Неправильная омега

Миллс закрывает за собой дверь ванной, а Эмму не отпускает ощущение, что она чем-то обидела альфу. И это не очень здорово, ведь Реджине удалось почти невозможное: она заставила ее на время забыть о своем отчаянном положении, дала выговориться, не говоря уж о том, что помогала справиться с течкой, поехала вместе с ней в Бостон, и, черт возьми, купленные ею пирожные были самыми крутецкими, какие Эмме только доводилось пробовать. Конечно, злоупотреблять неожиданной добротой Миллс до такой степени, чтобы согласиться на подачку в виде обнимашек, было бы неправильно, но все же отказ надо было сформулировать поделикатнее, ведь Реджина столько лет была Королевой, а потом мэром и привыкла к беспрекословному подчинению. Черт. Миллс ведь сделала ей одолжение и теперь наверняка думает, что Эмма грубая и неблагодарная. Что, в принципе, недалеко от правды. «Она назвала меня «мисс Свон», — доходит вдруг до омеги. — Дерьмо!» Эмма уходит в свою ванную комнату и, стоя с закрытыми глазами под душем, снова вспоминает сочувственное лицо врача и его рекомендации. Нет… Даже если Реджина предложит снова помочь ей… нет! Реджина и без того сделала ей слишком большое одолжение. Свон до сих пор непонятны мотивы, по которым альфа продолжала помогать, ведь все действия Миллс (не считая самой первой случки, когда обе сошли с ума из-за проклятой физиологии) были вполне бескорыстными; Реджина не смогла бы рассказать об этом Генри и лишний раз продемонстрировать единственному дорогому ей человеку, что она изменилась к лучшему, а откройся их связь сторибрукским обывателям — альфа скорее всего получила бы не похвалу своему доброму поступку, а осуждение и ложные обвинения. Так почему же она не отказывала в помощи? Может быть, из-за чувства вины?.. Стоит ли Эмме сказать, что она не злится? Что это было бы глупо, потому что Миллс стала теперь другим человеком? Но только едва ли альфе понравятся рассуждения на эту тему… Эмма вспоминает о произнесенной Реджиной фразе об эмпатии и думает, что она прозвучала вполне искренне. Миллс всегда хранила закрытой ото всех значительную часть своей души, что делало мотивы многих ее поступков непостижимыми. Ее не всегда удавалось читать правильно; однако, если Реджина искренне хотела поддержать омегу, ничего другого не имея в виду, то… «Хитрый Сверчок! — восхищается Свон. — Ты все-таки сумел пролезть в мозги мадам мэр…» А потом она думает, что ни одному, даже самому маленькому и юркому насекомому не удалось бы это сделать против воли Реджины, без желания самой Реджины стать лучше. Эмма сушит волосы и пытается проанализировать, почему же искреннее, хотя и высказанное без особой охоты предложение Миллс об объятии вызвало у нее самой отторжение, показалось каким-то… неправильным. Дело было только в стремлении не усугублять и больше их вынужденно близкое взаимодействие или в чем-то еще? Свон вздыхает, потому что ненавидит самокопание почти так же сильно, как и свою сущность. Но позже, когда она откладывает фен, ее внезапно осеняет. — Реджина! — громко зовет она, распахнув дверь в соседнюю комнату, и альфа, уже переодевшаяся для сна в гладкую сорочку, вздрагивает и роняет тюбик с кремом. — Что? Что случилось? — резко разворачиваясь от зеркала, спрашивает Миллс. — Реджина, — уже мягче говорит Эмма. — Я тут подумала… Не хочу, чтобы ты меня обнимала. — Я понимаю слова с первого раза, мисс Свон. Не было необходимости в повторении, — с холодной яростью отвечает альфа и разве что не рычит. — Нет, — мотает головой шериф и глуповато улыбается. — Мне… в общем мне самой хочется тебя обнять! Вот. Реджина исподлобья смотрит на нее, а потом поднимает упавший крем и долго закручивает