Неправильная омега

Неделя пролетела для Эммы стремительно. Этому способствовали: расследование серии мелких краж (пойманные подростки после серьезного разговора отправлены на общественные работы и теперь помогают сотрудникам Кэтрин косить в парке траву), три визита в больницу (Вейл умудрился дважды потерять их с Дэвидом анализы крови и только после угрожающей лекции мадам мэр о недопустимости пьянства на работе наконец-то подготовил результаты исследования), онлайн-консультация с доктором Стивенсом (бостонский врач, изучив анализы, заверил, что уровень альфа-гормона Свон находится сейчас в пределах нормы), а также, разумеется, жаркие случки с Реджиной. Два раза они занимались сексом в кабинете мэра — на диване и на столе, среди вороха бумаг, потому что «ну, а чего ты ожидала, Свон, надевая на совещание это короткое платьице?!»), один раз — в особняке, куда Эмма пришла на «урок магии», еще дважды — в доме шерифа, куда Реджина проникала под покровом темноты, пользуясь своим ключом). Эмма каждый раз ждала, что Миллс будет держаться более властно или, быть может, принесет с собой кляп, флоггер и тому подобные штуковины, или же вернется к ролевым играм, но ничего такого не происходило; кажется, Реджина была вполне удовлетворена омегой, которая, пососав ее член, вставала на четвереньки либо падала на спину, покорно разводила бедра и впускала в свое лоно крепкий член альфы. Обычно Реджина кончала на живот или же внутрь Свон, но неглубоко; похоже, ей доставляет немалое удовольствие наблюдать, как из влагалища омеги вытекает сперма; сразу после случки альфа не позволяет ей сводить бедра и ласково гладит по волосам, подбадривая и помогая преодолеть смущение от того, как Эмма открыта и беззащитна перед своей любовницей. Сначала Свон действительно сильно смущало это; она боялась, что выглядит в глазах альфы грязной и развратной, как тогда, после секса на кровати родителей, но понемногу омега приучила себя думать, что если Реджине нравится видеть на ее теле свои следы, то в этом не может быть ничего дурного. Ведь она давно доверилась Реджине — настолько, что отказ от презервативов был ее, Эмминой, инициативой. И дело было вовсе не в рекомендации врача, обещавшего ускоренное восстановление гормонального баланса, если Эмма найдет возможность полноценного полового контакта с принятием жидкости здорового партнера-альфы, вовсе нет; предложив Миллс трахать ее без резинок, она тогда думала только о повышении чувственного удовольствия — своего и, в еще большей степени, Реджины. Она хотела тогда, чтобы Реджине было комфортно с ней, да билась еще подспудно мысль, что эта роскошная альфа, имея возможность покрывать омегу без латексной преграды, быть может, не станет бегать по клубам и к Руби… Это стало тоже очень важным, ведь, как оказалось, Эмма (и то было новое, не слишком приятное для нее самой открытие) дьявольски ревнива. Тот день, когда она укусила альфу… Даже сейчас, при воспоминании о нем, Эмма, кроме стыда и раскаяния за свой поступок, чувствует, как ревность словно молнией пронзает ее, стоит лишь подумать о льстивых комплиментах Саманты Тилби, расточаемых ею альфе, или о секретарше Реджины, едва не уложившей голову мадам мэр в свое пышное декольте, или как Эмма увидела Миллс в кафе, пока та, бледная, держалась за перила, а Бабушка взахлеб благодарила ее за помощь Руби. Ревнивая тупица. Вместо того, чтобы показывать альфе свои преимущества перед другими омегами, она позволила отравленному ревностью мозгу отдать команду пометить Реджину. Ревнивая тупица и монстр. Неправильная омега, как назвала ее Миллс. И все же приступы самобичевания все более редки. Отношение Реджины, безусловно властное, но при том терпеливое, заботливое, помогает Эмме продвигаться по пути принятия себя. Выходные Свон начинаются очень по-семейному, несмотря на то, что Генри ушел с друзьями в поход. Утром она едет в лофт, где сталкивается с Реджиной. Впрочем, мадам мэр забирает Нила с собой в кинотеатр, а Снежка с Дэвидом, обрадованные редкой возможностью провести время со своей «старшенькой» (участок, где Свон общается с отцом по рабочим делам — не в счет), приглашают Эмму в парк на прогулку. Погода наконец-то наладилась, и они прекрасно проводят время: катаются на лодке по озеру, обсуждают городские новости (Снежка уверяет, что Кэтрин и Фредерик близки к разводу, и пару удерживает от последнего шага только нежелание уступать друг другу опеку над кроликом), а позднее, когда Дэвида настойчиво зовут в свою компанию его друзья, и на какое-то время Свон остается с матерью наедине, у обеих даже возникает чувство, что они вернулись в те дни, когда, не