Неправильная омега

Шериф закидывает в рот конфетку и довольно щурится. Дэвид уехал на патрулирование, и пару часов она решает провести в приятном ничегонеделании. Она так и не поблагодарила Реджину за шоколад, сначала — из-за удивления от внезапного подарка, потом — от того, что тогда пришлось бы признать, как он пришелся ей по душе, а гордость этому всячески противилась. Зато каждый раз, извлекая из шкафа огромную коробку с надписями на французском и вытаскивая оттуда очередную конфетку, она думала о Реджине. Сейчас, когда на календаре среда, Эмма отчетливо чувствует, что соскучилась по требовательной и строгой мадам мэр. Хотя ее мурчащей версии, доверчиво свернувшейся в объятиях шерифа, недостает еще сильнее. Была ли Реджина такой с Робином? С омегами, которых она снимала на ночь в клубе? С Руби? Почему-то Эмма уверена, что нет. Альфа никогда не выглядела так, словно ласка — это то, в чем она нуждается. И, может, Реджина и действительно не нуждалась в ней. Но все-таки она позволяла Эмме обнимать себя. Терпела ее дурное настроение, найдя, кажется, против него очень эффективный способ (даже лучше шоколада). И… Реджина ответила на ее поцелуй. Ох, знала бы мадам мэр, как трудно было на него решиться (разговор о ханжестве очень помог Эмме набраться смелости). Шериф расплывается в мечтательной улыбке, вспоминая, как сладок был рот Реджины. Может, она позволит целовать себя и потом? Все их последние разы Эмме все труднее было удержаться от поцелуев, и теперь она надеется, альфа не станет возражать, чтобы во время секса их губы иногда соединялись, как уже давно соединялись гениталии. Вот только будет ли это приемлемым для Реджины? Альфа и так позволяла ей слишком многое. Будет ли она такой понимающей и дальше? Очень трудно понять, что творится в темноволосой голове. Поведение Миллс часто озадачивало, и шериф не всегда понимала, как альфа на самом деле относится к ней. С одной стороны, она выказывала заботу и в последнее время всегда держалась подчеркнуто дружелюбно. Но это, скорее, было продолжением линии поведения Миллс как второго родителя Генри; только ради сына она решила терпеть и Эмму, и Прекрасных, а маленькому Нилу, кажется, даже удалось занять свое местечко в сердце гордой мадам мэр. Однако в какой-то момент вооруженный нейтралитет стал превращаться в дружбу, и потому было так страшно испортить что-то в их сложных, некогда весьма болезненных отношениях. Что касается секса, в нем Реджина была… Эмма качает головой и усмехается, потому что любые эпитеты, которыми она попыталась бы описать поведение альфы во время случек, не были достаточно выразительными. Миллс была яростной, страстной, неукротимой, требовательной, соблазнительной, властной. Но она была и понимающей, ласковой, заботливой. И не так просто разобраться, чего было больше. Эмма задумчиво смотрит в окно. Яркая зелень деревьев заставляет ее вспомнить о прошлом лете. И прошлых отношениях. Когда они с Крюком перестали подставлять друг друга, тот долго обхаживал ее, не теряя надежды, проявляя постоянную заботу. Никогда раньше не получала она столько знаков внимания от поклонников: это было затруднительно еще и потому, что дальше двух-трех свиданий ее отношения обычно не заходили. Иногда, когда она чувствовала себя особенно одиноко, случался секс, после которого желание встречаться с парнем ее обычно покидало. Но Крюк вел себя иначе. Он не торопился уложить ее в постель, а просто всегда был рядом и своим постоянным вниманием, цветами, вовремя принесенными пончиками и незатейливым матросским юмором каждый день делал ее жизнь лучше. И когда случился их первый раз… Эмма не смогла бы придумать что-нибудь более романтичное: после морской прогулки на «Веселом Роджере» бравый капитан