Неправильная омега

— Вы прекрасно выглядите, Реджина! — восхищается Хизер. Джейн Тилби подтверждает слова супруги одобрительным кивком. Дамы с некоторой ревностью осматривают шляпки друг друга: каждая находит свою более оригинальной, чем у спутниц; все они, при этом, одеты с уместной случаю элегантностью. — Вы тоже замечательно выглядите — просто идеальная пара, — искренне отвечает Миллс. — А Саманта очень похожа на вас обеих. — Генри тоже так похож на вас, Реджина! — не скрывает удивления Хизер. — Кажется, роль генотипа немного переоценена? Извините, если вам неприятна эта тема… — Все в порядке, — отвечает Реджина, задерживаясь взглядом на широком золотом колье, обвивающем шею омеги. — Ни для кого не секрет, что Генри — приемный сын. Генри приветливо улыбается новым знакомым, но несложно заметить, что подростку не терпится пройти на ипподром. Дочь супругов Тилби, Саманта, напротив, кажется вежливо-равнодушной. Ей около восемнадцати, и она, как и Хизер, омега и блондинка. Высокий рост и мелкие черты лица у нее от второй матери, Джейн, однако если некрасивое лицо сенатора каждую секунду словно подсвечивалось ее деятельной энергией и огромной внутренней силой, то в серых, с длинными черными ресницами, глазах Саманты застыла меланхолия. Она только раз вскользь посмотрела на Реджину, когда их представляли друг другу, а потом, не потрудившись изобразить улыбку, полностью ушла в свои мысли. Обежав глазами семью сенатора, Реджина думает, что наиболее симпатичной из Тилби ей по-прежнему кажется Хизер. В некотором отдалении, как и всегда в последнее время, бушует толпа борцов с чем-то или кем-то (накануне, когда Реджина с сыном ехали по Лонг-Айленду в свой отель, им на глаза то и дело попадались таблички с призывами запретить Бельмонт Стейкс и скачки в целом, а также огромные плакаты Грина с шоколадной таксой в руках и издевательской надписью «Терри — лучший кандидат»), так что Джейн поддерживает предложение Генри поскорее пройти внутрь. На входе их встречает усиленный контроль, и в общем-то это оправдано: Нью-Йорк в последние месяцы стал гнездом и оплотом Гая Грина, и едва ли не каждое светское мероприятие, завсегдатаями которых были в большей степени альфа-омега пары, сопровождалось скандалами, пикетами и митингами протеста, как это происходит и сегодня. Они проходят через рамку, а потом не торопясь осматривают беговую дорожку, белую сосну в центре загона и картину-панораму. Одновременно Хизер спрашивает у Реджины о ее последних впечатлениях от встреч с избирателями, и Миллс со свойственными ей наблюдательностью и сарказмом рассказывает о нескольких занятных эпизодах. После разговор закономерно переходит к скачкам, и Хизер замечает, что полностью разделяет мнение супруги о необходимости полной легализации в стране букмекерских контор. В беседе выясняется, что все они уже сделали ставки он-лайн, выбрав для этого «Вильям Хилл», хотя Хизер и замечает с усмешкой, что «эти ребята непомерно жадны с коэффициентами». Тем временем между Генри и сенатором вспыхивает оживленный спор о субъективности гандикаперов и о шансах на победу фаворита соревнований — жеребца Самюэля Клеменса. Саманта неожиданно вмешивается в разговор, предлагая пройти на свои места, и все, опомнившись, смотрят на часы. Реджине доводилось прежде бывать на ипподроме Бельмонт-Парк, но не на финале скачек «Тройной Короны», так что, оказавшись в ложе, она с интересом осматривает публику. На табло крупно показывают мэра Нью-Йорка и несколько селебрити. Генри и Джейн продолжают обсуждать лошадей, так что Хизер, через голову которой происходит эта дискуссия, ласково просит его пересесть, в результате чего взбудораженный подросток оказывается на ее месте, а остальные сдвигаются; рядом с Реджиной сидит теперь Саманта. — Напрасно Генри поставил на Монику, — тихо замечает девушка. — Да, — соглашается Реджина. — Совершенно очевидно, что победит жеребец. Саманта бросает на нее косой взгляд. — У Моники узкие копыта, они не очень хороши на здешнем грунте, — поясняет девушка свою предыдущую реплику. — Значит, мисс Миллс, вы полагаете, что у кобыл нет шанса на победу? — Шанс имеет каждая из