подозревая родства, общались друг с другом, как хорошие подруги. И все же это не вполне так: теперь Эмма ощущает и в деликатных вопросах Снежки, и в готовности выслушать, и в желании повеселить ее забавной историей более глубокий уровень любви, волнения и заботы о себе, чем когда они были соседками. И Эмма принимает и это беспокойство (Снежка несколько раз спрашивает, все ли в порядке с ней, когда Эмма ночует в доме одна, и повторяет, что ей всегда рады в лофте), и неподдельный интерес к ее делам (мать обещает поговорить с Лероем и вразумить буйного гнома хотя бы перед выходными не разрушать вечерний досуг шерифа), и новый уровень доверительности (Снежка признается, что, хотя и скрывает это от мужа, но все же взволнована новостью о возможном разводе Кэтрин, ведь прежде по вине Проклятья они делили с ней Дэвида). Общение Свон с матерью настолько естественное и непринужденное сейчас, что в какой-то момент, когда они гуляют по дорожке вокруг озера, она не удерживается и спрашивает: — Мам, скажи, а что для тебя означает — быть омегой? — Что ты имеешь в виду, дорогая? — уточняет Снежка. — Вы с отцом были бетами в Зачарованном Лесу… — Как и все, — кивает Снежка. — В нашем мире не было альф и омег. — Да, я это помню. Так вот, в чем отличия того состояния, когда ты была женщиной-бетой, от нынешнего? Мать задумывается; на ее лице появляется маленькая улыбка. — Их так много, Эмма… Когда Проклятье стало разрушаться, когда мы с твоим отцом снова нашли друг друга — еще не помнившими ни о нашей любви, ни о свадьбе, ни даже о тебе, родная… Когда мы осознали свои новые, неумолимо тянущиеся друг к другу сущности… — она замолкает, подбирая слова. — Знаешь, наверное, это было сродни тому, как люди после тысячелетий существования геометрии вдруг узнали, что эта наука не исчерпывается «Началами» Евклида, что ее законы универсальнее и шире, что мир не двумерен и гораздо сложнее, чем мы думали о нем. — Ох, мам, ну, ты как всегда… все эти твои ботанские школьные метафоры… — смущенно хмыкает Свон, — а если отвлечься от них и более практично посмотреть на вопрос, то… что именно поменялось? Снежка понимающе смотрит на нее, и Эмма догадывается, какой из их прежних разговоров она сейчас вспоминает. Тем сильнее Свон благодарна матери, что та не затевает беседу о Крюке и ее желании оставлять шею без метки. Вместо этого Снежка рассказывает просто и честно: — Когда я впервые увидела Дэвида в больнице, то сразу узнала: этот человек — мой. Не было ни яркой вспышки, ни удара током, о которых часто пишут в романах для омег. Нет, то было действительно чистое и спокойное знание, что этот человек создан для меня, как и я — предназначена ему. — Но так могла проявиться и истинная любовь, которая всегда была между вами, — возражает Свон. — И тогда, получается, никакой разницы нет: ты ощутила бы ровно то же самое и в том случае, если бы вы, перенесясь в Сторибрук, остались бетами. — Не совсем, — упрямо качает головой Снежка. — Там, в Зачарованном Лесу, наши чувства друг к другу были… менее физическими. Не такими плотскими. — Менее животными? — смутясь, уточняет Эмма. — Можно и так сказать, — беспечно соглашается Снежка. — Но истина в том, что, окунувшись здесь сполна в это звериное, реализуя сполна свои инстинкты, мы с Дэвидом нашли друг в друге куда больше общего, человеческого и объединяющего нас, чем в прежней близости в старом мире. Как звери чуют по одному лишь запаху и на расстоянии определяют свой-чужой, так и мы с твоим отцом гораздо глубже осознали нашу связь, и это обогатило и наши человеческие отношения. Вся наша с ним жизнь изменилась, стала гораздо полнее и счастливее, хотя… и не до конца свободной от вспышек ревности и нелепых сомнений: мы все же люди, Эмма, а не животные. И наши слабости и страхи тоже вполне человеческие. Эмма задумывается. Она чувствует за словами матери какую-то правду, которую та старалась, но все же не могла до конца объяснить. Снежка, похоже, понимает; она ласково касается ладони дочери и говорит: — Милая, можно долго рассказывать о вкусе какао с корицей, но это все равно будет не то, как если дать человеку чашку с этим напитком, ты ведь понимаешь? — Да, — односложно отвечает Свон. Снежка вздыхает и кидает на нее несколько осторожных взглядов. — Можешь спросить о Крюке, если хочешь, — спокойно разрешает Эмма. — О, правда? Хорошо… я хотела лишь спросить, тебе… хотя бы немного стало легче в последнее время? Я знаю, что ты сильная, Эмма, и можешь улыбаться даже сквозь боль, но… — Эй, мам, погоди, — перебивает Эмма разволновавшуюся Снежку. — Я не притворяюсь: мне действительно гораздо лучше