Неправильная омега

Услышав хлопок входной двери, Реджина едва не потирает руки: Свон здесь. Мадам мэр решает дать омеге минут пятнадцать и пока остается в столовой, неспешно наслаждаясь стаканчиком сидра. В окно стучит дождь, и Реджина вспоминает, как они с Эммой сидели в номере бостонского отеля с чаем и пирожными, и Свон делилась с ней мрачными откровениями о своей юности и нежелании быть омегой. Как жаль, что рекомендованных доктором Стивенсом книг не было в продаже; Миллс понимает ответственность, которая легла на ее плечи, — восстанавливая собственное доверие к Эмме, было важным не потерять и обретенное доверие Свон к альфе, а еще было необходимо сохранить достигнутый прогресс в принятии омегой себя, потому Реджина и предпочла бы действовать не по наитию, а согласно выверенной научной методике. Но, как и всегда с Эммой, приходится «играть на слух». Хватит ли у Реджины чувства меры, сумеет ли она уравновесить в близости с омегой необходимые альфа-проявления и необоримую нежность к ней? Задумавшись, Реджина понимает, что для продолжения отношений с белокурым шерифом путь самостоятельного исследования в любом случае остается единственным. Когда период нестабильности пройдет и либидо Свон пойдет на убыль, жаркий секс перестанет играть роль безотказно работающего клея, и, значит, нужно искать другие способы общения, развивать другую близость с Эммой, в том числе и духовную. И едва ли научно-популярная литература о психологии омег сильно поможет ей в этом. Уж слишком отличалась Свон от типичной средней омеги, исследованной учеными. Миллс вспоминает и старается оценить по-новому моменты, когда они с шерифом готовили вместе еду и колдовали, гуляли с Нилом на детской площадке, играли с сыном в настольные игры и смотрели вместе фильмы, когда они выпивали вдвоем и обсуждали старые привязанности; грудную клетку Реджины распирает от осознания, что они уже давным-давно шли этой дорогой, можно надеяться, навстречу друг другу. Придет время, и Реджина расскажет омеге о чувствах, в которых не может пока признаться даже самой себе. Придет то чудесное, правильное время, когда она протянет Эмме ладонь в надежде, что та вложит в нее свою — и не потому, что омеге нужен партнер из-за непринятия организмом блокаторов, не потому, что Реджина оказалась лучшей временной заменой обиженному пирату, а из-за того, что нити, связывающие их вместе, укрепятся настолько, что их станет невозможно разорвать. Реджина энергично кивает, фиксируясь на этой цели, и сразу поправляет съехавший парик. Прихорошившись, альфа поглаживает белый палантин — небрежно наброшенная на плечи роскошь; пальцы наслаждаются шелковистой мягкостью благородного меха. Она делает последний глоток сидра и кидает взгляд на часы. Кажется, Свон должна быть готова. Возможно, когда-нибудь они с Эммой будут проводить вечера, обсуждая за бокалом вина городские сплетни, планируя очередную поездку в «Метрополитен-опера» или на концерт постаревших нынешних рок-звезд. Когда-нибудь. Лет через тридцать. А сейчас она войдет в гостиную и воплотит с омежкой одну из своих старых, позабытых почти фантазий. Реджина поднимается с места и, оправив складки платья темно-изумрудного цвета, величественно выплывает в холл, где и останавливается, остолбенев. Оказывается, существует значительная разница между тем, чтобы представлять в своем воображении желанную картинку, и тем, когда она является перед тобой воочию. Эмма Свон в строгой — если не принимать в расчет длину — темной униформе с белыми манжетами, глухой белой манишкой с наивно-круглым воротничком и черными пуговками, в белом переднике, с кружевной наколкой в волосах, стянутых на затылке в пучок, встав на цыпочки, обмахивает пушистой разноцветной метелкой пыль с настенного светильника. Телесного цвета чулки и такого же скромного цвета туфли делают стройные ноги омеги бесконечными, и взгляд Миллс жадно пробегает по ее манящему силуэту. Эмма что-то напевает себе под нос, и это делает картинку еще более непосредственной, правдоподобной, словно былое желание Миллс исполнилось по-настоящему, словно дерзкая девчонка, приехавшая в зачарованный город, никогда и не работала в участке, вместо того попав в ее, Реджины, услужение. Решив, что пора обозначить свое присутствие, альфа откашливается. Свон