Неправильная омега

Реджина работает половину субботы, а потом занимается садом. Денечки стоят теплые и ясные; приходится много внимания уделять поливу. Генри помогает ей, непрерывно бурча, а потом увлекается и по собственной инициативе подстригает газон. Они договорились, что сын несколько дней поживет у Эммы, однако мадам мэр категорично заявляет, что не позволит им питаться одним фаст-фудом, и готовит тефтели, жаркое, а также суп-пюре и соус с креветками для спагетти, и только после этого отвозит Генри и припасы ко второй матери. Разложив яркие контейнеры в морозилке, она инструктирует: — Отварите спагетти, а размороженный соус положите на сковороду. Потом добавите оливковое масло и макароны, потрете сыр. Суп в холодильнике, а остальное можно просто разморозить и есть. Понятно? Реджина попеременно всматривается в озадаченные лица Свон и Генри. — Не могла бы ты повторить? — просит Эмма. Закатив глаза, мадам мэр повторяет. — Я все равно ничего не поняла, — сокрушенно вздыхает блондинка. — А ты, пацан? — И я, — мрачно поддакивает подросток. — Хорошо, что возле телефона приклеен номер доставки пиццы, и… — Опять «пицца»? — возмущается Реджина, но потом замечает смешинки в глазах Генри и подергивающиеся уголки губ его матери и понимает, что попалась. — Ладно, ладно, — поднимает руки Эмма, сдаваясь под тяжелым обиженным взглядом, — мы тебя поняли, и, ну правда, все будет в порядке. Не волнуйся. Реджина выдерживает паузу. У нее все еще есть эта проблема с контролем, но и прогресс тоже есть, так что в итоге она просто усмехается и, нежно потрепав Генри за вихры, просит: — Звони мне. И не засиживайся допоздна в сети. Попрощавшись, Реджина едет в парк. Дэвид на дежурстве в участке, поэтому Снежка гуляет с Нилом одна. Ребенок радуется встрече и делится с Реджиной своими наблюдениями за жизнью уток, плавающих в пруду, и соседской кошки, которая на днях стала многодетной матерью; хотя Снежка с гордостью смотрит на сына, Реджина в который раз замечает тень сожаления, мелькнувшую по ее лицу. Они не говорят об этом. Что толку выяснять, кто из них более виноват в сиротском детстве первенца Прекрасных? Реджина хвалит речь Нила, который действительно выглядит очень развитым для своего возраста, а потом, дождавшись, когда малыш убегает играть в песочницу, решительно говорит: — Мне надо кое-что обсудить с тобой, Снежка. Но это должно остаться пока конфиденциальным. — Хорошо, — кивает женщина и сразу становится серьезной. — Это касается Генри? — Нет. Я упоминала на днях о письме Зелины. Она сообщила мне… в общем, это пока не на сто процентов, но кажется, Дороти собирается приехать в Сторибрук. — Ох, — вздыхает Снежка и прижимает ладонь ко рту. — Вот именно, — вздыхает Реджина. — Это не наше дело вроде бы… Но становиться снова свидетелями драмы и ничего не предпринять… наверное, тоже неправильно. Снежка кивает, и ее полные печали глаза опускаются вниз. — Мне так не хочется, чтобы Руби страдала, — произносит она. — Поверь, мне тоже этого не хочется. Но я… понимаешь, со стороны это выглядит как какой-то… дурно пахнущий конфликт интересов, поэтому мне нужно еще чье-то мнение. Как ты думаешь, что, если я закрою Дороти въезд в город? Снежка задумывается. — Я не могу сказать, что поддерживаю это решение, — говорит она. — Но и не могу придумать чего-то лучше. Если Дороти вернется… я не знаю… не думаю, что она успела позабыть Руби. И, значит, все повторится: ревность, сцены, драки, скандалы… — И я опасаюсь того же, — кивает Реджина. — Сколько у нас времени? — Пока не знаю. Я попросила Зелину срочно сообщить мне, когда это прояснится. — Они стали почти подружками, — слегка удивляется Снежка, все еще погруженная в глубокую задумчивость. — Ага, прямо как мы с тобой, — ухмыляется Реджина. — Нет, мы с тобой — семья, — серьезно заявляет на это Снежка, а потом ее лицо снова становится озабоченным. — Что, если нам посоветоваться с Бабушкой? — Хм, — хмурится Реджина, — мне эта идея не кажется хорошей. Она и так перенесла инфаркт… Разве не хватит с нее волнений? — Да, — уныло кивает Снежка. — Что же… тогда, получается, остается главный вопрос: скажем ли мы самой Руби? — Похоже, — неохотно отвечает Реджина. — Нам надо выбрать момент… когда она будет работать на первом этаже, и поговорить. Так? — Да, — решительно кивает Снежка. — И еще: даже если Руби не будет возражать, мы (например, ты, Дэвид или Эмма, доктор Хоппер) сначала встретимся с Дороти и попробуем узнать, смирилась ли она с тем, как обстоят дела, и достаточно ли в ней терпения и понимания, чтобы принять некоторые… качества Руби как часть ее сложной натуры, как болезнь, которая не пройдет ни через год, ни через десять лет. — Это хорошая мысль, — соглашается Реджина. — Так и поступим. Женщины синхронно переводят