на руках отнес ее с корабля в украшенный сотнями свечек дом; огромная, устланная белой шелковой простыней постель была усыпана лепестками роз. «Это теперь наш дом, любимая. Ты мое спасение, мой яркий маяк в штормящем море, — сказал он ей. — Стоит тебе лишь пожелать, и я всю жизнь посвящу тебе, Эмма». Наверное, ни одна девушка на свете не смогла бы сказать ему тогда «нет». И Эмма не смогла тоже. Они поселились в доме возле набережной, и Крюк продолжал оставаться все таким же, как в первый раз, очень нежным и чутким любовником. Эмма в раздражении комкает обертку конфеты, лезет в стол и достает припрятанную на крайний случай фляжку. Да, Крюк был нежным и чутким… а еще он изумленно и осуждающе посмотрел на нее, едва она заикнулась о том, чтобы разбавить миссионерскую позицию чем-то еще. Непрактичный скользкий шелк он, хотя и с трудом, все же согласился заменить на хлопок, но те гребаные розовые лепестки и следы накапавшего со свечей стеарина Эмма даже через два месяца после их волшебного романтического вечера находила на полу спальни. А уж когда она намекнула на оральный секс… Свон отвинчивает крышку и делает хороший глоток. Такого разочарованного выражения, как в тот ужасный день, она не видела на небритой физиономии пирата никогда. Хуже всего, ей пришлось соврать, что она прежде ни разу не делала «этой мерзости, которая пристойна портовым шлюхам, но не тебе, любимая…» (хотя с Нилом они, конечно, перепробовали в постели едва ли не все). Крюк… любил ее. Да. Крюк ее очень любил и потому относился так, как и подобает относиться к принцессе: носил на руках, легко убеждал не портить «белые ручки» готовкой, покупал цветастый материал и весело тащил за руку к портнихе шить платья со струящимся, как для балов, подолом, исправно продолжал покрывать по ночам исключительно в одобренной Папой Римским позе… Эмма делает из фляжки еще глоток и слегка кривится. Она давно не позволяла себе выпивку, боясь увлечься. Крюк появился в ее жизни в самый нужный момент: когда она была наиболее уязвима. Наблюдая, с каким рвением Реджина строит, казалось бы, изначально обреченные отношения с альфой, Эмма ощущала, как пространство вокруг нее становилось все более разреженным и холодным, словно она была воздушным шариком, который, поиграв, отпустили, и вот он летит, летит все выше от земли, и вокруг остается совсем мало кислорода и тепла. В самом деле: Генри взрослел и становился очень самостоятельным, родители были слишком заняты с новорожденным, и вот теперь Реджина, которую Свон негласно считала, как и себя, гордой и самодостаточной одиночкой, обрела родственную душу и отчаянно сражалась за свою любовь. Крюк часто повторял, что она — его Спасительница. На самом же деле это он спас ее, это он поймал за ниточку шарик, сиротливо болтающийся в ледяной разреженной пустоте, это он растормошил ее и извлек из одиночества, когда ты вроде бы окружен многими людьми, но все они заняты своей жизнью и, хотя находят для тебя и улыбку, и доброе слово, все равно смотрят словно мимо тебя, продолжая мысленный диалог с теми, кто им по-настоящему дорог. Расставание с Крюком оставило огромную пробоину в ее груди, потому что за год, проведенный вместе, она успела забыть, как было до него и каково вообще быть самой по себе, без партнера, успела забыть об одиночестве, и как бы ни старались Генри и родители ее отвлечь, теперь постоянно ощущала сосущую пустоту внутри. И алкоголь не помог бы заполнить ее. Выпивка только сделала бы Эмму еще более жалкой. Что с ней не так? Обожающий ее мужчина полностью изменил ради нее свою судьбу и, даже обретя альфа-сущность, продолжал быть с ней удивительно галантным, по-рыцарски оберегая от всего, что ему казалось грязным и недостойным принцессы. Почему