теперь. — Замечательно! — не скрывает радости Снежка. — Ты ведь знаешь, милая, что мы с отцом привечали Киллиана как твоего возлюбленного, но все же я счастлива, что ты решила двигаться дальше. — Двигаться?.. Хм… Пожалуй, да… — Я хотела сказать, что мы с отцом поддержим любой твой выбор, Эмма, что бы ты ни решила: ждать, когда он одумается и вернется к тебе, или побыть какое-то время одной, или же начать встречаться с другим человеком — кем бы он ни был, — спешит объяснить свою мысль Белоснежка. — Правда? — сомневается Свон. — Да, — сияет улыбкой мать. — Конечно, у вас с партнером могут возникнуть некоторые сложности, если ты остановишь выбор на омеге, — оговаривается она, — но и тогда я ни за что не стану давить на тебя и переубеждать, что альфа был бы для тебя лучшей парой. Ты совсем взрослая, — она вздыхает, — и сама знаешь, какой человек тебе нужен. А мы с Дэвидом всегда будем рядом, чтобы поддержать, и, если, конечно, тебе это понадобится, посоветовать. — Мам!.. Эмма стремительно обнимает мать и кладет голову ей на плечо. Снежка, счастливо улыбаясь, сжимает ее в ответном объятии. Такими их и застает вернувшийся Дэвид. — Примете в семейные обнимашки? — ласково-насмешливо спрашивает мужчина. И Эмму теперь обнимают оба ее родителя. — Я очень люблю вас, ребята, — бормочет она, сильно растроганная моментом. Понемногу все успокаиваются, так что, когда Реджина и Нил присоединяются к прогулке, общая беседа успевает вернуться к нейтральным темам и незлому подшучиванию друг над другом. Здесь же, в парке, устраивается небольшое семейное барбекю, к которому присоединяется и Бель. Девушке не удается скрыть печаль из-за долгого отсутствия супруга. Реджина отводит ее в сторонку и старается убедить, что предпринятое Голдом путешествие не может быть опасным, а отсутствие вестей говорит лишь о том, что ему пришлось удалиться дальше, чем он предполагал. — Он в других мирах, Реджина, я чувствую, — вздыхает Бель. — Кто знает, какие опасности поджидают там путников… — Твоего мужа не взять голыми руками, — подбадривает омегу Миллс. — Опасность грозит, скорее, встретившимся на его пути недружелюбным сущностям! Бель только кисло улыбается. — Если бы я могла чем-то помочь… — произносит она. — Ты можешь, — находится мэр. — Помнишь ту секцию библиотеки, где хранятся магические манускрипты? — Конечно, — кивает девушка. — Я как раз недавно закончила каталогизировать их. — Отлично. Нам очень бы пригодилась подборка проверенных исторических фактов, когда повреждались волшебные границы, даже если речь идет о разрушении простых магических кругов, — говорит Реджина. — Это определенно было в оглавлении одного из самых старых томов, — хмурит брови, пытаясь точно вспомнить, Бель. — Я сделаю выкопировку этих фрагментов книги и их точный перевод на современный язык. — Будет здорово, — оценивает Реджина. — Не знаю пока, как именно, Бель, но это может помочь разобраться с тем, с чем сейчас борется Голд, а значит, поможет и ему. — Спасибо, Реджина. Девушка на короткий миг сжимает ее руку в своих, и мадам мэр поневоле оглядывается на Свон. Ей кажется очень важным, чтобы омега не подумала об этом жесте что-то неправильное, поэтому умиротворенный вид Эммы очень успокаивает альфу. Свон же, поймав панический взгляд любовницы, про себя улыбается, прекрасно понимая ход мыслей Реджины. Но нет, ей и в голову не могло прийти заревновать альфу к Бель, отмеченную Темным как его омега. И все же Свон отдает себе отчет, что ревность может вернуться. Хотя Снежка и Дэвид носили метки друг друга, мать все равно абсурдно переживает из-за потенциального развода его бывшей жены-беты. Они же с Реджиной не были связаны ничем, кроме обещания альфы. Но… разве этого было мало? Пусть в прошлом Реджины было немало дурных поступков, включая ложь сыну, но все это давно позади. Новая Реджина сдержит свое обещание. Она не станет причинять ей боль. И искать развлечений с другими омегами тоже не станет. Свон, словно невзначай, наблюдает за тем, как Реджина общается сейчас с ее семьей. С каждым разом это происходит более естественно и просто. Сохранится ли эта легкость, если родители узнают об их связи с альфой? Эмма изо всех сил старается поверить словам матери, сказанным ей о поддержке любого ее выбора. Потому что это важно. Потому что Реджина дорога ей так же, как дороги родители, Генри и брат. Потому что, после всех этих лет одиночества и отрицания своей природы Эмма обрела, кто бы мог подумать, в циничной и высокомерной Реджине Миллс недостающую часть души, о существовании которой Эмма раньше и не подозревала, но которая билась все эти годы в тесноте грудной клетки и плакала