Неправильная омега

Спускаясь по кирпичным ступенькам вслед за обнаженной альфой, Эмма замечает, что ее ноги дрожат, и не от страха, нет, — от предвкушения. Видение Реджины в облике Злой Королевы — в каком предстала она перед взором шерифа в день их неудачи с проверкой магической черты — снова явилось перед ее мысленным взором. Что же случится в подвале? Эмма была однажды в маленькой его части, где Миллс, как и все добропорядочные домовладельцы, устроила прачечную и сушилку. Но этими десятью ярдами подвал явно не заканчивался, и Свон терзает любопытство, что скрывает за собой массивная дверь, к которой они сейчас приближаются. Может, ностальгируя по просторам замка и абсолютной власти, Реджина создала там что-то вроде пыточной? Воображение Эммы рисует картины, вдохновленные просмотренными когда-то фильмами о Средневековье: грубо обтесанные каменные стены, на них — тускло поблескивающие в свете факелов алебарды и мечи, а еще круглые своды, тайники и непременно комната с дыбой, цепями и кандалами. Шериф представила уже и шипастый ошейник, и плеть в руках ухмыляющейся Миллс, и яркий макияж, и соблазнительные прелести, выпяченные корсетом напоказ, и грубые команды, срывающиеся с соблазнительно полных, искаженных мрачной ухмылкой губ… — Пойдем? — приоткрывая дверь, спрашивает Миллс, и в голосе ее слышится робость. — Да! — нетерпеливо выдыхает Эмма. Дверь отворяется, Реджина тянется к выключателю. «Не факелы», — успевает с сожалением подумать шериф, прежде чем недоуменно вытаращить глаза. Комната представляет собой большую… нет, даже очень большую кладовку. Стеллажи опоясывают комнату по периметру, и еще ряд проходит точно по ее середине. Большинство полок заняты коробками, но другие совершенно пусты. И, конечно, даже в этом пространстве мадам мэр верна себе: как ни крутит Эмма головой, не может заметить ни пылинки. Надежды омеги, что атрибуты для агрессивного секса спрятаны в коробках, разбиваются, когда Реджина со смущенным смешком говорит: — Здесь в основном хранятся вещи Генри. Раньше их было больше, но потом, когда Нил стал подрастать, а ваша матушка, как заведенная, охапками скупала в супермаркетах эти жуткие синюшные распашонки с птицами, я отнесла несколько вещей в лофт. Эмма прекрасно помнит те огромные четыре мешка с детской одеждой и радостно удивленную Снежку, демонстрирующую им с Дэвидом комбинезоны и куртки, пошитые из невообразимого, словно из НАСА одолженного, материала, вельветовые штанишки, стильные рубашки и уютные толстовки с машинками. Кажется, именно с того дня Реджина окончательно была включена Прекрасными в семью — и фигурально, и буквально (хотя Миллс притворно возмущалась и поначалу уговаривала Генри сменить название их общей группы в мессенджере). Либидо омеги ощутимо снижается. Никаких цепей и шипов. Никаких вульгарно-высоких квадратных каблуков. Главное, никакого корсета. — Хм, — откашливается Свон, не находя, что сказать. Реджина действительно хотела заняться сексом здесь? В пространстве, заполненном вещами их сына? Эмма недоверчиво смотрит на альфу и замирает, ошеломленная вожделением в жгуче-черных глазах. — Обожаю твою грудь, — говорит Миллс низким голосом. Мгновение — и альфа доказывает это делом. Почувствовав легкие, порхающие касания пальцев и, словно в противовес, острые удары горячего языка на своих сосках, Эмма закрывает глаза, забывая, где они находятся, и желая лишь одного — чтобы Реджина продолжала ласкать ее так. В течение нескольких минут альфа выполняет ее невысказанное желание, а потом отстраняется, со все той же чувственностью целует рот и шепчет на ухо: — Но есть у тебя еще кое-что, дорогая, и это кое-что нравится мне даже больше… Эмма вскрикивает, когда Миллс прижимается теснее и отросток, горячий и твердый, как нагретый в сауне камень, тычется в ее бедра и пах. Омега снова хочет почувствовать его внутри, но у Реджины, кажется, иные планы. Легонько ущипнув ее за ягодицу, она приказывает: — Полезай наверх. Она подталкивает омегу к стоящим в середине комнаты пустым полкам. Упреждая вопросы партнерши, альфа взмахивает рукой, и рядом со стеллажами появляется лесенка, а на средней полке — еще и тонкий матрас. Свон, заново возбужденная предыдущими действиями мадам мэр, не переча юркает на полку, ожидая, что альфа присоединится к ней. «Может, это какие-то нереализованные прежде желания о сексе в поезде? — мелькает в светловолосой голове. — В проводницу мы еще не играли…» Но альфа остается стоять внизу. Своими руками она направляет Эмму, ворочая ее, словно куклу, и понуждает спустить ноги с полки. — Не так, — нетерпеливо бормочет Реджина, — ну же, давай, положи их мне на плечи. Теперь только Свон соображает, чего от нее ждут. Она осторожно закидывает сначала одну, потом вторую ногу на плечи стоящей лицом к ней альфы и остается перед ней такой — беззащитной и открытой. Реджина поглаживает бледные ноги и сдвигает их дальше, себе за спину, и еще теснее приближается к паху омеги — так, что Эмма начинает чувствовать на своей обнаженной плоти срывающееся с пунцовых губ отрывистое дыхание. Альфа жадно смотрит на то, что оказалось сейчас прямо перед ее лицом, и клитор Свон заметно дергается. — Ох, Эмма, — только и может произнести Миллс. Эмме отчего-то становится стыдно, и она закрывает лицо руками, но альфа теперь уже совсем близко; ее язык, упругий и напряженный, касается влажной расщелины, полной их общего вкуса и запаха, скользит выше, потом снова вниз. Терпеть уже невозможно, и Эмма, захныкав, отводит руки, чтобы надежнее упереться о матрас, и заслезившимися отчего-то глазами наблюдает теперь за равномерными движениями языка и губ Реджины. Идущий от альфы аромат наполняет ноздри Эммы, и она жадно втягивает его, поражаясь, как приятно пахнет ее партнерша. Запах точно передает королевскую решимость и властность, а еще уверенность, даже, быть может, брутальность, при всем том оставаясь очень женственным. Когда-то давно Эмма слышала поговорку, что, попробовав женщину-альфу, к мужчинам больше не возвращаются (не оттуда ли росли корни ее старого интереса к Лили, оставшегося, впрочем, платоническим?) И вот теперь, вдыхая манящий запах, глядя в полуприкрытые глаза с подрагивающими черными, как ночь, ресницами, Эмма снова и снова убеждается, что только с этой альфой хочет она всегда делить и жизнь свою, и постель. Было ли дело в сложной