***
Найт и Люк сидели в тишине. Джедай обдумывал предстоящую казнь. Сегодня был день его казни. Он всю жизнь думал, что сможет встретить смерть без страха, но, как оказалось, ожидание предстоящей кончины было намного более пугающей, чем сама смерть. — А если подумать, у тебя участь хуже, — слегка улыбнулся джедай, пытаясь отогнать от себя мрачные мысли. — Возможно. Но зато у меня ещё остаётся шанс что- либо изменить. Вновь воцарилась тишина. Прошло около часа, как вдруг дверь открылась и в камеру уверенной походкой вошла Люмия. Она окинула быстрым взглядом двух парней, поднявших на неё глаза, и к их общему удивлению подошла не к Найту, а к Скайуокеру. Девушка приторно улыбнулась: «Ты ужасно раним, не так ли? Сыну ситха не пристало быть таким слабым.» Произнеся эти слова, она быстрым ловким движением ввела ему какое-то вещество. Юноша успел лишь вздрогнуть от неожиданности. А потом почувствовал, что руки и ноги стали неметь, а он терял возможность ими шевелить. Однако в этот раз он оставался в сознании, но это не сильно радует, когда при этом ты остаешься совершенно беспомощным. Ему оставалось лишь наблюдать за происходящим. Теперь Люмия подошла к джедаю, который с удивлением наблюдал за происходящим, сам, тем временем, успев подумать о побеге. Но два алых гвардейца преградили ему путь. Люмия остановилась перед Найтом. «Что ж, говорят, джедаи очень выносливы и терпеливы. Мне стало интересно, правда ли это,» — и с этими словами, она достала другой шприц и, с размаху ударив его по голове, успела ввести его содержимое. А сама молча отошла, дабы спокойно наблюдать за происходящим со стороны. Но до этого, девушка подошла к спящей исаламири и, взяв её на руки, отдала одному из охранников, который вынес ящерицу из комнаты. Люка тут же захлестнули ощущения и чувства, словно поток холодной воды. Как он и ожидал, первым, что он почувствовал, была зияющая дыра. Отца он больше не ощущал, и, как это часто и бывает, только сейчас понял, насколько он привык к его присутствию, хотя бы на краю сознания. Он всегда мог с уверенностью сказать, что он жив или связаться с ним при необходимости. А сейчас нет. Его просто не было. А потом он почувствовал боль Найта, который тем временем упал на колени и мертвенно побледнел. Он тяжело дышал. Из рта тонкой струйкой текла кровь, и Скайуокер буквально ощущал, что каждый вздох причинял юноше боль, как будто воздух был невыносимо горячим и обжигал легкие при вдохе. Его глаза слезились. Люк не мог на это смотреть. Он не хотел на это смотреть. Он мог закрыться от этого в Силе, отгородиться, но девушка, возникшая рядом с ним, внезапно ударила его, не давая сконцентрироваться. «Ещё раз попытаешься закрыться, будешь на его месте,» — сказала она. Но юноша лишь поднял на неё ледяные глаза. В них не было ничего кроме немого вызова и безразличия к произнесенным словам. Джедай уже лежал на полу и жить ему оставалось около десяти минут, а может и меньше. Скайуокер посмотрел на него. И он не знал, было ли ему его жалко? А если он действительно не испытывал жалости… это начинало пугать. Но внешне страх заметить было нельзя, да и сам он был настолько мимолетным, что девушка, по видимому, просто не предала ему внимания или же вообще проглядела. И вот, Найт мертв. В Силе исчезло и его присутствие. Люмия приказала солдатам убрать мертвое тело, а сама опустилась перед юношей, чей взгляд продолжал оставаться равнодушным, будто ничего не произошло. «Что ж, Скайуокер, если ты действительно так спокоен, как кажешься, то ты стоишь своего отца. Жаль, что он мертв, не так ли?» — с издёвкой спросила она. «Жаль, что вы живы,» — холодно ответил парень, за что незамедлительно получил сильный удар в живот и голову, от чего упал на бок, но не издал ни звука. «Что ты сказал?» — переспросила Леди. «Жаль, что вы живы,» — повторил он, за что получил еще три удара в живот. После чего, развернувшись на каблуках, девушка покинула камеру. Люк неподвижно лежал следующие полчаса, после чего с трудом подчинив себе тело, перебрался на койку. Почему-то он не испытывал страха. Пусть он снова не чувствовал Силу, так как рептилия вновь была возвращена на место. Но когда он остался один, он что-то ощутил. Что-то знакомое, но и новое одновременно. Это придало странное спокойствие… Сейчас же Скайуокер снова пялился на однотонный потолок, раздумывая о непонятном чувстве поддержки, которое ощутил несколько минут назад… Скайуокер продолжал