Неправильная омега

Несмотря на выходные, Реджина получает много звонков. В числе прочих, с Миллс беседует помощник губернатора, а несколько телекомпаний присылают на ее публичный электронный ящик приглашения на политические шоу. Все это вызывает досаду и сожаления. Как и последний секс со Свон. Зачем они сделали это? То, что начиналось со стороны омеги как возврат долга, быстро перестало быть таковым, и Эмма должна была тоже понимать это. Дурное настроение, как и всегда, дает Реджине много энергии, и она тратит ее на уборку особняка, работу в саду и готовку. Но Генри, стараясь не обращать внимания на ее ворчание, восторгается домашними десертами и жареной уткой; она блокирует в твиттере нескольких особо настойчивых журналистов; не выходит из дома, чтобы избежать любого, даже короткого, столкновения с шерифом, и тогда жизнь, кажется, понемногу налаживается. Ей кажется так ровно до звонка Снежки. Устав слушать ее тяжелые вздохи и просьбы, Реджина неохотно соглашается посмотреть, что можно сделать с расписанными юным Микеланджело стенами лофта. — Мы, конечно, могли бы просто все закрасить, — бормочет Снежка, приглашая ее войти. — Но у нас столько вещей, что просто невозможно это как следует организовать… — Я поняла, — прерывает ее Миллс. Она осматривает стены. Что ж, по крайней мере, Нилу не занимать трудолюбия. Проклиная про себя двуличие Прекрасных, Реджина призывает магию. Она объяснила накануне Генри, для чего будет пользоваться ею, и сын лишь доверчиво улыбнулся и сказал, что давно не ждет от ее магии ничего плохого. Что ж, значит та боль, которая пронзает сейчас ее тело при магическом действии, связана с ее собственными внутренними ограничениями и больше ни с чем. Через секунду стены лофта идеальны чисты, и Снежка кудахчет, благодаря ее, что вызывает в Реджине только раздражение, потому что голова болит и сильно кружится и хочется поскорее вернуться домой. Она ссылается на дела и поспешно уходит, обещая на днях поводиться с Нилом. Миллс практически падает на водительское сиденье «мерседеса» и закрывает глаза. Осталось собраться с силами и доехать до дома. Стук по стеклу вырывает ее из минутного забытья, и, разлепив веки, она с неохотой поворачивает голову. Ох. Уж лучше бы там стоял Голд. Или даже Шляпник. Реджина закрывает глаза, открывает снова, но белокурая шевелюра Свон и ее улыбающиеся светлые глаза никуда не деваются. — У тебя все хорошо? — спрашивает шериф через стекло, и Реджина думает, что она, должно быть, бледна. Видя ее молчание, Эмма показывает жестом открыть окно, но мадам мэр отрицательно качает головой. Тогда Свон бесцеремонно открывает дверцу и, нахмурившись, говорит: — Реджина, тебе нездоровится? Я могу чем-то помочь? — Да, — сухо кивает Миллс. — Уйди с дороги. Я собиралась ехать домой. — И как ты поедешь? Выглядишь, как живой труп! — фыркает Свон. — Не ребячься и пересаживайся на пассажирское сиденье; я отвезу тебя в особняк. Реджина хотела бы возразить, но не находит сил. Эмма предлагает руку и, тяжело опираясь на нее, мадам мэр обходит автомобиль и усаживается на место пассажира. Шериф ведет «мерседес» очень аккуратно, но все же Миллс тяжело переносит дорогу. «Полежать», — остается единственная мысль, когда они оказываются на Миффлин-стрит. — Генри? — неопределенно спрашивает Свон. — На своей тренировке в бассейне. — Ясно. Пойдем, я провожу тебя и сделаю чай. Миллс позволяет довести себя до двери, а потом хочет сказать, что на сегодня с нее хватит Чармингов, но Эмма, дождавшись, когда она отопрет дверь, продолжает целенаправленно вести ее, и вскоре Реджина обнаруживает себя на диване в кабинете, под пледом. — Отдохни. Я сейчас принесу попить. Мадам мэр приходит в себя, когда солнце переместилось на западную сторону дома. Кто-то гладит ее волосы, и Реджине не