Неправильная омега

Реджине хорошо знаком трехэтажный отель с ярко-розовой неоновой птицей на вывеске; она и сама не раз там останавливалась, но потом, из-за шума, предпочла селиться подальше от веселого квартальчика. Они с Эммой идут, сохраняя между собой небольшое расстояние. На улице прохладно, и Свон заметно ежится в своем легком голубом платье, становясь похожей на опалившего крылышки мотылька. Когда они оказываются в фойе, Реджина, немного посомневавшись, сопровождает Свон и дальше, по лестнице на третий этаж, а потом, не особо задумываясь, почему-то заходит за ней в номер. Она не понимает толком, как себя чувствует: ее тело, получив долгожданное освобождение, совершенно расслаблено, но из-за столь странного партнерства в голове прокручивается вихрь неуместных путаных мыслей, и когда Эмма с вопросом в глазах оборачивается, Реджина молчит и не мигая смотрит на нее. — Здесь две кровати, они просто сдвинуты, — говорит Свон равнодушно. — Если устала, можешь прямо сейчас лечь спать. Если устала? Реджина поднимает брови, а потом вдруг понимает, что да, она чертовски устала. И, наверное, это плохая идея, потому что за их странной ночью последует еще более нелепое утро, но глаза уже устремляются к заправленной опрятно постели, и она отрывисто отвечает: — Хорошо. Можешь первой в душ, но постарайся побыстрее. Они больше не пересекаются взглядами и по очереди посещают ванную; пока Эммы нет в комнате, мадам мэр звонит сыну и убеждается, что с ним все в порядке. После, когда Реджина выходит из душа и приближается к кроватям, Эмма, с головой закутанная в свое одеяло, уже дышит спокойно и ровно, как набегавшийся за день ребенок-сорванец, и Миллс снова думает, что не надо бы ей оставаться, ведь добраться на такси до своего отеля займет не больше десяти минут, а потом все же скидывает с плеч гостиничный халат, ложится в свободную кровать и засыпает мгновенно, едва голова касается подушки. Реджину будит солнечный луч, нахально упиравшийся прямо в лицо, и позвякивание стекла. Она протирает глаза и поднимается в постели, придерживая простыню у груди. — Доброе утро. — Угу, — отзывается Эмма и отпивает из стакана. — Выпьешь? Реджина задумчиво смотрит на растрепанную омегу в розовом халатике, с бутылкой из мини-бара в руке, и отрицательно качает головой. Пожав плечами, Свон наливает себе еще. — Я заказала нам кофе и завтрак, — сумрачно сообщает она. — Ты тоже проголодалась, наверное? — Пожалуй, — соглашается Миллс, вспомнив, что после позднего ланча в ее желудок ничего, кроме кофе и двух порций виски, так и не попало. Что ж, по крайней мере, они разговаривают. Реджина переводит взгляд на часы: половина девятого. Сегодня ее ждал более расслабленный график: всего две встречи с участниками вчерашней конференции, и обе после обеда. Времени достаточно, так что ничего не случится, если они со Свон позавтракают. Эмма бессмысленно смотрит на содержимое стакана, потом, заметив взгляд альфы, нервно предлагает: — Может, все-таки выпьешь? Реджина тянет с ответом, глубоко дыша и изучая взглядом голые ноги Эммы под расходящимися полами короткого халата, а потом честно говорит: — Думаю, все же не стоит. Если выпью, то не смогу быстро кончить. А затягивать процесс, наверное, не имеет смысла. Эмма вытаращивает глаза; стакан замирает в ее руке, так и не встретившись с губами. — И ты сообщаешь мне эту информацию, потому что… — От тебя снова несет течкой, Эмма, — кивает Миллс. — Или… у тебя был какой-то план на сегодня? — Нет… — сильно краснея, отвечает Свон. — Я… просто вчера это началось внезапно, а я уже пользовалась «Эструстопом» в прошлый раз, так что теперь, прими я таблетки, у меня все окончательно бы сбилось… и тогда я позвонила родителям и попросила их присмотреть за Генри, а сама приехала сюда, — смущенно признается Эмма и отодвигает от себя алкоголь. — Ясно. — Ты… получается, ты хочешь покрыть меня? Снова? — теребя поясок халата, спрашивает Эмма. — Сама ведь понимаешь, что это необходимо сделать, — пожимает плечами Миллс. Эмма пахнет почти так же сильно, как накануне, и ее натуральный запах, не смешанный сейчас с запахами других омег, кажется еще более изысканным. Реджина не нуждается в столь частом контакте, но отдает отчет, что стоит лишь приблизиться к Свон, и ей не составит никакого труда возбудиться. Дерьмовая ситуация, конечно. Только оставить мать своего сына непокрытой она не