размышлять о непонятном ощущении, возникшем у него всего на несколько секунд до того, как исаламири вернули в камеру. Он не был уверен в том, что это было, да и толком понять времени не было. Слишком быстро это чувство прервалось. Оставался открытым пожалуй единственный мало мальски важный на этот момент вопрос: «Покину ли я эту камеру?» Не хотелось даже думать о том, что ждало его при отрицательном ответе. Но этого не будет, он знал это. Он покинет эту камеру, а потом настанет черед Люмии страдать… Но мысли были прерваны тихим стуком, после чего раздался такой же тихий голос Лины: — Как вы там? — Я пока жив. Найт мертв. — Что? — ужаснувшись спросила она, явно не ожидая подобного ответа. — Он джедай, потому опасен. — Но ты тоже джедай. — Я уже говорил, что это не так. — Ты… как будто… опустошен. Вы, наверно, друзьями были… — Нет. Не были. — Что ж, все равно, больно смотреть, как люди умирают, — с сочувствием сказала девушка. — Все умирают — это неизбежно. — Не отчаивайся! А как же побег, о котором ты позавчера говорил? — Я и не отчаиваюсь. Как я говорил, мы все покинем это место. Рано или поздно. — Рада, что ты в порядке, — с чувствующейся в голосе улыбкой сказала она. — Почему ты так переживаешь обо мне? Боишь потерять собеседника? — с легкой горечью спросил юноша. Он продолжал чувствовать вину, и это чувство не проходило. Да и, наверно, не пройдет. И не должно проходить… — Ты, вроде, хороший человек, а такие в камерах редкость. Я думаю, что каждый человек достоин того, чтобы о нём заботились. — Опять твоя заезженная пластинка, — проворчал мужской голос из-за стены. — Вы считаете, что она не имеет права заботиться о людях? — холодно поинтересовался парень, чувствуя желание выплеснуть непонятно откуда взявшиеся эмоции. — Не всякий достоин того, чтобы о нём заботились. — Кому-то забота может спасти жизнь, — заметила Лина, обращаясь к своему сокамернику. — Здесь никому не будет прока от твоей жалости и заботы. — Почему ты осмеливаешься говорить за всех? — спросил Люк, продолжая прожигать ледяными глазами потолок. Что за состояние? — А что, ты нуждаешься в сочувствии? Тебе себя жалко? Сразу видно, что на войне ты не бывал. — Даже самый сильный воин иногда нуждается в понимании. — Сильный воин силен и без него. — Жаль, что ты не понимаешь простых вещей. — Да как ты! Сидишь за стеной и язык распускаешь! Будь ты здесь, ты не посмел бы и слова сказать против! — Будь я перед тобой, я повторил бы то же самое. — Я часто слышал подобное, юнец. И если хочешь набраться храбрости, тебе лучше попробовать воевать, а не языком молоть. — И как же мне за решеткой воевать? — Воевать можно везде. — Если воевать везде, война станет нескончаемой. — Война, на которой восторжествует правда. — Война, на которой умрет множество невинных. — Прекратите! — прервала их спор Лина. — Я говорила о понимании и сочувствии, а вы уже спорите о войне. — Потому что идет война. И на ней нет места твоему сочувствию ко всем подряд. Его можно проявлять только к своим, — продолжился спор за стеной. — Может, если проявить к человеку доброту, он перестанет быть врагом. — Так может рассуждать только девушка, не знающая какую цену порой приходится платить. — Или очень добрая душа, которых осталось так мало, — отозвался Скайуокер. — Она тебе нравится или ты дурак? — резко спросил мужчина из-за стены. — Она тебя когда-то не приласкала или ты упертый идиот? — ответил вопросом юноша. — Успокойтесь! Между вами стена, так что спор бессмысленный, — вновь вмешалась девушка. На этом их спор все же был окончен, а через тридцать минут Скайуокер услышал тихий стук и слова: «Спасибо, но вам лучше бы теперь не пересекаться… Но ты добрый — вот ответ на твой вопрос,» — а потом повисла тишина.***
— Ну и что теперь? — спросила Органа, вновь находясь у сестры. — Кто возглавит Восстание? — Не знаю. Но, скорее всего, лидера выберут голосованием. — Сомневаюсь, что бывшие имперцы поддержат такой подход. — Если выберут сторонника тирании, смысла воевать не будет. — Однако никто не имел ничего против того, что Восстание возглавлял Вейдер. — Потому что он его создал и пользовался неоспоримым авторитетом у бывших вояк Империи. Так что, вряд ли это будет кто-то из Альянса. Бывшие имперцы не примут кого-то из нас как лидера, поэтому это должен быть один из местных военных, заслуживших доверие. — И кто же? — Не знаю. Надо узнать.***
