Неправильная омега

Оказавшись в выделенной ей комнате, Свон присаживается на кровать. Да, спать больше совсем не хочется. Она решает принять душ и переодеться в джинсы и чистую белую блузку, предложенную накануне хозяйкой особняка. Подсушив волосы, шериф выходит из ванной. Удобно ли будет напроситься на завтрак? Эмма на мгновение чувствует неуверенность, потому что, несмотря на их регулярные занятия сексом и все большую откровенность друг с другом, какое-то чувство нашептывает ей, что совсем скоро альфе надоест с ней нянчиться. Как и раньше в такие моменты, Эмма закрывает глаза и пытается внушить в себе, что это просто ее вышедшие из-под контроля гормоны, что на самом деле дела обстоят совсем не так. Ведь Реджина заботилась о ней. Она была нежной, предупредительной и даже позволяла обнимать себя. Словно школьные подруги, они нередко в последнее время носили одежду друг друга. Они несколько лет вдвоем воспитывали Генри. И сейчас, когда они вступили в сексуальную связь, уступая и временами передавая ей контроль, Реджина практически поступалась своей альфа-сущностью, только чтобы Эмме было комфортно. И, если не злоупотреблять этим, то как знать, может, терпения Миллс хватит на весь период нестабильности? А потом цикл восстановится, и доктор Стивенс подберет качественные таблетки… Успокоив себя этими рассуждениями, Эмма спускается вниз, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить детей. Она находит Реджину на кухне, и, ух ты, получается, совет мадам мэр о пении и танцах в процессе приготовления еды не был шуткой? Свон изумленно качает головой, потому что главная альфа Сторибрука в белом фартуке и с силиконовой лопаточкой для омлета в руках энергично покачивает бедрами, стоя у плиты и, немного фальшивя, напевает. Эмма осторожно подкрадывается, изо всех сил стараясь не засмеяться вслух. — Come on, come on, come on, come on, now touch me, baby… — пропевает Реджина, и тут же взвизгивает и роняет на пол лопатку, потому что Свон, не сумев удержаться, шлепает по соблазнительно выпяченным ягодицам. Альфа оборачивается… — Эмма! Какого черта? — Сама напросилась, — невинно пожимает плечами Свон, безуспешно пытаясь спрятать улыбку. Такое случалось у Эммы и раньше, до бунта гормонов: приступ неуверенности вдруг резко сменялся повышенной неконтролируемой наглостью. — Это возмутительно! — шипит Реджина, едва не дымясь от гнева. — Это? Шериф цепко обхватывает талию Реджины и привлекает ее к себе, а потом опускает руки ниже и шепчет на ухо обескураженной альфе: — Ты выглядишь как ходячий секс в этом белом кружевном фартучке, Реджина… Хочу, чтобы в следующий раз ты готовила мне завтрак только в нем… без платья, без белья… напевая что-нибудь на свой вкус и покачивая этой великолепной задницей… А потом… потом я буду мацать твою прекрасную попку до тех пор, пока ей на спасение не явится мистер Отросток… — Что ты такое говоришь! — неубедительно возмущается мадам мэр. — Дети скоро проснутся… и вообще… — Брось… еще очень рано…. Ну же, Реджина, где твой авантюризм? Разве ты не хочешь трахнуть меня на кухне? Например, на столешнице, где обычно разделываешь мясо… — О, черт, — шепчет Миллс, понимая, что собственное тело в который раз принимает решение за нее. — Эмма… ты сумасшедшая… — М-м… какой он снова твердый, — восхищается омега, перенося одну руку и касаясь члена Реджины через ткань. — Мне нравится трогать и чувствовать его… — Эмма! Ну, спасибо тебе большое, я опять на взводе! — Тише, Реджина, мы ведь не планируем так рано будить детей… Свон уверенно поглаживает вставший отросток, чувствуя себя невероятно польщенной ответом тела мадам мэр на ее очередную провокацию. Осознание того, что она с такой легкостью снова возбудила суровую альфу, дарит Эмме победное радостное чувство, и она властно шепчет на ухо Миллс: — Чего бы ты сейчас хотела, Реджина? Я могу приласкать его… хочешь?  — Уверена, дорогая? — пытается нормально дышать Реджина. — И… ты готова поиграть по моим правилам? — Ого, вот и проснулась крутая альфа, — с придыханием произносит Эмма, — и какие же правила? Мадам мэр выключает плиту и делает небольшую паузу, стараясь не думать, как комично, она, должно быть, выглядит со стороны, в домашнем платье и фартучке, с неслабой эрекцией. — Возьмешь у меня в рот, — внушительно говорит она и поднимает бровь. К ее удивлению, омега ничуть не тушуется от такого бесцеремонного предложения, а оглядывается по сторонам, оценивая обстановку. — Будешь стоять или сядешь? — деловито спрашивает Свон. — Так ты… согласна? — не верит Реджина, на что Эмма лишь закатывает глаза. — Тогда я лучше сяду, — решает альфа. Она стягивает с себя трусы (очередные испорченные трусы), а потом выдвигает один из обеденных стульев и примащивается на него, широко расставляя ноги. Эмма усаживается на пол, устраиваясь немного боком между колен альфы, задирает подол ее платья и ныряет головой под фартук. Реджина вздрагивает, едва ощутив первое неуверенное касание Эмминых губ на своем члене. Ей хочется видеть Свон, но густое белое кружево дает ограниченный обзор, и все, что ей остается, — это наблюдать за покачиванием обтянутых блузкой плеч и лежащих на них золотистых волос омеги, за тем, как топорщится кружево передника, когда Эмма начинает играть с отростком своим языком. Это замечательно, и Миллс зажмуривается и откидывается назад на спинку стула, еще шире разводя ноги и подавая таз немного вперед. Неужели фантазия, то и дело напоминавшая о себе после того знаменательного бостонского утра, становится реальностью? Эмма глубоко заглатывает отросток, и Реджина не сдерживает легкий вскрик. Из любопытства мадам мэр поначалу пару раз приказывала Грэму обслужить ее ртом, но это было ужасно, и она решила, что шумиха вокруг орального секса слишком преувеличена. Руби частенько сама предлагала альфе минет, но, хотя и признавая ее мастерство (особенно по сравнению с неумелыми ласками Охотника), мадам мэр обычно отказывалась: все-таки трудно было забыть о второй природе официантки, и отросток гораздо комфортнее чувствовал себя в вагине Волчицы, а не в ее пасти. Теперь же, наблюдая за двигающейся под фартуком белокурой шевелюрой, Реджина начинает догадываться, что ее предыдущий опыт был просто-напросто жалким и убогим; при этом Эмма не делала ничего сверхъестественного: она не заглатывала полностью член, не брала бешеный темп, однако Реджина уже искусала все губы, чтобы не стонать от удовольствия, которое доставляли ей губы и язык Свон, кружа по головке и облизывая ствол. Это было непривычно: вот так отдать контроль другому человеку. Омеге. Шерифу. Мисс Свон. Эмме… — Эм-ма, — все-таки срывается с пухлых губ, когда круговые движения языка ускоряются. Руки альфы находят плечи и затылок Эммы, поглаживают нервно и ласково, пока не подступает неизбежный момент, и Реджина чувствует себя растерянной и неготовой, потому что это ведь Эмма, и она не в течке и все осознает, и даже сейчас у них не те отношения, точнее, у них нет отношений, точнее… — Эмма… ох, я сейчас… — бормочет Миллс