комбинации женского и альфа-начал в Реджине или в качествах самой мадам мэр, Эмма не знает, да и важно ли это? Свон все сильнее цепляется за матрас, явственно ощущая, как рот альфы заставляет ее чувствовать полет и невесомость. Реджина чуть склоняет голову; свет теперь падает на ее лицо сбоку, и рассекающий верхнюю губу шрам, обычно почти незаметный, становится отчетливо виден. Эмма глухо стонет от мощно накатившего желания коснуться его. — Сейчас-сейчас, — бормочет Реджина, по-своему поняв призыв партнерши. Она гладит лежащие на ее плечах бедра, по-прежнему аккуратно придерживая, и исхитряется освободить одну руку. Большой палец начинает медленноо кружить по твердому клитору омеги, а горячий язык все глубже и чаще врезается в жаждущую впадину. Оргазм Свон, принимая во внимание шаткость конструкции, становится рискованным делом: омега бьется в сильных судорогах освобождения, и Реджине приходится проявить расторопность, чтобы не дать ей свалиться на пол и при том самой не оказаться задушенной сильными бедрами шерифа. Опомнившись, Эмма обнаруживает, что они с альфой лежат на том же матрасе вдвоем. Реджина лениво поглаживает золотистые локоны, пропуская их сквозь пальцы; ее стояк, слегка опавший, но все равно хорошо ощутимый, при каждом движении тычется в омежий живот. — Понравилось? — самодовольно спрашивает альфа, перехватив взгляд Эммы. — Очень. Хотя я ожидала совсем другого. Свон широко улыбается, вызывая этим подозрительный взгляд. — Чего ты ожидала? — требовательно спрашивает мадам мэр. — Потом расскажу… Эмма склоняется к лицу Миллс и проводит по оказавшемуся столь притягательным шраму языком. — Ты прекрасна, Реджина, просто офигенно, невероятно прекрасна, и я до сих пор иногда не могу поверить, что мы вместе, — задыхаясь, произносит шериф и, смутившись вырвавшегося признания, целует шею и ключицы, прячась от нестерпимо яркого сияния карих глаз. Их последующие действия все так же нежны и неторопливы: когда поцелуи Эммы, после долгой остановки на груди альфы, достигают ее паха, она прилежно начинает сосать член, наслаждаясь тихими поощрительными репликами мадам мэр; потом, когда Миллс восстанавливает силы, они меняются местами, и, оказавшись сверху, Реджина вводит свой конец между ног омеги и двигается медленно, стараясь от каждого толчка членом получить удовольствие самой и подарить его Эмме. Амплитуда движений сдерживается высотой полки, но ни одной из них не хочется тратить время и силы на перемещение. Десятки, сотни легких поцелуев обрушиваются на лицо, плечи и грудь Свон, вызывая из ее груди новое тихое хныканье. Пальцы омеги цепляются за плечи Миллс, притягивая ее тело как можно ближе к своему. — Ре-едж! — восклицает Эмма, начиная получать очередную разрядку. Альфа надежно упирается руками в матрас и продолжает входить в партнершу, мелко и часто двигая поясницей. — Эмм… Эмма! — разлетается под сводами подвала крик. Только позднее, уже вечером, когда Реджина укладывается спать, вспоминает она об оброненной Свон реплике и немедленно тыкает ее в бок, вызывая у омеги возмущенное «Эй!» — Ты так и не рассказала, чего ждала от меня в подвале, — с вопросительной интонацией говорит альфа. — Реджина, ну давай завтра, а? — ноет шериф. — Неужели тебя не утомила наша беготня с Нилом по парку? — Да это Дэвид и Генри за ним все время носились! — справедливо возражает Миллс. — А чемодан нашего сына, кстати, собирала я одна, хотя кое-кто обещал помочь. — А то, что мне пришлось снимать с дерева кота твоей соседки в выходной, это уже не считается? А урок магии? Я, наверное, тысячу калорий потеряла, пока у меня стали получаться эти мудреные левитационные заклинания… — Как раз столько калорий и было в лазанье, которую ты потом съела практически в одно лицо! И… а, ты заговариваешь мне зубы, да? — осеняет Реджину. — Ну, теперь-то я точно докопаюсь до правды. Говори! Эмма недовольно стонет в подушку, потому что знает сейчас свою альфу достаточно хорошо для того, чтобы серьезно отнестись к ее обещанию. Она подпирает локтем висок и, сонно посмотрев в любопытные карие глаза, в свете лампы отсвечивающие золотистым, бормочет: — Ну, сама подумай. Моя девушка, также известная в прошлом как Злая Королева и стервозная мадам мэр, приглашает меня спуститься для плотских утех в свое подземелье… Шериф выразительно играет бровями и, несмотря на то, что дико хочет спать, издает тихий смешок при виде изумленно-недоверчивого лица Реджины. — Значит, ты ждала… — Ну, как минимум цепи, лаковые шнурованные ботфорты на каблуке, хлыст и то дико сексуальное платье с вываливающимися сиськами, ага… — Эмма! — снова пихает омегу, несмотря на ее ворчание, Миллс. — А почему ты тогда ничего не сказала мне? — Зачем? Было тоже здорово, просто… хм… иначе… — Иначе? — Ну да, — шепчет засыпающая Свон. — Словно я собиралась зайти в клетку со львом, а когда дверца открылась, увидела миленькую плюшевую игрушку… — Плюшевую игрушку?! Миленькую? — подскакивает на постели Миллс. — Ты хоть знаешь, что я могу с тобой сделать? — Знаю, альфа, знаю, — едва не стонет от бессилия Эмма, — но умоляю, давай ты запишешь это в свой ежедневник и сделаешь все запланированное со мной завтра? Просто напоминаю: ты трахнула меня сегодня дважды в своем особняке и потом еще раз в лофте, едва ли не на глазах моего младшего брата… — Неправда, он спал. — …И мои родители едва нас не застукали (это уже второй раз, между прочим!), и, кроме того, ты еще трахнула меня сейчас, перед сном…  — Это получилось так быстро, что не в счет. — Было бы не в счет, если бы ты не долбила меня, как гномы киркой в поисках золотой жилы… — Глупости какие. — …У меня там скоро Марианская впадина будет, а еще мне стыдно будет смотреть в глаза нашему сыну, потому что кое-кто забыл о заглушающем заклинании, и… Эмма еще неразборчиво что-то бормочет и все-таки засыпает. Альфа наблюдает за сопящей принцессой — разбросанные по подушке золотистой соломой волосы, кулачок под головой, нахмуренные брови. Усмехнувшись, мадам мэр бережно укрывает ее одеялом, а потом поворачивается к омеге спиной. Через пару минут Эммины руки каким-то чудесным образом перемещаются из-под собственной щеки на талию альфы и притягивают ее к себе. Генри, Пэйдж и Прекрасные с Нилом уезжают рано утром. До Портленда решено добраться на автобусе, оттуда — самолетом в Нью-Йорк. Путешественников ждали уже