от холода и боли. Вручая альфе ключ от своего дома, Эмма не хотела сделать это жестом, к чему-то обязывающим Реджину, но — символом, знаком, ведь Реджина Миллс и была ключом, отомкнувшим темницу ее подлинной сущности. И Эмма готова быть ласковой и покорной, принимающей и дающей, ассоциируясь со своей природой, и не только потому, что вести себя естественно, не борясь каждую секунду с самой собой, оказалось на удивление приятно, но еще и потому, что она была такой не с кем-то еще, а — с Реджиной. Именно с Реджиной. Только с ней. И все же… Эмма улыбается, глубже погрузившись в свои мысли… да, все же будет неплохо, когда двухнедельный испытательный срок пройдет, и альфа сочтет возможным снова делиться с ней властью. Ведь Реджина нужна ей вся и везде: и сверху, и сзади, и снизу тоже. Да, Эмма сильно облажалась, заявив права, словно узурпатор, дерзко устанавливающий родовой герб на захваченные незаконно земли. Этот свой проступок она искупит. И на новом витке сближения сделает все, чтобы их равноправие не оказалось на деле ущемлением прав альфы. Когда она доходит до этой мысли, парк оглашает громкий вопль Нила: — Уйди, уйди! Это моя Джина! Взрослые хохочут, и Эмма, обернувшись, понимает, что крик ее брата-омеги был обращен к двум более старшим детям: они играли рядом в мяч и, пару раз случайно едва не попав в мэра (Реджина хладнокровно отбивает мяч обратно детям), решили позвать меткую красивую даму присоединиться к их игре. Смущенные криком Нила, дети отступают, но Реджина включает в себе опытного политика, и устраивающее всех решение уже найдено: в игру включаются все, даже Нил, опекать которого поручают сестре. Бродящая на устах мадам мэр ухмылка сохраняется и после того, как они собирают вещи и покидают парк; Эмма без труда предполагает, о чем она думает, и предвидит насмешки. Ее опасения оправдываются, когда она получает от Реджины втихаря написанное сообщение: «Похоже, у вас с Нилом это семейное?..» Эмма открывает телефон как раз в тот момент, когда они подходят к автомобилям; закатив глаза, она неохотно кивает, и тогда лицо альфы розовеет, а губы расплываются в широкой довольной улыбке. Они прощаются, не имея никаких договоренностей о встрече, однако, учитывая, что Генри должен вернуться только к завтрашнему вечеру, Эмма надеется, что сегодня будет спать не одна. Оказавшись дома, она немного отдыхает, после занимается уборкой. От Реджины по-прежнему нет сообщений, и Эмма думает, не написать ли самой, ведь они согласились в том, что, кроме постели, сохранят прежние привычки общения, стало быть, исходящее от нее приглашение провести вместе ночь не будет покушением на доминантность альфы. И все же она не решается, хотя и становится все более мрачной, пока вечерние часы проходят, а Реджина все не звонит и не пишет ей. Может, она устала от общества Эммы? Они виделись сегодня в лофте и несколько часов провели вместе в парке; должно быть, альфа решила отдохнуть и, пока нет Генри, посвятить время себе. И все же Свон прислушивается к каждому звуку, надеясь, что Реджина посетит ее, открыв дверь своим ключом. Но в доме тихо, только настенные часы, купленные Крюком на блошином рынке, громко тикают и отщелкивают смещение стрелок. Настроение Эммы все сильнее падает, а нервы становятся так напряжены, что, услышав звонок в дверь, она сильно вздрагивает. На пороге оказывается невысокий человек с сильно оттопыренными ушами. Он протягивает Свон коробку и, отмахиваясь от слабых возражений получателя, просит ее расписаться «здесь и здесь». Увидев свою фамилию, Эмма больше не спорит. Радостное предвкушение, подкрепленное воспоминаниями о предыдущей сексуальной игре альфы, заставляет ее распотрошить коробку, едва за курьером закрывается дверь. Сверху вещей лежит записка. Эмма внимательно изучает ее и высоко поднимает брови. Тем временем в особняке все готово к ее встрече. Реджина щепетильно проверяет содержимое холодильника и духовки, где томится курица с овощами, ведь после секса омега обычно бывает голодна. Да и когда она бывает не голодна? Мадам мэр усмехается, припоминая свидетельства уникального обмена веществ Свон. Реджина вспоминает также взгляды, которыми они обменивались в парке; у нее почти нет сомнений, что Эмма придет. Хотя… что, если Эмму некстати охватил приступ застенчивости? Не окажется ли так, что она сочтет предложения Реджины о совместном досуге оскорбительными? Мадам мэр переодевается в шелковый халат и запрещает себе паниковать. Она альфа. Эмма омега. Они обе заинтересованы в продолжении связи. Доктор Стивенс и найденная цитата из работы рекомендованного им автора советовали Реджине идти по пути