может, по той же причине, что и вчера. — Ладно, — потупив взгляд, говорит Эмма. — Можно… можно попросить тебя быть сзади? Реджина вспоминает, как избегала вчера Свон смотреть на нее во время случки, и произносит: — Легко. Иди в кровать. Свон не раздевается. Она обходит их сдвинутые кровати и встает на четвереньки на своей, что в общем-то правильно, потому что с той стороны проход шире. Реджина тем временем находит в сумке презерватив и сжимает его в кулаке. Она усмехается, заметив, что Эмма зажмуривается, как только альфа отбрасывает со своего тела простыню, а потом, обнаженная, приближается к бледным ягодицам, едва прикрытым тонкой розовой тканью. Реджина начинает с того, что задирает Эммин халат до талии, рукой раздвигает ее ноги шире и трется своим гладким лобком о бедра Свон, глубоко вдыхая ее аромат. И орган появляется из скрывавших его складок, а потом быстро растет; проведя им для верности пару раз по чужому бедру, Реджина разрывает упаковку презерватива и надевает его на член, а потом легко проникает в возбужденную омегу и плавно движется в ней, каждый раз встречаясь с ответным движением бедер. Процесс занимает больше времени, чем вчера, когда она была на взводе после недельного воздержания, но все же ей удается кончить достаточно быстро, при этом смутно заметив, что и Эмма, кажется, тоже кончила; Миллс извлекает конец и, захватив халат, уходит в ванную, чтобы выбросить использованный кондом и привести себя в порядок. Когда она возвращается, Свон, слава Богу, одета в привычные толстовку и джинсы; на столе — чашки с дымящимся кофе и тарелки. — Хочешь кушать? — тихо спрашивает Эмма. — Я заказала нам омлет и запеканку. — Да, подходит, — отвечает Реджина и садится рядом. Они едят в неловкой тишине, нарушаемой лишь стуком ножей и вилок, а потом Реджина нейтрально замечает: — Хороший кофе. А вот в «Леонардо» его совсем не умеют варить. Эмма не поддерживает светскую беседу, и Миллс тем же незаинтересованным тоном осведомляется: — Сколько дней у тебя продлится течка? — Не считая этот, еще два, — помедлив, отвечает Эмма. Реджина задумывается. — Завтра вечером я возвращаюсь домой. Ты можешь уехать пораньше, сразу после того, как я навещу тебя утром. И тогда в Сторибруке нам останется встретиться всего лишь раз, в субботу. Кстати, если ты никуда с утра не собираешься, то можем пересечься днем, пока Генри будет в бассейне. — Ты правда готова это сделать? — поднимает брови Свон. — Трахнуть течную омегу? Запросто. — Я имела в виду… это… просто охренеть как неловко, Реджина… все это, учитывая, кто мы друг другу, — не заметив ее грубости, говорит Эмма. — Да, — просто соглашается Миллс. — Ну, так что теперь. Мы уже случались дважды, и я не думаю, что если трахну тебя еще пару раз, это сильно изменит ситуацию… Кстати, почему именно женский клуб? — Могу то же самое спросить у тебя, — с вопросительной интонацией произносит Свон. — Омеги-мужчины слишком привязчивы, — спокойно объясняет Реджина, — а мне это ни к чему. Когда я бываю в Огасте, то иногда хожу в смешанный клуб (а другого там и нет), но обычно все равно выбираю омегу женщину. По растерянному виду Свон понятно, что она не ожидала услышать от Миллс откровенный ответ. Какое-то время она молчит, и Реджина уже сомневается, что услышит правду, но потом, опустив глаза, Эмма все же признается: — Я долго была с Крюком. Ну, ты знаешь. И мы всего три месяца назад расстались. Я не могу… это слишком быстро… спать с другим альфой-мужчиной… Миллс кивает. Конечно. Какими бы ни были причины их ссоры с пиратом, никто не сомневался, что Эмма продолжала его любить; даже оказавшись в ситуации, когда хранить верность стало невозможно, она все равно делает все, чтобы не позволить зайти этому слишком далеко. Реджина внутренне хмыкает, понимая, кого представляла принцесса, когда насаживалась на ее член, но не чувствует себя задетой. В глубине души она даже сочувствует Свон, потому что в той, старой жизни, похоронив Даниэля, она считала себя предательницей каждый раз, ложась в постель Короля. А вот потом, в горячих объятиях Мал, она ощутила себя иначе. Не грязной. Не предававшей. Скорее, утешенной. — Наверное, у меня нет выбора, кроме как принять твое предложение, — говорит тем временем Свон. — Спасибо, что помогаешь мне. И, думаю, не стоит говорить, что все должно… — Остаться между нами, — договаривает за нее Реджина и встает. — Разумеется. Она