оборачивается, и теперь настает ее черед замереть с открытым ртом. — М-мадам?.. — произносит Эмма, восхищенно пялясь, и эта недоговоренность более чем уместна. Осторожно откинув назад светлые искусственные кудри, Реджина приближается. Она не может понять, что сильнее опьяняет ее: вид Эммы или же ее приоткрытый рот и нескромный взгляд, который она не отрывает от альфы. Эмма же не может побороть оцепения, охватившего ее при виде мадам мэр, столь точно перевоплотившейся в картинку из фильма; она подмечает все: и брошь справа от выреза платья, и широкий палантин из светлой норки, и неизменные шпильки, и блондинистый парик, столь поразивший ее в первые секунды появления альфы. Теперь, лучше поняв свою роль, Свон не прячет увлеченность представшей перед нею картиной, как и героиня Эммануэль Беар в фильме Озона не очень-то скрывала немного патологичного восхищения своей хозяйкой. — Мадам? — уже сознательно используя слово, пробует позвать она альфу. Реджина, все еще ошеломленная перевоплощением Свон, подходит ближе, храня молчание. Эмма опускает метелку и бессознательно покусывает нижнюю губу. Почему-то этот жест заставляет альфу собраться. Отросток просится наружу с той самой секунды, как она увидела Свон в униформе горничной, но испытанные сегодня оргазмы позволяют пока Миллс сдержаться. Она переводит взгляд на светильник и произносит прежним, из прошлой жизни позаимствованным холодным царственным тоном: — Вы оставили пыль. — Я еще не закончила, мадам, — потупив глаза, почтительно бормочет Свон. — Как же вы нерасторопны, милочка! — недовольно замечает Реджина и цокает языком. — Простите, мадам… Эмма снова тянется метелкой к светильнику; подол ее платья задирается, хотя и недостаточно для того, чтобы стала видна кружевная отделка чулок; Миллс с сожалением отмечает про себя, как печально, что костюма с более короткой юбкой не оказалось в наличии. Но и без того вид Эммы кажется ей совершенным; какое-то время Реджина просто любуется и позволяет омеге тихо выполнять свои «обязанности». Свон в образе хорошенькой горничной оказывает приятное воздействие и на внутреннего зверя Миллс; Реджине приходится подавлять зарождающееся в глубине груди мурлыканье, призванное, видимо, очаровать столь понравившуюся ему омегу. Может быть, она еще и помурлычет Свон. Позднее, перед тем хорошенечко оттрахав. Мадам мэр скрещивает руки на груди и придирчиво наблюдает за действиями Эммы. Пора переходить к активной игре, и Реджина нетерпеливо ждет повод, чтобы ее начать. Локон, выбившийся из аккуратной прически «горничной», кажется ей подходящим предлогом. — Остановитесь-ка, — велит Реджина и ждет, когда Эмма опустит руку и повернется. — Господи, ну, почему вы такая неряха? — с раздражением добавляет она и выдергивает метелку из рук омеги, сразу бросая предмет на пол. В глазах Эммы на долю секунды вспыхивает огонь: предвкушение игры или желание дать отпор? Реджина обходит Свон, настороженно всматриваясь и часто вдыхая грудью свойственный омеге цитрусовый аромат. Угрозы нет; Эмма стоит, вытянув руки по швам, и молчит, удерживая язык от колкостей. Реджина, встав близко, касается пальцами прохладной щеки омеги, трогает маленькое ухо, накручивает на палец непослушную прядь… Дыхание Свон учащается, и она на мгновение прикрывает глаза, принимая хозяйскую ласку. — Хочешь что-то сказать? — предполагает Реджина, когда отводит руку и уголки рта омеги кривятся в непонятной гримаске. — Я… нет, мадам, — поспешно отрицает Свон и опускает голову. — Смотри на меня, — произносит альфа властным тоном. Эмма вскидывает подбородок; в ее зеленых глазах снова мелькает вызов. — Прислуге не подобает быть дерзкой, — нравоучительно говорит мадам мэр. — А… какой подобает быть прислуге? — охрипшим почему-то голосом интересуется Свон. — Покладистой, не строптивой, послушной, — не задумываясь, перечисляет Миллс, — но при этом расторопной и сообразительной, чтобы угадывать и предупреждать желания хозяев. — Желания… — повторяет задумчиво омега. Ее взгляд скользит по зеленой ткани платья Реджины и останавливается напротив ее паха. Отросток, несмотря на решимость альфы потерпеть, уже выскользнул из своей норки и теперь разрушает безупречный наряд мадам мэр заметной выпуклостью. — Я правильно угадываю, мадам, что этот предмет нуждается во влажной