тщательно выбранные двухэтажные апартаменты на Манхэттене. Программа отдыха была давно составлена, а условия совместного проживания — тщательно оговорены; со Снежки было взято клятвенное обещание не смущать молодую пару и не шпионить, Дэвид же, напротив, дал волнующимся родителям слово присматривать за подростками. Шляпник, стоящий чуть поодаль от Миллс и Эммы, крепко обнял дочь и что-то с улыбкой сказал Генри, Эмма обняла и поцеловала всех отбывающих, Реджина — только туристов младшего возраста. — Я привезу тебе подарок, Джина, — уверенно обещает Нил мадам мэр. — И тебе — тоже, Эмма, — спохватившись, добавляет он. Джефферсон уходит сразу после прощания, а Реджина и Эмма остаются на месте, глядя вслед отъезжающему автобусу. — Все будет нормально, — говорит Свон Реджине, когда он скрывается за поворотом. — Да, наверное… Я бы и не волновалась, если бы там сейчас не было беспорядков, — вздыхает Реджина. — Они ведь обещали держаться подальше от этой движухи, — замечает Эмма. — Вот увидишь, ничего плохого не произойдет. — Ладно, — говорит Реджина. — В конце концов, это ведь была наша идея, да и Генри доказал за лето, что может быть очень ответственным. Эмма одобрительно кивает, и они неловко расходятся в разные стороны: Реджина едет в мэрию, а шериф решает прогуляться пешком до лавки Голда, где со вчерашнего вечера скучает без хозяйки верный «жук». Эмма открывает дверцу автомобиля, когда замечает Бель, приветливо машущую рукой из окна. Рассудив, что до работы еще уйма времени, Свон решает зайти, и несколько минут они дружелюбно разговаривают со счастливой из-за возвращения мужа омегой. Появляется в лавке и Голд. Сегодня он выглядит менее усталым, чем накануне, и с рассеянной улыбкой прислушивается к болтовне двух подруг. Спохватившись, Свон решает воспользоваться моментом и подробно рассказывает Темному о часах, исчезнувших из заброшенного особняка. Голд становится задумчивым, но не выказывает тревоги. — Надо кое-что проверить, — говорит он. — Может, это были обычные ходики? Хотя… их покойный хозяин был странным типом. — А что с ним было не так? — удивляется Эмма. — Просто жил себе одинокий старый чудак, разве нет? — Возможно. Я плохо его знал, — уклончиво отвечает Темный. — Надо будет осмотреть дом, ведь магические артефакты всегда оставляют след, а прошло не так уж много времени. Они договариваются встретиться в старом особняке вечером. Приехав в участок, Эмма сообщает Реджине об этой договоренности и просит ее захватить из ратуши ключи и печать. День шерифа проходит довольно-таки монотонно: работа с документами, ставшая рутинной проверка магического пузыря на границе города. Во второй половине дня их семейная группа в мессенджере взрывается фейерверком ярких фотографий. Эмма еле успевает лайкнуть фото с самолета, как они сменяются видами Манхэттена, затем — довольными лицами родителей и удивленного чем-то Нила. «Кажется, поездка началась хорошо», — думает Эмма, с улыбкой пролистывая снимки еще раз. Реджина пишет в группу заботливо-назидательное сообщение, потом сразу же второе — куда менее поучительное, смысл которого можно обобщить словом «отдыхайте!» Эмма высказывается в том же одобряющем тоне и с легким сердцем завершает смену. До оговоренного с Голдом и Реджиной времени остается еще минут сорок, и шериф решает заехать к «Бабушке», где заказывает овощной салат и запеченную куриную грудку. — А твои вкусы изменились, Эмма, — подмигивает Руби, принося заказ. — Спасибо, Рубс, — благодарит шериф. — Ну, и на меня влияет пропаганда здорового образа жизни, знаешь ли, — с улыбкой добавляет она. Волчица с добрым прищуром смотрит, как она приступает к еде, потом уходит на зов Бабушки. Поскольку сегодня Эмма ужинает без компании, ей доставляет интерес наблюдать за наводнившими кафе сторибрукцами: в углу цедит пиво Вейл, выглядящий так, словно неделю не спал; Дороти с деловитым видом мешает коктейли, не забывая то и дело посылать улыбки своей омеге; в кабинке напротив устроились Аврора, Филипп и Мулан — альфы с одинаковой галантностью ухаживают за своей подругой; у маленького столика возле окна пристроился Арчи с огромным стаканом капучино и, что для него совсем нехарактерно, с воодушевлением стучит по экрану своего смартфона, очевидно, с кем-то переписываясь; за перегородкой галдят подростки, обсуждая новый фильм и строя планы на оставшееся до учебы время. И Эмма думает, что их мирок, странноватый, но по-своему милый, за эти годы окончательно стал родным ей, так что и представить уже странно, как могла она всерьез задумываться, чтобы взять сына и уехать из Сторибрука. Эмма рассчитывается, когда в кафе заходит Болванщик и внимательным взглядом обводит помещение. — О, мне пора наверх! — сразу реагирует Руби. — Спасибо за чаевые, Эмс! — Подожди-ка, Руби, — пробует остановить ее шериф. — Извини, что суюсь вот так, но… он ведь не альфа? — И что? — хмурится официантка. — Дороти не против, а мне не жалко. Погоди-ка… мне казалось, Джефферсон тебе не интересен? Это уже не так? — подмигивает она. — Так, — поспешно кивает Эмма. — Просто… не понимаю… но это совсем не мое дело, Рубс. Все в порядке, — неловко заканчивает она. — Ты как Бабушка, — недовольно фыркает Руби. — Тоже ждешь, что Дороти вскипит и слетит с катушек, да? Так вот, вы все ошибаетесь. Она меня любит! Теперь все по-другому. Ей даже нравится, что у меня много поклонников, — понизив голос, добавляет омега. — Я верю, Руби, верю, — примирительно говорит шериф. — Вы замечательная пара. Что ж, спасибо за потрясающую еду. И… иди повеселись. — Так-то лучше, — кивает успокоенная Волчица. — Мы всегда тебе здесь рады, Эмма. Джефферсон поднимается по лестнице, и, забежав в бар, чтобы оставить счет и деньги, Руби спешит за ним. Свон думает, ей придется переговорить с Реджиной, чтобы избежать повторения неприятной ситуации, когда мадам мэр узнает, что ее зуботычина не пошла Болванщику впрок. В глубине души Эмма не осуждает ни Джефферсона, ни, тем более, Руби, однако резкие перемены в поведении девушки из Канзаса по-прежнему смущают ее. Когда Свон приезжает на Миффлин-стрит, печать мэра уже сорвана с двери старого дома. Шериф торопится войти внутрь и сразу натыкается на Голда и Реджину, туповато рассматривающих пустую стену. — Похоже, следы магии обрываются прямо здесь, — говорит Голд и оборачивается. — Добрый вечер, Эмма. — Получается, это