воплощения желаний и фантазий. Эмма должна понимать это. Должна ведь? Чтобы отвлечься, Реджина звонит Сэм и с улыбкой выслушивает щебетанье своей младшей подруги: девушка делится с ней восторгом от посещения музыкального фестиваля в Чикаго, а также рассказывает, что записалась к психологу. Разговор с младшей Тилби подбадривает мадам мэр, но ненадолго. Когда стрелки приближаются к десяти, Реджина незаметно для себя погружается в пучину сомнений. Эмма слишком свободолюбива и хотя нуждается пока в альфе, в Реджине ведь нет ничего уникального, чего любой другой свободный альфа в Сторибруке не смог бы предложить. Не было ли для Свон проще найти замену Реджине? Разве не было бы ей легче вместо того, чтобы работать над проблемами, просто сбежать, закончить отношения с неполноценной, все время сомневающейся в себе альфой? Реджина не успевает как следует насладиться жалостью к себе; ровно в десять в дверь особняка звонят. Мгновенно вынырнув из темных вод отчаяния к свету надежды, мадам мэр идет открывать. — О, — только и может произнести она, когда ночная гостья прошмыгивает внутрь. Реджина включает в холле дополнительный свет, чтобы как следует рассмотреть преобразившуюся Свон. Вульгарный макияж с ярко-красными, неправдоподобно увеличенными губами, начесанные белые патлы, колготки в черную сеточку, коротенькая джинсовая юбка, красные туфли и топ, миниатюрная, едва ли не из одних рукавов состоящая, черная кожанка, — никогда прежде Реджине не доводилось видеть Спасительницу в таком вызывающем и пошлом образе. Никогда, если не считать старых фантазий альфы. — Пошли, — отрывисто командует мадам мэр и, схватив омегу за запястье, тянет ее за собой к лестнице. — Эй, леди, поаккуратнее, — говорит Эмма. — Я ведь не какая-то уличная… Она растягивает слоги, подражая речи девушки, с которой сидела когда-то в тюрьме, — девушки, судя по ее рассказам, хорошо и основательно овладевшей профессией, изобразить представительницу которой сегодня пытается Свон. Реджина фыркает, но сразу возвращается к серьезности. — Пошли, — внушительно повторяет она, все же чуть ослабляя хватку на руке Эммы. Омега, обиженно выпятив и без того комично увеличенные губы, следует за ней наверх. — Раздевайся, — командует мадам мэр, когда они оказываются в ее спальне, и сама усаживается на кровать. — Нет! Не так быстро. Поняв, что от нее требуется, Эмма, покачивая бедрами, медленно избавляется от куртки, потом — от топа. Реджина одобрительно кивает, и следом по стройным ногам спускается смехотворно короткая юбка, и мадам мэр более чем счастлива убедиться, что для сегодняшней встречи Свон снова выбрала подаренный альфой комплект: на этот раз провокационно-красный. — Белье пока оставь, — распоряжается Реджина. — Туфли и чулки — тоже. Эмма повинуется. Стоя на месте, она старается не покачиваться на каблуках и бросает томные взгляды из-под наклеенных длинных ресниц на свою «клиентку». — Иди сюда, — зовет Реджина. Свон приближается и скромно присаживается на самый краешек кровати. Реджина жадно рассматривает грудь омеги в выгодно показывающем ее бюстгальтере и, облизнув губы, спрашивает: — Сколько ты берешь? — За ночь? — не сразу находится с ответной репликой Эмма. — В час, — уточняет Реджина. — Полагаю, этого времени нам хватит. Свон, скрыв разочарование от предстоящей встречи с еще одной одинокой ночью, неприветливо буркает: — Двести долларов. — Договорились. Альфа самодовольно ухмыляется и тянется к груди Эммы. Она мнет затвердевшие соски через красное кружево, потом расстегивает застежку, удобно расположенную спереди. — Сними. Вдоволь намяв и налюбовавшись обнаженной грудью Свон, Реджина заглядывает в лицо омеги, еле узнаваемое под слоем макияжа. Кажется, Эмма уже возбуждена. Что до самой Реджины, то она сдерживает похоть с той самой минуты, как увидела омегу на пороге особняка. — Снимай все остальное, — велит мадам мэр. — Хотя нет, туфли оставь. Эмме приходится сначала снять туфли, потом, избавившись от чулок, снова их надеть. — Ляг на спину, — следует новое распоряжение. Реджина с удовольствием наблюдает, как омега вытягивается на ее кровати — осторожно, стараясь не наделать шпильками затяжек на дорогом постельном белье. — Возбуди себя. Свон проводит пальцами по своему гребешку, сначала медленно, потом все скорее. Альфа с наслаждением наблюдает за ее движениями, а потом их взгляды встречаются, и все внутри Реджины детонирует от невидимого взрыва. Она в спешке подскакивает к шкафу и вытаскивает блестящий квадратик из запылившейся заначки. Халат оказывается отброшен, давно вставший член — быстро упакован. — Презерватив? — не может скрыть удивления