и мягко отталкивает сильные плечи, отстраняя от себя омегу. Лицо Свон, слегка растерянное, с припухшими губами выныривает из-под фартука, а Реджина, крепко охватив член рукой, доводит себя несколькими судорожными движениями; Эмма продолжает сидеть у ног альфы, не сводя зачарованного взгляда с середины ее тела, а глаза самой Реджины находят усладу в глубоком вырезе надетой на шерифе блузки, и, когда, разгоняясь до тридцати миль в час, семенная жидкость покидает ее, на линии обстрела оказывается декольте ошеломленной омеги; Реджина инстинктивно придвигается ближе и сцеживает остатки на бледные ключицы, добавляя еще немного к мутному, в ложбинку стремящемуся ручейку. Оргазм подарил телу альфы такую легкость, что она цепляется за плечо Свон, иррационально опасаясь, что собственное тело может сейчас улететь, подобно тому, как вознеслась, развешивая простыни, Ремедиос Прекрасная; едва опомнившись, мадам мэр кидает взгляд вниз, на смятый подол, на сбившийся в сторону фартук, на взлохмаченную шевелюру сидящей на полу омеги и ее горящие веселым изумлением глаза, устремленные сейчас на шкодливый отросток, и такой Реджину охватывает стыд, что хочется немедленно оттолкнуть Эмму и убежать, но она помнит, что этого делать нельзя, что Свон заслуживает совсем иного, и тогда, с трудом разлепляя сухие губы, она произносит: — Эмма… извини. Я не хотела… Шериф ухмыляется, опустив на мгновение взгляд на недвусмысленные знаки внимания, оставленные на ее груди Реджиной. — Все хорошо, — шепчет Эмма, наклоняется головой к забытой на ее плече руке альфы, и, прикрыв веки, по-кошачьи трется о нее. Этот недвусмысленный знак подчинения крайне сильно действует на Реджину. Она не сводит глаз с омеги, такой мягкой и ласковой сейчас, с ее соблазнительной длинной шеи; вернувшееся болезненное покалывание в зубах заставляет альфу опомниться. Бога ради, это ведь Эмма! Мадам мэр немного отклоняется назад, пытаясь сообразить, как, не обидев омегу, закончить этот эпизод, но Свон понимает ее по-своему: она бросает на нее хитрый взгляд, а потом склоняет голову и обхватывает губами уменьшающийся отросток, нежно слизывая с головки оставшиеся следы извержения. Потом она отстраняется и, повыше завернув фартучек, внимательно наблюдает, как утомленный и натрудившийся зверек возвращается в свою родную норку. Реджина неловко одергивает подол и развязывает передник, снимая его через голову, Эмма немного отодвигается, но так и не встает с пола, задумчиво поглядывая на альфу снизу вверх. Когда они встречаются глазами, Свон еле заметно усмехается и спрашивает: — Тебе понравилось? — Очень. Хотя я поверить не могу, что мы сделали все это, когда дома Нил и Генри… — признается Реджина. — Ой, — краснеет омега. — В последние минут пятнадцать я о них совсем забыла. — Пойдем, — решительно протягивает ей Реджина, и сама поднимается с места. — Надо привести тебя в порядок. Они идут в ванную. Предполагается, что Эмма не помнит, где она (что прежде не мешало омеге пользоваться этой комнатой едва ли не при каждом визите), и Реджина тащит ее за руку за собой. Смочив полотенце, хозяйка особняка промакивающими движениями отирает следы с груди и ключиц Эммы, стараясь не обращать внимание на ее пристальный взгляд. Реджина крепко сжимает челюсть, пытаясь вернуть себе контроль. Она понимает, что случившееся утром было еще одной ступенькой, на которую они поднялись вместе с Эммой, не понимая толком, куда ведет эта лестница, в безрассудном желании насладиться друг другом, в легкомысленном