крышечку. — Зачем? — спрашивает, наконец, она. — Ну… Это меня успокоит. Наверное, — как может, объясняет Эмма. — Ты позволишь мне? — Я собиралась лечь спать, — неопределенно отвечает Реджина. — И хорошо. Мы ведь уже спали здесь прошлой ночью. И ты теперь знаешь, что я не пинаюсь. — Зато отбираешь одеяло. И наутро рассказываешь всякие небылицы, — замечает Реджина, но холодок из ее голоса почти пропадает. — О, я и забыла! Твое мурчание меня точно успокоит, — улыбается Эмма. — Давай ложиться. — Я не мурчу, — упрямится Реджина, однако идет в кровать и, хотя подозрительно косится на устраивающуюся на соседней подушке омегу, не высказывает вслух никаких возражений. Эмма выключает свет и пытается по-честному разделить одеяло, хотя могла бы принести свое, но… кажется, Реджина согласилась на ее предложение? — Повернись боком, — шепотом просит Свон. Реджина поворачивается, лицом к ней. Эмма закрывает глаза, придвигается ближе и закидывает правую руку на спину Миллс, притягивая ее к себе. Локоть шерифа оказывается на талии Реджины, а запястье — между лопатками. Кончиками пальцев она касается волос и шеи альфы и осторожно поглаживает. Миллс кажется напряженной, и Эмма боится, что ее действия разгневают альфу, которая всегда держала расстояние с другими людьми, поэтому смещает руку ниже, на гладкую кожу лопаток. — Ты такая мягкая, — невольно замечает она. — А ты болтливая, — бурчит Реджина. Эмма лишь дурашливо смеется и снова проводит рукой по спине альфы. — Мне так неудобно, — через какое-то время замечает Реджина. — Вот поэтому я стану сейчас большой ложечкой, — говорит Свон. — Что? Здесь нет магии, если тебе отшибло память. — Погоди, ты что, не знаешь про большую и маленькую ложки? — удивляется Эмма. — Когда людям хочется теплых и удобных объятий, то они укладываются на один бок, как ложки, и тот, кто сзади, обнимает и называется «большой ложечкой». Реджина молчит, и Свон хочется стукнуть себя по голове. Где и с кем могла мадам мэр спать «ложечками»? Со стареющим, никого не любящим, кроме своей дочери, Королем? С Охотником, у которого она вырвала сердце? С родственной душой, до самозабвения любившим ее, но настоящая близость с которым была невозможна? — Ложись ко мне спиной, — просит Эмма. — А я постараюсь стать самым лучшим в мире обнимателем. — Генри — самый лучший обниматель, — возражает мадам мэр, но все же поворачивается на другой бок. Подождав, когда она уляжется, Эмма аккуратно закидывает руку на талию альфы, понемногу сокращает расстояние и прижимается к ее спине животом и грудью, а носом зарывается в шею. Она не думает сейчас о том, что эта поза гораздо интимнее всего, что они творили во время случек, что Реджина может возмутиться и выпихнуть ее из постели; аромат альфы, обычно дурманящий и острый, стал сейчас успокаивающим и словно родным; Эмма несколько раз глубоко вдыхает этот запах и чувствует, как ее мышцы расслабляются, а любая мысль о неловкости исчезает. Лежать и обнимать Реджину кажется ей сейчас самой естественной вещью на свете, и Эмма поглаживает живот альфы медленными, лишенными какого-либо сексуального подтекста движениями. Кажется, и тело Миллс тоже понемногу избавляется от напряжения: Эмма чувствует это по ее замедляющемуся дыханию, по легким подергиваниям мышц ног, по тому ощущению уюта, которое воцаряется сейчас в кровати. Эмма снова легонько проводит пальцами по животу Реджины, скрытому гладкой тканью сорочки. Кто бы мог подумать, что строгая и крутая альфа может быть такой мягкой? Эмма выспалась днем, поэтому сон не идет к ней. Все же она старается лежать смирно и не шевелиться, чтобы не потревожить Реджину. «Надо будет посмотреть то шоу», — думает омега. Ей становится