова поднимается в воздух, разнося собой притягательный аромат кожи Вону, и Мингю пробивает дрожью, когда он улавливает его; вчерашняя тяжесть возвращается, только в этот раз в десять раз сильнее, и никакой алкоголь не размывает его ощущений. Мингю хочет спросить разрешения: в последнюю очередь ему хочется напугать Вону или нарушить его границы, но вдруг язык старшего показывается на губах, и Мингю не может сдержать задушенного стона в горле. Губы Вону приоткрываются от звука, так что младший отключает разум и подается вперед, впечатываясь коротким поцелуем, сладким и нежным, как капля меда — их губы идеально дополняют друг друга. Вону застывает поначалу, но, когда Мингю отстраняется со рваным вдохом, только чтобы прильнуть снова во второй раз — Вону тает. Он вздыхает Мингю в губы и отвечает на поцелуй. Неуверенно, нерешительно. Мингю укладывает ладонь на чужую щеку, а Вону сжимает дрожащими пальцами его футболку, притягивая ближе, и этот жест до такой степени чувственный, что Мингю не знает, что ему теперь делать с собой и с тем, как тело реагирует на старшего. Мингю отстраняется, а сердце подпрыгивает, когда Вону двигается вслед за ним, чтобы поцеловать снова; он не отпускает его, и Мингю позволяет парню, потому что кажется, что— Кажется, будто он в раю. Это сладкая пытка: Вону притягивает его к себе, а Мингю огибает его руками, их грудные клетки тяжело вздымаются, а горячий воздух из легких смешивается между зацелованными губами. Отстраняясь, Вону прячет лицо на плече Мингю, и его волосы щекочут щеки младшего, пока он просто обнимает его и ждет, когда они переведут дыхание, а его сердце успокоится. — Так… — Мингю говорит после минуты тишины с единственными лишь звуками ветра, и его пальцы чуть вздрагивают там, где они покоятся на чужой пояснице, впитывая тепло, просачивающееся сквозь тонкую футболку; позвонки Вону чувствуются под ладонями Мингю, и его вдруг волной накрывает это жуткое желание защитить старшего. — Это значит «да»? Я тебе тоже нравлюсь? Дыхание Вону чуть срывается против шеи Мингю, и его плечи дергаются, когда он издает сдавленный смешок, качая головой и вжимаясь на мгновенье сильнее в чужие объятия, прежде чем отодвинуться. И дело в том, что… Вону просто прекрасен. Он такой несправедливо красивый со своими мягкими волосами и яркой улыбкой, а как его мешковатая футболка болтается на тонкой фигуре — Мингю кажется, что его мозг вот-вот потечет из ушей, потому что все его функции отключились, и парень не может вспомнить как дышать, он может лишь пялиться на парня напротив. — Я заработал себе синяк на работе недавно, потому что был невнимателен, — Вону негромко начинает с не сходящим румянцем, не встречая чужих глаз. — Я не мог сосредоточиться. Я-я все не мог перестать думать о тебе, — он сглатывает и нерешительно поднимает взгляд, отчего сердце Мингю гулко разгоняется. — Я хотел поскорее закончить, чтобы пойти домой и увидеться с тобой. Мингю хочется запищать, но он старается держать себя в руках, вглядываясь в радужки глаз Вону. Все это немного слишком, и его сердце уже начинает казаться слишком большим для его груди. — Этот? — спрашивает он, протягивая ладонь, чтобы провести пальцем по голубому треугольному синяку на сгибе локтя старшего. Вону прослеживает, где чужие пальцы касаются его кожи, и кивает. — Болит? — младший спрашивает, осторожно стараясь не надавить. Ему, правда, не нравится количество отпечатков, пятнами расстеленных по коже Вону: она же такая гладкая и выглядит карамельной от сильного загара, но все эти синяки и царапины… они не должны быть здесь. — Совсем нет, — Вону пожимает плечами и отнимает руку, чтобы Мингю перестал ее разглядывать. К этому моменту солнце уже скрывается за горами, и лишь тонкая линия пылающего оранжевого все еще держится на горизонте последние минуты, прежде чем ночь начнет вступать в свои права. — Хен, — Мингю тихо произносит спустя несколько мгновений. — А? — Что будет теперь? Вону вскидывает ноги, крепко ухватываясь за край кузова, и смотрит вниз на ромашки, цветущие среди зеленой травы. — А чего бы ты хотел? Вместо того, чтобы пытаться подобрать правильные слова, Мингю решает прислушаться к своим чувствам и берет руку Вону в свою, колеблясь на секунду, чтобы убедиться, что Вону не против, а затем он осторожно переплетает их пальцы. Они сидят так какое-то время, разглядывая свои руки на бедре Мингю. Оттенки их кожи почти совпадают, но в цвете коже Вону есть что-то теплое, поскольку он так часто проводит время под солнцем, и натуральный цвет кожи Мингю кажется каким-то серым и бледным в сравнении. Мингю поднимает взгляд на старшего и видит, как чужая грудная клетка растягивается с глубоким вдохом; Вону медленно проводит большим пальцем по его указательному. — Я… Мингю, мне конец, если кто-то узнает, — Вону