приходится анализировать запах, чтобы догадаться о присутствии Свон. — Попей, — ласково предлагает шериф, заметив, что она проснулась. Жажда действительно царапает горло, и Миллс пьет, бездумно позволяя Свон придерживать ее голову и бокал. — Мне вроде бы лучше, — констатирует Реджина, прислушавшись к ощущениям. — Вот и отлично. Почему тебе стало плохо возле дома родителей? — Наверное, из-за жары, — отвечает Миллс. — И… я немного не выспалась. — Ты врешь, — спокойно замечает Свон. — В последние несколько раз, когда ты пользовалась магией, тоже была такая реакция? Недовольно сверкнув глазами на чересчур догадливого шерифа, Реджина честно отвечает: — Не всегда. Она упорно избегает взгляда Эммы, а память усиленно работает, воспроизводя два предыдущих случая ее колдовства: когда она переносилась домой от «Бабушки», избегая Руби и омерзительного Болванщика, и когда устраняла последствия собственного оргазма с тела Эммы. Странно. Если в первом эпизоде у нее сильно разболелась голова, и она весь вечер проспала и даже утром встала с мигренью, то после магии в спальне Свон она отделалась лишь небольшим головокружением. — Нам надо разобраться, — говорит Эмма. — Ты помнишь, когда это началось? — Ах, оставьте, шериф, — просит Миллс, нахмурясь. — Я просто очень устала, вот меня и подкосило. — Это не стыдно, Реджина, — вкрадчиво говорит шериф, — иногда быть слабой. — Ты слишком много себе позволяешь! — строго произносит мадам мэр. — И быть слабой непозволительно, если ты альфа и руководишь городом. — Ты все равно женщина, — спокойно возражает Свон. — И человек. Поэтому, как все, иногда нуждаешься в помощи и заботе. Миллс хочет возразить, но только вздыхает. Раздражающей омеге иногда удается добраться до нее, и тогда Реджина словно возвращается в прошлое и чувствует себя шестнадцатилетней девчонкой, принимающей знаки внимания и теплую неуклонную заботу молодого конюха. — Спасибо, что помогла, — буркает Миллс и настороженно смотрит в глаза Эммы. Они зеленые и очень теплые, без всякой насмешки. — Мы не чужие люди, Реджина, — говорит Свон, кажется, без всякого подтекста. — Прошу тебя, не колдуй, по крайней мере до тех пор, пока не выяснишь, почему тебе становится от этого плохо. — Ладно. И, Эмма, не говори ни о чем Снежке… — Я и не планировала. — И вообще никому. — Хорошо, — твердо обещает шериф. — Генри скоро придет, — спохватившись, говорит Реджина. — Надо приготовить обед. — Нет-нет, лежи. Кажется, у меня неплохо теперь получается паста. И ты не лишишь меня шанса похозяйничать на кухне! Миллс хочет возмутиться, но почему-то не может. — Только если что-то прольешь или сожжешь, то убирать тоже будешь сама, — ставит она условие. — Договорились, — подмигивает Свон и уходит. Реджина хочет сказать еще что-нибудь язвительное вслед, но передумывает. Ей нравится такая версия шерифа, пусть самоуверенная и нахальная, зато привычная. Когда они возвращались из Бостона, омега была совсем другой: молчала, была стеснительной, лишь иногда окидывала Реджину отрешенным взглядом, а потом снова отворачивалась к боковому окну. Может, Миллс была слишком грубой с ней? Не считая полностью подконтрольного ей Грэма, Реджина годами имела дело лишь с омегами, охваченными жаром желания из-за течки, плохо соображающими, и привыкла думать только о собственном удовольствии. Но в то утро с Эммой она сделала усилие над собой, чтобы им обеим было хорошо: избегала резких движений и грубости, постоянно сдерживала агрессию и дозировала силу, чтобы не причинить омеге боль или неудобство. Она старалась быть терпеливой, как просил доктор, и даже позволила Эмме удовлетворить любопытство и рассмотреть отросток, что было, если вдуматься, чертовски странно. Наверное, этого всего оказалось недостаточно. Она не была хороша для трезвомыслящей Свон. Должно