уборке? — понизив голос, спрашивает Эмма. Выбранный тон, сексуальный и низкий, устремленные на эрекцию альфы притворно наивные зеленые глаза, этот чертов костюм горничной… Реджина начинает волноваться, что вот-вот эякулирует в трусы, как юная неопытная альфа, и потому отводит взгляд в сторону, одновременно делая рукой неопределенный жест, который можно, впрочем, истолковать, и как распоряжение приступить в влажной уборке отростка незамедлительно. — Где вам будет угодно, мадам? — с придыханием спрашивает Свон. — В кабинете, — решает Реджина. Она начинает движение, стараясь сохранить величественную походку; омега стучит каблуками за ее спиной. Оказавшись в комнате, мадам мэр садится в кресло, поддернув при этом подол платья так, чтобы ее бедра и промежность оказались легкими для доступа. Эмма, подождав, пока она устроится, опускается рядом на ковер и немного возится, выбирая оптимальное положение, в итоге садясь у кресла и поджимая под себя ноги. — Вы позволите начать? Невинный взгляд больших зеленых глаз, когда они смотрят на нее вот так, снизу, едва не нокаутирует альфу. Как Эмма умудряется раз от разу быть все более соблазнительной, все более желанной для нее? Она коротко кивает, не полагаясь на голос, и омега осторожно подцепляет подол зеленого платья и медленно ведет его вверх. Реджина снова в чулках; плотные трусы телесного цвета, отделанные по бокам белым кружевом, натянуты под напором неугомонного органа. — Вы так красивы, мадам, — почтительно говорит Эмма. — Позволите мне?.. — Приступайте. Омега бережно оттягивает резинку, ждет, когда Реджина немного привстанет, и ловким движением стягивает ее трусики до бедер, а затем, умудряясь сохранять на физиономии все то же почтительное выражение, скатывает их по ногам альфы вниз и аккуратно кладет на подлокотник соседнего кресла. Реджина смотрит вниз: отросток, набравший силу и крепость, натягивает подол, словно палатку. Эмма снова берется за край платья альфы; судя по ее нахмуренным бровям, гладкость ткани озадачивает омегу. Она снова задирает подол вверх, к талии Реджины придерживая его руками, чтобы больше не расправлялся. Альфа-орган оказывается теперь совсем близко с ее лицом, и Эмма ждет указаний «хозяйки», но их так и нет. Она заглядывает в глаза Миллс: вид альфы полон предвкушения. Тогда Эмма решает больше не ждать и тянется губами к стоящему красавцу, покрывая его поцелуями, а после начинает лизать. Мадам мэр по-прежнему воздерживается от указаний, зато поощрительно стонет, когда Эмма пробует взять член глубже себе в рот, и тыкается в щеку омеги, находя совершенно очаровательным вид ее мордашки с набитым, как у запасливого грызуна, ртом. По большей части Свон смотрит в лицо альфы, но нередко взгляд ее застревает и на отростке, который она крайне тщательно вылизывает. Реджина же позволяет себе забыться; Эмма очень хороша, не требуется никаких указаний, никаких поправок — омега словно сама чувствует, знает, как сделать ей приятно, и все животное в Миллс сейчас полностью отбрасывает настороженность, доверясь этому теплому влажному рту, этому шершавому языку, этим бездонным зеленым глазам, с таким трепетом и желанием устремленным в ее собственные. — Эмма, подожди, — шепчет мадам мэр, ощутив приближение оргазма. Реджина, сполна насладившись игрой, теперь хочет сделать приятное и омежке. Кажется, Стивенс что-то говорил о том, чтобы она руководствовалась только своими желаниями, слушала только свою альфу, не заботясь о том, что испытывает Свон… Как же хорошо, что желания человеческого и звериного в Реджине сейчас очень просты и полностью совпадают: она хочет заполнить Эмму собой и двигаться в ее лоне, с каждым толчком члена делая омегу своей. Эмма по-прежнему сидит у ее ног, выпустив орган альфы изо рта; выражение ее лица немного растерянное, и Реджина улыбается, чтобы успокоить возможные вопросы омеги, а потом с той же милой улыбкой резким движением вырывает из надетой на Свон униформы накрахмаленную манишку и бросает ее на пол. Туда же падает и украшавший альфу норковый палантин. — Распусти свои волосы! — тихо приказывает Миллс, стащив с головы омеги белую кружевную наколку. Свон вытаскивает шпильки и трясет головой, позволяя крупным кудрям разметаться по спине и плечам. «Красивая», — думает Миллс с неясной для себя