отрицании возможных последствий. Недавно Свон назвала их друзьями, и, Господи Боже, они вместе воспитывали сына-подростка, и… Реджину заклинивает на этой мысли, а сверлящий изнутри, из подходящих к зубам капилляров, зуд делается болезненным. Нет. Нет, нет, нет. Конечно, она не станет и пытаться делать с Эммой то, что заставило омегу закончить свои самые долгие и успешные отношения; знак собственности — это не то, что делает альфа с омегой, когда их объединяет лишь взаимная похоть. Вот только их-то с Эммой связывали тысячи других нитей, среди которых было замужество Реджины за дедом Свон и его убийство, война с ее родителями, их собственная вражда и… Генри. Генри их тоже связывал, и это было навсегда, до конца дней. Реджина бросает полотенце в корзину для грязного белья, где уже пребывали ее трусы, и поднимает взгляд на Свон. — Теперь все нормально, — произносит альфа. — Возьми у меня в шкафу такую же блузку. Эта… немного испачкалась. Лифчик… тоже возьми, они в ящиках слева. — Угу… Я тогда пойду наверх… переоденусь и зубы почищу? — неуверенно говорит Эмма. Хозяйка дома кивает. Наблюдая за спиной удаляющейся омеги, Реджину охватывает тяжелое предчувствие. Она по-прежнему не понимает, куда ведет лестница, на которую они поднимаются, но велик риск, что она может свалиться оттуда и свернуть себе шею. После ухода омеги зуд в челюсти понемногу проходит, возвращается способность мыслить хладнокровно. Секс был замечательным, и минет в исполнении Свон был великолепным. Ее собственное поведение с омегой после совместных забав, кажется, было вполне удовлетворительным, и никаких явных поводов для беспокойства сейчас нет. Показав ей справку, Эмма явно показала заинтересованность в продолжительной связи с Реджиной и свое доверие. Значит, Свон все устраивает, и, если Реджина продолжит вести себя по-прежнему, то есть почаще удовлетворять омегу и позволять той проявлять инициативу, а еще выказывать к Эмме хотя бы минимальную заботу и не убегать сразу после оргазма, то все будет в порядке: естественный цикл Свон будет восстанавливаться, а тем временем они будут иметь чумовой секс. Миллс задумывается, не будет ли теперь Эмма ждать от нее ответного шага. Как жаль, что с Мал у них так и не дошло до орального секса, ведь тогда у нее был бы сейчас хоть какой-то опыт… Что, если она облажается? Впрочем, может быть, Эмма и не захочет таких ее ласк… А еще надо как-то справиться с неуместной чесоткой в зубах. Реджина прекрасно осознает, что едва она сделает попытку приблизиться к шее Эммы, с их связью будет покончено. Что ж, похоже, в аэропорту и во время полета ей будет что поизучать в сети. Реджина возвращается на кухню, варит кофе, какао и готовит запеканку. Точно ли со Свон все в порядке? Что-то ее долго нет… Когда омега все же появляется, становится понятной причина ее задержки: светловолосый улыбающийся ребенок, удобно устроивший на руках сестры, при виде Реджины торопится сойти на пол и, подбежав, доверчиво обнимает ее ногу. — Доброе утро, Джина! А есть кексы? — Доброе утро, ранняя пташка. Есть запеканка и какао. Ты вымыл руки? — Ага. Эмма умыла меня! Кинув беглый взгляд на Свон, Реджина про себя отмечает вернувшуюся мягкость омеги и ее улыбку. — Садитесь завтракать, дети. Нил хихикает и бежит к столу, а Свон бросает пронизывающий взгляд, который мадам мэр успешно игнорирует. Эмма и Нил быстро расправляются с творожной запеканкой, запивая ее какао, Реджина ковыряет вилкой остывший омлет. — Пора будить Генри, — замечает хозяйка