Эмма не ценила это? Почему не согласилась принять ритуальный укус? Почему запаниковала, случайно услышав, как он репетирует предложение руки и сердца? Разве не об этом должна мечтать каждая омега? Эмма завинчивает крышку и убирает фляжку обратно в стол. Она снова думает о Реджине, отчетливо вспоминая их последний раз, когда, не особо церемонясь, альфа трахала ее сквозь проем дверцы автомобиля. Секс в «жуке» был еще одним тайным желанием, однажды робко высказанным ею Крюку и воспринятым им как весьма неудачная шутка; было немало иронии в том, что эту фантазию, как и многие другие, она осуществила с Реджиной Миллс. Реджина… Да, эта альфа имела ее совсем иначе, чем пират. Яркие непристойные моменты их случек пробегают в голове Эммы, заставляя ощутить возбуждение. Кажется, Миллс мало считалась с ней, трахая где и как придется, даже в участке и на диване в своем кабинете, но разве не сама Эмма была тому причиной? Позволив первый раз взять себя в грязном переулке и давая согласие каждый раз на все, что предлагала альфа, а потом даже инициируя случки сама, разве не показывала она Реджине всем своим поведением, что к ней можно относиться, как к шлюхе? Эмма ведь и была не принцессой, а похотливой шлюхой, которую можно было зажать в любом углу и легко убедить раздвинуть ноги, или даже не спрашивая засунуть в нее член и трахать без особой нежности в любое время дня или ночи. Можно было небрежно стащить с нее джинсы и присунуть прямо на столе в участке, можно было задрать подол в лесу или приказать обслужить ртом на кухне. Да. Можно было, потому что она позволяла. Нет. Не просто позволяла. Хуже: именно в таком сексе Эмма и нуждалась. Она сама провоцировала альфу, сама с полным бесстыдством предлагала себя даже теперь, когда течка закончилась. Она едва ли не постоянно хотела отросток Миллс в себе. И ей хотелось секса отнюдь не в постели из роз, а в любом месте, где их застигала страсть, будь то койка отеля, собственная прихожая или лесная поляна. Эмма была развратной, и Реджина относилась к ней именно так, как она заслуживала, — совсем иначе, чем Киллиан. Странно даже, что в присутствии Реджины эти мысли никогда ее не посещали… Напротив, рядом с темноволосой альфой Эмма чувствовала себя так, словно она важна Реджине, словно та понимала Эмму на более глубоком, чем другие люди, уровне. Но ведь этого не могло быть? На самом деле Миллс не могла сохранить к ней уважение, не после того, как они распутничали, не после того, как Эмма прислала альфе цветущий кактус и призналась, что думала о ее члене, не после того, как сама умоляла продолжить их связь, не после того бостонского утра, когда искушение настолько завладело ею, что она, не спрося альфу, попробовала отросток ртом. Но, может, Реджина на самом деле иначе смотрела на все эти вещи: проще, чем Киллиан? И, если так, то она могла бы относиться к омеге и даже после всего этого без пренебрежения… Ведь могла бы? Свон вздыхает, не в силах найти ответ. Реджина ничего не должна была Эмме. Это Крюк любил и боготворил ее, а Миллс просто помогала омеге пережить период нестабильности. Без ее помощи что бы оставалось Эмме? Лечь на год в закрытую клинику она не могла, и даже не по причине отсутствия таких денег, а просто потому, что это была непозволительная роскошь — еще на целый год выпасть из жизни близких людей, которых совсем недавно подарила ей судьба. Что же ей было делать? Сдерживать гормоны, рискуя сорваться, как это случилось в прошлом году с Руби, предложив в итоге себя всем альфам подряд? Найти для случек кого-то другого (Августа)? Нет, все эти варианты были хуже, чем спать с Реджиной. Миллс относилась к ней так, как она заслуживала… Нет же, на самом деле она относилась к ней гораздо лучше! Эмма