Неправильная омега

Миллс злится, и ее нынешнее состояние пробуждает плохие воспоминания о временах юности, когда клокочущие в душе гнев и обида вели ее к погружению во тьму. Хорошо, что за пределами Сторибрука она лишена магии и с ее пальцев не сможет непроизвольно сорваться огненный шар, как это бывало во времена Злой Королевы. Просьба сенатора была и сама по себе странной, к тому же согласие ее выполнить означает не такое скорое, как изначально предполагала Реджина, возвращение в Сторибрук, и именно это сейчас злит альфу, как и собственная, не пойми откуда взявшаяся покладистость. Видит Бог, она немало усилий приложила к избирательной кампании сенатора, да и в целом старалась быть любезной с ее семьей (хотя это и вышло Реджине, как прочие ее добрые поступки, боком), а последняя просьба озвучивалась даже не устами Джейн Тилби, хотя и была поддержана ею. И вот теперь Реджина в сомнительной компании летит в Лос-Анжелес, чтобы в качестве общественного защитника поучаствовать в еще более сомнительном судебном процессе. Хотя публично демократы не раз отрекались от конгрессмена Джексона, обвиняемого в изнасиловании своего секретаря-омеги, негласно этот молодой человек продолжал пользоваться поддержкой среди «своих», в том числе и властного альфы, с которым Реджина познакомилась в портлендском загородном клубе. Никто сколь-нибудь по-настоящему влиятельный из демократов прилюдно защищать Джексона, разумеется, не мог, и по странной прихоти судьбы выбор пал на Реджину — мелькнувшую однажды на небосклоне общественного внимания, но, конечно, уже благополучно позабытую всеми альфу из захолустного маленького штата. Джейн Тилби честно рассказала ей, что едва ли общественная защита реально сможет чем-то помочь Джексону, и мрачно предрекла падение собственного рейтинга после того, как человек из ее команды выступит в защиту насильника, о чем, конечно, сразу раструбят политические конкуренты сенатора. Но потом она оптимистично добавила, что это будет иметь кратковременный эффект, ведь мало в каких штатах сторонники «старой системы» имели по опросам такой большой отрыв от кандидатов Грина. Реджина косится на сидящую на соседнем сиденье омегу. Барбара долго не могла удобно усесться и ерзала в кресле, прямо как Генри, когда тот был младше. Но сейчас женщина, наконец, сидит смирно, глядя в иллюминатор, и лишь ее длинные бледные пальцы двигаются, выстукивая на закрытом джинсовой тканью колене неслышимую мелодию. Миллс откашливается, чтобы привлечь внимание, и омега оборачивается к ней с вопросом в глазах. — Во всей этой суматохе я не успела спросить, — понизив голос, говорит Реджина, — как дела у Сэм? — Ей гораздо лучше, — уверенно произносит Барбара. — Я ведь уже говорила: моя племянница — очень сильная. Думаю, через несколько дней она сама позвонит и извинится перед вами. По крайней мере, такие мысли уже начали приходить в ее голову. — Я вовсе не жду никаких извинений. Сэм не сделала ничего плохого… — В отличие от ее матери-омеги, да? — Они все еще не разговаривают? — Это продлится недолго, — убежденно говорит Барбара. Реджина кивает, позволяя разговору иссякнуть. Омега возвращается к разглядыванию пейзажа за окном, а Миллс просматривает информацию о процессе Джексона, особое внимание уделяя рисункам, сделанным прямо в зале суда одним из журналистов. Его перо выхватило из публики лица с самыми разными эмоциями — задумчивость, любопытство, недоверие, брезгливость, гнев. Гнев, пожалуй, преобладает. «Это будет непросто», — думает Реджина. У нее есть лишь сегодняшний день, чтобы написать речь, а в голове пусто, как в парке в дождливый день. Какими словами убедить присяжных, большинство из которых были белыми бетами, что не имеющий пары темнокожий депутат-альфа не принуждал работающую на него омегу к сексу? Стоило ли Реджине вообще ввязываться в процесс, отыгрывая заведомо провальный номер из-за собственной неуверенности в вине молодого одинокого альфы? Миллс косится на по-прежнему пялившуюся в иллюминатор Барбару, удивляясь ее безмятежности. О том, что омега будет участвовать в деле Джексона в качестве второго общественного защитника, Миллс узнала непосредственно перед посадкой в самолет, и все еще ошеломлена этим обстоятельством. Едва ли Барбара сможет вызвать симпатии жюри присяжных, а ее заметная неловкость и неуклюжесть будут искушать даже самого травоядного прокурора, давая легкий повод для издевок и унизительного разрушения любых ее доводов. К тому же, судя по всему, в отличие от растяпы-адвоката, участвовавшая в деле прокурор была типичным хищником. Миллс внимательно рассматривает на рисунке ее орлиный профиль и вскинутую в энергичном жесте руку. «Будет непросто», — думает она, становясь все более мрачной. Скорее всего, они с омегой предстанут перед почтенной публикой в роли пары клоунов, вызывая насмешки и презрение. Эта мысль язвит самолюбие альфы, заставляя ее злиться еще сильнее. Она ведь могла отказаться и сейчас, после помощи Джейн на встрече с избирателями, уже возвращалась бы в Сторибрук. К Эмме. Мысль об омеге не помогает укротить гнев. Этот отъезд отчего-то дался Реджине тяжелее, чем прежние. Пришлось оставить спящую Эмму в постели одну, после того, как они полночи занимались любовью, прежде чем успели обсудить возможный переезд (вместе!) в новый дом и даже не договорились, как именно расскажут Снежке и Дэвиду (а потом и всему городу) о своих отношениях; на сердце было тяжело. Хорошо хоть, по дороге в аэропорт Реджина успела забрать в магазине свой заказ, и теперь продолговатая коробочка с ожерельем лежит в сумке, грея душу. Украшение понравилось ей даже больше, чем на сайте, и Миллс предвкушает, как наденет его на омегу: для этого Эмма повернется спиной и соберет руками волосы вверх, беззащитно оголяя шею. И Реджина осторожно обведет ее рукой с ниткой жемчуга, перехватывая, чтобы застегнуть, а потом ткнется губами в эту бледную кожу и покроет ее поцелуями, переходя на плечи, усыпанные еле заметными маленькими веснушками, и Эмма рассмеется или, быть