гордостью. Хотя почему же неясной? Ее омега действительно очень хороша собой. Реджина имеет полное право гордиться, что смогла приручить и сделать открытой для регулярных случек с собой такую красивую, интересную и к тому же недоступную для других омегу. Глухо довольно рыкнув, Миллс треплет Эмму по затылку, а потом встает с кресла и протягивает руку, помогая той подняться с пола. — Сюда, — ведет Реджина за руку омегу к столу. — Ты заслуживаешь награды за свои старания, дорогая. Она обхватывает Эмму за талию и показывает жестами, чтобы та нагнулась и оперлась локтями на поверхность стола. Свон выполняет, и Реджина торопливо заворачивает на спину подол ее широкой юбки. Она сразу узнает светло-голубые трусы — они были в одном из комплектов, которые Миллс подарила Эмме перед Днем независимости. Теплое приятное чувство в груди заставляет Реджину счастливо улыбнуться. Омега носит подаренное ей белье. Это одновременно восхищает и возбуждает, как тогда, на совещании с чиновниками, на которое Эмма пришла в платье-сафари, сменившем владелицу после их лесных приключений. Реджина спускает трусики омеги до колен, гладит ее обнаженные ягодицы, задирает свое платье, безжалостно сминая и затыкая подол за пояс, а потом поспешно пристраивается к омеге, терпеливо ожидающей проникновения. — М-мадам, — прерывисто шепчет Свон, ощутив первые, неглубокие пока, толчки, — могу ли я стонать? — Да, — сразу выдает разрешение Реджина. — Не сдерживай себя, милая. И Эмма не сдерживает. Она то громко благодарит альфу, то невнятно бранится (когда та, решив отсрочить собственный финал, срывает и оргазм омеги), то жалобно стонет, то изобретательно матерится, подбадривая врывающуюся в ее лоно «хозяйку». Мадам мэр радуется, что это ее третий на сегодня заезд; трахать омежку, одновременно и такую послушную, и столь возбуждающе дерзкую, невыносимо приятно, и, вопреки своей природе, альфа по-настоящему, каждой клеточкой тела наслаждается процессом: словами и стонами омеги, ее покорной позой, шелком ее кожи, шлепками от соединения тел, даже ругательными словечками, и это чудо, что удается растянуть это удовольствие, что только после двух оргазмов Эммы она и сама, наконец, готова кончить. Реджина вытаскивает член из влагалища омеги и выстреливает семенной жидкостью на ее упругие ягодицы, хрипло постанывая, пока ее внутренний сосуд не оказывается полностью исчерпан. После этого она целует все еще склоненную над столом Эмму в волосы и шепчет: — Спасибо. Свон поворачивает голову назад и смущенно спрашивает: — Я… могу испачкать ковер, если пошевелюсь, да? — Сейчас. Реджина достает из ящика стола бумажные платки и помогает Свон обтереться. — Надо, наверное, посетить ванную, — предлагает омега. — Потом. Иди сюда, — говорит Реджина. Она садится в кресло и показывает омеге на свои колени. Эмма аккуратно усаживается, стараясь не скинуть с подлокотника белье. — Вам… понравилось, мадам? — спрашивает Свон, не уверенная, закончена ли уже игра. — Очень, — искренне отвечает Реджина. — Только от парика очень жарко. Помоги снять. Снова перевоплотившись в брюнетку, Миллс с облегчением переводит дыхание. Так-то лучше. Свон кладет парик на подлокотник, рядом с трусиками, а потом замирает на коленях Реджины, не зная, какого поведения та сейчас ждет от нее. — Эмма, — зовет альфа. Свон пугливо смотрит на выпяченные, явно ожидающие поцелуя, губы и впервые за этот вечер не выполняет, пусть и негласный, приказ. — В чем дело? — спрашивает Реджина. — Эмма, мы больше не играем в строптивую горничную. Ты можешь поцеловать меня. Свон отворачивается, делая вид, что не слышала последнюю реплику альфы. — А, — понимает, наконец, Миллс. — Решила вспомнить старое и снова побыть маленькой ханжой, так? — Нет, — хмурится Эмма. — Просто… это другое. У меня пока не было возможности почистить зубы и… — И ты все еще ханжа, — кивает Реджина. Она обхватывает руками лицо Эммы и приближает к себе, сразу начиная глубоко и сладко целовать. Смущенная омега отвечает, хотя и не сразу. Реджина сама не может объяснить свой порыв, да и надо ли? Доктор Стивенс сказал, наилучшим будет идти за своими желаниями, а сейчас, после того, как она кончила, ее главным желанием было целовать омегу: в разодранном и помятом платье, потную, взъерошенную и недавно сосавшую ее