были и впрямь не простые часы? — спрашивает Свон. — Не простые, — лаконично подтверждает маг. — И… это опасно, что они исчезли? Что вообще с ними можно сделать? — продолжает задавать вопросы шериф. — Скажем так, никакой смертельной угрозы они не представляют, — отвечает Голд, блуждая взглядом по сторонам. — И, более того, они даже никому не могут служить, кроме своего законного владельца. Похититель не сможет их использовать. — Так, а что именно они способны делать? — не успокаивается Эмма. — Полагаю, умеют переносить людей и предметы во времени, — спокойно произносит Голд. — Как? — поражается Свон. — Но разве вы все не твердили мне, что это невозможно? Что при любой попытке человек будет попадать в другой, альтернативный мир? Она вопросительно смотрит на Реджину, которая все это время стояла рядом со скрещенными на животе руками и молчала. — Не могу утверждать точно, — пожимает плечами Голд. — Однако следы магии указывают на уникальное волшебство. Возможно, эти часы все же могли перемещать своего хозяина во времени. — Реджина? — растерянно обращается Свон к молчаливой мадам мэр. — Ты тоже так думаешь? Альфа неопределенно пожимает плечами. — Полагаю, мы должны довериться в этом вопросе Голду. Я плохо разбираюсь в подобного рода вещах. Да и… Она не договаривает, но Эмма понимает. С собственной барахлящей магией Реджине сейчас трудно даже соприкасаться с чужим волшебством. — Кстати, интересно будет попробовать, — прерывает Голд размышления шерифа. — Эмма, иди-ка сюда. Сейчас мы проверим, насколько тренировки с Реджиной смогли проявить твой бесконечный магический ресурс. Эмма беспрекословно приближается к магу, но с сомнением произносит: — Мы вообще-то работали над защитной магией и прочими полезными штуками… — Но защитная магия стала теперь не очень актуальна, не так ли? — ухмыляется Голд и повторяет свой вчерашний жест с замахом. Реджина выпрямляет руки и сверкает глазами, еле удерживаясь от готовых сорваться с уст ругательств. Качество юмора Голда всегда было удручающим. — Настройся, сконцентрируйся на куске обоев, — перестав кривляться, инструктирует Спасительницу Голд. — Почувствуй чужую силу, которая все еще струится где-то рядом… Свон закрывает глаза и пробует следовать советам. Сначала она ничего не чувствует, потом, напротив, ощущает очень много. Эмма внутренним взором видит клубящуюся вокруг старого мага тьму — невероятно сильную, но при том словно крепко схваченную надежной железной рукой. Потом ее магическая сила бессознательно резонирует с идущими от Реджины короткими, еле ощутимыми импульсами. Стараясь перевести внимание к стене, Эмма сначала чувствует упорное сопротивление, затем, когда усилием преодолевает его, оказывается словно на карусели волшебных вихрей; магия предметов подхватывает ее, и едва ли не каждая из находящихся в комнате вещей норовит заговорить со Спасительницей: обои горделиво заявляют, что они сделаны из свиной кожи, а вовсе не имитируют ее, стол сетует на ревматизм, перила лестницы — на подтачивающих здоровье жучков, а старые часы, которых, позвольте, здесь даже и нет, жалуются на головокружение от вечно вращающихся стрелок и мигрень от сильного боя. И есть в этих старых ходиках что-то еще, слабо уловимое, но относящееся к самой их сути, из-за чего часы всегда ощущали себя чужими среди других предметов, как выращенный среди лопухов нарцисс. «Да этот дом переполнен магией!» — изумляется про себя Свон. Ей приходится не обращать внимания на жизнерадостную болтовню кофейных чашек и унылую бубнежку медного котла на кухне; стараясь закрыть для себя остальные звуки, Эмма обращается к магическому следу, оставленному часами. «Знаете, а я везде чувствовала себя чужой, куда бы не переезжала», — передает она в это слабо мерцающее волшебством пространство. «Я тоже, — сразу приходит откуда-то ответ. — И здесь мне так же одиноко, а предметы, которые меня окружают, или молчаливы, или говорят на незнакомом языке». Эмма просит часы показать ей дорогу, которой их унесли из дома, но в ответ получает лишь растерянное молчание. Шериф чувствует, что охвативший ее транс начинает рассеиваться, когда в сознании вдруг появляется ясная картинка. — Ну, что? — спрашивает Голд, когда Свон открывает глаза. — Офигеть, — только и может сказать шериф. — Ты что-то увидела? — нетерпеливо уточняет Реджина. — Скорее, услышала. Эмма обводит глазами стены, покрытые обоями из свиной кожи, останавливает взгляд на столе, у которого, как она теперь знает, одна ножка короче трех других и имеет обыкновение ныть перед дождем, и изумленно трясет головой. — Этот дом такой странный, — говорит она. — Предметы… они разговаривают друг с другом или сами с собой, не затыкаясь! — А что же часы? — говорит мадам мэр. — А, часы, — кивает Свон. — Да, я теперь знаю, где они. — Неужели? — недоверчиво спрашивает Голд. — Часы в лавке Джефферсона. Висят на самом виду, над широкой полкой с цилиндрами. Выпалив это, Эмма озадаченно поджимает губы. Глаза Реджины вспыхивают застарелой ненавистью. — Конечно, — шипит она. — Мне сразу надо было понять, что игрища со Временем не могли обойтись без Болванщика! — Необязательно, — возражает Голд. — Едва ли он повесил бы их на видное место, если бы сам утащил их, — старается быть логичной шериф. — Потом, мы ведь сегодня утром встречали Джефферсона. Он выглядел вполне безобидно, совсем не подозрительно, так? Но Реджина, ничуть не переубежденная, отрицательно качает головой. Этот мерзкий человек… да, он был отцом девушки, в которую влюблен Генри, и Пэйдж, конечно, замечательная, но о самом Джефферсоне такого не скажешь. И альфа за какие-то секунды успевает поверить, что и пропавшие часы, и козни с фотографиями их пикантной встречи с Эммой на пороге особняка — дело рук ненавистного ей Шляпника. — Надо еще проверить, правдива ли картинка, которую я увидела, — замечает Свон. — Что ж, узнать это легко, — произносит Голд. — Нужно наведаться к Джефферсону, — кивает Эмма. — Но лучше сделать это завтра. Не стоит вызывать у него подозрений, — хмурится темный маг. — Согласна. Я съезжу к нему утром, — говорит Свон и незаметно для Голда сжимает ладонь Реджины в своей. Альфа недовольно смотрит на нее, но сдерживает готовые сорваться с уст возражения. — Ладно. Пора здесь снова все опечатать, — после короткой паузы говорит шериф. — Доверю это вам, — бодро заявляет