Эмма. — А ты, значит, даешь своим клиентам без резинки? — рычит Реджина, приближаясь к ложу. — Я… я только недавно начала этим заниматься, — растерянно отвечает Свон, не сводя глаз с подрагивающего органа, готового ворваться в ее лоно. — И… и вот еще что: а я тогда не целуюсь в губы! — находится она. — Учту, — равнодушно кидает альфа. — Раздвинь ноги шире. «Еще посмотрим, кому будет хуже без поцелуев»… Реджина залезает на теплое тело омеги и сразу ввинчивает член в ее влагалище. Эмма хорошо увлажнена, так что, не утруждая себя прелюдиями, альфа сразу начинает трахать ее, нагло рассматривая вблизи лицо с поплывшим уже макияжем. Заметно, что и сама Свон плывет, охая от толчков большого горячего органа альфы, и Реджина, не позволяя ей слишком забыться, ненадолго извлекает член и стучит им по увлажненным складкам омеги, демонстрируя власть, потом закидывает ноги Свон к потолку и, сложив пополам, трахает ее в «офицерской» позе. Она замечает, что Эмма закусывает губу, чтобы не стонать, но оставляет это без комментария. И без того задранные выше головы ноги омеги в красных туфельках, растекшаяся под глазами тушь, ее прерывистые вздохи возбуждают альфу настолько, что скоро уже становится невозможно терпеть; Миллс сдергивает презерватив и, громко рыча, кончает на покрытый испариной живот Эммы, а потом без сил падает рядом. — Полчаса, — через какое-то время изрекает мадам мэр, бросив взгляд на будильник. — Что? Эмма непонимающе смотрит на нее, и ее растерянная мордашка с окончательно размазанным макияжем заставляет Реджину улыбнуться. — Сейчас половина одиннадцатого. Полагаю, будет справедливо, если я заплачу только сто долларов, — поясняет свою мысль Миллс. Альфа запускает руку в верхний ящик и извлекает оттуда купюру; вчетверо сложив, Реджина перебрасывает ее на поверхность тумбочки со стороны Эммы. Омега несколько раз моргает, после чего приподнимается на постели. — Спасибо, — с трудом произносит она. — Тогда… тогда, полагаю, мне можно вернуться домой… Реджина с растущим шоком наблюдает, как она встает, и восклицает: — Эмма! — Да? — не оборачиваясь, равнодушно отзывается омега. — Эмма, подожди! Ты… разве не останешься? Свон снова садится на кровать и серьезно смотрит в наполненное эмоциями лицо альфы. — А ты хочешь, чтобы я осталась? — мягко спрашивает она. — Конечно! — энергично кивает Реджина. — Мы ведь так давно не ночевали вместе… — Но наша игра закончилась? — с подозрением уточняет Свон. — Да, — сразу подтверждает мадам мэр. — А что? — Значит, когда ты сказала, что заказ не на всю ночь, это был твой способ сэкономить?! — ахает шериф. Реджина переводит взгляд с возмущенной омеги на смятую купюру и обратно, пока Эмма не начинает смеяться, и тогда альфа тоже с облегчением смеется и, ласково обняв любовницу за талию, бормочет: — Как насчет платы едой, дорогая? В духовке тебя ждет очень вкусная курочка… — Курочка? В половине одиннадцатого ночи? Что же ты раньше молчала?! Эмма спрыгивает с кровати, и Реджина следует за ней; они все же делают остановку в душе, и Миллс удовлетворенно кивает, когда вместо шлюхи по вызову видит рядом с собой великолепного и очень серьезного шерифа Сторибрука, пусть даже и без привычных джинсов, а в пижаме хозяйки дома. Подкрепив силы (сделав умилительные глазки, омега пробует выпросить у Реджины рецепт, но та категорична; растущие кулинарные навыки Свон, как подозревает альфа, могут снизить уровень ее зависимости от кухни особняка), женщины возвращаются в спальню. На простынях обнаруживается все-таки пара затяжек, но это служит лишь поводом потренировать Свон в магии. Эмме снова далеко не сразу удается сконцентрироваться, и Реджина замечает, что следующий урок магии они проведут полноценно, по-настоящему, «без всяких отвлечений на секс, мисс Свон», на что омега скептически бормочет под нос: «Конечно-конечно». А после они ложатся в постель и занимаются любовью, хотя никто из них не произносит этих слов. Просто много поцелуев, и томительные, сердце щемящие ласки, и «какая защита?.. поиграли и хватит, Эмма, я хочу почувствовать тебя», и «пожалуйста, сделай так снова…», и медленное пламя, охватившее потом обеих, заставляющее громко стонать от наслаждения и крепко впиваться ладонью в ладонь другой. Они меняют несколько поз и приходят к финалу, когда лежат на боку; к тому времени Реджина почти ничего не соображает: ей мерещится, что между ног омеги, которую она трахает, разгорелся настоящий огонь, а она, Реджина Миллс, — пожарный, в чьем ведении потушить его, и вот она старательно работает брандспойтом, сосредоточившись на очаге возгорания, и со свойственной ей ответственностью заливает