может, застонет тихонько, а потом, развернувшись, притянет ее в медвежье объятие и зацелует в пух. Тяжело переведя дыхание, Реджина косится на Барбару: она сидит в прежней позе. Мимо проходит стюардесса, и альфа просит принести им воды. Реджина утоляет жажду, выпивая и жидкость, от которой отказалась Барбара. Альфа старается успокоиться и не сердиться бесплодно на обстоятельства, из-за которых не может сейчас быть рядом с Эммой. Получается не очень, к тому же тоска из-за отсутствия Генри, которую прежде в немалой степени утоляло общение с омегой, тоже чувствуется сейчас острее. Миллс понимает, что в этих эмоциях немало эгоизма, но такова уж она есть — близкие люди и созданный ею город занимают в жизни альфы так много места, что даже несправедливо (как она искренне считает) обвиненному демократу-альфе и всей устроенной Гаем Грином буче остается мало внимания Реджины. Вздохнув, Миллс возвращается к рисункам и размышляет о словах, которые могли бы убедить присяжных в невиновности Джексона. Барбара до конца полета сохраняет молчание, не заговаривает больше и альфа; лишь в аэропорту они обмениваются короткими фразами. Пока они с омегой спешат к зоне такси, Реджина звонит Эмме и коротко сообщает, что с ней все в порядке, умалчивая пока, что находится уже за пределами штата. Реджина с Барбарой добираются в отель. К счастью, он придерживается консервативной политики, и путешествующих поодиночке альф и омег расселяют на разных этажах, так что вскоре Миллс оказывается предоставлена сама себе. Приняв душ и пообедав, она заново штудирует материалы дела, потом снова рассматривает все доступные фотографии и рисунки. Пострадавшая — омега с белокурыми волосами и кукольными голубыми глазками — выглядит очень невинно и, что особенно плохо, моложе своих лет (увидев ее фотографию впервые, Реджина сразу бросилась проверять ее дату рождения и заодно возраст согласия в Калифорнии). Хотя жертва и была на момент происшествия полностью совершеннолетней (ей накануне исполнилось двадцать два), можно легко догадаться, как ее внешность влияет на присяжных. Встреча с адвокатом в самый последний момент была запланирована на поздний вечер. Расположившись в номере за письменным столом, Реджина набрасывает фразы для своего выступления, но остается мало довольной результатом. Устав, Миллс откладывает бумаги в сторону и звонит Генри. Она сообщает сыну, что находится в ЛА, а потом старается дозвониться до Свон, но шериф не отвечает. Должно быть, у беспечной омеги разрядился телефон или она занята очередными подвигами во имя спасения кошачьего рода, чьи представители упорно продолжают бесславные попытки покорить вершины в обилии растущих в городе деревьев. Давно, еще когда они с Эммой только начинали строить дружеские отношения, блондинка даже подала мадам мэр шутливый рапорт, в котором попросила ее обязать хозяев кошек приобретать напильники и избавлять своих питомцев от длинных когтей, либо же позволить ей спилить к дьяволу все высокие деревья Сторибрука. Реджина сделала тогда вид, что обиделась на допущенный Эммой легкомысленный намек о ее ценном опыте обращения с бензопилой, и после пары дней нарочитой холодности омега в качестве извинения пригласила ее в кафе, где они в общем-то очень неплохо провели время за ланчем, едва ли не впервые общаясь так долго наедине… пока не пришел Робин. Подумать только, как много изменилось с тех пор. За окном сгущаются сумерки, и Реджина переодевается к встрече, выбирая один из двух имеющихся в ее распоряжении деловых костюмов (по воле случая, накануне в Калифорнию пришел циклон, принося дожди и понижение температуры, так что Миллс удается обойтись собственным гардеробом). Встречу решено было провести в одной из переговорных отеля, потому что к офису адвоката, ведущего дело Джексона, приковано сейчас нездоровое внимание прессы. Альфа спускается на лифте на третий этаж и легко находит выделенную им комнату. Барбара оказывается в помещении минутой позже, а вот адвокат задерживается, и Реджина нервно смотрит на часы. — Вы уже подготовили свою речь? — спрашивает Миллс, когда молчание начинает казаться ей неловким. — В целом — да. Однако мне не хватает материалов сегодняшнего заседания, особенно ответов эксперта. — В материалы дела ведь приложено заключение эксперта? — Приложено. Но мне хотелось уяснить пару моментов, и я успела направить Джеку вопросы, которые следовало задать эксперту на заседании, которое проходило сегодня. — Вот оно что. Снова воцаряется молчание, но теперь ненадолго, потому что в комнату вскоре врывается запыхавшийся бета — адвокат Джексона, которого, по иронии, зовут Джек. Реджина жмет предложенную ей руку, с неудовольствием отмечая про себя мятые полы пиджака беты и сбившийся набок галстук. Впрочем, охотников выступать в роли боксерской груши, то есть на стороне подсудимого, оказалось немного, и Реджина смиренно вздыхает, мысленно вписывая себя в команду аутсайдеров вместе с нелепо выглядящей чудаковатой омегой и адвокатом-недотепой. — Уже поздно, так что сразу к делу. Я принес все, что вы просили, — говорит мужчина, выгружая из портфеля бумаги. — И аудиозапись протокола? — оживляется Барбара. — Судья отклонил мое ходатайство, однако я располагаю полной расшифрованной стенограммой всего сегодняшнего заседания, в том числе выступления эксперта. Вот! Омега, на носу которой откуда-то появились очки, выхватывает протянутые листы и быстро пробегается по ним глазами. — Спасибо, Джек, это то, что нужно, — благодарит она. — Вот ваша копия, мисс Миллс, — протягивает Реджине такие же листы бумаги адвокат. Альфа ради приличия просматривает записи, стараясь не поднимать высоко брови. Ничего нового по сравнению с заключением эксперта, ведь так? Следы феромонов к моменту экспертизы практически выветрились, а наличие биологических жидкостей было неоспоримо, поскольку процесс их появления на теле жертвы был запечатлен на видео, значит, и говорить было не о чем. И еще Реджина думает, что большинству людей правильно подобранная оправа может добавить