была шлюхой, но ведь Реджина не вела себя с ней так? Даже в их самый первый раз, задрав подол и не обнаружив на омеге трусов, Реджина, легко получив свое, не оставила Эмму, ослабевшую и беспомощную, в темном переулке, а проводила в отель. Она предложила помочь ей с течкой и даже съездила в Бостонскую клинику. Она ни разу не оскорбила и не унизила ее. А еще Реджина позволяла обнимать себя. Купила для нее невероятно вкусные пирожные и огромную коробку бельгийского шоколада. Похвалила приготовленный Эммой завтрак. Назвала ее хозяйственной и милой, а еще красивой, и каждое из этих слов было правдивым. Она обещала не делать того, что неприятно Эмме. Даже после грубоватого траха через открытое окно «жука» (на задней поверхности бедер все еще видны полоски от уплотнителя стекла) альфа уложила ее на сиденье и самозабвенно ублажала ртом, пока Эмма не кончила. Реджина всегда заботилась о том, чтобы ей не было больно или неловко. Она сдерживала яростный альфа-темперамент и не обижалась на постоянные дерзости Свон. Она с удовольствием играла в игры, но всегда оставляла омеге возможность отказаться в них участвовать. Она целовала ее живот и грудь. Она трогала ее волосы, когда думала, что Эмма уже спит. Она сладко мурлыкала во сне, когда они были в кровати. Она, черт возьми, ответила на ее поцелуй! Эмме хочется снова достать бутылку, но, вздохнув, вместо этого она встает и начинает расхаживать по участку. Все это было бессмысленно. Она не должна скучать по Реджине, ведь они просто помогали друг другу угомонить зуд в штанах. Крюк любил ее. Крюк носил ее на руках, делал сюрпризы, даже усыпал их ложе лепестками роз. Он видел в ней идеальный образ и поклонялся ей, отдавая дань восхищения и уважения. А с Реджиной они просто пользовались друг другом, рабы собственной похоти, беспомощные, поглощенные грубым животным инстинктом… Киллиан… да, он любил и боготворил ее, он без вопросов принял ее сына… которого, впрочем, Реджина растила десять лет в одиночку, и… Крюк любил ее, трепетно целовал, смешно оттопырив губы, чтобы не ранить щетиной, и каждый раз благодарил ее за разделенные минуты блаженства… Он крепко обнимал ее жилистыми руками, прижимал к сильной мужской груди и давал понять, что защитит свою омегу от любой беды. Руки Реджины были мягкими, очень женственными, ее полные губы были искушением, а грудь — откровенным соблазном; обнимая упрямую альфу, Эмме хотелось защитить ее от целого мира. Свон прерывисто вздыхает. Гребаные гормоны. Насколько проще была жизнь, пока они не поставили все с ног на голову. Пока не превратили ее в слабое, зависимое от благосклонности Реджины существо. Нет, это стыдно. Нельзя так думать о Реджине. Они просто пользовались друг другом; пусть. Ведь альфа вела себя деликатно и ни разу не укорила слабостью. Они были двумя животными… пусть. Крюк любил ее… Миллс видела в ней только удобную для траха щелку… но пусть, пусть… Крюк страшно оскорбился, когда она предложила сдать вместе анализы. Реджина сделала это без единой просьбы со стороны омеги. Она не рассердилась, когда Эмма втайне записала ее мурчание (и эта запись стала настоящим спасением от бессонницы). Реджина добросовестно отнеслась к своей миссии и изобретательно трахала ее в любую удобную минуту, которую они могли провести наедине, и, кажется, забыла дорогу на второй этаж кафе. Крюк… Крюк ее любил? Эмма вздрагивает, не сразу понимая, что вырвавший ее из глубокой задумчивости звук был звонком телефона. — Эмма, ну ты где? Разве ты забыла, что мы договорились поужинать в кафе? — Ой, мам, — с искренним раскаянием произносит Свон, — бегу! Нил вот уже второй месяц последовательно отказывается есть на детском стульчике, так что женщины то и дело передают непоседу с рук