интересно узнавать Миллс в разных ипостасях, и, хотя политика никогда ее не занимала, на этот раз почему-то хочется разобраться, против чего воевала в прайм-тайм на национальном телевидении мадам мэр. В голосе Генри по телефону явственно звучала гордость за свою приемную мать, и Эмма почему-то ощутила гордость тоже. «Наша Реджина». Все чаще и Снежка, и сама Свон называли бывшую Злую Королеву именно так. И если подумать, таковой Миллс для них и становилась. Реджина тихо и как-то особенно уютно сопит, и Эмма думает, что она, верно, заснула, и ведет себя еще аккуратнее, чтобы не отогнать ее первый неглубокий сон. А потом из горла альфы раздается приглушенное тихое мурлыканье, и это действует мгновенно, словно наркоз, так что через минуту обе крепко спят, по-прежнему соединенные объятием. Эмма просыпается первой. Сквозь закрытые шторы пробивается свет, который, должно быть, и разбудил ее. Свон оглядывается и видит Реджину, которая лежит сейчас рядом, свернувшись клубком, лицом к Эмме. Одеяло прикрывает ее ноги, а спина и вообще вся верхняя часть тела закрыта только сорочкой. Но вины Свон в этом, кажется нет: в комнате очень тепло, так что, наверное, они обе спихивали ночью одеяло, пока оно не оказалось у них в ногах. Спящая Реджина с взъерошенными волосами выглядит ничуть не угрожающе и даже мило, и Эмма проводит по ее талии рукой — не чтобы разбудить, а просто чтобы вспомнить ощущения. Гладкая бледно-розовая ткань на теплой коже… приятно. Миллс коротко сладко мурлычет, и Эмма останавливает движения руки. Теперь Реджина дышит по-прежнему спокойно, и ее сон кажется очень глубоким, так что Свон снова поглаживает альфу по талии, и слышит мурлыканье опять. Интересно… Может, если бы Крюк позволял себя гладить, то иногда бы ей удавалось и от него услышать вместо львиного могучего храпа еще и такое вот ласковое мурчание? Хотя сравнивать этих двух альф было, наверное, глупым занятием. Миллс ворочается, и Эмма замирает. Но потом Реджина снова начинает размеренно и глубоко дышать, а Свон не может отвести глаз от того, что открылось ее нескромному взору после того, как альфа перевернулась на спину и ее сорочка задралась на бедрах. Ох, черт… Выходит, насмешничая над частым отсутствием на Эмме трусов, мадам мэр определенно лицемерила… С трудом вытолкнув воздух из легких, Свон немного отодвигается, а потом сползает чуть ниже в кровати. «Только немного посмотрю», — думает она. Хотя это и стыдно, в последнее время ее сильно интриговал предмет, который вырастал между ног Реджины и с помощью которого альфа помогала ей и себе удовлетворить несчастный животный инстинкт. Эмма приподнимается на локте, чтобы иметь более удобный угол обзора. Интересно: гладкая безволосая промежность сейчас является ее взгляду скромными складками с едва заметной розоватой припухлостью между ними. Свон приподнимается на кровати еще больше и окидывает глазами все тело Реджины. Она выглядит как самая совершенная женщина на свете. Если бы не сильный альфа-аромат, аромат абсолютной уверенности и силы, Эмма могла бы подумать, что Реджина была, как и она, омегой, или женщиной-бетой, потому что, вопреки стереотипам о частой мужиковатости женщин-альф, Реджина, напротив, была воплощением женственности, и это чувствовалось во всем: в сладком изгибе шеи, в изящных запястьях, в идеальной полноты бедрах, в вызывающе торчащей груди. Свон наклоняется ближе. Они с Миллс были похожи внешне частями тела, словно дельфин и акула, но, подобно тому, как эти двое различались так сильно, приобретя схожесть только в процессе эволюции, так и они разнились между собой: не рыба и млекопитающее, конечно, но омега и альфа, и Эмме хочется ближе рассмотреть