солидности, а кого-то — даже сделать более сексуальным, но в случае Барбары и здесь приключилась полная катастрофа: на узком худом лице омеги широкая оправа сидела нелепо, а ее маленькие глаза казались еще более близко посаженными. Джек что-то говорит, и Реджина делает себе мысленный выговор, ведь она пролетела всю страну наискосок совсем не для того, чтобы делать нелестные наблюдения о внешности омеги. Она сосредотачивается на словах адвоката, но его речь не производит на нее никакого впечатления. Судя по всему, мужчина с самого начала настроился на поражение и старался лишь по мере сил обуздать Гарпию (такое прозвище, по его словам, закрепилось за беспощадным прокурором-альфой Ребеккой Олдбридж еще в годы учебы в Гарварде). Ради приличия Реджина расспрашивает о присяжных, и вести Джека все так же малоутешительны. Выступление жертвы, то вспыхивающей от смущения, то захлебывающейся рыданиями, произвело сильное впечатление на публику. Вне всяких сомнений, теперь даже консервативно настроенные альфы в жюри присяжных инстинктивно хотят защитить пострадавшую омегу и покарать виновника. Девушка вызвана на завтрашнее заседание для перекрестного допроса, но Джек настойчиво советует не приглашать ее без крайней необходимости, потому что каждый взгляд беззащитных голубых глаз омеги, по его словам, словно добавляет еще одну гирю в чашу «виновен». Миллс обещает подумать, Барбара высказывается с той же неопределенностью. На том они и расстаются до завтрашнего дня. Как ни странно, после этой короткой встречи Реджина чувствует прилив вдохновения и существенно улучшает подготовленную речь, а также набрасывает пару сценариев развития диалогов с обвиняемым и жертвой, если таковые будут иметь место. Альфа готова к позору и освистыванию. Внутреннее убеждение в невиновности Джексона и данное сенатору обещание настраивают ее на стоицизм. Как знать, может, она все же заставит усомниться в непогрешимости жертвы хотя бы нескольких присяжных? А любое сомнение заразительно. Перед сном Реджина проверяет телефон. Ни звонков, ни сообщений от Свон так и нет, и альфа чувствует себя взволнованной. Она звонит Эмме, но телефон сразу переключается на голосовую почту. Тогда Реджина пишет нежное, полное скрытой заботы, сообщение, в котором между прочим уведомляет, что проведет пару дней в Калифорнии по партийным делам, и просит написать ей. Очень хочется добавить к письму что-то романтическое и глупое, но альфа сдерживается. Она скоро скажет омеге все это, в том числе и те пугающие три слова… но не по телефону. Реджина спит беспокойно. Мало того, что ее нервы взвинчены предстоящим выступлением в суде в заведомо проигрышной роли, так еще и ее омеги нет рядом, и очень не хватает привычных объятий и светлых волос, нахально лезущих в лицо, и легких поцелуев и тисканий — всего того, что стало рутиной, когда обе женщины признали серьезность их связи. Вдобавок от Эммы до сих пор нет сообщений, и Реджина чувствует себя растерянной, а потом и сердитой. Альфа с трудом заставляет себя сконцентрироваться на предстоящем судебном процессе. Она просматривает вчерашние заметки, редактируя их, потом завтракает в номере и готовится к выходу. Барбара звонит ей, предлагая встретиться в лобби и вместе отправиться в суд на такси; Реджина отвечает согласием. Поначалу раздражавшая, теперь омега вызывает у нее скорее сочувствие и, пожалуй, легкое недоумение, ведь писательская среда, в которой вращается омега, по определению является либеральной, и выступление Барбары в защиту альфы, обвиняемого в изнасиловании подчиненной ему омеги, едва ли добавит ей популярности среди коллег. «Наверное, Хизер ее попросила», — думает Миллс, рассматривая застывшее отражение профиля омеги в окне такси. Реджина оказывается в суде не впервые. Ей до сих пор памятен собственный судебный процесс, закончившийся приговором о смертной казни и последующим помилованием Снежки. Тогда пощада из рук заклятого врага показалась ей оскорблением и лишь послужила новым поводом для мести, однако сейчас, перебирая в мыслях прошедшие годы, она благодарна бывшей падчерице за сохраненную жизнь. В последние годы случалось всякое, но счастье тоже было и куда больше, чем у прежней ее ипостаси в Зачарованном Лесу. Злая Королева буквально своими руками творила зло: вырывала сердца, разбивала семьи и губила людей. Но, получив новый шанс, в конце концов смогла воспользоваться им. А депутат Джексон? Он переспал со своей секретаршей, никак явно (это доказано видеозаписью) не сопротивляющейся его намерению. Должен ли он быть наказан? Реджина встает вместе со всеми, когда в зал заходит судья. Повесивший голову подсудимый уже на своем месте, как и присяжные, и старающийся бодриться Джек, и оскалившая сахарные зубки прокурор Олдбридж. На шее альфы наклеен такой же, как сейчас у Реджины, пластырь, который, согласно принятым еще век назад в большинстве штатов правилам, полагалось во избежание давления на присяжных носить в суде прокурору и защитнику, если они были альфами, и Реджина думает, что для стороннего наблюдателя история, в которой и подсудимый, и прокурор, и один из общественных защитников являются альфами-одиночками, могла бы показаться забавной. Миллс терпеливо наблюдает за начавшимся ритуалом. Судья задает несколько процедурных вопросов представителям сторон и напоминает собравшимся, что, согласно сегодняшней повестке, им предстоит выслушать речи общественных защитников подсудимого, после чего при необходимости будет произведен повторный допрос свидетелей. И как-то неожиданно быстро Реджина Миллс находит себя стоящей перед присяжными, ожидающими ее выступления. Свернутые трубкой листы в ее руке стискиваются альфой в комок. Она и без подсказок помнит каждое слово речи и начинает, как и было запланировано, с истории, которую прочла в одной из ранних заметок о Джексоне, о его юношеской дружбе с овдовевшей омегой и спасении в море ее тонущего маленького сына-беты. Ни разу не переговорив с Джексоном лично, Миллс все равно пытается нарисовать образ порядочного и