быть, и во время течек она была с ней чересчур резкой и грубой, потому Эмма и решила обратиться к Августу. И это правильно. Любой альфа в Сторибруке, кроме, разве что, Голда, был куда лучше Злой Королевы. Реджина засыпает еще на несколько минут и просыпается от какого-то шума. Кажется, Генри вернулся. Она встает и, поправив прическу и платье, выходит в холл. Сын что-то возбужденно рассказывает Эмме, а та, завидев ее, машет рукой. — Я и не знал, что мы сегодня вместе обедаем, — говорит Генри, но выглядит жутко довольным. — Мне даже доверили приготовить пасту, — гордится Эмма. — Вот эта информация скорее была лишней, — посмеивается подросток. — В последний раз у тебя получилась скорее макаронная запеканка. — Ну и как хочешь! — обиженно восклицает Свон и надувает губы. Генри только смеется и уходит мыть руки, а Реджина неодобрительно замечает: — Ты переигрываешь. Она идет в столовую, но останавливается, заметив, что Эмма так и остается в холле. — Эмма, в чем дело? Пойдем, не будем заставлять Генри ждать. Шериф отворачивается. Что снова не так? Реджина возвращается и легонько трогает Эмму за руку. — Я… сейчас, — говорит Свон, и в ее голосе явственно слышатся слезы. Мадам мэр чувствует себя совершенно растерянной. Эмма всегда была эмоциональной, но это проявлялось в ее дерзком и даже агрессивном поведении; у Реджины были годы, чтобы смириться с «неправильностью» этой омеги. Однако сейчас, когда стали проявляться хрупкость и ранимость блондинки, у Миллс словно выбивали почву из-под ног. Это было непривычно и странно: видеть Свон такой и не иметь представления, что с этим делать. — Эмма, — произносит она. — Генри просто подколол тебя без всякой задней мысли. Помнишь, что я говорила: пасту невозможно испортить; она будет вкусной, если ее переварить или даже немного поджарить. — Я… так старалась, — всхлипывает Свон. — Все у меня не слава Богу; даже приготовить вкусную еду, как любая нормальная омега, я не способна… Ох, ну что тут будешь делать… Реджина, недолго думая, берет Эмму за руку и привлекает ближе, позволяя Свон крепко себя обнять. — Эмма, готовка — это всего лишь вопрос навыка, — говорит она, уткнувшись в золотые локоны. — Если ты хочешь этому научиться, то все получится, слышишь? Это гораздо проще, чем водить автомобиль или работать в участке. И я верю, что однажды ты удивишь нас всех каким-нибудь невероятным блюдом. — Спасибо за эти слова, Реджина. И — извини… Я могу немного странно вести себя… из-за этих чертовых нестабильных гормонов, — шепчет она. — Все в порядке, — медленно отвечает мадам мэр и решает завтра же позвонить лечащему врачу Свон. — Кажется, все, — через несколько секунд говорит Эмма и отстраняется. — Я успокоилась. Пошли? Реджина удерживает ее руку в своей и внимательно всматривается в лицо. Теперь на лице омеги играет беспечная улыбка, и только блестящие глаза дают понять, как близки были, чтобы пролиться, слезы. Они проходят в столовую, и Реджина искренне удивляется, оценив безупречную сервировку стола. Генри вскоре присоединяется к ним и нетерпеливо снимает крышку с мармита. — А что, красиво, — говорит он, оценив внешний вид блюда. — Мам, ты молодец! Реджина сама накладывает щипцами пасту на тарелки; Генри щедро посыпает свою порцию тертым пармезаном. — Соус очень вкусный, — хвалит Реджина. — Я нашла в морозилке готовый гуляш и просто обжарила его с томатной пастой, специями и кусочками овощей, — поясняет Эмма. — У тебя отлично получилось, — одобряет хозяйка особняка, и Генри согласно кивает, а Эмма расплывается в невероятно широкой улыбке. Хотя все и объелись, подросток все же со вздохом замечает: — Жаль, что у нас нет десерта. — Генри, ты слопал вчера целый торт и гору кексов! — качает головой Реджина. — Два кекса я отнес Нилу, — обижается сын. — А вот