член. — Господи, Реджина, — шепчет Свон, когда их поцелуй заканчивается. Ее зеленые глаза сияют, хотя щеки и даже уши все еще продолжают пылать. Она покачивает головой и тихо смеется, и от этого смеха в груди альфы рождается и таки выходит наружу громкое мурчание. Они остаются в кресле и, кажется, ненадолго погружаются в дремоту, продолжая и в этом коротком забытьи крепко обнимать друг друга. — Реджина? — Мррр… — Реджина… — А? Ох, уже поздно, да? — Не то что бы… Но, может, пойдем помоемся? Женщины принимают душ вместе, но стараются лишний раз не касаться друг друга, чтобы не впасть снова в грех. Убрав из кабинета все улики веселого времяпровождения и переодевшись в свои обычные вещи, они уделяют некоторое время занятию магией. Реджина остается довольной, когда Эмма уверенно демонстрирует выученные заклинания нагревания предметов и тушения огня. Потом она скрупулезно объясняет Спасительнице технику, которая позволит создавать заклинания, не паникуя и не поддаваясь давлению внешних факторов — таких, например, как родители и младший брат, открывающие дверь в комнату, где ты отдыхаешь с любовницей после интенсивных занятий сексом. Эмма очень старается, и, хотя у нее все еще неважно с концентрацией, Миллс одобряет ее попытки. — Придется повторить с тобой эту практику и, наверное, даже не раз и не два, но начало положено, — говорит мадам мэр в заключение. После они перекусывают салатом и пьют чай, и Эмма чувствует, что ей пора домой. Но это перемешивается в ней с другим чувством — нежеланием уходить, в котором, опять же, две составляющие: она совсем не хочет оставлять сейчас Реджину одну в особняке и не желает сама идти ночевать в дом возле набережной, что совсем уж странно, ведь Генри, должно быть, уже проводил Пэйдж и ждет ее. Как бы то ни было, выбора, остаться или уйти, у нее нет. Омега встает из-за стола и произносит: — Пойду, пожалуй. Спасибо за вечер, Реджина. Мне… понравилось все. Вот. А тебе было хорошо… со мной? — Да. Ты выполнила все, чего я хотела, даже больше, — улыбается ей Реджина и тоже встает. Они выходят из столовой. — Я так удивилась, увидев тебя в светлом парике! — вспоминает Эмма. — А потом вспомнила, что так выглядела Катрин Денев в том фильме, который мы смотрели… ну, ты помнишь, в тот вечер. — Да. Конечно. В наш «французский» вечер, — говорит Реджина. — Но ведь ты внешне больше похожа на Фанни Ардан, чем на Катрин Денев, — задумывается омега. — Возможно, — соглашается Реджина. — Но в кино хозяйкой дома была героиня Денев, да и смазливая белокурая омега-горничная вожделела именно ее тело, а вовсе не прелести Ардан. Эмма слегка краснеет от упоминания об их игре. Реджина удивила ее сегодня, и не только париком. Что-то похожее между ними уже происходило в парке, когда, переодетые в карнавальные костюмы, они предались страсти возле дерева, под залпы фейерверков. Но сегодня все зашло еще дальше. Словно в подтверждение мыслям омеги, Реджина подходит ближе и нежно целует в губы. Эмма благодарно обнимает ее и позволяет углубить поцелуй, хотя, о, Господи, она ведь до сих пор не почистила зубы… — Вот, — вспоминает на пороге Эмма и лезет в карман куртки. Она достает оттуда маленький предмет, кладет его в ладонь Миллс и сразу сжимает ее в кулак. — Что там? — с любопытством спрашивает Реджина. Эмма продолжает удерживать ее ладонь, поэтому разжать пальцы и посмотреть мэру пока не удается. — Просто… у меня ведь есть твой, хотя я и редко пользуюсь… И когда сегодня ты сказала, то я подумала, было бы неплохо, чтобы и у тебя тоже был, хотя бы даже на всякий случай или если вдруг понадобится… — Что там, Эмма? — мягко перебивает альфа сбивчивое бормотание Свон. Вместо ответа омега перестает держать ладонь Реджины в своих и делает шаг в сторону, зардевшись щеками. Миллс осторожно раскрывает свою ладонь. Маленький, серебристый, блестящий, — Реджина сразу узнает его, ведь точно такой же больше года висел и на связке у Генри. — Ты… даешь мне ключ от своего дома, Эмма? И, боясь, что омега снова заладит свои «у меня ведь есть твой» и «на всякий случай», Реджина поспешно добавляет: — Спасибо. Это большая честь для меня. Спасибо за доверие, Эмма. И Свон, кажется, с облегчением выдыхает и заметно веселеет лицом. Их прощальный поцелуй полон чувственной нежности и невысказанных признаний.