шепчет. — Нам, наверное, стоит держаться друг от друга подальше при остальных. — Ладно, — Мингю тихо отвечает, кивая, и голос выходит слабее, чем он рассчитывал. Вону проводит большим пальцем по тыльной стороне его ладони, смотря угрюмо. — Прости меня. — Ты не виноват, — Мингю сжимает его руку в надежде, что Вону понимает: он рядом сейчас, раз уж никто не был все эти годы. Ему вообще тяжело представить, каково должно было быть держать все эти мысли и чувства в себе так долго, не имея никакой возможности выпустить все это или поговорить с кем-нибудь. Боже, Вону был готов провести всю жизнь в глухой деревне, только чтобы похоронить здесь эту часть себя. Мингю вдруг чувствует жжение под веками, но, нет, он не будет плакать. Нет никаких, блять, причин для этого — не когда Вону застрял в этой закрученной ситуации, из которой нет выхода. — Хей, — говорит старший, и тень рисуется на его лице. — Мингю, что такое? Беспокойство в глазах, и то, как он стискивает ладонь Мингю, как изворачивается всем телом, чтобы они сидели лицом к лицу — слезы встают в глазах Мингю, и все лицо Вону мгновенно бледнеет от этого вида. Вону, видимо, забывает, что обычно является закрытой ракушкой, потому что протягивает руку и кутает чужую щеку ладонью, проводя большим пальцем по коже под глазами Мингю так же, как делал это несколько дней назад. Мингю не удерживается и подается навстречу прикосновению, едва ли в состоянии остановить себя, прежде чем оставляет поцелуй на прохладной ладони. — Почему ты плачешь? — Не знаю, — Мингю чувствует себя глупым, но он не может контролировать свои слезы и свое грузно стучащее от прикосновений сердце. Его нижняя губа начинает дрожать, и Вону ловит слезу пальцем, когда она наконец срывается с ресниц. Губы Вону растягиваются в нежной улыбке. — Как маленький. — Хен, — Мингю хнычет, зажмуривая глаза, когда невольно всхлипывает. Вону смеется и умиляется вслух, притягивая младшего к себе, пока заплаканное лицо не упирается ему в плечо. — Не понимаю, как здоровенный парень типа тебя может быть таким… очаровательным. Мингю смеется, но выходит ужасная смесь из-за шмыганья и слез, вмешавшихся в звук, так что он оборачивает руки вокруг талии Вону, словно бы может защитить его от любого, кто соберется произнести хоть одно обидное слово, если узнает о них. Пальцы Вону, проглаживающие короткие волосы на шее Мингю, и теперь уже такой знакомый запах его одеколона, смешанный с персиковым ароматом его одежды — все это в итоге позволяет Мингю успокоиться и перестать по-идиотски реветь. Когда Вону снова спрашивает у него, в чем дело, Мингю просто качает головой и устраивается удобнее на чужом плече. Его мозг уже разрабатывает миллион способов помочь Вону. Пусть никто не рассчитывает, что Мингю уедет отсюда через три недели и забудет об этом парне: он не сможет забыть и не станет этого делать — но он не думает, что Вону особенно понравится вся эта идея со спасением, так что держит рот на замке хотя бы пока что. — Мы можем вздремнуть? — спрашивает Мингю, и Вону кивает в ответ, поворачиваясь, чтобы зарыться носом в его волосах на мгновенье, прежде чем он выпутывается из объятий. Вону все еще немного скован, это читается в том, как медленно он протягивает руку, чтобы Мингю мог использовать ее в качестве подушки, когда они укладываются в кузове его пикапа под полотном розово-лазурных сумерек. Их лица совсем близко в таком положении, где Мингю устраивает голову на предплечье старшего, и сердце вздрагивает, когда Вону оборачивает руку вокруг его плеча, чтобы притянуть чуть ближе. Это отличается от всего, что Мингю когда-либо делал с парнем. Ничего никогда не ощущалось настолько интимным, и он никогда раньше не чувствовал, чтобы второму человеку вообще было до него дело, помимо того, чтобы убедиться, что Мингю не против перепихнуться. — Что, если придет волк? — Мингю спрашивает. Вону улыбается, и Мингю чувствует, как его сердце в очередной раз издает треск, когда он впечатывает прелестный изгиб губ Вону в свою память, сопротивляясь желанию податься вперед и отпечатать его и на губах тоже. — Ты бы мог с ним договориться. Может, там под мехом прячется какой-нибудь красавчик. Мингю усмехается. — Зачем мне это? У меня уже есть ты. Вону вспыхивает едва ли не до кипячения, а Мингю улыбается, чувствуя в голове абсолютную легкость, пока Вону не щипает его за бедро и не говорит засыпать. Так что Мингю прикрывает глаза и моментально чувствует, как тяжесть сна опускается на его веки. Вону подвигается еще чуть ближе, и Мингю плавится, когда чувствует, как Вону начинает водить ладонью по тонкой ткани его футболки на спине, оглаживая изгибы ребер кончиками пальцев. Требуется совсем немного времени, прежде чем тепло и ощущение безопасности от руки Вону убаюкивают его в так давно необходимый сон.