бегущих трехлеток, Саманта, — осторожно замечает альфа. — Но до сих пор первыми в гонке Бельмонт Стейкс приходили не мерины и не кобылы, а исключительно жеребцы. Кстати, лучше называй меня по имени — Реджина. — Тогда можете называть меня Сэм. — Очень приятно познакомиться с тобой, Сэм, — доброжелательно улыбается Миллс. — Мне тоже, Реджина, — протягивает девушка, хотя выражение ее лица говорит об обратном. Когда, после значительного перерыва после предыдущих заездов, наконец-то начинается забег, все вокруг приходит в движение; Реджина физически ощущает волну азарта, которая прокатывается по ипподрому, и сама приковывается взглядом к оседланным жокеями лошадям; Генри что-то кричит, и она оборачивается к своему мальчику, нежно усмехаясь при виде его возбужденного красного лица и горящих глаз. Ее взгляд цепляется за Сэм, и она удивляется, как преобразилась девушка после старта: задумчивость и меланхолия покинули ее лицо, большие серые глаза с лихорадочным напряжением следят за бегами, и все черты обрели подлинное дыхание жизни. Если в первую секунду их знакомства Реджина подумала о том, что для Саманты было бы лучше родиться полной копией Хизер, то теперь она думает совсем противоположное: юная омега куда ярче и интереснее обеих своих матерей. — Давай же! — кричит Сэм. — О, нет! — воет Генри, беспомощно наблюдая, как Моника все больше отстает. — Хорошо, давай еще, поднажми, Фил! — громко подбадривает «своего» жокея сенатор. Хизер с легкой улыбкой смотрит на творящееся вокруг безумие и мягко касается руки супруги, мгновенно успокаивая ее. Реджина возвращает свое внимание к забегу. С самого начала впереди несется Самюэль Клеменс, обгоняя ближайшего преследователя на два корпуса, за ними плотной группой идут скакуны, в числе которых и жеребец, на которого поставила Реджина; Моника с ее узкими копытами закономерно все сильнее отстает. Реджина всерьез увлекается зрелищем и неотрывно следит за забегом до самого конца, как и все вокруг, забывая о статусе и необходимости «держать лицо», благо полторы мили чистокровные скакуны преодолевают очень быстро. Финал выходит очень ярким, потому что преследователь фаворита — жеребец Стрелок, всю гонку шедший в роли догоняющего, — на последних футах вырывается вперед и, благодаря мощному финишному спурту, приходит первым. — Есть! — сияет Сэм, подпрыгивая и неверяще таращась на поле. — Я выиграла! Мам, мам, я выиграла ставку на победителя! — Неплохо, дочь, — одобрительно кивает Джейн. — Хотя Стрелок и не андердог, но, учитывая размер призовых и то, что многие, как я, ставили на фаворита, деньги получишь неплохие. — Хотя бы мороженым с выигрыша угости, — буркает раздосадованный неудачей Моники сторибрукский гость. — Генри! — одергивает его Реджина. — Все в порядке, мисс Миллс, — улыбается Джейн Тилби. — Мы с Хизер в любом случае собирались пригласить вас вместе пообедать, и, думаю, Саманта не против будет оплатить десерт, правда, дочь? — Правда, — застенчиво улыбается Сэм. Теперь, когда яркое выражение эмоций у всех осталось позади, на лицо девушки снова падает вуаль легкой задумчивости, но Реджина, внимательнее вглядываясь в ее черты, замечает под этим внешним спокойствием бездну экспрессии, а еще силы и, возможно, упрямства, и это, кажется, совсем не в характере Хизер, а скорее, передалось девушке от матери-альфы. Они все наблюдают, как победителя накрывают попоной из белых гвоздик, и делают кучу фотоснимков, и Генри продолжает о чем-то разговаривать с Джейн, а Реджина почему-то отвлекается и думает об Эмме. Как и Сэм, принцесса была очень похожа на свою мать-омегу. И даже все более восхищавшая Реджину дерзость шерифа тоже была унаследована ею скорее не от отца-альфы, а от Белоснежки. Только если выходки Снежки всегда раздражали Реджину, то с Эммой сейчас все было ровно наоборот. Норовистый, как у чистокровной кобылы, характер омеги будоражил кровь Миллс, делая на контрасте моменты подчинения Эммы особенно сладкими. Реджина проверяет телефон и улыбается, обнаружив сообщение от Свон. Шериф пишет, что Дороти Гейл уже в городе и что «ситуация под контролем». Мадам мэр думает, что Эмме может понадобиться