добросердечного, несмотря на выбранную им работу, альфы, то есть произносит то, что могли бы сказать друзья Джексона, если бы хоть один из них осмелился выступить здесь сегодня вместо нее. Может быть, Джек приложил мало усилий. Может, никто из друзей не смог присутствовать здесь по вполне объективным причинам. Однако, продолжая озвучивать известные факты из жизни альфы, Миллс ловит себя на мысли, что этот парень заслуживал лучших друзей, чем имел. Когда Реджина подходит к описанию событий прошлой зимы, когда молодой конгрессмен альфа, вопреки традиции, принимает на работу секретаря одинокую омегу, в зале чувствуется оживление. Используя все свое красноречие, Реджина старается убедить зал, что Джексоном двигали исключительно благородные цели. Некоторые лица в публике и среди жюри присяжных, как ей кажется, становятся более задумчивыми; судья выглядит, как ему и положено, флегматично, а уголки рта Ребекки Олдбридж, когда бы она на нее ни посмотрела, изгибаются в тонкой презрительной ухмылке. Сделав глубокий вдох, Реджина переходит к последней части своей речи — интерпретации событий, запечатленных видеокамерами в тот прискорбный день, когда молодой политик занялся в своем офисе делом, конечно, крайне неуместным и даже предосудительным (Реджина подчеркивает это, сразу ставя акцент на исключительно моральном аспекте дела). «Однако отсутствие согласия является бездоказательным, а презумпцию невиновности никто не отменял», — напоминает она присяжным. Стараясь избегать словесных банальностей о «брошенном камне», альфа пытается подвести присяжных ко все той же простой истине, сформулированной почти два тысячелетия назад, и под конец применяет еще один прием, кажущийся ей действенным. Конечно, она не могла буквально рассказать присяжным обо всех переживаниях и о долгом пути раскаяния Злой Королевы, но, даже выраженная иносказательно, история придает ее выступлению тот оттенок доверительности, которого она добивалась. Реджина туманно (но очень искренне) говорит о собственных ошибках юности и обуявшей ее гордыне, и о том шансе, который подарило ей прощение. Она рассказывает, что после, в итоге долгого пути она смогла стать тем, кем и не надеялась, — матерью, и что смогла направить обуревавшую ее энергию на благо людей, населявших ее маленький городок. Прощение проступка Джексона (Миллс упрямо называет веселый отжиг депутата с омегой в его офисе именно проступком) должно стать, по ее убеждению, первым шагом на пути искупления молодого политика, который может сделать для людей много добрых дел, тогда как обвинительный приговор лишит его шанса на это на долгие годы, если не навсегда, ведь наказание, полагающееся за вменяемое ему преступление, — пожизненное заключение. Реджина делает паузу, подчеркивая ответственность, которая лежит на плечах присяжных заседателей, и кто-то из них неуютно ежится, а прокурор на секунду перестает ухмыляться. Заканчивает выступление Реджина все же банальностью, констатировав, что сомнения должны толковаться в пользу подсудимого и что один невинно осужденный хуже десятка несправедливо отпущенных. Даже эти простые слова, сказанные ею с пониженной, отрепетированной за сотни выступлений интонацией, кажется, находят отклик: Реджина замечает, что в публике несколько человек покачивают головами в такт ее речи, как болванчики, и, хотя ухмылка Ребекки Олдбридж становится еще более дерзкой, сама прокурор кажется ей менее уверенной, чем поначалу. Реджина возвращается на свое место. Джек встречает ее запиской, нацарапанной, видимо, только что: «Мне говорили, что вы хороший оратор, но я не ожидал, насколько вы можете быть убедительны!» Миллс снисходительно улыбается в ответ. Участие в процессе людей непрофессиональных преследовало, по общему мнению, цель дать делу независимый, обывательский взгляд; она же, стараясь сделать выступление максимально эмоциональным, упрямо держалась фактов, предлагая лишь свою интерпретацию, и это било одновременно и в людей, руководствующихся логикой, и в тех, кто жил чувствами. Но расслабляться еще рано. Доводы обвинения все так же крепки, к тому же сейчас, почти без паузы, начиналось выступление следующего общественного защитника, и Реджина с тревогой провожает глазами нескладную фигуру омеги. В зале суда тепло, и Барбара сняла пиджак, под которым обнаруживается (Реджина даже незаметно протирает глаза) темно-синяя фланелевая рубашка с мелким принтом рождественской елки и скачущего Рудольфа. Тихим, чуть надтреснутым голосом Барбара представляется и отвечает на стандартные вопросы, после чего начинает свою речь, и Реджина внутренне вздрагивает, ведь мало того, что омега одета в суде во фланель, слишком худа, некрасива и слегка косит одним глазом, так она еще, оказывается, и склонна к заиканию, когда волнуется. Причем, судя по звучанию ее голоса, волнуется она сейчас сильно. В зале появляются улыбки — далеко не всегда снисходительные, и Реджина зажмуривается от стыда и предчувствия катастрофы. Присутствие в процессе кузины Хизер Тилби сразу озадачило Реджину (еще больше, чем собственное участие), но то, что она видит сейчас, хуже самых мрачных ее ожиданий. Возможно, речь самой Реджины не спасла бы Джексона от обвинительного вердикта, однако она давала ему некоторые шансы, и, как знать, при повторном допросе свидетелей и прениях сторон, если бы Джек приложил максимум усилий, дело могло обернуться и к лучшему; однако сейчас, пока Барбара что-то невразумительно мямлит, Реджине кажется, что никакой надежды не остается. — Из-звините, — удается, наконец, вымолвить омеге, преодолев заикание. — В силу моей профессии я гораздо лучше пишу, чем говорю… Она достает из кармана свои нелепые очки и прилаживает их на кончик носа, потом перебирает исписанные синей пастой листки. — С-с-с… с чего бы начать? — рассеянно говорит омега, и в зале раздаются откровенные смешки, прерываемые ударами молотка и хмурым взглядом судьи. Однако омега, кажется, уже погрузилась в собственный мир и потому не замечает внешнего шума. — Мы все много слышали