этот рознящий их признак. Она смотрит в расслабленное лицо альфы, вслушивается в ее спокойное ровное дыхание… а потом приближает лицо к ее межножью. Она задерживает собственное дыхание, пока скользит взглядом по пухлым складкам и тому гладкому, розовому, что едва виднелось за ними. Ах, если бы рассмотреть еще хотя бы головку! Эмма с досадой выдыхает, и воздух из ее ноздрей достигает складок, которые отвечают слабым подрагиванием. Шериф кидает опасливый взгляд на лицо Реджины: оно остается безмятежным. Любопытство одолевает все сильнее, и Свон, решив не заботиться о возможных последствиях, уже сознательно складывает губы трубочкой и выдувает теплый воздух прямо промеж складок, во влекущую глянцевую мякоть. Миллс, коротко мурлыкнув, продолжает сопеть, а занимающий мысли Эммы предмет на полсантиметра показывается из складок, легко разводя их в стороны. Свон ощущает волнение, и ей совсем не хочется останавливать игру. Она наклоняется ниже и снова дует. На этот раз орган реагирует мгновенным ростом, и Эмма теряется, когда член касается ее влажных выпяченных губ. Она мгновенно отстраняется, неверяще глядя на дерзкий орган: тот все продолжает расти, словно побег экзотического цветка в некогда увиденных ею передачах о живой природе, в которых саванны после весенних дождей наполнялись влагой и жизнью, и в ускоренной съемке демонстрировалось, как семена растений, едва пробившись из земли, устремляются стеблями к солнцу, а потом их набухающие бутоны раскрываются в прекрасные цветы. Смятенная Свон любуется этим цветком — пурпурно-розовым, с заметным утолщением на конце; нахальным и капризным; единственным, что мог за считанные секунды вырасти этим утром в номере бостонской гостиницы. Свон прерывисто вздыхает и снова косится на лицо Реджины. Оно все еще спокойное, без признаков пробуждения. С выросшим членом тело Миллс заметно меняется, обретая черты идеальной андрогинной красоты. Эмму захватывает новое искушение, и она с ужасом понимает, что не может противостоять ему. Миллс все еще спит… Может, она ничего не заметит? Эмма додумывает свою мысль, уже плотно охватывая губами головку. Она лижет медленными движениями, чтобы успеть распробовать и оценить ощущения. На вкус член, пожалуй, такой же, как и другие участки кожи человека, да только она ведь не знала до этого вкус кожи Реджины; он кажется ей приятным. Из головки выделяется немного смазки, и вкус становится терпким; Эмма зажмуривает глаза, размазывая ее по своему языку. Запах альфы становится более насыщенным, доминирующим, но Свон оценивает это немного отстраненно, потому что все ее внимание сейчас сконцентрировано на скользящей гладкости под своим языком. Эмма как раз заглатывает член немного глубже, когда тело альфы шевелится в пробуждении, а заспанные карие глаза изумленно таращатся на мгновенно отстранившееся покрасневшее лицо омеги. — Свон? Какого черта ты творишь? — строго спрашивает Миллс, и Эмма на секунду радуется, что они не в Сторибруке, иначе вместо вопроса она могла бы схлопотать огненный шар в голову. — Я… тебе снюсь? — неуверенно говорит Эмма. — Поспи еще, а? Реджина приподнимается на локтях и набрасывает на себя одеяло. — Свон, объяснись! — требует она. Эмма отодвигается на свою сторону кровати и молчит; втянув ноздрями воздух, мадам мэр удивленно замечает: — У тебя ведь даже течка кончилась… Почему ты все еще не в здравом уме? — А… м-м… может, вчерашние пирожные? — предполагает Свон, сама не понимая, что она только что делала. — Может, мы вчера побывали не в венском, а в амстердамском кафе? Миллс продолжает прожигать омегу тяжелым неодобрительным взглядом, и Свон срывается. — Ладно, ладно. Мне просто стало любопытно, а