помощь, и пишет соответствующее обращение Дэвиду, а после, когда шум вокруг стихает и они идут к выходу, также звонит Сверчку. — Арчи, привет! — с радостной улыбкой приветствует она его, слыша на заднем фоне звонкий собачий лай. — Гуляешь с Понго? — Да, Реджина, здравствуй! Этот сорванец попытался было убежать, но я не так-то прост! — Что правда, то правда, — соглашается Реджина. — Арчи, ты ведь уже знаешь, что… — О Дороти? Да, Эмма позвонила мне. Признаться, поэтому мы с Понго и гуляем неподалеку от Мейн-стрит. Не волнуйся, Реджина, мы присмотрим за ними. — Я не волнуюсь, Арчи, — ворчит мадам мэр, но сразу сдается, — хотя ты прав, наверное, мне немного не по себе. Но сейчас я стала гораздо спокойнее, потому что знаю: вы позаботитесь о ситуации. — Будь уверена, Реджина, — заверяет ее психолог. — И, кстати, поздравляю: ты стала чаще признавать эмоции, даже негативные. И стала больше доверять людям. Я очень рад! — Надеюсь, я не пожалею об этом, — вздыхает Миллс. — Если что, все это на твоей совести. — Большая честь для меня, — весело фыркает Арчи. Реджина заканчивает вызов и ловит на себе заинтересованные взгляды идущих рядом сына и Джейн. — Ты звонила доктору Хопперу? — спрашивает Генри. — Да, — кивает Реджина. — У них там все в порядке. Генри улыбается, как и всегда, когда его приемная мать демонстрировала успехи в социальном взаимодействии. — Доктор?.. — спрашивает сенатор. — Он работает в сторибрукской больнице? — Арчи Хоппер — психолог, — поясняет Реджина. — И еще он мой друг, — подумав, уверенно добавляет она. По дороге к стоянке такси Реджина и Генри немного отстают от семейства Тилби. — Твои знакомые такие классные! — немедленно выдает сын. — Мне даже жаль, что я еще мал и не смогу проголосовать за Джейн на выборах. — Джейн? — Ну, она сама попросила ее так называть. — Тогда хорошо, — одобряет Реджина. — Сенатор Тилби — опытный и харизматичный политик с большими амбициями. Как знать, может, тебе доведется голосовать за нее на выборах губернатора или даже президента. — Здорово! — восхищается Генри. — Как думаешь, она пригласит нас в гости в Белый дом? — Боюсь, ты загадываешь слишком надолго вперед, сынок, — замечает Реджина. Ресторан оказывается ожидаемо пафосным, с кипенно-белыми скатертями и услужливыми официантами. Зарезервированный столик просторен и красиво сервирован. До подачи блюд за столом ведется непринужденный разговор, и Реджина видит, что Джейн прислушивается к каждому слову супруги, часто подолгу нежно глядя ей в глаза. «Точь-в-точь как Прекрасный со Снежкой», — подмечает про себя мадам мэр. Когда приносят закуски, Реджина в первые минуты старается неприметно следить за Генри, но быстро убеждается, что сын не забыл уроки этикета. Беседа плавно поворачивает к обсуждению прошлых победителей соревнований; Генри, устав досадовать из-за проигрыша, внимательно слушает рассуждения Сэм о физических особенностях лошадей и о том, какой статистикой она пользовалась, чтобы поставить на Стрелка, и Реджина позволяет себе расслабиться, забыть о политике и о Грине и просто насладиться обедом в хорошей компании. И все равно ей хочется как можно быстрее вернуться в Сторибрук; лишь данное Генри обещание посвятить время культурной программе удерживает ее от обмена авиабилетов. Реджина повторяет про себя, что Эмма, Чарминги и Арчи позаботятся о Руби и не дадут ее в обиду, но ей то и дело вспоминается наглая ухмылка Джефферсона, и тревога все же не оставляет ее. Заметив паузу в разговоре, она поднимает глаза на сидящую прямо напротив нее Хизер. — Я спросила, не против ли вы, если Саманта присоединится к вашему с Генри паломничеству на Статую Свободы? — правильно понимает ее замешательство супруга сенатора. — Извините, я задумалась, и, конечно, мы не против, правда, Генри? — Вместе — веселее, — с энтузиазмом поддерживает подросток. — Может, и вы тоже надумаете с нами? — с надеждой смотрит он на Джейн. — К сожалению, мы уже приняли приглашение на ужин с родственниками, — извиняется сенатор. — Саманте простительно будет отсутствие, но не мне, увы… Хизер выразительно усмехается и нарочито громким шепотом сообщает: — Не дайте себя обмануть этим