о видеозаписи, являющейся главным доказательством по делу, — говорит Барбара. Заикание к этому моменту становится почти незаметно, и сама женщина выглядит куда более бодро, чем в начале выступления. — А детективы, специалисты, суд и жюри присяжных ознакомились с нею детально, — констатирует омега. — Однако в деле имеются и другие доказательства, на которые, по моему мнению, следовало бы обратить внимание присяжных. И в первую очередь стоит сказать о заключении эксперта, который исследовал оставшиеся на потерпевшей и обвиняемом жидкости и ароматы. Далее Барбара напоминает всем известные факты: эксперт нашел на Джексоне еле заметные следы омега-феромонов, а на пострадавшей, мисс Эллен Камински, — соответственно, альфа-феромоны, совпадающие с индивидуальным ароматом Джексона на девяносто процентов, то есть с почти бесспорной вероятностью. — Как известно из показаний самой мисс Камински и подтверждено показаниями свидетелей, у пострадавшей в момент преступления была течка. Барбара делает жест рукой, словно призывая всех успокоиться, и торопится добавить: — Разумеется, всем нам известно, что при изнасиловании наличие течки, даже начавшейся у омеги внезапно и внепланово, не является основанием для смягчения вины альфы. Я не собираюсь ни в коем случае оспаривать это. Но кое-что другое кажется мне странным. А именно, почему на мистере Джексоне осталось так мало запаха пострадавшей? При спонтанно начавшейся течке запах должен был быть таким сильным, что и кожа, и вся его одежда должны были пропитаться ароматом омеги. Как известно, запах, уловимый человеческим носом, может развеяться за несколько часов или даже минут; это зависит от индивидуальных особенностей омеги или альфы. Однако лабораторный анализ, даже самый поверхностный, способен выявить этот аромат как минимум в течение недели. В рассматриваемом же кейсе потребовалось две повторные экспертизы, чтобы достоверно установить, что на теле обвиняемого вообще имелся этот аромат, а идентифицировать его и вовсе не представилось возможным. Услышав этот довод, Реджина мысленно хмыкает, как, вероятно, и большинство публики. Но к чему клонила Барбара? Что у секретаря Джексона вовсе не было течки? Или она уже завершалась? Что след феромонов мог принадлежать другой омеге? Не может ли это все лишь повредить Джексону? — Мисс Камински в своих показаниях поведала вам, уважаемые присяжные, что не оказывала никакого физического сопротивления Джексону из-за начавшейся течки, однако утвержадала, что она несколько раз повторила слово «нет» на его домогательства. Это записано в ее показаниях. Омега делает внушительную паузу. — Мы не видим начало их взаимодействия, потому что камеры охватывают лишь часть периметра офиса, однако, по ее словам, начальник подошел к ней со спины и, задрав подол юбки, предложил немедленно приступить к случке, заявив, что одинокой омеге нельзя обойтись без помощи такого большого сильного альфы, как он. Реджина передергивает плечами. Заявление звучало крайне сексистски и без конца повторялось стороной обвинения, зачем же общественному защитнику снова волновать умы присяжных этой возмутительной фразой? — Показания Джексона на следствии и в суде говорят об обратном, — спокойно продолжает омега. — Он утверждает, что мисс Камински сама предложила ему вступить в сексуальную связь, пользуясь тем, что в офисе никого нет. Что при этом она уделила много времени заигрываниям и соблазнению, а также заверяла, что, несмотря на течку, делает это добровольно, и что потом она повторяла не слово «нет», а лишь «да» и «еще». Видеокамеры не записывали звук, и сделать вывод, кто из этих двоих лжет, можно лишь на основании косвенных доказательств, поскольку проверка на полиграфе, как мы знаем, по этическим соображениям не была проведена. Омега недоуменно поднимает брови, и Реджина мысленно ставит плюсик к ее речи. Действительно, отказ от проверки на детекторе лжи казался несколько надуманным, хотя такие случаи и были нередки: предполагалось, что стресс, который испытывали люди во время проверки, наносил вред их здоровью, и к жертвам насилия этот способ установления истины применялся в последние годы лишь иногда, в самых запутанных случаях. И, поскольку полиграф не использовали в части проверки показаний омеги, Джексон тоже автоматически лишался этого способа исследования показаний. Тем временем Барбара достает из кармашка своей фланелевой рубашки какой-то коричневый пузырек и показывает судье и залу. Реджина щурится, пытаясь прочитать название, и это же, судя по шуму, стараются сделать много людей. Как НЛП-прием, жест омеги неплох и опять же дает плюсик к ее выступлению, но дальше-то что? — Экстра-эструс, — читает Барбара название на пузырьке, тем самым избавляя собравшихся от мук любопытства. — Новое лекарство, способное вызвать симптомы течки. Назначается в сочетании с гормональным лечением и в ряде случаев для облегчения симптомов после прерывания беременности. По ряду признаков я могу утверждать, что мисс Камински приняла это лекарство тем злополучным вечером, чтобы дополнительно воздействовать на конгрессмена Джексона и понудить его заняться с ней сексом. Реджина чувствует, что ее рот приоткрывается. — Ваша честь, — оборачивается омега к судье, — прошу пригласить сейчас мисс Камински, чтобы защита могла повторно допросить ее. — Протестую! — вскакивает со своего места прокурор. — Это лишь отвлечение внимания, Ваша честь, и попытка надуманными и смехотворными способами очернить жертву в глазах присяжных! Кроме того, общественный защитник не может ходатайствовать о совершении процессуальных действий. — Я излагаю это ходатайство и от своего имени прошу пригласить мисс Камински в зал суда, — мгновенно реагирует Джек, поднявшись со своего места. — Протестую! — снова рявкает Олдбридж. — Прошу суд назначить перерыв для ознакомления с информацией о представленном общественным защитником лекарстве. Также настаиваю на исключении из протокола последней части ее речи, направленной не на защиту подсудимого, а на оговор