Скайуокер молча лежал на койке. Это стало уже привычным занятием. А мысли обратились к тому, что сказала девушка. «Я добрый… Доброта вещь весьма относительная. Хотя, по ней и не скажешь… Кажется, что она готова помогать всем и причем совершенно бескорыстно. Но это по её словам, хотя… Почему-то мне кажется, что и в жизни она точно такая же, как и на словах. По сравнению с ней меня точно добрым не назвать, — слегка усмехнувшись подумал Скайуокер. — Да и так, без сравнения, я не самый примерный человек. Тем более сейчас. Будто дернули переключатель и отключили такие эмоции, как жалость и сострадание… Может это даже к лучшему? » Вновь открылись двери, впуская Люмию. Она остановилась перед койкой, на которой сидел юноша. Он холодно смотрел на неё снизу вверх, понимая, что она пришла не просто поболтать. А тело, похоже, уже начало привыкать к постоянным побоям. Наверно, это не слишком хорошо. И вот, снова притворно улыбнувшись, она произнесла: «Ты знаешь, что ты до ужаса упрямый? И долго ли ты сможешь придерживаться избранной тобой позиции? Подумай о том, что вся твоя жизнь может пройти здесь. А для тебя это очень много, не так ли? Ты ведь еще совсем мальчик, ищущий своё место в этом жестоком и ужасном мире. Я вполне могу помочь с поисками. Но предупреждаю, я терпеть не могу ложь. И как только ты соврешь… Наказание не заставит себя ждать.» Юноша молчал, глаза не стали теплее ни на градус от сказанных слов, всё так же оставаясь безразличными ко всему. — Я же сказала, что ты упрям. Что ж, поговорим иначе, — она вытянула руку вперёд, на ней был надет широкий «браслет», на котором мигали цветные лампочки. И спустя несколько мгновений, к своему величайшему удивлению, юноша почувствовал, что в его голову стараются проникнуть. Но щиты он старался никогда не опускать. Даже когда связь с Силой прерывалась. На них-то девушка и наткнулась. — Щиты? Ты ещё рассчитываешь защищаться? Ты безнадежно наивен. Скайуокер почувствовал, что давление на его щиты усиливается. В памяти всплыли уроки отца. Как же сейчас он жалел, что не научился ставить более гибкие щиты! Он уже чувствовал, как под сильным натиском его обычная, достаточно грубая защита, начинала трескаться. А это вызывало неприятные ощущения. Люк постарался укрепить щиты, но помощи Силы не было и попытки особым успехом не увенчались. И теперь он чувствовал боль, от сильнейшего воздействия на щит, который всеми силами пытался удержать. Но боль лишь усиливалась, как и увеличивалось количество трещин в нём, при чем девушка как будто не спешила через них проникать в его разум. Она продолжала давить, словно пытаясь разбить вдребезги защиту, что могло повредить разум жертвы. Юноша прекрасно понимал это и не в силах противостоять проникновению опустил щиты, после чего почувствовал неприятное присутствие постороннего у себя в голове. Девушка продолжала молча стоять перед ним, копаясь в его мыслях и пытаясь попутно воздействовать на них. Но успеха это тоже не возымело. Когда Люмия открыла глаза, они встретились взглядами. За все это время Скайуокер не издал ни звука. Она подняла руку ладонью вверх, из-за чего юноша инстинктивно схватился за горло и повис в воздухе, а она продолжала смотреть ему в глаза, желая увидеть в них страх. Однако не видела в них ничего кроме льда, который, казалось, больше не покидал эти глаза. Она с силой откинула его, словно надоевшую игрушку, из-за чего юноша врезался в находящуюся позади него стену. Он медленно, не без труда, поднялся на ноги, и вызывающе смотрел на неё. — У тебя, похоже, совершенно отсутствует инстинкт самосохранения, — подвела итог леди. — А вы, похоже, боитесь шестнадцатилетнего парня, раз лишаете Силы, а сами издеваетесь. Ожидаемо, его снова отшвырнуло в стену, перед глазами начинало всё плыть. — Ты напрочь лишён его, — повторила она. — Нет желания повторить, то что ты сказал? — с издевкой спросила она. — Как жаль, что вы живы, — повторил прошлую фразу Скайуокер, из-за чего был схвачен за горло невидимой рукой, после чего отброшен в боковую стену. Он снова поднялся, чувствуя усиливающееся головокружение, но не издал ни звука. «Твой отец мертв, малыш. И ты можешь последовать за ним, раз так хочешь.» Скайуокер молчал. А девушка, больше ни слова не сказав, покинула камеру.***