грустным глазам: моя супруга никогда не променяет тушеное рагу тети Сьюзи и тискание ее кота Пита на такие сомнительные ценности, как огромная каменная француженка. — Эй, — с притворной обидой восклицает Джейн, — как и любой гражданин Соединенных Штатов, я высоко ценю истинные американские ценности… — И под ними подразумеваются тетино тушеное рагу и вислоухий симпатяшка Питер, — прикрыв рот ладонью, бормочет Хизер. Все дружно смеются, включая опустившую покаянную голову Джейн. Приносят десерт, и Реджине таки удается отвлечься от тревожных мыслей. Было здорово наблюдать за гармоничными отношениями двух женщин; сенатор открылась ей сегодня с новой, непривычной стороны, и Реджина думает, что именно семья может стать тем козырем, который позволит альфе победить политических оппонентов в случае обострения предвыборной борьбы. — Спасибо большое, что пригласили нас! — искренне благодарит Генри в конце обеда. — Это был потрясающий день! — Надеюсь, и вечер пройдет так же хорошо, — отвечает Джейн за себя и супругу. — Было приятно познакомиться со столь впечатляюще воспитанным юным джентльменом. Обменявшись по кругу комплиментами, они, наконец, разъезжаются: Хизер и Джейн спешат к тете Сьюзи и ее коту Питу, а остальные ныряют в метро и едут к причалу кораблика, чтобы успеть добраться до Статуи Свободы. Им удается купить по дороге билеты он-лайн, не на саму «корону», конечно, а только собственно на корабль, а также на пьедестал с музеем. Пока они добираются до островка, Реджина обменивается парой сообщений с Эммой. Их тон деловой и спокойный, какой и должен быть между шерифом и мэром; Свон рапортует, что встреча Дороти с Руби произошла без эксцессов и что девушки провели несколько часов на втором этаже кафе. Реджина перечитывает переписку и думает, что она не должна быть разочарована, ведь это ровно та информация, какую она и ждала от Эммы. В самом деле, чего еще ей хотеть? Чтобы Свон завалила ее мессенджер фотографиями цветущих побегов? Или, чего доброго, прислала собственное фото с рукой, засунутой в трусики? Это было бы нелепо. А еще очень горячо. Но все же абсолютно нелепо… — Мам, пошли, — дергает ее за руку Генри. Реджина замечает, что они пришвартовались, и спешит за своими спутниками. На островке оказывается ветрено, и, заметив, что Сэм ежится в легком платье, Реджина, не чувствуя себя озябшей в брюках и плотном жакете, достает из сумки и осторожно набрасывает на плечи девушки свой палантин и получает от нее благодарный кивок. Юная омега кажется сейчас такой же меланхоличной и нездешней, как в первые минуты знакомства. — Очень впечатляющий вид, — нейтрально замечает Реджина. — Да, — соглашается Саманта. — В следующий раз спланируем все за два или за три месяца и все же попадем на «корону»! — оптимистично говорит Генри. Он не перестает щелкать все новые и новые снимки на телефон, а Реджина и Сэм, досыта налюбовавшись видом и отстрадав серию затеянных Генри групповых селфи, переходят в музей. — Мне нравится один парень, — внезапно говорит Сэм. — Мы учимся вместе. Он бета. — Это… хорошо? — предполагает Реджина. — На самом деле, не очень. Кажется, я влюблена в него, — переходит к следующей витрине Саманта. — В твоем возрасте почти все влюблены, Сэм, — следует за ней Реджина, слегка недоумевая от непрошеной откровенности. — Это замечательное чувство, особенно если твой избранник отвечает на него. — Но мои родители так не думают, — остановившись, говорит омега. — Почему? — не сразу верит Реджина. — Твои матери так любят тебя — это заметно даже со стороны. Разве что он из тех плохих парней, что принимают наркотики и ездят на чопперах? — Нет, он из хороших ребят, хотя его семья очень простая. И да, мои мамы меня любят, — отвечает девушка. — И хотят для меня всего самого лучшего. Реджина настороженно кивает. — А лучшая пара для омеги — альфа, — заканчивает свою мысль Сэм. — Ох. Невольно Реджина снова чувствует себя беспомощной и юной, а еще очень несчастной, словно вернувшись в тот день, когда, раздавив сердце любимого, мать назидательно сказала ей: «Он не подходил тебе, Реджина. Ты рождена для всего самого лучшего, для того, чтобы