особняка, убирая со стола посуду. Нил вызывается поработать будильником и спешит к лестнице, оставляя женщин наедине. Все-таки Реджина выходит за ним в холл и наблюдает, как он поднимается по лестнице (послушный малыш не бежит наверх бегом и держится за перила, как его учили). Мадам мэр возвращается на кухню и убирает тарелки со стола. Она закрывает дверцу посудомойки и, развернувшись, вздрагивает от неожиданной близости другого тела. — Реджина? — с неясной вопросительной интонацией произносит Свон. — Эмма? — Я… мне, наверное, пора, — смущается омега. — Повремени немного, — просит ее Миллс. — Скоро Генри спустится; уверена, он хочет еще с тобой пообщаться перед отъездом. Давай, я налью тебе какао? — Угу, — кивает Свон. Реджина ставит на стол еще одну чашку с ароматным коричневым напитком. — Посиди со мной, — застенчиво просит шериф. Альфа беспрекословно усаживается рядом. Все так же заметно стесняясь, Свон накрывает рукой ее коленку. — Эмма, — вздыхает Миллс. — Мы ведь не хотим, чтобы Генри нас увидел? — Не хотим, — подтверждает омега, поглаживая колено. — Знаешь, это чертовски сложно, Реджина: из-за моих спятивших гормонов я не всегда понимаю, когда нужно остановиться. Или даже понимаю, но все равно не могу остановиться. То, от чего я бегала всю жизнь… вся эта альфа-омеговая хрень накрыла меня, как огромная волна, и, как я ни барахтаюсь, меня все равно утаскивает в пучину… — Я понимаю, — поспешно говорит Реджина, мысленно пробегая прочитанную информацию об омегах со сбившимся циклом, — правда. Тебе тяжело, и твое настроение часто меняется без видимых причин, и часто охватывает желание… Это естественно в нынешнем твоем состоянии, ты ведь сама говорила, помнишь? Потом, бывает и гораздо хуже, Эмма; уверена, если бы могла, Руби тоже очень хотела бы остановиться. Эти инстинкты… они сильнее нас. Твой случай не такой ужасный: ты выплывешь на берег, просто нужно выждать время. И еще… ты борешься с волнами не в одиночку. — Да, знаю, — тихо отвечает Свон и убирает руку. — Мне повезло, что ты рядом, Реджина. Вот только… наверное, иногда я гоняю, что могу сделать что-то не так и тебе станет неловко или неприятно из-за моих приставаний. Я не перегнула сегодня палку? — Палка пока вроде бы в полном порядке, — позволяет себе пошутить Реджина. — И… не стесняйтесь как-нибудь повторить ваш утренний экспромт, шериф. — Как-нибудь? — довольно усмехается Свон. — Как-нибудь, когда с нами не будут ночевать дети, — уточняет Реджина. — А вот, кстати, и они… Обе оборачиваются к двери. Генри выглядит заспанным, но очень радостным, и сразу начинает тараторить: — Доброе утро, люди! Круто, вы обе здесь. Мам, есть что поесть? Мы ведь не опоздаем на самолет? О, ма, ты тоже завтракала маминой запеканкой со сливочной подливкой? Скажи, она гораздо вкуснее, чем у Бабушки? Эмма закашливается, а Реджина с ласковой укоризной говорит: — Садись, балабол! Сейчас налью тебе какао. Генри со свойственным подростку аппетитом сметает с тарелки все предложенное и выпивает две чашки какао, пока матери с улыбкой смотрят на него. Нил забирается на колени к сестре и что-то шепчет ей на ухо, а она таким же шепотом отвечает ему, улыбаясь при этом. — Заговор? — поднимает бровь Реджина, выразительно глядя на них. — Как можно, Ваше Величество, — иронизирует Свон. — Мам! Мама ведь давно не Злая Королева! — одергивает ее Генри. — Все в порядке, сынок, — торопится успокоить его Реджина. — Не Злая, но все еще Королева. — Королева Джина! — хихикает Нил. — Кстати, мой дядя