торт… да… Это просто фантастика, и я… наверное, впал в безумие обжорства. Эх, мам, — с сожалением говорит он, повернувшись к Эмме, — я как-то не подумал, что надо было оставить тебе кусочек. Вот ты смогла бы оценить мамин торт! — Ну… я как бы немного попробовала торт твоей мамы, — нейтрально замечает Свон. Реджина вытаращивает глаза после этой реплики. На что намекает Эмма?.. Она замечает ухмылку, бродящую на губах Свон, и сглатывает. Черт! Полчаса назад омега едва не разревелась от невинной шутки, а теперь как ни в чем не бывало дерзит, позволяя себе делать такие толстые намеки! — Ты разве пробовала мамин торт? Когда? — удивляется тем временем Генри. — Не-е, погоди, не тот, миндальный, в котором она из-за аллергии Нила меняет орехи на цукаты, а другой, с кремом! — А-а, вот оно что, — говорит Эмма, и ухмылка на ее губах становится шире. — Нет, крема мне не досталось. Думаю, такого бы я не забыла. Миллс хочет на мгновение вернуться в старые добрые времена и как следует врезать наглой блондинке. — Мам, — очень серьезно обращается к ней Генри, — Эмме обязательно надо попробовать твой потрясающий торт с кремом! Эмма закусывает губу и переводит смеющиеся глаза на Реджину. — Посмотрим, — сухо отвечает мадам мэр, мысленно убивая омегу двадцатью разными способами. — Что ты вытворяла при нашем сыне?! — шипит Миллс, едва Генри уходит наверх. — А что? Я думала, он про твой миндальный торт, который теперь не миндальный, а насчет крема… — Просто остановись сейчас! — свирепо раздувая ноздри, приказывает альфа. — Ну… было же смешно, — ухмыляется Эмма. «Ненормальная», — думает Реджина. Мало того, что омега не смутилась, когда она застукала ее тогда, утром, за проявлением весьма неуместного и порочного любопытства, так еще и позволяла делать себе на это пошлые намеки! При их сыне! — Ты такая ханжа, Реджина, — замечает Свон, наблюдая за сменой выражений ее лица. — Во-первых, Генри ничего не понял. Во-вторых… — Эмма, я серьезно: остановись. — Ладно, извини, — соглашается шериф и встает из-за стола. — Мне пора. Спасибо, что помогла мне. В который раз. Я имею в виду, поддержав, когда я рассиропилась из-за справедливого сомнения Генри в моих кулинарных навыках. — Ну, а ты помогла мне не упасть в обморок возле дома Прекрасных, — признает Реджина, пока они идут к двери. — Похоже, мы только и делаем в последнее время, что спасаем друг друга, — неловко улыбаясь, замечает Свон. — Э-э… немного эмпатии? Реджина останавливается, и Эмма тут же притягивает ее к себе и крепко сжимает в объятиях. О, черт… «Сильная». К вечеру жара немного спадает, и Реджина выходит в сад, чтобы полить цветы. Она чувствует себя умиротворенной и практически здоровой. Но замеченный позднее пропущенный звонок абонента «сенатор Джейн Тилби» заставляет ее снова взволноваться. Реджина нажимает вызов. — Вы нужны мне и демократической партии, мисс Миллс, — говорит без предисловий Тилби. — Как вам известно, я возглавляю в Сенате один из ключевых комитетов. Также ни для кого не секрет, что через два года я буду главным кандидатом от партии на пост губернатора Мэна. А потом… кто знает? Мы с вами знакомы уже несколько лет; я высоко оценила, как вы уверенно парировали этому выскочке Грину в эфире национального телевидения. Я прошу вас войти в мой предвыборный штаб и принять участие в нескольких встречах с избирателями. Думаю, это будет взаимовыгодное сотрудничество. Реджина задумывается. Предложение сулило частые отлучки из Сторибрука и неясные пока бонусы. Конечно, ей стало бы неприятно, если бы в Сенат выбрали хамоватого недоучку Паута, который стал кандидатом от республиканцев на волне бета-истерии, поднятой все тем же Грином; однако становиться частью публичной политики, пусть и на уровне штата, когда ты являешься главой закрытого заколдованного