Голд. — А меня ждут дела. Он делает несколько шагов к входной двери, потом оборачивается. — А из тебя вышел хороший учитель, — говорит он Реджине. — Я, признаться уже смирился, что этот огромный потенциал… — он скользит взглядом по фигуре Эммы и решает не договаривать. — Мисс Свон очень талантлива, — замечает Миллс. — Ей просто не хватало дисциплины. Голд слегка усмехается и покидает странный особняк. — Дисциплины, значит, мне не хватало? — хмыкает Эмма, помогая мадам мэр запереть и опечатать пустой дом. — И должной мотивации, — подумав, добавляет Реджина. — Все, отдавай печать. Эмма передает требуемое и мягко гладит пальцы альфы. — Где будем сегодня ночевать? У тебя или у меня? — Раз уж мы рядом с моим домом, зачем терять время? — поднимает брови Реджина и убирает массивную печать в сумку. Идя следом за своей девушкой, Эмма мысленно потирает руки. Хотя они с Миллс стали в последнее время очень близки и признавали вслух, что хотят и дальше развивать отношения, все-таки Эмма не может не радоваться каждый раз, когда получает от строгой альфы подтверждение, что ее, Эммино, присутствие желанно. Пусть они не жили официально вместе, однако ночи, проведенные ими порознь, теперь по пальцам можно перечесть, и, главное, этот новый уровень близости нисколько не казался обременительным ни ей самой, ни Реджине. Они загоняют автомобили в просторный гараж особняка, потом готовят легкий ужин и, усевшись в гостиной, звонят Генри. Выслушав восторги сына и передав приветы остальным, женщины синхронно смотрят на часы. — Девять, — констатирует Свон. — Спать еще рано. Реджина откидывается на спинку дивана и немигающе смотрит на партнершу, пока щеки омеги не начинают пылать. Тогда только, скрыв довольную ухмылку, мадам мэр произносит: — Полагаю, твои сегодняшние упражнения с Голдом можно зачесть за магическое занятие. — Угу, — сразу соглашается Эмма. — Так что… — задумчиво продолжает Реджина, — может, вместо тренировки посмотрим фильм? — Фильм? — не может скрыть разочарования шериф. — Есть другие идеи? — Из-за суматохи с пропавшими часами я не успела в спортзал. Так что, полагаю, секс мог бы компенсировать это, — брякает Эмма. — Хм, — оценивающе смотрит на нее мадам мэр. Откровенность омеги заводит Миллс, впрочем, точно так же, как и сменяющая ее иногда робость. — Я определенно не против развлечься с тобой, — понизив голос, произносит Реджина и встает с места. — Похоже на план, — со смешком замечает Эмма. Альфа обходит диван сзади и, встав за спиной Свон, опускает ладони на ее плечи и мягко массирует их. — О, так хорошо… — Мне очень нравится трахать тебя, Эмма, — шепчет Реджина, склоняясь к ее уху, — ты всегда так открыта и так охотно отдаешь мне себя. Но знаешь, у нас есть одна проблема… — Какая же? — стонет разомлевшая Свон. — Я сегодня очень, очень злая. — Понимаю, — выдыхает Эмма. Альфа весь вечер казалась ей напряженной, и Свон понимает, что Реджина не может перестать думать о раздражающем ее Шляпнике и мысленно винить его во всех грехах. — Может, секс как раз поможет тебе отвлечься и не думать… ну, о чем ты думаешь? — говорит Эмма. — Нет, ты не понимаешь, моя дорогая. Горячий шепот раздается теперь у другого уха, и Эмма сдерживает стон, осознавая, насколько она возбуждена из-за поддразниваний альфы. — Сейчас я действительно злая, Эмма, — уже рычит Миллс. — Я Злая Королева! Эмма, непроизвольно подпрыгнув на диване, поспешно оборачивается, и ее язык лихорадочно облизывает губы, пока она впитывает глазами представшую перед ней Реджину во всем ужасном великолепии образа времен Зачарованного Леса. Все то, о чем думала Эмма и чего с опаской вожделела, накануне спускаясь с альфой в подвал, — все наличествовало теперь на расстоянии всего нескольких дюймов: темно-фиолетовый корсет, обтягивающий стройный королевский стан, гладкая сливочная кожа (черт, даже очень много кожи над лифом!), тяжелый узел прически, бескомпромиссно открывающей уши и шею, угольная подводка, темно-бордовая помада, выделенные румянцем выступающие скулы, горящие то ли яростью, то ли похотью черные глаза… Реджина выходит на середину комнаты, наслаждаясь приклеившимся к ней взглядом омеги и театрально разворачивается, шумя длинными юбками, и Эмма примечает мелькнувшие под подолом блестящие лаковые сапожки, и не может более сдерживать собственный призывный скулеж. Как бы ни ценила Свон Реджину заботливую, оберегающую, как бы ни млела она, когда альфа ласкала ее своим языком и показывала тщательно скрываемую от всего мира мягкую сторону, но такая Миллс — агрессивно-прекрасная, дерзкая, вызывающе сексуальная, что-то замыкает в самой омежьей сути Эммы, и она инстинктивно поднимает подбородок вверх, демонстрируя властной альфе гладкость и беззащитность своей шеи. Победно улыбнувшись, Реджина приближается к вожделеющей ее самке и смотрит на нее сверху вниз. — Ты этого хотела, омежка? — прищурив глаза, спрашивает Миллс. Инстинкты побуждают Эмму правильно ответить на вопрос. — Да, да! Хотя… мои желания не так важны. Я здесь для твоего удовольствия, альфа! — Думаешь, ты сможешь доставить мне удовольствие в этом простолюдинском одеянии? Идеальная темная бровь ползет вверх, и Эмма, смутившись, словно со стороны видит себя: невзрачная толстовка болотного цвета, обычные темно-синие скинни, носки с далматинцами… Четко представив желаемый образ, Свон взмахивает рукой, и зрачки альфы расширяются, когда сторибрукский шериф оказывается облачена в легкое, просвечивающее платьице светло-розового оттенка, а ее волосы завиваются в соблазнительные, струящиеся по спине локоны. «Как и должны быть у сказочной принцессы, — стараясь незаметно сглотнуть, думает Реджина. — Только принцессы из очень, очень недетской сказки…» — заметив особенности кроя, домысливает она. Грудь Спасительницы, благодаря корсету, выглядит сейчас не менее соблазнительно, чем ее собственная, и Реджина нетерпеливо запускает руку в декольте омеги, жадно оглаживая выставленные напоказ прелести. Затвердевшие соски так и просятся в рот, но Миллс сдерживается, желая вдоволь налюбоваться общим видом. Девушка, выглядящая одновременно невинно и вульгарно, кидает на альфу отнюдь не скромные взгляды из-под ресниц, и не приходится удивляться, что отросток не может далее бездействовать — ошалев от потока прилившей к нему крови, он стремительно выходит наружу и остается пока не