на руки, а потом Дэвид, прихватив пончики, забирает сына на прогулку. Столики обслуживает Дороти; Снежка бросает на нее внимательный взгляд, когда облаченная в униформу альфа о чем-то тихо заговаривает с Бабушкой, но, не сговариваясь, ни она, ни Эмма не решаются сейчас обсудить Руби, так что беседа крутится вокруг школьных успехов Генри и его отношений с Пейдж; Снежка выглядит невероятно счастливой, сплетничая о подслушанном телефонном разговоре внука с любимой девушкой. — Он умеет ухаживать, у него прекрасные манеры, и в целом он настоящий джентльмен! — гордо завершает свой рассказ Снежка. — Принц же, — хмыкает Эмма и откусывает пончик. — Я тебя умоляю! — закатывает глаза ее мать. — Дэвид был пастухом, я полжизни скрывалась в лесах, о вас с Нилом-старшим вообще промолчу. Генри очень добрый и славный, но что касается манер, — за это мы должны быть благодарны Реджине. Это она вырастила маленького простолюдина аристократом. Кстати, я думала, Реджина ни за что не разрешит ему работать в автосервисе; мы с Дэвидом даже поспорили, и он выиграл. Наверное, Реджина научилась учитывать мнения и желания других людей, — рассуждает Снежка. — А, хм, — позволяет себе слегка удивиться Эмма, — все еще непривычно слышать от тебя такие слова в адрес Реджины Миллс. — Да, она та еще упертая задница, — беспечно замечает Белоснежка, — и характер у нее не сахар, но все же именно Реджина смогла воспитать Генри как надо. А сколько полезного она сейчас делает для города? Мы с инициативной группой вчера посещали парк; видела бы ты, как там кипит работа по благоустройству! А ты замечала, какая она чудесная с Нилом? Я лишь отдаю ей должное. — Угу, — бурчит Свон. — История нашего противостояния не так эпична — всего-то несколько драк и спиленное дерево, так что мне гораздо проще признать, что мы вроде как стали друзьями с ней. — Ну, — смутившись, говорит Снежка, — я это тоже признаю. А как иначе? Реджина — часть нашей семьи. — Да, — рассеянно улыбаясь, подтверждает Эмма. — А знаешь, — вдохновившись, продолжает Снежка, отчего шериф в недобром предчувствии ежится, — ты ведь тоже можешь подключиться к нашей операции! — Какой еще операции? — с подозрением уточняет Свон. — К операции «Счастливый конец Реджины Миллс»! Раз Реджина не чужая нам, то мы должны ей помочь обрести счастье с любимым человеком, — улыбаясь непонятливости дочери, отвечает Белоснежка и вонзает белоснежные зубы в последний оставшийся на тарелке кусок мяса. Эмма скрещивает руки на груди и откидывается на спинку стула. — Реджина — альфа. И женщина, — зачем-то произносит она очевидные вещи. — Да, — кивает, прожевав мясо, Снежка. — А в этом мире альфе очень плохо без омеги. — Ну, — с усилием усмехается Эмма, — не похоже, чтобы у Реджины были с этим проблемы. — Ой, это же все несерьезно, — делает размашистый взмах рукой мать, — она ходит туда же, куда и все альфы Сторибрука, и наверняка то же самое делает в командировках, может быть, прямо сейчас, — хихикает Снежка, не замечая наполненный болью взгляд дочери, — но ведь когда-нибудь и ей захочется остепениться! — Ты думаешь? — только и может сказать Свон. — Конечно, — всплеснув руками, восклицает мать. — Реджина — это ведь не балбес Август; она всегда искала настоящих, серьезных отношений. — Разве? — Да. Вот только получалось… не очень, и она закрыла свое сердце. Но благо мы, ее семья, отлично знаем, кто ей нужен! — И кто? — спрашивает шериф. — Ей нужен человек, который не побоится принять ее вызов; тот, кто способен укротить ее нрав; кто сможет уступать ее напористости, но иногда все-таки настоит на своем; кто-то, очень любящий Генри; кто-то, кто будет относиться к ней с большим уважением и кто способен не упрекать ее прошлым, — уверенно перечисляет