Неправильная омега

Генри без особого энтузиазма задерживается в дверях, чтобы приемная мать обняла его и поцеловала в щеку. — Мам, ну я же не на сборы уезжаю, а просто в бассейн и погулять с ребятами, — ноет подросток. — Знаю, но я так соскучилась по тебе, сынок, — мягко говорит она. — Эта неделя в Портленде казалась мне бесконечной. — Я тоже скучал, — потупившись, признается Генри. — Особенно, когда и Эмма сорвалась по делам… — Ну, зато теперь вся «семья», — Реджина для порядка произносит последнее слово с привычным сарказмом, — в сборе. Кстати, я очень рассчитываю вечером на твою помощь с тортом, а завтра — с салатами. Генри тихо стонет, с размаху шлепая ладонью свой лоб, а потом бурчит: — Надо будет непременно запереть мою комнату от Нила. Когда я спрятал учебники, мой дядя разрисовал фломастерами по низу все стены в спальне бабушки и дедушки! — Славный малыш! — одобрительно замечает Реджина под иронично-понимающим взглядом Генри. Едва за сыном захлопывается дверь, она переодевается, достает из заначки презервативы и идет к «мерседесу». Время близится к обеду, и чем раньше они с Эммой сделают дела, тем лучше. Дорога занимает от силы пять минут; за это время в ее памяти проплывают картинки прошлых случек с покорно отдающейся Свон, так что, когда она паркуется возле ее дома, остается порадоваться, что на ней широкая юбка. Реджина звонит в дверь и переминается на пороге. Эмма ведь не должна передумать? Снять такое сильное возбуждение каким-то другим путем будет очень непросто. Она успевает разозлиться на себя (ты же вчера только трахалась? какого черта?) и на Свон (какого дьявола она пахла так сладко?), а потом дверь открывается, и окруженная облаком дурманящего аромата Эмма приглашает ее войти. Сознания хватает только на то, чтобы запереть дверь; затем управление Реджиной берет на себя зверь: он тихо рычит, подталкивая омегу вглубь холла, стаскивает с ее бедер мягкие домашние брюки вместе с трусами, толчком понуждает ее повернуться лицом к стене и прогнуться. Увидев Эмму со спущенными до колен штанами, упиравшуюся руками о стену, с выставленной к ней пятой точкой, такую легкодоступную и готовую для проникновения, Реджина ликует. Она скидывает с себя юбку, поспешно натягивает кондом и без лишних слов вталкивает член в дырку Свон, сразу начиная быстро двигаться. Ей просто надо поскорее кончить. Как же хорошо в этом узком теплом влагалище… М-м… черт… еще немного… поглубже, так, теперь побыстрее, еще быстрее. Кажется, Эмма что-то говорит или просто стонет, ну почему эти омеги всегда такие болтливые, когда не надо… Еще, еще, еще, так, да, да, да-а-а…. Эм-ма!.. Уф… Как хорошо!.. Черт… Реджина выходит из омеги и озирается по сторонам, вспоминая, где в доме Свон ванная. Коленки Эммы дрожат, и она тихо охает, по-прежнему упираясь в стенку; Реджина подбирает с пола брошенную юбку и грубовато подталкивает Свон к дивану, на ходу натягивая на нее штаны. Кажется, она назвала Эмму по имени, когда кончала. Неудобно получилось, особенно если вспомнить, что Свон представляла на ее месте бывшего хахаля. Впрочем, омеги все равно мало соображают во время случки, так что это все неважно. Помыв член под краном и надев юбку, Реджина вспоминает, что это был их последний с Эммой секс, и находит в этой мысли вместе с сильным облегчением толику сожаления. Все-таки пахнет ее щелка просто отменно; Крюк будет полным идиотом, если в ближайшее время не вернется в Сторибрук. Вернувшись в холл, альфа обнаруживает, что Эмма сидит в той же позе, как Реджина ее оставила, с полузакрытыми глазами. — Ты в порядке? Эй! Свон? Реджина, немного встревожившись, приближается к дивану и трогает Эмму за руку. Зеленые глаза приоткрываются и не слишком осмысленно смотрят на нее. — Ты в порядке? — повторяет Миллс. — Я… мне