Восстание возглавил адмирал Ринор. Он пользовался уважением подчиненных и прославил своё имя победами, хотя и слишком многочисленными. Большинство более опытных военных погибли в начавшейся войне, поэтому лучшим кандидатом стал он, адмирал не запятнавший себя ни одним поражением. Но характер у него был твёрдый. (А возможно, слишком самовлюбленный) Так что, ни один его приказ обсуждению не подлежал. Даже, если он допустит ошибку, его решение останется неизменным. Так как он не слушал тех, кто пытался указать ему на его просчет. На счастье Восстания, ошибки он совершал крайне редко. Прошло уже около месяца как он, Ринор, стал лидером Восстания, и за этот месяц было совершено несколько безумных миссий, большая половина из которых была успешной, и Империя была вынуждена усилить бдительность. У имперских служб не получалось узнавать о планах врага через шпионов как раньше, так как адмирал готов был кинуть своих солдат на гибель, но непременно сделать это настолько неожиданно, чтобы шпионы физически не успевали ни о чём доложить. И подобные непредсказуемые действия, здорово били по имперским силам, так как их враг избирал совершенно нелогичные цели, будто тыкая пальцем в карту наугад. После потери нескольких флотов, Империя начала терять терпение и решила переходить в наступление. Но флот Восстания начал передвигать так же хаотично, как и нападать. Люмия начинала негодовать. Траун же был спокоен. Он пытался проанализировать совершённые противником нападения и все же выявить их причины и закономерности, но пока это удавалось с трудом. Из-за чего девушка стремительно теряла терпение.***
Скайуокер уже месяц провёл в камере императорского дворца. Надежда, ещё теплящаяся в его душе, начинала потихоньку испаряться. Но регулярные разговоры с Линой порой заставляли её вспыхивать с новой силой, если, конечно, не вмешивался её «друг». Как выяснилось его зовут Кун. Люк, похоже, даже здесь, находясь в одиночной камере, смог нажить себе нового врага. Но особого внимания на этот факт он не обращал. Так как вероятность встретиться с ним вне камеры была крайне мала. Конечно же, и мысли о мести никуда не делись и довольно часто всплывали в сознании, ожидая, когда же они смогут притвориться в жизнь. За прошедшее время он успел научиться игнорировать, а точнее блокировать, физическую боль. Хуже становилось лишь, когда Люмия воздействовала на его разум. Порой данная процедура заставляла его громко кричать. Как правило, подобное воздействие ломало волю и вновь пробуждало и без того заманчивое желание сдаться. Это было ужасно, так как повторялось все это изо дня в день. У него начинало вырабатываться равнодушие, что сначала его несколько пугало, но сейчас стало чем-то полезным и необходимым для выживания и сохранения рассудка. Так как девушка с интересом и каким-то азартом играла с его эмоциями. А как она может играть с тем, чего нет? По крайней мере, она должна думать, что их нет. Хотя, нельзя было с уверенностью утверждать, что все эмоции, присущие ему ранее, были погребены. Скорее, они всего лишь затихли, а исчезли лишь жалость и страх. (Жалость к себе и к незнакомым людям.) Но вот гнев и ненависть в его душе только росли, и лишь ждали момента, чтобы выплеснуться наружу. Причем, гнев был холодным. Он проявлялся лишь в презрении к своей мучительнице и безразличию к её пыткам, когда это было возможно. Люк не хотел показывать ей свои страхи, проявлять слабость. Всё, что не убивает — делает тебя сильнее. Её вечные издевки и пытки лишь научили его контролю и терпению. Хотя, тело значительно ослабло за прошедшее время. Его кормили раз в три дня и то немного. (Видимо, чтобы сил на попытку побега не было.) Его кожа, не видевшая все это время солнца, и не получавшая должного питания, побледнела и стала какой-то болезненной. И это ещё не говоря о множестве синяков, царапин и ссадин, которые, казалось, были везде. О частой головной боли и говорить нечего. Все это подпитывало его злость и гнев. Единственным временем, когда он немного забывал о своей предстоящей и столь желанной мести были короткие разговоры с «подругой по несчастью». Ему начинало казаться, что из Лины получился бы хороший джедай. «Хотя нет, для джедая она слишком честна», — одернул себя Люк. Она была готова помогать всем, и это его поражало. Она помогала ему самому сохранить веру, которую он периодически терял. Пожалуй, в этот момент, это был единственный лучик света в его жизни, которая и так была наполнена тьмой, войной и смертями. Это все уже стало его неотъемлемой частью, и потому подобное отношение ко всему живому казалось невозможным и немыслимым… диким… сказочным.