замеченным омегой лишь благодаря пышным юбкам Реджининого платья. «Я хочу ее… как же сильно я ее хочу», — думает Миллс и, вынырнув, наконец, из декольте омеги, берет ее за подбородок и тянет вверх, любуясь покорностью девушки. Большим пальцем она обводит контур Эмминых губ, потом касается маленького уха и запутывается в мягких золотистых кудрях. Свон покорно тянется за ласкающей ее рукой, и альфа вспоминает, что вообще-то она сегодня в образе. — Повернись, — командует она. — Не так, спиной ко мне. Эмма переворачивается, опираясь руками о диван и доверчиво отставляет попку, по-прежнему укрытую тонким материалом, сквозь который прекрасно можно рассмотреть выпуклые ягодицы. — О, принцесса так торопилась порадовать меня, что забыла наколдовать трусики? — вкрадчиво спрашивает Миллс и легонько шлепает омегу по заднице — прямо через полупрозрачную ткань. — Да, — дернувшись, шепотом подтверждает Эмма. — Ты же знаешь, что приличные омеги так не одеваются? — продолжает Реджина. Не в силах больше терпеть, она поднимает свой подол и левой рукой поглаживает отросток, зудящий от желания поскорее оказаться в хорошо знакомом отверстии. — Альфа… — только и может прохныкать Свон. — Ну, и кто ты после этого, дорогая? Ты даже не в течке, но нацепила это шлюшное платье и теперь хнычешь, вожделея, чтобы в твоей развратной киске поскорее оказался мой член, так? — Да! Да, я очень хочу этого! — вздыхает Эмма. Миллс понимает, что может говорить сейчас что угодно и Свон со всем согласится, лишь бы отросток скорее оказался внутри, и это мучительно — медлить и не давать того, чего они обе так отчаянно хотят сейчас, но в то же время растягивать ожидание слишком приятно, чтобы Реджина легко отказалась от этой сладкой муки. Она снова небрежно шлепает омегу по заднице, и Эмма тянется навстречу горячему телу альфы. — Такая нетерпеливая, — цокает языком Реджина. — Пожалуйста… мне очень нужно, Редж, — бормочет Свон. Реджина делает внушительную паузу, во время которой не трогает омегу, потом сухо бросает: — Что за манеры? С чего ты решила, что вообще достойна королевской милости? Эмма сдерживает вздох отчаяния, понимая, что прямо сейчас ее трахать не будут. И, главное, она сама накликала беду. Хотела Злую Королеву? Теперь не жалуйся! Она вдруг чувствует, что ее тело перемещается в воздухе — без чьих-либо касаний, и Эмма испуганно таращится и крутит головой, пока не встречается взглядом с холодным знающим взглядом Королевы. — Не дергайся, — советует Миллс. — И зови меня «Ваше Величество». Свон с сомнением наблюдает, как с пальцев Реджины срываются фиолетовые искры; каждая расплывается, превращаясь в капли тумана, обволакивающего тело омеги, и вот оно оказывается поднято вверх, с заведенными за голову руками, и не пойми откуда взявшаяся тонкая золотистая цепочка опутывает ее щиколотки и запястья. Эмма не понимает, на чем держится сейчас ее вес, ведь ни сверху, ни сзади не было какой-либо зримой опоры, и концы цепей свободно повисают в воздухе, а потом ее ноги разъезжаются, и она забывает думать о чем-то еще, кроме огня, загоревшегося в глазах Злой Королевы, и стека, оказавшегося в ее руке. Он черного цвета, и на вид гибкий и твердый, с плетеной ручкой, которую крепко сжимает сейчас Реджина. — Когда я стала Королевой, было кое-что, приносящее мне отвлечение и радость. Знаешь, что это было, Эмма? Свон отрицательно качает головой, и Реджина продолжает интригующим темным тоном: — В замке было тоскливо, поэтому я часто выходила на подворье. Обычно прогулка приводила меня к королевской конюшне. Мне нравилось наблюдать, как чистопородных коней готовят к скачкам и турнирам. А со временем я пристрастилась… объезжать молодых кобылок. Реджина усмехается, заметив, как омега сглотнула. — Обычно это поручали конюхам. Но, зная о моем увлечении, — она поигрывает хлыстом, — холопы их только кормили и чистили, а когда приходило время… Альфа делает неуловимое движение кистью, и стек оказывается под платьем омеги, рывок — и подол ее розового платья оказывается задран выше колен. — Да, когда приходило время, — продолжает с хищной улыбкой альфа, — я занималась этим сама. Знаешь, что надо сделать с кобылкой первым делом? — Оседлать? — гадает Эмма, пытаясь игнорировать легкие касания на своих бедрах. — То есть, оседлать, Ваше Величество? — спешит исправиться она. — О, нет. Не сразу. Прежде чем объезжать лошадь, нужно обучить ее уважению и доверию, — покачав головой, произносит альфа. Хлыст оставляет в покое подол Эмминого платья и скользит выше. Омега закрывает глаза, но сразу снова открывает их, не желая пропустить ни секунды из устраиваемого Реджиной шоу. — Следует разговаривать с питомцем спокойным и уверенным тоном. Не нужно злиться и ругать его, — вкрадчиво говорит Реджина, пока хлыст обводит окружья груди омеги. «Она решила свести меня с ума», — обреченно понимает Эмма, с трудом переводя дыхание. — Прикосновения крайне важны в этих уроках доверия. Чтобы лошадь не боялась, она должна хорошо видеть будущего наездника, так что лучше всего встать рядом, — альфа делает небольшой шаг в сторону, — и уже потом гладить ее… к примеру, по боку. Реджина перехватывает хлыст и свободной ладонью проводит по талии омеги и немного выше; розовая полупрозрачная ткань распадается, бесследно исчезает от ее касаний, образуя в Эммином платье приличного размера дыру. — Потом, — продолжает Реджина, — можно приучать к касаниям шею и голову животного. Рука продолжает иллюстрировать сказанное, и зависшая в этом странном распятии омега с трепетом принимает ласку женщины, касающейся ее так властно. — Следует поощрять питомца, если он все делает правильно, — с придыханием говорит Миллс, и Эмма выжидающе смотрит на нее. — Да, ты молодец, дорогая… От похвалы легкие омеги словно наполняются эфиром. — Потом следует начать приучать лошадь к уздечке. Знаешь, как? — Как, Ваше Величество? Услышав в голосе Свон смирение, Реджина мысленно поздравляет себя: строптивая омега, кажется поняла, что сегодняшний путь к наслаждению не окажется быстрым. — Это просто, — говорит альфа. — Можно на какое-то время приближать уздечку к морде, чтобы лошадь привыкла к ее запаху и предмет не казался ей враждебным. Эмма слегка краснеет. Альфа же, не желая больше оттягивать момент, кидает хлыст в сторону и делает пасс рукой, после чего тело омеги опрокидывается в воздухе вверх