хорошо… — Ну, ладно тогда. Реджина планировала сразу уйти: надо было убрать дом и сделать покупки к завтрашнему визиту гостей, а еще поработать в саду и зайти к Голду, чтобы пополнить запас зелий. Но почему-то ей кажется неправильным оставлять Свон вот так: еле пришедшую в себя после случки, растрепанную, с изможденной улыбкой, в криво натянутых трикотажных штанах. Она решает немного подождать, когда омега очухается, и садится на диван, чуть поодаль от Свон. Та снова прикрывает глаза, ее дыхание замедляется, и через какое-то время Реджина с удивлением понимает, что Эмма спит. «Дедушкины гены», — с неудовольствием думает Миллс и идет в спальню. Она не бывала прежде в этой комнате; размер кровати поражает ее, и, возвращаясь с подушкой и одеялом обратно в холл, Реджина думает, что Эмме, должно быть, неуютно и одиноко спать в огромной постели без своего пирата, но потом, вспомнив о Робине и их короткой, несчастливой истории любви, поджимает губы. Как можно быть такой идиоткой и не ценить данный судьбой шанс? Зачем ссориться и так легко отпускать человека, которого любишь и который влюблен в тебя? Ни одна причина не может оказаться достаточно стоящей для того, чтобы оправдать то, что случилось с Эммой, когда она, оттолкнув своего альфу, вынуждена теперь в поиске случайных связей спешно бежать в другой город и соглашаться лечь под Злую Королеву. Реджина клонит расслабленное тело Свон к подушке, поднимает ее безвольные ноги на диван и укрывает одеялом, а потом почему-то вспоминает любящий взгляд Робина и его сильные, всегда теплые руки. Люди учатся ценить то, что имеют, только через жестокие жизненные уроки. Она смотрит на безмятежно сопящую Эмму, качает головой и покидает чужой дом. Реджина успевает сделать все, что запланировала на сегодня, и Генри, надо отдать ему должное, здорово помог в этом. Она с любовью треплет отросшие каштановые вихры на затылке и, встав на цыпочки, целует в голову. — Ну, ма-ам, — ворчит подросток. — Ты опять… — Что «ма-ам»? Тебе надо ближайшие года полтора усиленно задабривать маму, если ты все еще хочешь машину к шестнадцатилетию. — Это шантаж! — возмущается сын. — И я помогаю тебе и стараюсь быть милым вовсе не из-за машины, а потому что… Он немного краснеет, но все же договаривает: — Потому что ты моя мама и я тебя очень люблю. Реджина сияет. Она знает, что это правда, и слова Генри бесконечно ценны для нее, так что она старается запомнить каждую секунду происходящего: закатное солнце зацепилось за висящие на стене фотографии, и в его луче танцуют крошечные пылинки; длинная стрелка часов совместилась с короткой у цифры «восемь»; с урчанием заработал компрессор холодильника; в зеленых, как у родившей его женщины, глазах сына разлиты мягкость и тепло. — Люблю тебя, Генри, — улыбается она, а потом думает, что вот он, ее счастливый конец; после многочисленных потерь она получила его — вместе с умением ценить этот подарок. Звонок Снежки застает Реджину за просмотром анонсов кинопремьер. Она убирает планшет в сторону и тратит пять минут неплохого, в общем-то, вечера на общение с первоисточником и самого большого горя, и самой большой радости ее жизни. Они договариваются, что Чарминги придут на завтрашний обед в половине третьего, и Реджина не может сдержать улыбку, когда по требованию Нила трубка передается ему и он, жалобно канюча, просит «Джину» приготовить его любимые кексы. — Никак не может их забыть с прошлого обеда, а я хоть и пекла по твоему рецепту, но каждый раз получалось… не совсем то, — смущенно похохатывает Снежка. Реджина лишь коварно улыбается в трубку, потому что, возможно, она забыла о паре ингредиентов, когда давала бывшей падчерице рецепт, но чувства вины не испытывает, ведь месть — это не та вещь, от которой легко можно отказаться. Этой