что, нельзя? — громко возмущается она. — Ты пихала в меня эту штуку, должно быть, уже десяток раз. Может ведь мне быть интересно, что она собой представляет? — Во-первых, мисс Свон, — назидательно начинает Реджина, подтягивая колени к подбородку, — я «пихала эту штуку» в вашу вагину из высоко гуманных побуждений. Чтобы вам стало легче. И после получения вашего согласия. Во-вторых, разве вы чего-то не рассмотрели у своей подруги Лили? — Да в том-то и дело, что не было у меня ничего с Лили! — восклицает Эмма. — Мы просто поцеловались пару раз. И еще она как-то потрогала меня… через одежду. Но себя трогать не позволила. Реджина пристально изучает ее взглядом; Эмма, отбросив всякий стыд, с вызовом смотрит в ответ. — Я думала… — задумчиво начинает Миллс. — Подожди, так я что, первая женщина-альфа, с которой ты спала? — Да, — просто отвечает Эмма. — Ясно, — сухо заключает Реджина и заметно морщится. — И что мне теперь, интересно, делать? Свон непонимающе смотрит на нее, но потом, осознав, заметно ухмыляется: — Со стояком? Думаю, это очевидно, когда ты альфа, которая проснулась в одной постели с офигенски классной омегой. В словах Эммы много самоиронии, но ее предложение вполне серьезное; обе это понимают. Реджина раздумывает, а потом с досадой замечает: — Свон, я не знаю, что творится в твоей блондинистой голове, но, во-первых, у тебя кончилась течка. Во-вторых, у меня кончились резинки. — Ты трахаешь только течных? — поднимает бровь Эмма. — И как раз благодаря тому, что течка кончилась, нам не понадобятся резинки. Ни малейшего риска залететь. — Как раз это меня не волнует, — безразлично отзывается Реджина. — Я абсолютно стерильна, и даже при наличии желания не смогла бы заделать тебе карапуза. Глаза Эммы выкатываются в недоумении. — Тогда почему… Ты же не расстаешься с ними… всегда надеваешь. — Не заставляй меня повторять лекцию, которую я читала двенадцатилетнему Генри, — устало просит Миллс, — о безопасном сексе. — Ты думаешь… — обвинительно начинает Свон, но потом терпеливо вдыхает. — Это замечательно, что ты заботишься о здоровье, Реджина… — Конечно, забочусь, — перебивает ее мадам мэр. — На моем попечении несовершеннолетний ребенок и целый город. Я не могу легкомысленно относиться к своему здоровью. — Это правильно, — кивает Свон, — особенно когда ты снимаешь случайных омежек на ночь в клубе. Или… мне больно это говорить, но… или когда занимаешься сексом с замечательной девушкой, через постель которой каждый день проходит по нескольку альф. Но, Реджина, у меня больше года никого не было, кроме Крюка. А до этого я очень долго сидела на блокаторах и ни с кем вообще не спала. Ты ведь и сама прекрасно это знаешь, так? Ты… не доверяешь мне? Реджина мрачнеет и хмурится, и Эмма уже думает, что ее вопрос останется без ответа, когда альфа говорит: — Я вошла в Сказку, Свон, как убийца. Детей пугали историями, как я выжигала целые деревни. И это правда. Но не вся. Детям не рассказывали, что жители деревень, которые я сжигала со всеми жителями, были все заражены. И не относительно безобидным триппером. Представь, Свон: целые селения сифилитиков, покрытых язвами, заживо гниющих… У нас не было антибиотиков, так что все эти люди просто медленно умирали. И я сама не знаю, чего было больше в моих массовых казнях: жестокости или милосердия. В этой новой реальности многие заболевания лечат, но ведь есть еще и СПИД. Я бы отказалась от секса вовсе, но ты прекрасно знаешь, что природу не победить. Что ж, по крайней мере, я могу сделать свои связи безопасными. А если не могу… ну, значит, потерплю какое-то время без удовлетворения. Эмма молчит, удивленная новой откровенностью всегда закрытой альфы. Потом она