прав, — поддерживает Генри. — Ведь «Королева Реджина» — это тавтология, да? — Все-таки заговор, — убеждается Миллс. — Пойдемте-ка собирать игрушки, молодой человек. Нам нужно вернуть вас родителям. Надеюсь, они уже успели… как следует отдохнуть. — Мам! — Реджина! Хозяйка особняка делает лицо оскорбленной невинности, а Эмма, выхватив из ее рук брата, закрывает ему уши. — Э-э… ладно, раз все поели, то пойдемте собираться, — решает Миллс. Генри убегает в свою комнату, а женщины поднимаются в гостевую спальню, где ночевал Нил. Реджина распахивает глаза при виде открытой пачки фломастеров на столе, но испытывает облегчение, заметив, что стены комнаты сохранили первоначальный вид. — Я сам могу собраться! — решительно заявляет ребенок и начинает запихивать в рюкзак фломастеры и игрушки. — Молодец, Нил! — одобряет Эмма. — Ваша матушка даже в возрасте Генри не была такой организованной, — тихо замечает ей Реджина. — Странно, да? — задумывается Свон и помогает Нилу поместить в рюкзак его любимого плюшевого медведя. — Ты знала Снежку еще ребенком… — Я и сама тогда едва перестала быть ребенком, — напоминает Реджина. — Да. Мне чертовски жаль из-за того, что ты была такой юной, и… этот человек… — Ладно, Эмма, ну, в самом деле, — перебивает заикающуюся омегу Реджина, — это же не твоя вина. И… неравные браки были очень распространены в том мире, особенно у коронованных особ. Думаю, этот союз не стал бы для меня чем-то ужасным, если бы… — Если бы ты не знала Даниэля? — Да. — Кто такой Даниэль? — с любопытством спрашивает Нил. — Один человек. Он занимался лошадьми. — Папа сказал, что в следующие выходные мы пойдем знакомиться с моим пони! — Мы тоже вчера присутствовали при этом разговоре, — напоминает Эмма, — и это ведь еще не решено, ты забыл? Наша мама очень сомневается, что тебе пора кататься на пони. — Так, наверное, папа ее теперь убедил, да? — наивно спрашивает ребенок. — Они ведь уже успели отдохнуть, и, значит, она стала очень доброй, как и всегда по утрам? — О Господи! — стонет шериф, и Реджина прыскает со смеху, когда омега демонстративно затыкает собственные уши. Окончательные сборы занимают у всех еще десять минут. Эмма решает, что сама завезет брата в лофт, и усаживает его в «жука». Реджина останавливается у «мерседеса», следя, чтобы Генри аккуратно грузил в багажник их вещи. — Кажется, все, — резюмирует сын. — Мам, мы очень скоро вернемся, не скучай, ладно? — говорит он, повернувшись к Эмме. — Хорошо. Кстати, держи, — вспоминает она и достает из бумажника сотню. — Поставишь на кого-нибудь. — Ага, спасибо, мам! — радуется подросток. Генри тянется к матери за поцелуем, что в последнее время стало очень редким проявлением внимания с его стороны, так что Реджина ревниво следит за ними; к ее удивлению, Эмма уклоняется от «чмока» сына, и сама не целует его в подставленную щеку, заменяя это неуклюжим объятием. — Ой, я ведь забыл телефон на зарядке! — вдруг спохватывается ничего не заметивший Генри. — Я сейчас! Пока он возится с замком и входит внутрь, Реджина, бросив взгляд на Нила (тот спокойно сидит в детском кресле на заднем сиденье «жука» и листает подаренный Генри комикс), отводит шерифа в сторонку и осведомляется: — В чем дело? Ты хочешь, чтобы Генри вообще отвык от наших поцелуев? Эмма сильно краснеет и не смотрит в глаза. — Я никогда не против обнять и поцеловать сына, Реджина… Просто… не сегодня утром. — Что? — не понимает мадам мэр. — Ты имеешь в виду?.. Реджина изумленно хлопает глазами от своей догадки. Неужели