ночью ей замечательно спится, а утро она посвящает подготовке оставшихся блюд и своему любимому занятию — работе в саду, так что, когда Чарминги оказываются на пороге особняка, Реджина излучает непритворное благодушие. На мгновение их взгляды со Свон пересекаются, но, заметив лишь доброжелательную невозмутимость в темных глазах, Эмма словно выдыхает, и ее напряженные плечи расправляются. Генри накрывает на стол, Дэвид открывает принесенное вино и с юмором рассказывает о вчерашних поисках убежавшего Понго, Эмма вставляет пару фальшивых фраз о своих делах в Бостоне, а Реджина оказывается полностью захвачена общением с Нилом, который сейчас, с отросшими локонами, слишком похож на сказочного принца, но при этом, когда на ухо громко рассказывает ей о своих проделках, неуловимо напоминает маленького Генри, и, ласково-насмешливо глядя в его сверкающие весельем глаза, она думает, что сорванцам из семьи Прекрасных почему-то легко удается найти местечко в ее почерневшем сердце. После обеда с легкой беседой они решают поиграть в настолки (недавняя, но уже любимая традиция), и это даже забавно, что Реджина всегда умудряется играть против Снежки, даже в кооперативные игры. Они как раз заканчивают очередной кон, когда Миллс звонит ее заместитель. Удивившись, Реджина принимает звонок. — Если у вас есть время, мадам мэр, то посмотрите Си-Би-Эс, — робко говорит он. Теряясь в догадках, она включает большой телевизор в гостиной, так что к ожившему экрану обращаются и ее гости. — …И я тоже полностью согласен с точкой зрения, высказанной этой не известной женщиной-альфой, — кивает свиноподобный здоровяк в комично узком галстуке и розовой рубашке. — Я хотел придержать интригу, — встревает вертлявый ведущий, — но она уже попала на ленты информ-агентств: как минимум, одна из высказанных случайной прохожей догадок верна: человек, который стал известен под именем Гая Грина, получил ID всего несколько лет назад; каким было его прежнее имя, установить пока не удалось. В студии раздается шум, и кто-то из участников программы спрашивает: — Но почему об этом раньше не было известно? Этот заносчивый бета вот уже несколько месяцев сводит нацию с ума, не сходя с плакатов и экранов, а мы, получается, даже не знаем, как его зовут?! — Нам пора уходить на рекламу, — сверкнув обаятельной улыбкой, говорит ведущий, — а я призываю таинственную альфу, уже получившую в СМИ прозвище «Пифия из Мэна», отозваться, чтобы принять участие в нашем следующем шоу! Итак, смотрите повтор! На экране появляется шикарно выглядящая Реджина и выдает свое безапелляционное суждение о Гае Грине; у Генри при этом широко открывается рот и глаза, как и у его дедушки с бабушкой, так что все они становятся очень похожи друг на друга; в глазах Свон хотя и мелькает удивление, но внешне она остается спокойной. — Это же ты, мам! — восклицает Генри, когда начинается рекламный блок. — Ты Пифия из Мэна? — Дар прорицания никогда не давался мне, — нахмурясь, возражает она. — Журналисты поймали меня по дороге к такси, когда я уже завершала свои дела в Портленде, и я просто не подумав сказала то, что пришло в голову. — И ты будешь участвовать в шоу? — с надеждой спрашивает Генри. — Исключено, — сразу отзывается Реджина. — Излишняя публичность ни к чему, да и едва ли я что-то смогу добавить к сказанному. Любой, кто изучал историю, предрек бы несчастному самозванцу такую судьбу. То, что затеял этот парень, — революция, а эти чудовища всегда склонны пожирать своих детей. Сын и Снежка выглядят немного разочарованными, но Дэвид одобрительно кивает ей. Улучив момент в конце вечера, Реджина просит Эмму помочь на кухне и, когда они остаются наедине, негромко осведомляется о ее делах. — Я в порядке, Реджина, спасибо, — так же тихо отвечает Свон. — Ты ведь