тормашками. — Все хорошо, Эмма? — тихо спрашивает Реджина. — Да, Ваше Величество, — сразу отвечает шериф. Немного непривычно видеть предметы наоборот, но никакого дискомфорта омега действительно не ощущает, кроме того, который скопился в промежности, слишком долго оставляемой альфой без внимания. Реджина же, убедившись, что с омегой все в порядке, наслаждается видом, явившимся ей благодаря силе тяжести: подол розового платья оказался сейчас задран к Эмминым плечам, и бледные ноги ее, все так же разведенные в воздухе золотистой цепью, полностью обнажены, как и припухшие от желания половые губы омеги, покрытые, словно росой, соком желания. Миллс снова приходится сдерживать себя. — Ты готова? — спрашивает она омегу, и та безвольно кивает, готовая, кажется, уже к любым действиям своей альфы. Реджина решает, что в новых обстоятельствах пышные юбки будут только мешаться ей, и, взмахнув рукой, еще раз меняет свой наряд, оказываясь теперь в заправленных в сапоги лосинах из тонкой замши, батистовой рубашке с жабо и светло-сером рединготе, украшенном серебряным позументом. Исчезновение под обильным кружевом соблазнительных свидетельств женственности альфы на секунду расстраивает Эмму, однако она забывает о своем разочаровании, когда замечает не менее внушительную выпуклость в непосредственной близи от своего лица. Запах обтягивающей отросток замши не в силах перебить идущий от альфы натуральный аромат, и Свон жадно втягивает его ноздрями, следом получая от Миллс поощрение в виде похлопывания по щечке. Реджина переносит ладонь на свой гульфик, и Эмма наполняется сладостным предвкушением. Наконец-то альфа позволит ей увидеть свой член и, может, удостоит чем-то большим. Тесные петельки расстегиваются медленно и неохотно, и Свон нетерпеливо ерзает, раскачивая тем самым тело в невидимой паутине. — Терпение, — приказывает Миллс. Она ждет, когда омега восстановит баланс и тогда только продолжает расстегивать ширинку. Эмма боится пошевелиться, чтобы снова не замедлить действие. Когда альфа борется с последней пуговицей, отросток уже выглядывает в образовавшееся в брюках отверстие, но из-за толстой головки пока не может выбраться из штанов. Последняя пуговица оказывается наконец-то побеждена, и он выскакивает из лосин, как лев из распахнутой дрессировщиком клетки. Увидев отросток под непривычным углом, Эмма стонет и облизывает губы. Реджина все еще держит член в отдалении от жаждущего его рта. — Дополнительно к уздечке можно приучать кобылку и к удилам, — деловым тоном продолжает Миллс. Она облизывает свои указательный и средний пальцы и вкладывает их в полуоткрытый рот омеги. Почуяв вкус альфы, Эмма с готовностью облизывает ее пальцы, потом посасывает их. — Хорошо, — одобряет Реджина, и сердце омеги наполняется радостью от этой похвалы. Через минуту альфа освобождает пальцы и кладет их на свой член. — Итак, вернемся к привыканию к уздечке. Как ты уже поняла, это не быстрый процесс, — говорит Реджина. — Можно потереть уздечкой морду кобылки… только нежно. С этими словами альфа придвигается ближе и трется членом о подбородок, щеки, уши и лоб Эммы, избегая, однако, ее губ. Свон прикрывает глаза, и альфа не стесняется провести торчащим елдаком по ее закрытым векам. Непривычные ощущения немного смущают Эмму, но куда сильнее — нарастающее возбуждение. Она близка к тому, чтобы умолять Реджину всунуть в нее член и от души оттрахать, но все-таки сдерживается, чтобы не разочаровать альфу непослушанием. — Важно, чтобы лошадь перестала бояться уздечки, — тихо продолжает Реджина. — Она должна привыкнуть к ее запаху и текстуре и… в идеале сама открыть рот. Свон широко, словно на приеме у стоматолога, распахивает рот, не сдерживая слетающего с губ жалкого всхлипа. Дразнящий ноздри запах альфы был так близко, а восхитительная упругость мягко истыкала все ее лицо, однако слизистые по-прежнему были обделены ощущениями. Альфа тихо посмеивается и легонько стукает членом Эмму по носу, вырывая этим из нее еще один нетерпеливый всхлип. — Да, вот так, — шепчет Миллс и погружает наконец-то отросток в теплый рот, заполняя его до отказа. Ощущения скользкой влажности вокруг пылающего желанием органа оказываются настолько приятными, что Реджина зажмуривается и на какое-то время забывает все слова. Она не двигается, и омега — тоже, хотя вибрирующее горло Свон все же лишает их союз полной статичности. С трудом опомнившись, Миллс гладит омегу по свисающим до пола волосам и, отдышавшись, продолжает: — Когда кобыла привыкла к узде, ее можно учить ходить на корде… Водить лошадь на привязи по манежу не так-то просто, как кажется на первый взгляд; это тоже искусство. Она должна обучиться командам, которые ей подаются натяжением уздечки, поворотом тела, даже взглядом. Миллс многозначительно смотрит на омегу, и та, смутно догадываясь, что от нее требуется, лижет отросток, по-прежнему заключенный внутри рта. Кажется, она угадывает, потому что Реджина вспыхивает довольной улыбкой и бормочет: — Неплохо, принцесса… Альфа позволяет себе несколько минут наслаждаться ласками умелого языка Свон, потом произносит: — Следующий этап — выполнение команд. Лошадь должна хорошо понимать, кто здесь главный. Стой. Эмма замирает. — Отлично, — снова одобряет ее действия Реджина. — Мне нравятся понятливые кобылки. Теперь — рысь. Альфа первой начинает движения бедрами, и Эмме остается только подхватить ртом такт вбивающегося отростка. Она принимает и отпускает конец альфы, при каждом возвращении жадно посасывая и полизывая его. Реджина понимает, что долго так не продержится, и снова дает «кобылке» команду остановиться. — Когда лошадь освоилась в корде, ее можно начать приучать и к седлу. Реджина извлекает член изо рта омеги, и Эмма чувствует, как магия опускает тело еще ниже, так, что ее волосы теперь полностью ложатся на ковер гостиной. Опытные пальцы теребят сочащуюся промежность омеги, и Эмма все же не сдерживается и бормочет: — Ваше Величество… пожалуйста… Она чует, как близко к ее входу теперь член альфы, и любые проволочки кажутся омеге невероятно мучительными. — Что я говорила о манерах, о покорности и о том, кто здесь главный? — упрекает Миллс, но в ее голосе, несмотря на строгость, не слышно раздражения. — Ты хорошо усвоила уроки? — Да, Ваше Величество, — шепчет омега. — Простите, Ваше Величество… Реджина отступает на шаг в