дерзкая и сексуальная омега была такой ханжой? — Я подумала, тебе это было бы неприятно, — спокойно поясняет Эмма. — Да почему? — не удержавшись, всплескивает руками Реджина. — Что «почему»? — возмущенно шепчет Свон. — Разве ты хочешь, чтобы я целовала Генри этими губами? Реджина, не находя слов, только удивленно качает головой. Эмма с сомнением смотрит на нее. — Я пару раз намекала Киллиану… — тихо произносит омега. — А он сказал, что это неприемлемо. Что он как альфа не потерпит, чтобы я… делала это, а потом целовала его и Генри… В общем, у нас с Крюком никогда не было орального секса. А сейчас… я ведь… мы… разве ты теперь не… Миллс очень хочется присесть. Кто бы мог подумать, что развратный пират был таким сентиментальным? Ну, просто альфа года… Внезапно ей становится понятной давно увиденная картинка, и она, не подумав, брякает вслух: — Так вот почему он ходил к Руби… — Ты знала? — мрачнеет Свон. — Я мэр. А ты… разве тоже знала? — Я шериф. Реджина прикусывает губу. Что тут сказать? За красивым фасадом идеальная пара была еще менее идеальной, чем она думала. Но как мог Крюк сказать такое Эмме?.. Просто невероятно, что бравый пират оказался из числа тех инфантильных мудаков, что обретают в любимой женщине мамочку и Деву Марию, а раскрепощенный секс ищут в каком-то ином месте… — Мам, я все! — рапортует запыхавшийся Генри. — Поедем? — Да, — кивает она. — Только сначала поцелуй Эмму. Подросток беспрекословно снова обнимает мать; Свон, бросив признательный и все еще немного удивленный взгляд на Реджину, ответно клюет его в щеку. — Эмма, теперь обнимай Джину, и поедем! — велит оторвавшийся, наконец, от комиксов Нил. Омега настороженно смотрит на Миллс, и та сама делает шаг навстречу. Почувствовав касание Эмминых губ на своей щеке, Реджина довольно улыбается и тоже легонько целует ее. — Мы еще поговорим о вашем ханжестве, мисс Свон, — шепотом обещает она омеге. — И о том, что на самом деле ты не потеряла, а заиграла мой любимый аудио-диск, мы поговорим тоже, — отвечает Эмма. — И даже не отнекивайся: твое утреннее соло во время приготовления омлета выдало тебя с головой! — Ну, ладно, ладно, ты была права, — вздыхает Реджина. — Моррисон — это действительно нечто… — А я что говорила! — подмигивает шериф. По дороге в Портленд Генри много и возбужденно рассуждает о лошадях и прочитанных им накануне прогнозах. Реджина поддерживает разговор, но мыслями то и дело возвращается в столь рано начавшееся для нее сегодня утро. Ей приходится делать над собой усилие, чтобы, поддерживая диалог с сыном, умудряться видеть перед собой дорогу, а не двигающуюся под кружевным фартучком голову омеги. Свон оказалась идеальной любовницей: страстной, ласковой, не эгоистичной. Немудрено, что зубы Реджины так и чесались, чтобы заклеймить ее как свою. Гормоны делали Эмму сейчас слишком ранимой, но, кажется, было не так уж сложно успокоить омегу и позаботиться о ней. Да, иногда Реджина допускала ошибки, и они обе даже сейчас причиняли друг другу боль, но, если вспомнить, с какого низкого старта они начинали, их прогресс в отношениях было трудно переоценить. Это и в самом деле превращалось в хорошую дружбу. Реджина обещает себе, что, когда Крюк вернется, она использует все возможности, чтобы тот прошел терапию у Арчи. Как бы пират с Эммой ни любили друг друга, его детские эмоции следовало давно перебороть. Потому что Свон не заслуживает такого отношения к себе. Эмма Свон достойна всего самого лучшего, что только может предложить этот мир.