чувствуешь?.. — Да, сегодня от тебя ничем таким не пахнет, — подтверждает хозяйка особняка. — Ну, дорогая, теперь не будешь забывать про таблетки? Эмма лишь скупо улыбается в ответ, а потом говорит: — Я заснула вчера, и, наверное, хм… мне жаль? — А тебе жаль? — ухмыляется Реджина. — Не особенно. Я всю ночь накануне мучилась бессонницей, так что поспать днем было хорошим решением на самом деле. Спасибо, что позаботилась обо мне. — Это было нетрудно, — отвечает Реджина. Она внезапно вспоминает, какой открытой для случки была омега и какой беззащитной стала после того, как она ее трахнула, и немного краснеет. — Мы забудем, — поспешно говорит Свон, заметив ее порозовевшие щеки. — Все это. Реджина, пожалуйста, ты мой друг… нет, ты больше — часть моей семьи, и то, что нам пришлось разделить несколько минут животной похоти, это не должно… — …И никогда не станет тем, что будет разделять нас и делать общение неловким, — подхватывает Миллс. — Я обещаю. Обе улыбаются друг другу и выглядят довольными и успокоенными диалогом, так что, когда они возвращаются в гостиную, Генри, хихикая, замечает: — Мам, у тебя такое счастливое лицо… признайся, ты уже попробовала мамин торт? — Хм… — медлит с ответом Эмма. — Вообще-то, нет, не пробовала. Уловив скрытую насмешку в ее ответе, Реджина фыркает. — Неужели ты думаешь, сын, что я позволила бы? Дать Эмме попробовать… мой торт! Чарминги молчат, а Генри смотрит с подозрением. — Я и сама не очень-то хотела пробовать твой торт, — ворчит Свон. На это заявление все ее кровные родственники, включая малолетнего брата, лишь недоверчиво поднимают брови. Когда гости уходят, и они с сыном остаются одни, мадам мэр открывает ноутбук и жадно изучает в сети новые факты о Гае Грине. Их по-прежнему смехотворно мало, и Реджине даже кажется, что Грин может быть марионеткой, направляемой искусным кукловодом, и едва ли расследование СМИ что-то прояснит. Не так быстро. Потом она пересаживается в кресло, наливает себе стакан сидра и перечитывает письмо Зелины, доставленное утром. Сестра предпочитала пользоваться традиционной почтой, и Реджина даже отчасти рада этому, потому что в конверт вложены фотокарточки с маленькой племянницей, и она по несколько раз просматривает каждую, поглаживая ласково края. Зелина писала, что через пару месяцев они с Робин приедут в Сторибрук, и Реджина подыскивает слова, которые убедили бы сестру остановиться вместе с дочкой в особняке, но потом отказывается от своей затеи, ведь принципиальная самостоятельность Зелины после рождения Робин только усилилась. Была в письме сестры и еще одна новость, которая не касалась мадам мэр непосредственно, но о которой все же следовало поразмыслить на досуге. Хорошо, что Реджина оставила позади злость на сестру-бету, соблазнившую ее Робина. Как дурной сон, вспоминаются боль и отчаяние, охватившие ее, когда она узнала, что Зелина беременна от родственной души Реджины — от человека, выбранного ей судьбой. Теперь она убеждена, что все сложилось так, как должно было, ведь вскоре Робин погиб, защищая свою несчастливую и бесплодную любовь — был сражен Аидом и умер мгновенно, как валится вдруг огромное могучее дерево под натиском урагана, но все же успел оставить крошечный росток, маленькую девочку-альфу, которая получила его имя, и, едва взяв которую на руки, Реджина испытала огромную, искупляющую все любовь. Еще одна Миллс. Еще одна альфа в семье. Хозяйка особняка снова перебирает фотографии племянницы, пьет сидр и тихо вздыхает. Перед сном Реджина получает нежданный звонок из приемной губернатора. Она немного теряется, но сразу отвечает решительным отказом от съемок в политическом шоу. Нет уж. Не для того она создавала заколдованный город, чтобы теперь по прихоти СМИ, ради однодневной сенсации, выходить из тени.