пострадавшей. Лекарство не фигурировало в списке доказательств и не может быть принято к исследованию в суде! Судья спокойно выслушивает экспрессивную речь альфы и переводит взгляд на адвоката. — Я возражаю против ходатайства о перерыве, Ваша честь. — бойко говорит Джек. — Вопросы, которые предполагается задать мисс Камински, в том числе о приеме ею каких-либо лекарств, фигурировали еще в самом первом допросе, и сейчас будут лишь уточнены. Перерыв же может быть использован стороной обвинения для информирования потерпевшей, в итоге присяжные лишатся ее непосредственной реакции после вопроса. — Ваш протест отклонен, — обращаясь к Ребекке, произносит судья. — Пристав, пригласите в зал суда мисс Камински. В зале чувствуется оживление, и Реджина колеблется между надеждой и ожиданием провала. Откуда взяла Барбара информацию об этом лекарстве? И не было ли ее предположение слишком натянутым? Омега тем временем тихо переговаривает о чем-то с Джеком и сует ему в руку плотно исписанный листок. Тот внимательно пробегает его глазами Дождавшись, когда пострадавшая устроится в кресле, Джек с разрешения судьи приступает к допросу. К удивлению Реджины, адвокат заговаривает с омегой мягким, участливым тоном. Он спрашивает, как внимательно та наблюдала за своим циклом, и девушка с недовольной гримаской замечает, что уже не раз давала ответ на этот вопрос. Однако ни судья, ни прокурор пока не вмешиваются, и она, вздохнув, говорит, что ее цикл нестабилен, и что она обычно принимала супрессанты, начиная со второго дня, когда ее аромат становился особенно притягательным для свободных альф. Все с тем же участием Джек осведомляется, как проходили предыдущие течки омеги после устройства ее на работу в офис одинокого депутата-альфы, и она, потупившись, говорит, что не замечала к себе особого внимания со стороны начальника, и тут же с видимым простодушием добавляет, может быть, это объясняется тем, что прежде начало ее течки всегда выпадало на выходные. Джек кивает и тут же, не дав прокурору насладиться выгодным впечатлением от так убедительно прозвучавшего предположения омеги, выпаливает: — Скажите, а зачем вы приняли экстра-эструс? И дальше события разворачиваются очень быстро. Еще до того, как прокурор выкрикивает «Протестую!», а в зале поднимается шум, вынуждающий судью несколько раз громко ударить молотком, омега потрясенно всматривается в адвоката, и по всей ее позе, по мгновенно возникшему напряжению, по дрожанию сцепившихся вдруг в узел пальцев, становится очевидна жесткость удара, подготовленного мягко стелящим Джеком Торном. И, когда после наведения в зале порядка, Джек вкрадчиво спрашивает, планировала ли омега, принимая экстра-эструс перед тем, как остаться наедине с обвиняемым, соблазнить его, девушка закатывает глаза и бормочет, что понятия не имеет, что это за чертовы капли и первый раз слышит их название, и тогда даже те, кто все еще сомневается, хлопают себя по ляжкам и изумленно чертыхаются под нос. — Заметьте, я не говорил, в какой лекарственной форме выпускается это средство, — с дьявольской улыбкой говорит Джек присяжным. И новая грохочущая волна шума накрывает зал суда.

***

— Ей-Богу, когда речь зашла про капли, это было так же круто, как в «Блондинке в законе», когда, помните, Риз Уизерспун спрашивала свидетельницу о принятии ванны после химической завивки! — с несвойственной себе горячностью восклицает Реджина и ударяет по стойке рукой, вспоминая кислое выражение прокурорской физиономии после оглашения оправдательного вердикта. Они отмечают свой триумф в кабачке возле офиса Джека втроем: адвокат и два общественных защитника. Теперь все позади, и бессвязно бормочущего благодарности Джексона его сестра-модель уже отвезла в свой особняк, чтобы там с помощью родственников он мог начать справляться с кошмаром последних месяцев, а пойманная на ложном обвинении и сознательной омега-провокации Камински огрызается на журналистов, которым не терпится написать о последнем акте сегодняшней драмы с точной суммой залога, под который ее выпустили на свободу. — Между прочим, лет пять назад в нашей конторе была на практике девушка-бета, которая выбрала карьеру адвоката, посмотрев «Блондинку в законе», — улыбается Джек. — Я и сам решил пойти в адвокатуру, прочитав одну книгу, — книгу, которая буквально переломила мою жизнь. И сегодня я вспомнил об этом, кажется, впервые за долгие годы. Благодаря вам, Барбара, — поворачивается он к задумчиво выглядящей омеге. — Что за книга? — спрашивает Реджина. — Не очень оригинально, но это «Убить пересмешника». Быть таким же смелым, как Аттикус, не бояться пойти против общего мнения, бороться, не опуская руки, с несправедливостью — я мечтал о таком, когда был мальчишкой. А на практике… получается, я давно позабыл об этом и позволил себе скатиться в рутину. Едва мы с Джексоном поговорили, я сразу поверил в его невиновность, но как же мало я сделал для сегодняшнего оправдания, полагая его судьбу заведомо решенной, а дело — проигрышным. М-да. Знаете, обычно участие в деле общественных защитников — пустая формальность или неуклюжая попытка подавить присяжных авторитетом публичного лица. Но сегодня… Мужчина пару секунд смотрит на Реджину, а потом надолго останавливает восхищенный взгляд на слегка смущенной омеге. — Если бы я не был давно и счастливо женат… — произносит себе под нос Джек, видимо, совсем забывшись, и Миллс громко откашливается, сбивая с беты романтический настрой. — Еще вина? Или чего-то покрепче? — спохватывается адвокат. — Можно еще бокальчик вина, — соглашается Реджина. — Я скоро вернусь. Реджина выходит из бара и достает телефон. Генри прислал в группу несколько фотографий с Пэйдж и Чармингами, а от Эммы по-прежнему — ни слуху, ни духу. Все ли в порядке в Сторибруке? Может, пока Реджина находится на другом конце страны, граница с Царством Аида окончательно разрушилась и шериф прямо сейчас, пока ее альфа попивает в калифорнийском баре винцо, спасает Сторибрук от вторжения сил Тьмы? Чувствуя нарастающее беспокойство, Миллс звонит