править. Когда-нибудь ты будешь мне благодарна, ведь Король Леопольд — лучшая пара для тебя». Но это «когда-нибудь» так и не настало. — Послушай, Сэм, — немного сбивчиво произносит Реджина, — мы живем не в Средневековье, а в двадцать первом веке. Ты вольна сама выбирать себе суженого. Если твое сердце выбрало бету, разве могут твои матери заставить тебя сделать другой выбор? Сэм обегает лицо Миллс недоумевающим взглядом. — Знаете… вы удивительный человек, Реджина, — произносит она тихо и очень серьезно. Обойдя все, они встречаются с Генри, спускаются вниз и ждут корабль. Виды Манхэттена кажутся с воды всем троим очень красочными; Генри щелкает телефоном, пока тот полностью не садится. Перед сходом на берег Саманта возвращает Реджине палантин, тихо поблагодарив и окинув альфу загадочным русалочьим взглядом. Посадив девушку в такси, Реджина и Генри возвращаются в отель. — Это был невероятный день, мам! — довольно произносит Генри по дороге. — А ведь завтра мы еще продолжим исследование! Может, потом куда-нибудь еще съездим семьей? Ну, или не всей семьей, а хотя бы с Эммой? — Думаю, было бы неплохо посетить Бостон, — задумчиво соглашается Реджина, вспомнив о своем недавно появившемся и так и не высказанном желании. — Эмма хорошо знает город, там чудесный парк; что-то похожее, только в меньшем масштабе, я надеюсь создать в Сторибруке, когда бригада Лероя закончит реконструкцию зоны около озера. — Клевая идея, — улыбается Генри. — Я уверен, что мама согласится! — Возможно, — кивает Реджина. Она достает телефон и проверяет сообщения. Несколько — от ее заместителей, пара — от Снежки, одно — от Арчи Хоппера. Ответив на некоторые, мадам мэр убирает телефон обратно в сумку. Кажется, в городе все в порядке. Хотя сообщение Арчи о том, что Руби и Дороти, прихватив коврик для йоги, отправились в лес, заставляет ее задумчиво прикусить губу. Стоит ли просить шерифа проследить за ними? Поразмыслив, Реджина отказывается от этой идеи. Мало ли какие вещи могут произойти в темном лесу. Однако едва ли Дороти сумеет причинить вред Волчице, да еще и в ее родной стихии. И ожидать от Руби нападения на любимую тоже не приходится. Значит, белокурой омеге лучше держаться подальше от разборок и страстей отчаянно влюбленных друг в друга девушек. Когда они добираются до отеля, Генри звонит с телефона Реджины матери и взахлеб рассказывает о скачках и о Статуе Свободы. Реджина прислушивается к разговору, и, заметив это, Генри совершенно естественно предлагает в трубку: — Мам, мама тоже тут рядом. Вы будете говорить? Очевидно, шериф отвечает утвердительно, потому что Генри протягивает матери телефон. — Эй, Реджина, у нас тут все в порядке. Похоже, у пацана был отличный день? — Да. Хотя и пропали твои сто баксов. — И твои двести тоже, как я слышала, — не остается в долгу Свон. — Четыреста, — признает Реджина. — Я поставила на победителя и на места, но все мимо. — Эх, нелегко быть лузером, — притворно сочувствует Эмма, и мадам мэр фыркает, не сумев притвориться обиженной. — Реджина… знаешь… — тихо произносит Свон. — У? — Это глупо, но я вроде как… ну, скучаю. — Это совсем не глупо — скучать по своему ребенку, — понимающе говорит Миллс. — Не только по нему, — еще тише добавляет шериф. — О… Я… — начинает Реджина, но осекается. Что сказать в ответ? Правду? Что она почему-то этому рада? Но ведь Эмма испытывает негативные эмоции, так разве уместно демонстрировать радость по этому поводу? — Эмма… знаешь… я тоже, — мягко говорит Реджина. Трубка молчит, но почему-то мадам мэр кажется, Свон в Сторибруке сейчас крайне самодовольно улыбается, так что, прокашлявшись, Реджина возвращается в образ строгой главы города и добавляет: — А знаешь, чтобы время шло быстрее, подготовь-ка подробный отчет по всей этой ситуации… с нашим новым жителем? — Я уже веду записи. И завтра продолжу наблюдение и параллельно буду опять записывать. — Вот и славно. Мы вернемся в Сторибрук завтра вечером. Пришлешь мне отчет к этому времени? — Хорошо. Тогда увидимся… послезавтра? — Да, — улыбается Реджина прозвучавшей в голосе Свон надежде. Что ж, и мадам мэр тоже надеется. Надеется на то, что они не только увидятся.