его пеной, пока средства тушения полностью не иссякают. Они лежат потом, крепко обнявшись, спутав конечности в общий клубок, и снова целуются. Их последующий разговор откровенен, тих и наполнен паузами. — Ты… позволила мне быть сверху, Реджина. И… целовала меня там. Почему? — Захотела. Мне нравится твой вкус, Эмма, и так же сильно нравится сосать твою грудь, пока ты скачешь на мне. — Ты… значит, ты снова доверяешь мне? Это не рано? — Я много думала обо всем этом, Эмма. Доктор Стивенс — прекрасный специалист, но он не знает о твоей магии, не знает, что ты Спасительница, победившая дракона и разрушившая Проклятие. Мне кажется теперь, дорогая, было крайне наивно строить планы по превращению тебя в «ромашку». — И… ты не против, что я останусь «хищной росянкой», потенциально опасной для целостности твоей шеи? — Я подумала, Эмма, что, кроме росянок и ромашек, есть и другие цветы. Ты можешь быть… например, розой? Роза сильна, несмотря на кажущуюся хрупкость, и может защитить себя шипами, но ее лепестки нежны и прекрасны. — Ты ведь лю… то есть, я хотела сказать, тебе нравятся розы? — Да. Я люблю розы, Эмма. Они прекрасны. — О, Реджина, по-настоящему прекрасно то, что я сейчас вижу: твои губы, которые я снова хочу целовать. Можно?.. После Реджина устраивает голову на плече Свон и позволяет ей перебирать свои волосы в мягкой, уютной тишине. «Скоро начнет светать», — лениво думает Миллс, готовясь погрузиться в сон, но неожиданно серьезный вопрос омеги прогоняет его: — Значит, мы не будем ждать, когда кончатся две недели? Наши игры… позади? — Мы можем поиграть с тобой в любое время, например в строгого мэра и накосячившего шерифа, — замечает Реджина. — Или в принципиального шерифа, поймавшего мэра на крышевании проституции… — с надеждой добавляет Свон. — Или так, — посмеивается Реджина. — Но… как же насчет двух недель? — А что насчет них? — У тебя разве… кончились мысли, как бы ты хотела наказать меня? — Это было совсем не о наказании, Эмма! — недовольно замечает Миллс. — Ты ощутила себя сильно наказанной сегодня или на прошлой неделе в костюме горничной? — Нет, совсем нет, Реджина, наоборот! Но ведь… Омега мнется, и Миллс устало произносит: — Эмма, я думаю, это было изначально плохой придумкой. Идти за своими желаниями? Делать с тобой все, что захочу, если ты согласна на сексуальный контакт? Это странно работает, ведь я хочу тебя и под собой, и на себе — тоже. Хочу целовать тебя внизу, пробовать твой сок. И, к счастью, я не знакома с трактатами о доминировании и подчинении, и знаю лишь, что теперь, когда доверие между нами восстановлено, я просто хочу чаще заниматься с тобой сексом, не заморачиваясь на то, кто из нас главный. Ты ведь больше… не подведешь меня? Искренние слова альфы и ее открытость заставляют Эмму счастливо улыбнуться. Их мысли и желания совпадают. Просто быть друг с другом. Просто заниматься сексом. Без борьбы за власть. «И все же я готова быть вторым номером», — понимает вдруг про себя Свон. Теперь, без принуждения, без отчаяния от возможной потери альфы, легко и свободно она принимает это решение. Да. Пусть Реджина Миллс будет первым пилотом, а она, Эмма Свон, — вторым, готовым принять управление на себя, если их паре это потребуется. — Я никогда не подведу тебя, альфа, — твердо обещает она. — А я никогда не обижу тебя, дорогая, — отвечает ей Миллс. Эмоциональное напряжение понемногу рассеивается, и Эмму снова гложет червь любопытства. — Реджина, — неуверенно начинает она, — если мы закончили с этим… хм… периодом… мне бы хотелось узнать… — Что? — Ну… я была уверена, еще тогда, когда мы остались в доме после консультации доктора Стивенса… — Я трахнула тебя в рот, — спокойно проговаривает Миллс, — но мне не показалось, что ты испытала боль или дискомфорт. Это не так? — Все в порядке, и я вообще о другом, — уткнувшись в волосы альфы, бормочет Свон. — Я… уф, признаться, я думала, ты сразу начнешь с анального секса… но… — Это то, чего ты хочешь? Чтобы мы распечатали твою третью дырочку? — Нет! Ой… то есть, если ты хочешь, то, конечно… но… Реджина молчит и бессознательно поглаживает лопатку Свон и заметную родинку под ней, подбадривая продолжать откровенность. — Я не делала этого раньше, — признается омега, — и, честно говоря, каждый раз готовилась, что ты вставишь мне… туда. Миллс закрывает глаза. Теперь, когда Эмма высказалась, настает черед ее откровенности. И это тяжело, потому что дурные воспоминания, много лет находящиеся в ссылке в самом уголке ее сознания, сейчас ярко и живо являются ей. — Сам по себе анальный секс не кажется мне ни привлекательным, ни отталкивающим, Эмма, — тихо говорит