подхватывает свою одежду и уходит в ванную. Да, вечер и утро выдались странными, но они взрослые люди, и через месяц-другой, она убеждена, смогут выбросить случившееся из головы. Она найдет способ отвадить Шляпника от сладкой киски Руби, Эмма будет вовремя пить таблетки, а там, глядишь, и Крюк, нагулявшись по морям, развернет паруса к своей ненаглядной омеге… Переодевшись, Миллс возвращается в комнату, берет сумку и идет к двери. Эмма неуклюже мнется возле стола, провожая ее взглядом. — Я зайду завтра часов в восемь, — предупреждает Реджина, обернувшись. — Идет. — Спасибо за завтрак. — Спасибо… за все, — усмехается, покраснев, Свон. — Вчера это все мне тоже было жизненно необходимо, — признает Реджина и, наконец, покидает номер. Кажется, утро прошло неплохо. Она снова получила разрядку и теперь сможет полностью сосредоточиться на делах, а от Эммы после секса пахнет степенной семейной омегой, которая никого не должна манить своим ароматом, по крайней мере, не сегодня. Реджина усаживается в такси. Водитель — пожилой смуглолицый альфа в красном тюрбане — смотрит на нее, кажется, слегка иронично, но она давно научилась не реагировать. Да, женщин-альф не так уж и много, но даже в традиционных обществах их, как и мужчин-омег, давно не воспринимали как ошибки эволюции; статистика даже показывала, что они чаще занимали руководящие должности и куда успешнее (судя по проценту увольнений) трудились на них по сравнению с женщинами-бетами или омегами обоего пола. Сладкозвучную восточную мелодию прерывает рекламный блок, и таксист меняет радиостанцию, попадая на середину каких-то дебатов: — …Применить наши усилия. Посмотрите на события в Аргентине; вот что бывает, когда выборы выигрывает гормонально нестабильное существо. Если к требованиям нашего движения не прислушаются, то я внесу в перечень кандидатов в Сенат мою собаку Терри. Раз альфы могут управлять обществом, то и Терри справится. — Гай, ваша точка зрения понятна, а что скажете вы, профессор Клауд? — Гм… Любая женщина, включая бет, может быть с точки зрения биологии названа гормонально нестабильной. Но в половине мирных и процветающих стран Европы высшие руководящие должности сейчас заняты женщинами, и… Водитель выключает звук и оборачивается к Реджине. — Каков гандон, да? — Да, — сухо подтверждает она. — Внести собаку в список кандидатов! — изумленно покачивает тюрбаном таксист. — Нечестивую тварь… Да кем он себя возомнил, этот нью-йоркский ублюдок? Таксист останавливается на светофоре. За тенистой оградой боковой улицы расположен колледж, и дорогу сейчас переходят много молодых людей. Тюрбан снова покачивается влево и вправо, когда его хозяин провожает заинтересованным взглядом идущих по переходу студентов. — Зацени, какая попка у того омежки! — вдруг восклицает он и сигналит, а потом высовывается из окна и оглушительно свистит вслед пухловатому темноволосому юнцу. Миллс облегченно вздыхает, когда светофор переключается и они, наконец, трогаются с перекрестка. Салон снова наполняют переливы восточной флейты, и через пять минут такси останавливается возле отеля Реджины. — Вот, — протягивает ей вместе со сдачей водитель какую-то яркую листовку. Реджина непонимающе рассматривает ее. На тонкой глянцевой бумаге размещена перечеркнутая фотография угрюмого блондина, держащего в руке плакат «Долой альф!», а рядом раздражающе крупным багровым шрифтом написано: «Долой Гая Грина!» «Гай Грин?.. Любопытно». — Этот высокомерный сукин сын должен перестать вякать, — убежденно говорит таксист, и теперь в его тоне различаются покровительственные нотки. Ну да. Она ведь тоже альфа, хотя и не совсем полноценная, по сравнению с мужскими особями. — И чтобы он там не трепал, — продолжает таксист все с той же непоколебимой уверенностью, — мы не животные! Реджина почему-то вспоминает, как, едва проснувшись, учуяла сладкий аромат течки Свон, как метались потом светлые волосы омеги, как белели ягодицы, как хлюпало влагалище, как ходила взад и вперед поясница с трогательными ямочками под задранным халатом, и, убирая листовку, произносит: — Да. Конечно. В номере она принимает душ и переодевается, избегая смотреть на укоряюще не разобранную кровать. Еще нет и одиннадцати, а Реджина чувствует себя уставшей, только отдыхать некогда: она должна как следует подготовиться к встречам. Все-таки творить добрые дела — это всегда так хлопотно.