глаза на Нила, который кричит из песочницы и гордо тычет на слепленные подряд четыре кулича, что, в представлении малыша, было замком, и они одобрительно кивают и наперебой хвалят его. Оказавшись дома, Реджина какое-то время не может перестать думать о разговоре и поневоле вспоминает скоротечный роман Руби Лукас, который потряс их маленький городок сильнее, чем Темная Свон и Кора, вместе взятые. Реджина не могла сказать, что не верила в любовь с первого взгляда, но только в тот вечер впервые стала свидетелем, как два человека посмотрели друг другу в глаза и в тот же миг до беспамятства влюбились. И это не было стихийным влечением альфы и омеги: в кафе как раз что-то сгорело, было очень людно, умиротворенная очередной случкой Руби только что спустилась вниз, а у Дороти, в довершение всего, был насморк. Девушки не отходили друг от друга весь вечер, а потом вместе поднялись наверх. Не в угловой номер (на него наутро был навешен замок). В номер Дороти. И было счастливых несколько дней любви, когда были только они, и все в городе приняли это и поддерживали новую пару; один лишь Вейл, кажется, с первого взгляда возненавидел возлюбленную Руби и несколько раз обращался к Реджине с просьбой выслать заезжую альфу из города, надоев мэру назойливыми визитами настолько, что она распорядилась больше не пускать его к себе… Тогда казалось, все будет хорошо; но вскоре Волчица стала вести себя странно, потому что ей не хватало. Она уклончиво отвечала на вопросы любимой, подолгу молчала и стала чаще томно вздыхать. А потом это случилось: Руби сорвалась, как срывается к дозе наркоман, привязанный отчаявшимися родственниками к батарее. Дороти спала, когда возлюбленная поспешно одевалась и с обувью в руках кралась к двери, когда она бежала к бару, наполненному в ту ночь спортивными болельщиками, когда снимала юбку и кидалась на опьяненных ее запахом альф. Реджина и по сей день испытывает облегчение, что не имеет привычки посещать злачные места Сторибрука. Разве можно удержаться, когда течная омега с полным бесстыдством предлагает себя, когда она дрожит от нетерпения и жмется горячей обнаженной промежностью к твоему паху, и ее запах остро и горячо щекочет ноздри, а другие альфы, расстегнув штаны и теребя рукой елдаки, занимают очередь и своими шутками, свистом и нетерпеливым рычанием поторапливают тебя?.. Дороти проснулась, когда в Руби успели побывать не меньше десятка членов; она нашла ее, когда оргия достигла апогея и на тело официантки кончали по второму разу, а разбуженная звонком испуганного бармена Свон уже мчалась с мигалками по Мейн-стрит… Никто из участников бесчинств не был наказан. Даже Бабушка никого не осудила вслух — ни свою непутевую внучку, ни налезших на нее, как мартовские коты, альф и вовремя смекнувших мужчин бет, ни Дороти, которая до костяшек сбила кулаки, раздавая тумаки всем, до кого только могла дотянуться. И был мучительный месяц после, когда одна пыталась принять, а другая измениться, и обе притворялись, что это у них получается, но замок на угловом номере больше не висел, и Руби через день ложилась под кого-то еще, а Дороти почти каждый вечер совершала путешествие по дорожке, выложенной стопками с жидкостью блекло-желтого цвета, и это длилось, пока Бабушка не попала в больницу, не в силах больше смотреть на то, что оставалось непреодолимым. Реджина не знает точно, было ли то просьбой Руби или решением Дороти, а может, их общим, но в какой-то день она увидела одну заплаканную девушку в начищенных башмачках, с легким чемоданом в руке, а другую, безутешную и до ключиц замазанную тональником, — за обслуживанием столиков в кафе. И никто ни слова дурного не сказал в тот вечер Руби, хотя она и перепутала все заказы, и только Снежка потом долго сидела с ней за столиком, держала руку подруги в своих и бормотала что-то свое, чарминго-обнадеживающее. Мадам мэр откладывает в сторону книгу, заметив, что вот уже минут десять бессмысленно таращится на одну и ту же страницу. Она чувствует себя расстроенной и печальной, а потом еще и очень, очень злой. Гребаная эмпатия. Зачем она послушала Сверчка, который считал крайне важным развитие этого качества в процессе исправления Злой Королевы? Ох, если она когда-нибудь последует совету Снежки и начнет отношения с этим омегой, то первым делом, пожалуй, привяжет его крепкими широкими ремнями к кровати, а потом… Она судорожно выдыхает и нервно смеется. Нет, никогда не бывать такому. Уж лучше она будет каждую неделю ездить в Портленд, чтобы выпустить пар, как деликатно делала это во времена любовного романа Руби. Реджина выходит полюбоваться подстриженным газоном, который так красиво освещают сейчас лучи заходящего солнца, а потом проверяет телефон. Генри не звонил, но разместил в группе «Семья» фото, на