Снежка. — Ого, — заставляет себя отреагировать впечатленная ее монологом Свон, чувствуя, что ее голос дрожит. — И этот человек… ты думаешь, что… — Разумеется, это наш Арчи, кто же еще? — произносит польщенная вниманием Эммы мать. — О, — удивляется Свон. — Он… мужчина. — Вот именно, — назидательно оттопырив указательный палец, говорит Снежка. — В нашем мире все люди были бетами; ни у кого и в мыслях не было, что женщина может разделить свою жизнь с другой женщиной, а не мужчиной… — Но ведь вы больше тридцати лет живете в другом мире, где парой для альфы может быть омега любого пола, — не сдается Эмма. — И Реджина ведь ходила… ходит сюда. — Ты выросла в этом мире, милая, — с любовью и затаенной грустью посмотрев в глаза дочери, произносит Снежка, — и для тебя это естественно. Но Реджина, как и я, из Зачарованного Леса. Конечно, у нее были годы, чтобы принять свою изменившуюся сущность, но заметь, для серьезных отношений она всегда выбирала мужчину, будь то омега Грэм или даже альфа Робин. Трудно представить, чтобы она могла увидеть в омеге женского пола что-то больше, чем возможность снять стресс и удовлетворить свой альфа-инстинкт, — торопливо досказывает мать. — Омег мужчин не так много, и как же чудесно, что именно Арчи идеально подходит ей! Ведь он добрый и уважает Реджину, а она ценит его; кроме того, Арчи любит Генри и пользуется в городе авторитетом, а еще Арчи… — Мам, извини, у меня что-то голова заболела, — прерывает ее Свон. — Ой, Эмма, — тревожится Снежка, — а я-то все болтаю… прости меня! Ты так побледнела, милая… — Да… что-то мне… не очень хорошо. — Может, тебе пораньше лечь спать? Генри как раз ночует сегодня у нас, значит, никто тебе не помешает и не будет шуметь… — Да, пойду-ка я лучше домой. Предупреди папу, ладно? Едва ли сегодня будут какие-то происшествия, но пусть он знает, что я не буду вечером патрулировать. — Я все передам, не беспокойся, — кивает Снежка. — Отдыхай, милая. Оказавшись дома, Свон, с полчаса покрутившись, как разъяренная тигрица, по пустым комнатам, достает видавший виды рюкзак, пихает туда сменку белья, крекеры, оставшуюся у нее с прошлого раза визитку отеля «Леонардо» и прыгает в желтый автомобиль. Ее голова гудит от вопросов. И она не хочет ждать выходных, чтобы задать их альфе, мысли о которой, словно проклятый гвоздь, засели в ее голове. Через два с половиной часа Эмма паркует «жука» на подземной стоянке через квартал от «Леонардо», потому что паркинг возле отеля предназначен только для его клиентов. Захватив рюкзак, она идет к гостинице. В одном из сообщений, сетуя на уличный шум из-за ремонта тротуара, Реджина мимоходом упоминала, что она остановилась в том же номере, где и в прошлый раз, поэтому Эмма решает не ждать возвращения отлучившегося портье и сразу поднимается на пятый этаж. Замерев перед светлой дверью, она переживает приступ робости. Время близилось к полуночи. Наверное, Реджина уже спит? Не рассердится ли она? Решив не дожидаться, пока ее захлестнет волна паники, Свон решительно стучит в дверь, потом, выждав минуту, стучит еще. Она слышит какой-то шум, потом из-за двери раздается приглушенный голос Реджины: — Кто там? — Реджина, это я, Эмма! — приблизившись к дверному проему, говорит Свон. — Эмма? — с сомнением переспрашивают за дверью. — Да, Эмма, мать твоего сына, сторибрукский шериф, надоедливая блондинка, разъезжающая на «желтом недоразумении», помнишь такую? — нетерпеливо топчется на месте Свон. Молчание. Надо было позвонить и предупредить Реджину о своем приезде, но эта мысль почему-то не пришла Эмме в голову. — Реджина, открой уже дверь, а? — просит она. Выждав паузу, Эмма со смешком продолжает: — Реджина, в чем дело? Ты что там, не одна? Наступившая тишина оглушает ее.