Реджина. — Все дело в пережитом опыте. — Ох! — громко восклицает Свон. — Я идиотка! Ты ведь была с Робином, и вы… — С моей родственной душой, да, — грустно усмехается Реджина, — но дело вовсе не в Робине. Мы считанные разы занимались сексом, и ничего, кроме разочарования, эти попытки ни мне, ни ему не принесли. Мой плохой опыт был приобретен гораздо раньше. — Еще в Зачарованном Лесу? — Да, когда я была замужем за Королем. Супруг частенько приходил в мою спальню нетрезвым. И в тот зимний вечер, проводив гостей из соседнего княжества, он тоже ввалился в мою комнату, едва держась на ногах. Я просила его проспаться, но он лишь глупо смеялся; похоть уже овладела им. Как и обычно, Король поставил меня на четвереньки и… не знаю, должно быть, он спьяну промахнулся, но ему так понравились мои громкие крики, что он и не подумал остановиться … Я плакала, а он презрительно бросил мне в лицо, что «хотя бы эта дырочка дождалась его девственной». На утро пришел придворный лекарь с отваром, который приглушил боль. Он… частенько делал мне потом этот отвар. Почти пять месяцев. Ровно столько мне понадобилось, чтобы добыть гадючий яд. — Боже мой, Реджина! — восклицает Свон. Она крепко сжимает альфу в своих объятиях. «И кровь этого монстра течет во мне! Его гены, его жестокость… все это часть меня», — понимает омега. — Это было давно, — вздыхает Миллс. — Я почти позабыла об этом, и все же… — Сколько же тебе пришлось пережить, Реджина, — с глубокой грустью говорит Свон. — Я отомстила, — мрачно напоминает альфа. Понемногу Реджина расслабляется в сильных руках шерифа. Нет, она не соотносит эту девушку с насиловавшим ее Королем; никогда, даже в мыслях не признает она ее и Генри родства с Королем Леопольдом. Эмма другая. Не способная на насилие. Хотя… Нет, все, стоп. Нужно позабыть об укусе и жить дальше. Нужно доверять омеге, а бояться больше не нужно. Все плохое осталось позади. Эмма Свон не подведет ее. Она обещала. Она позаботится о Реджине. Альфа укладывает голову Эмме на грудь и, как котенок, трется в ожидании ласки. И она следует. Эмма ласково целует ее в волосы и за ушами, гладит пальцами шею и шепчет что-то мало разборчивое, но утешительное, приятное. — Все хорошо, Эмма, спасибо… теперь все хорошо, — говорит, наконец, Реджина. — Мне уже давно не больно. Вот только, если ты захочешь заняться анальным сексом, то, наверное, мне понадобится время. Даже оставаясь на активной стороне, даже будучи альфой, вместо возбуждения я все еще паникую при одной мысли об этом… Поэтому, когда ты захочешь… — Не захочу, — спешит уверить ее Свон. — По крайней мере, не скоро. Разве что, когда мы перепробуем все остальное и захотим разнообразия. «Лет через пятнадцать. Или, быть может, никогда». — Так… а Король не ошибся насчет твоего первого раза? — застенчиво спрашивает Эмма. — У тебя с Даниэлем что-то было? — Да, было. Даниэль действительно стал моим первым любовником, Эмма, — свободно признает Миллс. — Слава Богу, — выдыхает омега. — Да, — задумчиво соглашается Реджина. — Король часто в первые месяцы после свадьбы бранил меня, называя потаскухой. Но я никогда не жалела, что отдала девственность Даниэлю. Хотя моменты нашего счастья были коротки и так несправедливо быстро и безжалостно были оборваны вместе с жизнью Даниэля, но все же… — Ты любила его, и потому ни о чем не жалеешь, — понимающе говорит шериф. — Да. Именно так, Эмма. А твой… первый раз ведь был с Нилом? — Да, с ним, — улыбается Свон. — Но я как раз сильно жалела об этом; например, когда сидела в тюрьме. Это теперь я понимаю, как мне на самом деле повезло с Нилом. — Потому что ты была влюблена в него и ваша связь была особенной. — Да, — соглашается омега. — И еще потому, что на свет появился Генри, и он такой… — …И он тоже очень особенный, Эмма, да. Свон моргает увлажнившимися глазами и внезапно смеется. — Ты только посмотри на нас, Реджина, — говорит она, — мы лежим в постели и делимся сердечными тайнами. Могла ли ты предположить такое, когда мы познакомились? — Нет. Конечно, нет. «Хотя я частенько представляла, как трахаю белокурую нахалку, плохо убравшую пыль в моей гостиной, или заказав ее в свой особняк, как девочку по вызову». — Кхм… Кстати, знаешь, Эмма, я рассказала тебе сегодня то, о чем даже Арчи не рассказывала. — Все твои секреты в безопасности со мной, — заверяет Свон альфу. Эмма утыкается носом в сладко пахнущую шею Реджины (новый серьезный знак доверия к омеге) и весь остаток ночи остается «большой ложечкой». Миллс просыпается утром, когда в ванной уже шумит вода. Отсутствие на тумбочке денег, «заработанных» Эммой этой ночью, заставляет альфу ухмыльнуться.