котором они с белокурой матерью, придав себе преувеличенно благонравный вид, ужинали супом-пюре с гренками. Заметив, что оба были аккуратно причесаны и на Свон была по такому случаю приличная блузка, а не одна из ее любимых расхристанных маек, Реджина смеется и прибавляет к фото свой, оказывающийся уже третьим, лайк. Все дни, пока Генри остается у Свон, она то и дело получает похожие снимки, а вечером третьего дня, когда Эмма привозит сына на Миффлин-стрит, Реджина приглашает ее присоединиться к ужину. — Мне будет сильно не хватать твоей стряпни, — с сожалением вздыхает Свон, начисто опустошив тарелку с ризотто. — Я даже и не вспоминала все эти дни о пицце… — В следовании рецепту нет ничего сложного, — усмехается Реджина. — Но это так скучно! — Можно внести нотку творчества в процесс: добавлять свои ингридиенты, параллельно слушать музыку и даже танцевать, — делится опытом хозяйка дома. — Танцевать? — неверяще переспрашивает Эмма и надолго задумывается. Реджина, в свою очередь, про себя гадает, не крылась ли причина расставания шерифа с Крюком в ее катастрофических кулинарных навыках; когда Эмма собирается уходить, она протягивает ей листок с рецептом пасты. — Просто сделай, как тут написано, и подай отдельно натертый пармезан. Да, и не переживай, что паста разварится или что-то еще будет неидеально. Блюдо в любом случае получится вкусным, а если добавить твое умение красиво сервировать стол, то и вовсе замечательным. — Стол сервировал Генри, — признается со вздохом Эмма. — И спагетти, кстати, тоже отваривал он. — Вчера за ужином ты справилась с сервировкой сама… ну, почти, — успокаивает ее сын. — Ты не безнадежна! — Ну, спасибо, — улыбается Свон и, бережно сложив, убирает бумажку с рецептом в карман. Генри обнимает ее, а с Реджиной они, как и всегда при прощании, обмениваются дружелюбными кивками головы. Вечером мадам мэр звонят с незнакомого номера. Сначала она удивляется, услышав голос Смита, но после пары приветственных реплик мужчина объясняет причину звонка. — Послушайте, Реджина, я действительно заинтересовался возможностями, которые может предоставить ваш город моему строительному бизнесу. Сотрудники уже подготовили для конкурса коммерческое предложение и всю документацию — насколько, разумеется, это возможно без подробных геодезических изысканий. Однако я бы хотел попросить вас об одной вещи. Не секрет, что мы хорошие приятели с губернатором. Вчера за обедом он упомянул, что в силу служебных занятий знаком с «Пифией из Мэна», да только вот она отклонила предложение прийти на съемки в политическом шоу… Реджина, поскольку я тоже имею знакомство с ней, как думаете, смогу ли я убедить ее передумать? — Ох, мистер Смит, право, съемки в шоу были бы крайне нежелательными для меня. Я не отрицаю, что являюсь публичным человеком, но такова я лишь в моем маленьком, затерявшемся в густых лесах городке. Тот уличный опрос был полной случайностью, и интерес, который СМИ проявили к моей реплике, кажется мне неадекватно завышенным. — Я понял вас, мисс Миллс, — задумчиво произносит Смит. — Скажите, мой отказ… он повлияет на ваше решение инвестировать в строительство в Сторибруке? — Для политика вы сейчас слишком прямолинейны, — усмехается мужчина, — но мне это даже нравится: не люблю ходить вокруг да около. Нет, Реджина, ваш отказ ни на что не повлияет. Это была личная просьба, а бизнес… он остается бизнесом. — Спасибо, мистер Смит. Откладывая в сторону телефон, Реджина думает, что не ошиблась в первом впечатлении. Главе строительной корпорации было свойственно благородство. И она снова вспоминает Робина и думает, в чем тот мог бы найти себя, если бы вместо того, чтобы умереть за их несбыточную обреченную любовь, уехал в большой мир. Может, он занялся бы лесозаготовками и стал кем-то вроде Смита? Или открыл бы небольшой тир? А может, он даже смог бы тренировать национальную сборную по стрельбе из лука? Как много возможностей у человека, пока он жив; каждый из них словно борхесовский сад расходящихся тропок. А когда люди умирают, остается лишь застывший в вечности выбранный ими путь сквозь лабиринт жизни — с тупиками, хождением по кругу и ошибками. Чтобы не предаваться меланхолии, Реджина открывает ноутбук и читает свежее интервью Грина. В одной из реплик он пренебрежительно отзывается о «Пифии из Мэна» и приглашает ее «в любое телешоу выступить в роли отбивной», и тогда ей становится понятно, почему СМИ до сих пор не забыли о ней; впрочем, Миллс это по-прежнему малоинтересно. Она не изменит своего решения, а с Гаем Грином справятся и без нее, ведь количество представителей неофициально называемой «партии альф» в Конгрессе и Белом доме было подавляющим, и все эти властные богатые люди уж должны найти способ, как сохранить статус кво.