Арчи. Тот говорит, что более часа прогуливался с Понго и не заметил на улицах ничего подозрительного. Реджина благодарит друга и снова пробует дозвониться Свон. Никакого результата. Может, беспечный шериф забыла телефон в участке? Но Эмма не связывалась с ней почти целые сутки — неслыханно долго для нынешнего уровня их близости. Ощущение победы и праздника покидает альфу, полностью вытесняясь волнением. Интуиция подсказывает Реджине: что-то неладно со Свон, и альфа начинает сильно нервничать. Она возвращается к стойке, где Джек, кажется, слегка злоупотребив алкоголем, продолжает расточать комплименты омеге, выслушивающей его с еле заметной усмешкой. Миллс махом, словно водку, опрокидывает в себя бокал белого вина. — У вас все хорошо? — оборачивается к ней Барбара, и Реджине становится немного не по себе от ее умного проницательного взгляда. — Более или менее, — отвечает Реджина. — Просто… соскучилась по дому. «И Эмме». — До вашего самолета осталось всего четыре часа, — произносит Барбара. — Да, — вздыхает Миллс. Еще целых четыре часа, и даже в аэропорт пока ехать рано. Она бросает взгляд на телефон и вздрагивает, заметив значок нового сообщения в мессенджере. Если это очередная слащавая фотография Чармингов на фоне залива, то… Но отправителем значится Эмма, и Реджина в нетерпении тычет пальцем, раскрывая сообщение. «Вот так получилось», — гласит сухая надпись к картинке, оказавшейся фотографией нового номера «Зеркала». И все? Неужели Свон не видела ее сообщения и звонки? Джек встает и направляется в сторону уборной, неуклюжим движением выбивая из руки альфы телефон, но Реджина и выругаться не успевает, как его ловит Барбара. — Спасен, — констатирует она, протягивая аппарат Реджине, но потом ее глаза округляются, и она с интересом спрашивает, — это что, какой-то розыгрыш? И Реджине снова приходится сдержать готовое сорваться ругательство. — А, это Генри увлекается и часто мастерит такое, — фальшиво улыбается она. — Мне нужно выйти. Она срывается с места и по дороге звонит Свон. На этот раз шериф изволит ответить, и Реджина рявкает в трубку: — Какого черта, Эмма? — Что, извини? — Какого черта до тебя было весь день не дозвониться? А также какого черта ты мне прислала? Это вот так ты зачаровала тираж, да? — Была занята, — сухо отвечает шериф. — И я зачаровала газету ровно так, как ты написала мне. — Едва ли, — с большим скепсисом произносит Реджина. — Хотя я нахожусь сейчас очень далеко от Сторибрука, твои чары совершенно не помешали ни мне, ни совершенно посторонним людям увидеть заголовок «Берегитесь хищного ручья», а также дурно сляпанный коллаж, на котором крутящийся водный поток пожирает удочки, топор и некую тряпицу, напоминающую знаменитую куртку шерифа. — Куртка здесь определенно лишняя, это журналисты накреативили, — угрюмо замечает Свон. — А зачем, позволь поинтересоваться, ты даешь свой телефон «совершенно посторонним людям»? — Барбара — не посторонняя! — возмущается Миллс. Выпитый алкоголь пробуждает в ней чувство справедливости, и теперь Реджина склонна думать, что она излишне предвзято отнеслась поначалу к тете Сэм. На деле омега оказалась настоящим бойцом, и даже ее излишняя худоба уже не кажется Реджине недостатком, ведь за обманчивой внешней хрупкостью скрывается стальной характер.  — Так посторонняя или не посторонняя? — спрашивает Свон. — Ты… пьяна, Реджина? — Нет! Мы просто немного отметили. Джек тоже здесь… — Еще и Джек? Он тоже не посторонний? Голос шерифа звучит все более мрачно, и Реджина огрызается: — Мы спасли сегодня невиновного человека от тюрьмы. Имею я право немного расслабиться перед возвращением в Мэн? Я не твоя собственность, Эмма! — Определенно, не моя, — тихо соглашается Свон. Реджина и хотела бы остановиться, но ее эмоции так и бурлят: она зла на столь долго не отвечавшую ей Эмму, при этом она чувствует огромное облегчение от того, что та жива-здорова, а еще раздосадована ее неспособностью внимательно прочесть простенькое заклинание. Альфе ужасно хочется оставить последнее слово за собой, и потому она сухо распоряжается: «Наложи чары заново и пришли мне результат. Немедленно», — и заканчивает вызов, не дождавшись ответной реплики шерифа. Миллс решает постоять на улице еще немного, чтобы остыть. Это помогает. Уже через пару минут Реджина с запоздалым сожалением кусает губу и смотрит на зажатый в руке телефон. Они с Эммой сейчас словно вернулись во времена первого года знакомства, к ролям стервозного мэра и нерадивого шерифа. Как глупо. «Она должна понять, — думает Миллс. — Мне здесь и так нелегко… В любом случае завтра я уже приеду в Сторибрук, и мы сразу помиримся… в постели». Реджина возвращается к своим новым друзьям, и они пропускают еще по стаканчику. Ей удается сохранить позитивный настрой ровно десять минут, до получения нового сообщения от Свон. Оно гласит: «Голд только что заново наложил чары на тираж «Зеркала». В ближайшие три дня я буду очень занята, так что можешь не торопиться с возвращением — секса все равно не будет». Альфа сердито прикусывает губу. Прежде ей не составляло труда «держать пост» по неделе, а то и больше, но за несколько месяцев их с Эммой отношений Реджина привыкла к едва ли не ежедневным случкам, так что дополнительные три дня к уже накопленным двум кажутся альфе серьезным вызовом. Может, если Реджина сейчас извинится, омега простит ее? Ведь из-за повышенного уровня гормонов Эмма и сама нуждалась в близости ничуть не меньше, чем альфа, а их ссора не стоит и выеденного яйца. Алкоголь пробуждает в темноволосой голове оригинальную, как ей кажется, идею. Реджина выходит в туалет и фотографирует в кабинке свою грудь в темно-вишневом кружевном бюстгальтере, после чего немедленно отправляет снимок обиженной омеге. Эмма никогда не скрывала, какой привлекательной казалась ей эта часть тела альфы: при любой возможности она мяла и целовала упругие округлости, громко выражая вслух свое восхищение прелестями Миллс, и дерзко смеялась, когда Реджина притворно сердито рычала, услышав от любовницы