городка — это не очень-то дальновидно. — Прошу вас хорошо подумать, Реджина. Я знаю, что вы были искренни и верили в свои слова и когда отвечали на тот уличный опрос, и участвуя в телешоу. Вы не производите впечатления винтика в партийной машине, и это выглядит свежо и привлекательно для избирателя. Я очень надеюсь на вашу помощь в избирательной кампании, мисс Миллс. Мы ведь не позволим посредственности утвердить новый миропорядок? Реджина обещает подумать и кладет трубку. Что она потеряет, если откажется? Контракт со строительной фирмой Смита в стадии обсуждения, но она верит его обещанию не смешивать бизнес и политику. Возможные проверки ее не пугают: мадам мэр не допускала злоупотреблений, а заметить что-то странное и магическое в городе любым приезжим не позволит заклинание отвода глаз, наложенное ими с Голдом еще в прошлом году. Даже если случится худшее, и на выборах в Сенат победит Паут… а в нижнюю палату Конгресса от их штата изберут совсем уж маргинальную даму, чье имя она не помнила и которая, по слухам, была в близких отношениях с одним из соратников Грина… Что же, эти субъекты все равно не дотянутся до Сторибрука. Единственная проблема: Реджина действительно верила в свои слова. Грин, его сторонники и все, решившие воспользоваться антиальфа-хайпом, должны быть остановлены. Позднее, когда уже смеркается, ей звонит Свон. — Я посмотрела ту передачу, Реджина, — громко и возбужденно тараторит она, — это было круто! Ты просто пришла и уделала всех, как Королева! — Так я и есть Королева, дорогая, — напоминает Миллс. — Точно, — смеется Эмма. — Кстати, знаешь, физиономия этого Грина показалась мне знакомой… — О, пожалуйста, скажи, что он был каким-нибудь беглым должником и жуликом? — Не уверена. Я не помню, где могла его раньше видеть. Может, он просто похож на кого-то из моих знакомых… — Ладно, — вздыхает Миллс. — Ты в порядке? Как себя чувствуешь? — Все хорошо. А ты? Голова не кружится? — Я в порядке. — Вот так и подходит, наверное, старость, — задумчиво замечает Свон. — Раньше спарринговали, а скоро будем обсуждать таблеточки и уколы… — Кстати, о таблеточках. Эмма, по-моему, ты мне о чем-то недоговариваешь. Что еще сказал тебе бостонский доктор? — М-м… Ну… В общем-то ничего. Просто предупредил, что могут быть перепады настроения, пока весь этот гормональный шторм не уляжется… — Ясно, — отвечает Миллс, укрепляясь в намерении позвонить бостонскому врачу. — Реджина, — смущенно говорит Эмма. — То, что было у нас… хм… в Бостоне, позавчера утром… Я просто хочу сказать, что… ты была великолепна. — Вот как? — удивляется мадам мэр. — Хорошо тогда. — Да. Как и все время моей течки. В общем, спасибо тебе за сотрудничество, — говорит Эмма и явственно выдыхает от облегчения, что закончила с неудобной темой. — По-настоящему, без шуток. Спасибо. — Это было нетрудно. И даже приятно… с физической стороны, по крайней мере, — оговаривается Реджина. — А ты… уже поговорила с Августом? — Нет еще. Собираюсь с духом. Это… просто я даже не знаю, согласится ли он, и еще… Эмма замолкает, и становится понятно, что она ничего больше не скажет. И снова эта чудовищная неловкость. — Ладно, — говорит, наконец, Реджина. — Я завтра после работы буду гулять в парке с твоим братом. Постараюсь объяснить ему, почему рисовать на стенах — не лучшее занятие для юного джентльмена. Если хочешь, приходи тоже. — Буду, — коротко обещает Свон. «И уж не сомневайся, я найду способ выдавить из тебя все недомолвки», — мысленно продолжает Реджина. Когда она укладывается спать, то чувствует себя уставшей, но все же здоровой. Ей снится номер бостонского отеля и Эмма, мирно сопящая на соседней подушке, и это видение очень яркое и реалистичное; проснувшись, Реджина даже оглядывается убедиться, что вторая половина постели привычно пуста.