снимает трубку телефона и звонит на ресепшен. — Можно ли приобрести у вас презервативы? — вежливо спрашивает она. — Да, лучше в номер… Нет, не надо записывать в счет, я заплачу наличными. Под удивленным взглядом Миллс она встает, набрасывает на себя гостиничный халат и уходит в свою комнату, быстро возвращаясь с мятой двадцаткой. — Эмма, — окликает ее мадам мэр и смущенно покашливает. — Тебе ведь сейчас не нужно это. Ты уверена? — Не люблю быть должна, — спокойно поясняет Свон. — Ты вчера два раза погасила мою похоть, и сейчас оказалась возбуждена только из-за того, что я не справилась с любопытством. Все в порядке, я не против полежать под тобой с раздвинутыми ногами, даже если у меня и нет течки. Реджина решает не отвечать, и они несколько минут молчат, сидя каждая на своей стороне кровати, пока не слышат осторожный стук в дверь. — Вот, — протягивает Эмма коробочку мадам мэр. — Кажется, ты именно такие предпочитаешь? Реджина кивает, принимая презервативы, а потом отодвигает от себя одеяло. Эмма с вновь возникшим интересом смотрит на сорочку мадам мэр, не скрывающую своим подолом абрис определенного предмета. — Тебе все еще любопытно? — безошибочно считывает ее взгляд альфа. — Ага, — решает не скромничать Свон. — Могу я… можно, я сама надену? — Посмотрим, — неопределенно отвечает Реджина, потроша коробку. — Наверное, сначала стоит подумать о твоем возбуждении? Не буду же я вводить насухую… Она достает одну блестящую упаковку и кладет на тумбочку, а потом внимательно смотрит на Свон. — Жаль, что я не смогу никому рассказать, какая ты на самом деле чертовски милая и заботливая, Реджина, — срывается у Эммы. — И как ты классно мурлычешь… — И вовсе я не заботливая и тем более не мурлычу! — отрицает Миллс, вызывая лишь смех у омеги. — Мурлычешь! — Так! Сейчас трахну тебя, Свон, мало не покажется, — угрожает Реджина. — Ага-ага. Даже если это будет последним, что ты сделаешь, — скептически воспринимает угрозу Эмма. Зарычав, Реджина бросается на нее, опрокидывая навзничь и упираясь членом в бедро; Эмма от неожиданности охает, а пальцы альфы — уверенные, сильные — отодвигают в сторону ткань пижамных шортиков и уже наглаживают вход и касаются самого чувствительного местечка Свон. Растеряв дерзость, омега закрывает глаза и подается навстречу ласкающим пальцам. — Сними с себя этот дурацкий халат, — отстранившись, приказывает Реджина, и она послушно стягивает его с себя. — И эту футболку! Черт, шорты тоже снимай… — А ты сними сорочку… Я не назову ее дурацкой, но она мешает, — отвечает омега, нетерпеливо скатывая по ногам шорты. Когда обе оказываются обнаженными, каждую настигает понимание, что они впервые видят друг друга совсем без одежды. Взгляд Миллс оказывается прикован к груди Свон, а глаза Эммы мечутся между грудью Реджины и ее членом. Они сидят в постели с поджатыми ногами и смотрят друг другу в глаза, когда Эмма берет руку Реджины в свою и подводит к собственной груди. — Это поможет… раз не хочешь насухую, — шепчет омега. Миллс кажется весьма увлеченной представившейся возможностью: она сжимает по очереди мягкие полушария, что вызывает у Свон странное дежавю, потом прищипывает соски, делая их торчащими и более темными. Эмма закусывает губу, не желая показывать, как ее заводит эта грубость. Другой рукой альфа осторожно гладит лобок и внутреннюю поверхность бедер Эммы, понемногу сужая радиус исследований. Свон опускает взгляд на смуглую ласкающую ее руку, а потом переводит его на эрегированный орган альфы. Что они творят? Разве не проще было оставить все во вчерашнем дне и никогда больше к этому не возвращаться? Но ничего уже не поделать; Реджине необходимо это, и самой Эмме это нужно тоже. Она