малопочтительное «м-м… сисечки!» У них не состоялось пока разговора, который позволил бы альфе уяснить, была ли она первой женщиной, с кем спала Свон, но в глубине души Реджина подозревает, дела обстоят именно так, и втайне гордится этим. После приходит время прощаться с изрядно расчувствовавшимся Джеком, и Реджина с Барбарой едут в аэропорт, откуда омеге предстоит вернуться домой, в Нью-Йорк, а Миллс полетит в Портленд. В такси Реджина часто украдкой проверяет телефон, но не обнаруживает ни одного нового сообщения. Эмма ведь не могла снова обидеться? Втайне Реджина надеется, что омега могла бы прислать в ответ фото своей, кажущейся Миллс ничуть не менее привлекательной, груди, но чем больше проходит времени, тем слабее эта надежда. Как же все это глупо. «Чертовы омеги». Миллс шумно выдыхает через нос, открывает в телефоне банковское приложение и осуществляет позабытое в последние месяцы действие — переводит внушительную сумму на счет ассоциации фармакологов, занятых поиском альфа-блокаторов. — Сэм написала, — говорит тем временем Барбара, просматривая свой телефон. — Поздравляет с успехом и передает вам привет. — Спасибо, — сдержанно благодарит Реджина. — Как у нее дела? — Все нормально. Наконец-то они с Хизер поговорили, хотя до примирения еще далеко. Что до остального… похоже, Сэм решила пока сосредоточиться на своей учебе. — Это хорошо, — замечает Реджина. Завязавшийся разговор позволяет альфе немного отвлечься от своих мыслей, потому она задает вопрос, терзавший ее еще в зале суда: — Барбара, а как вам вообще пришла в голову мысль, что эта Камински все время лгала? И откуда вы знаете про этот… экстра-эструс? — Я постоянно слежу за новыми лекарствами для омег, поэтому, когда ознакомилась с результатами экспертизы, сразу спросила себя, какое химическое вещество могло бы так точно сымитировать эффект течки или вызвать ее, — подробно отвечает Барбара. — Таких средств всего два, но экстра-эструс более доступен. Что до самой Камински, то я просмотрела все интервью с ней и была уверена, что эта невинность и застенчивость — только игра. В девочке чувствовалось желание контролировать ситуацию, даже манипулировать. Я также не поленилась почитать в соцсетях, что писали о ней люди, близко ее знавшие: однокурсники, сестра. Судя по их рассказам, во множестве ситуаций она вела себя нетипично для омеги — часто стремилась к лидерству, была очень целеустремленной. Возможно, эта лже-альфовость вызвана гормональными причинами, но, может, она вышла из привычной роли, потому что ее семья рано лишилась альфы-отца. — Значит, она решила, что выполнить «заказ» людей Грина и соблазнить одинокого политика, чтобы сразу обвинить его, лучше послужит ее целям, чем просто найти себе обеспеченного альфу в пару? — пытается вдуматься в ее слова Миллс. — Именно, — кивает Барбара. — Любая другая омега на ее месте направила бы все силы на охмурение перспективного альфы для последующего спаривания. Но наша героиня то ли слишком горда, то ли чересчур доминантна; она использовала секс не как средство привязать к себе альфу, а как безжалостное оружие против него. Реджина задумчиво кивает. Рассуждения Барбары кажутся ей логичными. Вот и Эмма тоже, едва появившись в Сторибруке, повела себя отнюдь не как типичная омега… И доктор Стивенс во время их онлайн-сеанса говорил ровно об этом. Встрепенувшись, Миллс кидает на попутчицу вопросительный взгляд. — А вы очень много знаете о биохимии и психологии омег, да? — говорит Реджина. — Когда-то я много времени посвятила изучению этих вопросов, — соглашается женщина. На гладком челе Миллс появляется морщинка; Реджина пытается поймать сбегающую мысль, но это удается, лишь когда телефон омеги звонит, и Барбара, извинившись, отвечает в трубку: — Кинг слушает. После омега несколько раз односложно отвечает «да» и «нет» и прощается со звонившим, а Реджина все время ее разговора, ошеломленно приоткрыв рот, наблюдает за ней. — Что? — удивляется омега, убирая телефон. — Вы — Барбара Кинг! — выпаливает Реджина. — Так меня зовут, — недоуменно замечает омега. — А что? И, потом… разве вы не знали моего имени раньше? — Вы же пишете книги, — торопится досказать Миллс. — Сейчас только рецензии и обзоры, — поправляет ее Барбара. — Но вы писали! Что-то о методе… парадоксальной коррекции… измененных состояний омег, верно? — Да, — удивленно посмотрев на Реджину, подтверждает женщина. — Неужели вы читали? — Нет… Но я везде искала ваши книги! — торопится объяснить Миллс. — Мне доктор Стивенс их посоветовал. Моя омега… то есть омега, которую я люблю… она… сложно объяснить, но мне нужны были рекомендации, и док сказал, что ваши книги могут помочь. Но я нигде… ни в одном каталоге в сети ничего не оказалось, видимо, все раскупили, и… Значит, вы та самая Барбара Кинг? — ошеломленно переспрашивает Реджина. — Похоже на то, — пожимает плечами омега. — Хотя мне сложно представить, что практикующие врачи все еще рекомендуют кому-то мои исследования. Они… как бы это сказать… под запретом. — Как это? — не верит Миллс. — Моя последняя книга был объявлена лженаучной, ее тираж был полностью изъят и уничтожен, — спокойно поясняет омега. — Заодно издательства и магазины избавились от моих предыдущих работ. — Но… — Да, это так. И теперь в мире научпопа я в каком-то смысле являюсь парией. Реджине хочется расспросить омегу обо всем этом подробнее, однако машина как раз останавливается, и таксист сообщает, что они на месте. Расплатившись, женщины забирают вещи и входят в терминал вылета. — Посадка на мой рейс уже началась, — посмотрев на табло, говорит омега. — И на мой — тоже, — с сожалением протягивает Миллс. Ей о многом хотелось бы поговорить с писательницей, но им обеим действительно пора. — До свидания, Барбара, — произносит альфа. — Вы… совсем другая, нежели показались мне поначалу, — глядя женщине в глаза, добавляет она. — До свидания, Реджина. Рада, что нам удалось пообщаться. Вы тоже совсем иная, чем могли бы показаться. Впрочем, я поняла это уже давно, — очень серьезно говорит Барбара.