сторону и делает несколько вздохов, чтобы успокоиться. Вид подвешенной вверх ногами омеги с бесстыдно выставленной, раскрытой мокрой щелкой, словно умоляющей о том, чтобы ее безжалостно трахнули, безумно возбуждает альфу, но она последовательно старается играть роль и быть злой, хотя, как и в жизни, выбранная манера поведения причиняет сейчас ущерб и ей самой. Вызванный этой мыслью гнев находит воплощение, когда она снова приближается к омеге и шлепает всей поверхностью ладони по ее мокрой промежности. Эмма слегка дергается и выделяет новую порцию смазки, но, хоть и кусает губы, сдерживает крик, и Реджина втайне восхищается терпеливостью своей любовницы. — Итак, я говорила о седле, — медленно произносит альфа. — Хотя… в исключительных случаях можно обойтись и без него. С помощью магии она убирает с лодыжек Свон цепочку, разводит ноги еще шире, а потом перешагивает через омегу, нависая пахом точно над приоткрытыми розовыми створками. — Залезать на кобылку нужно очень осторожно, чтобы не испугать ее, — говорит Реджина, обращаясь, скорее, к себе, потому что терпение к этому моменту окончательно ее покидает. — Животное должно сначала привыкнуть к весу наездника. Она наклоняется и начинает водить боковой поверхностью члена по складкам омеги, понемногу увеличивая нажим. — Когда лошадь примет наездника, следует поощрить ее, — сбивчиво бормочет Реджина. — Ты хочешь поощрения, милая Эмма? — Да, Ваше Величество! — со слезами в голосе восклицает Свон. — Умоляю… я так хочу быть объезжена Вами… Ваше Величество… Реджина вздрагивает от прозвучавшего в словах Эммы отчаяния. Даже если она была намерена мучить омегу и дальше, на этом моменте она бы сломалась: не было никаких шансов устоять. Альфа велит Эмминому платью полностью исчезнуть и с ревом вбивает отросток внутрь одним плавным, но сильным движением, наконец-то начиная скачку. Она чередует рысь с легким галопом, ненадолго переходит на шаг, потом много миль покрывает снова доброй рысью. Эмма кончает и кончает, каждый раз взахлеб благодаря всадницу, и еще взвизгивает, поощряя продолжать. Альфа давно скинула с себя редингот и сорвала жабо, оставшись в полурасстегнутой рубашке, но ее лосины по-прежнему стянуты на талии ремнем и заправлены в ботфорты, и голый торс омеги каждую секунду соприкасается и трется о стройные ноги Миллс, обтянутые кожей и замшей. Согнувшись над телом Свон, Реджина продолжает трахать омегу и опускает одну руку вниз, чтобы потеребить ее грудь. Эмма чувствительна к каждому движению и, принимая лидерство наездницы, с готовностью исполняет все команды, даже те, о которых альфа едва успевает подумать, и Реджина одобрительно похлопывает ее по животу, как лошадь — по крупу. Судорожные дерганья мышц омеги вокруг вбивающегося в нее члена делают Реджину все более самодовольной, и она магией притягивает отброшенный ранее хлыст, чтобы начать водить им по бокам и шее Свон, еще одним способом задавая темп скачки. Во время очередного оргазма Эмма начинает дрожать уже всем телом, и Реджина понимает, что тоже находится на грани. С трудом перетерпев судороги Свон, она перемещает ее тело на ковер и, дернув лосины вниз, опускается рядом, становясь на колени возле головы омеги. Поправив разметавшиеся по полу светлые волосы, она придвигается еще ближе и тычется блестящей головкой в губы омеги. Затуманенные зеленые глаза распахиваются, и Свон изумленно вздыхает. Воспользовавшись этим, альфа полностью погружает головку в Эммин приоткрывшийся рот. — А вот и твое поощрение, дорогая, — успевает вымолвить Миллс, пока мощный поток, вырвавшийся из члена, не заставляет ее позабыть обо всем. Альфа снова роняет стек и, сжав голову Эммы руками, инстинктивно двигает членом, позволяя струйкам семени попадать сразу в горло омеги, но, как и прежде у них бывало, Эмма не успевает проглотить все, и сперма наводняет ее рот, а потом показывается из уголков губ. Реджина громко стонет и выдает еще одну порцию семени, окончательно опустошая себя в и без того переполненный сосуд, а потом обессиленно валится на ковер рядом с сияющим от пота телом омеги. Эмма небрежно вытирает подбородок и прижимается к теплому боку своей альфы. Их дыхание постепенно выравнивается, руки снова тянутся друг к другу, бессознательно начиная поглаживать. — Было так круто, — шепчет Эмма, и разморенная Реджина глухо мурчит от комплимента. — Тебе ведь не было больно или неудобно? — помолчав, спрашивает альфа. — Я уменьшила массу твоего тела, чтобы сделать эту позицию более комфортной для тебя. — Я заметила, — сообщает Свон, — и мне было вполне удобно, затейница моя, не волнуйся. — Как же не волноваться? Хороший хозяин всегда переживает о здоровье и настроении своих кобылок, — пытается съязвить Реджина. Эмма нащупывает валяющийся рядом хлыст и ощутимо шлепает им по бедрам мадам мэр. — Ай! Ты что? — моргает от легкой боли Миллс. — То, — многозначительно бурчит шериф. — Мы ведь уже не играем. Тебе не надо прятать свое неравнодушие за циничными шутками, Реджина. Никогда не думай, что проявление заботы может заставить меня думать о тебе как о слабой или размякшей. — Ладно, — ворчит Реджина, втайне озадаченная, как точно Эмма научилась понимать ее. — Ты сильная альфа, Редж, даже без магии, — убежденно добавляет Свон. — Но именно твои индивидуальные черты, такие, например, как страсть к кулинарии или потрясающая забота о Генри и… иногда о других людях — это то, что делает тебя полностью невероятной. Реджина чувствует, что может прямо сейчас растечься по ковру лужицей, как растаявшее мороженое. Оказывается, получить признание своей омеги, получить принятие даже могущих кому-то показаться сомнительными своих качеств — так чертовски приятно. Она думает об ответе, но Эмма тянет ее за руку. — Пойдем. Было здорово, и все такое, но спать я предпочитаю в твоей постели, а не на полу гостиной. Они наспех принимают душ и ложатся спать. Реджина просыпается за полчаса до будильника. Налюбовавшись мирно спящей рядом Спасительницей, мадам мэр идет на кухню, где готовит завтрак, достойный поддержания имиджа прекрасного кулинара в глазах своей девушки, и подает его Эмме в постель, получая взамен одобрительное урчание и дюжину поцелуев. После Реджина едет в мэрию, а шериф сразу, даже без заезда в участок, направляется в магазин Джефферсона, чтобы без излишних проволочек решить дело о пропавших часах.