вытягивает руку и кончиками пальцев касается члена, все еще стараясь не стонать от ощущений, которые дарили сильные руки Миллс ее груди и изножью. Реджина резко выдыхает воздух и перемещает руку в самый центр своих поисков. Эмма знает, что она там обнаружит. Смазка начала выделяться, как только Реджина коснулась ее груди, или даже раньше, когда альфа полностью обнажилась… или, если быть до конца честной, еще раньше, когда Свон изучала ее орган своим языком. — По-моему, ты достаточно увлажнена для проникновения, — замечает Миллс, и этот деловой тон немного злит омегу. — Тебе кажется, — недовольно замечает она. — Постарайся еще немного. Реджина фыркает и покачивает головой, но все же продолжает движения пальцев. Эмма тоже совершает осторожные поглаживания, пока избегая касаться чувствительной головки. Ей приходит на ум, что она не прочь бы снова ощутить гладкую крайнюю плоть альфы во рту, но слишком стыдно предложить такое. — Хочешь еще посмотреть? — буднично спрашивает Реджина, заметив, куда устремлен ее взгляд. — Да. Можно? Миллс осторожно отодвигается и ложится на спину. Теперь, когда Эмме не мешает ни сорочка альфы, ни страх быть пойманной за непристойным занятием, она с вновь проснувшимся любопытством пристально рассматривает эрегированный член. — А… у всех женщин-альф нет яичек? — слегка смущаясь своего невежества, спрашивает Свон. — У нас это все внутри, — вздохнув, поясняет Реджина. — Для случки достаточно и того, что ты видишь. Значит, Эмме не казалось, когда во время занятий сексом она ощущала близость Миллс глубже и полнее, чем с кем-либо… Эмма придвигается ближе, и прядь ее волос, выскользнув из-за уха, касается рассматриваемого предмета. — Может, закончим пока восполнять твои пробелы в школьных уроках анатомии? — предлагает Миллс. — У тебя сейчас хватит смазки, чтобы безболезненно принять меня, и я обещаю не затягивать процесс. Свон почему-то не вполне устраивает это предложение, хотя, если здраво рассуждать, Реджина права: чем быстрее они потрахаются, тем быстрее смогут оставить номер и уехать в Сторибрук. Эмма смотрит в лицо Реджины с ясно написанным нетерпением на нем, а потом ложится рядом на спину и раздвигает ноги. — Вперед, альфа, — только говорит она. Миллс тянется за презервативом, и Эмма вспоминает, что ей самой хотелось надеть его на член Реджины, но она не успевает вымолвить и слова, как мадам мэр справляется сама. Впечатляет. Свон раздумывает, не стоит ли все-таки обидеться на недоверие Реджины, а потом думает, что ответственная позиция альфы, как бы скучно это ни звучало, вызывает у нее уважение. Реджина раздвигает ноги Эммы шире и вклинивается между ними. Она трется членом о вход, и Свон нетерпеливо дышит. Похоть становится такой сильной, что она начинает сомневаться, а точно ли закончилась течка? Миллс проверяет ее рукой и удовлетворенно кивает. — Ты готова. Она приставляет головку ко входу, но пока медлит и лишь скользит по щелке омеги — к верхней точке и обратно. Свон нетерпеливо ерзает и подается вперед, желая их полного соединения. В чем дело? Что за сомнение опять во взгляде альфы? — Если ты не уверена, то мы можем не делать этого, — тихо произносит Реджина. — Еще не поздно остановиться. — Господи, Миллс, разве похоже на то, что я не уверена? — злится Эмма. — Вставляй уже в меня свою дубину! Тогда Реджина вводит головку и пристально смотрит в лицо Эммы, которой не очень-то хочется показывать, каким приятным и желанным оказывается проникновение. Миллс делает еще одно легкое движение вперед, погружаясь глубже. «Хорошо», — только и успевает подумать Свон, и альфа делает еще один толчок, вставляя до упора. Эмма понимает, что Миллс все утро была очень терпеливой с ней, несмотря на вину омеги в своем возбуждении, и может оценить ту постепенность и плавность, с которой она сейчас входила в нее. Вот и сейчас альфа избегала движений, давая Эмме привыкнуть к ощущению члена внутри себя. — Хватит нежностей, — шепчет Свон. — Ты обещала трахнуть меня! Довольно ухмыльнувшись, альфа приступает к исполнению пожелания, и Эмма зажмуривается. Через несколько минут, устав или забывшись, Реджина полностью опускается на нее, и, ощутив, как восхитительно трутся друг о друга их груди, Эмма растерянно таращится: темные, с расширенными зрачками, глаза сейчас совсем близко; ближе они были, может быть, за все их знакомство лишь пару раз. Реджина сразу отворачивается, и теперь лицо Эммы щекочут пушистые темные волосы альфы, так что она снова закрывает глаза, чувствуя, как близка к разрядке. — Давай ляжем на бок, — внезапно решает Миллс. Она выходит и помогает Эмме переместиться на левый бок; омега лишь тяжело вздыхает от досады. Реджина располагается сзади и высоко задирает правую ногу Свон, поддерживая ее за коленку. Эмма представляет, какой открытой она предстала сейчас перед Реджиной, и чувствует сначала стыд, а потом еще большее вожделение. Сейчас она не может видеть альфу, но чувствует на спине ее горячее дыхание, а еще плотный захват на своем колене и осторожные касания члена возле входа. Миллс тычется несколько раз в промежность омеги, потом, когда Эмма уже хочет возмущенно требовать продолжения, наконец-то вводит. Движения в этой позе кажутся Свон такими же приятными, а потом Реджина приподнимается на локте — Эмма понимает это по смещению ее дыхания, и входит уже под другим углом, все ускоряясь, и с губ омеги срывается несколько бесконтрольных стонов, потому что член касается сейчас ее передней стеночки, прицельно попадая и натирая самую сладкую точку, и Эмма кончает с громким вскриком, а потом снова начинает стонать, потому что альфа все продолжает двигаться, а затем тоже хрипло стонет и выкрикивает ругательство; Свон настигает второй оргазм, когда Реджина, кончая, вводит свой член глубоко в омегу и мелкими подрагивающими движениями скользит внутри нее. — Ох, это было… — говорит Эмма и, не подобрав слово, лишь тихо и ошеломленно смеется. Реджина медленно извлекает член, отпускает ногу омеги и замечает: — Наверное, под коленкой останется синяк. — Ничего страшного, — отмахивается Свон и поворачивается, оказываясь лицом к лицу с вспотевшей и удовлетворенной альфой. Они смотрят друг другу в глаза, и Эмма решает, что с нее хватит. Ей было хорошо, и Реджине тоже, и им не стоит больше стыдиться этого. Очень хочется обнять Миллс, чтобы вместе пережить усталость, неизбежную после их интенсивных упражнений, но альфа отводит взгляд в сторону, и Эмме приходится сдерживать себя. — Мне надо в душ, — говорит Реджина и встает. Свон провожает взглядом обнаженную альфу, которая умудряется выглядеть величественно даже сейчас — со спутанными волосами, взмыленная, придерживающая руками конец. Эмма тратит почти минуту на борьбу с собой, потому что тот же искушающий голосок в голове, который подтолкнул ее с утра пораньше к изучению члена Миллс, сейчас настойчиво шептал омеге последовать за ней в ванную. Но вот только для чего? Реджина ведь тут же выставит ее вон, да еще и наорет, пожалуй. Не стоит и дальше испытывать терпение альфы, ведь та уже получила от Свон все, что хотела, и уж точно перестанет быть такой понимающей. Эмма трясет головой, чтобы не думать о не пойми откуда взявшейся обиде и, стараясь проглотить колющий горло комок, уходит в свою комнату. Надо помыться и собрать вещи. Родители и Генри соскучились. И Дэвид заслуживал передышку после двух дней дежурства.