Неправильная омега

День Реджины, мягко говоря, не задался. Сначала она проспала отельный завтрак, а кофе и круассан в ближайшем кафе оказались мало съедобными. После на выезде из города она угодила в пробку. Вишенкой на торте послужил внезапный отказ верного «мерседеса» продолжать движение где-то на полпути к Сторибруку. Чертыхаясь, альфа съезжает на обочину, где мотор окончательно глохнет, и выходит из автомобиля. Она поднимает капот и с тоской рассматривает загадочные пластико-металлические внутренности. Эх, магию бы сюда. А еще лучше, Эмму. Уж она бы не растерялась, а взяла бы гаечный ключ и парой уверенных движений разобралась в проблеме… И Миллс раздраженно выдыхает, потому что мысль о нелепой ссоре с омегой причиняет ей сейчас почти физическую боль. Может, дело в разлуке? Они не виделись и толком не общались почти три дня, и последним сообщением омега недвусмысленно дала понять, что вовсе не расположена видеть Реджину. Хотя и теплится пока надежда на быстрое примирение; альфа сквозь ткань жакета проверяет футляр с жемчужным колье. Но будет ли этого достаточно для извинения? Почему-то мысль отправить Эмме фото своих вываливающихся из бюстгальтера прелестей наутро уже не показалась Реджине такой удачной. И… Эмма так ничего и не написала в ответ. Впрочем, долой сомнения, колье все же должно помочь! Не кичливо дорогое, элегантное, изящное, оно, как Реджине кажется, идеально подходит омеге. Хотя сперва надо вернуться в Сторибрук… Проходит час, и Реджина делает несколько наблюдений. Самое очевидное — этот участок трассы почти так же пустынен, как сердце Сахары. Да что там, даже ледяные арктические поля в сравнении с дорогой, ведущей в закрытый городок штата Мэн, кипят жизнью — там, судя по фильмам Би-Би-Си, водятся, по крайней мере, моржи, тюлени и белые медведи; здесь же и птицы, кажется, не летают. А еще Реджина замечает, что в конце лета, да еще и в облачный день, сумерки наступают неожиданно быстро. Сверившись с навигатором, Реджина принимает решение вернуться на основную, ведущую в Огасту, дорогу и храбро отправляется в четырехмильный поход. Она не успевает пройти и полмили, когда ей наконец-то везет: пыльный темно-зеленый пикап, поначалу проехав мимо, возвращается, и водитель — крупный седовласый мужчина-альфа по имени Джон — соглашается ей помочь. Когда Джон чешет затылок и, захлопнув капот «мерседеса», предлагает вызвать эвакуатор, Реджина делает еще одно наблюдение: мужчины в большинстве своем бесполезны. Впрочем, ее значительно примиряет с этим фактом готовность Джона подвезти Реджину. Из его рассказа и изучения карты Миллс понимает, что от молочной фермы, куда он направляется, до Сторибрука получится не такой уж большой крюк. Реджина соглашается и, прихватив вещи, садится в старый пикап. Джон, к счастью, ни о чем ее особо не расспрашивает и сразу начинает разглагольствовать о своих коровах, бычках и подросших детях; отвлекшись, Миллс не всегда понимает, какие фразы водителя относятся к быкам, а какие к сыновьям: Джон использует весьма похожие эпитеты, когда дает тем и другим лестные характеристики, и, стараясь казаться вежливой, сторибрукский мэр кивает головой после каждой законченной фразы словоохотливого попутчика. «Что-то сейчас делает Эмма?» Очень хочется написать или позвонить омеге, но едва ли она ответит, и Реджине остается только слушать речи Джона и напряженно всматриваться в дорогу в ожидании нужного поворота дороги. Водитель пикапа сильно удивляется, когда Миллс просит его остановиться, и даже порывается отвезти ее дальше, но Реджина отказывается, зная, что до магической черты остается несколько десятков ярдов. — Меня встретят, — лжет она. — И будет лучше, если я буду одна, ведь моя омега ревнива, — добавляет уже правдиво Реджина. — Так я же альфа, — удивляется Джон. — А до вашего городка, судя по всему, еще несколько миль. Сами посмотрите, какой густой лес вокруг. — Раньше я встречалась как раз-таки с альфой, — выдает Миллс еще один кусочек правды. — А до города не так уж далеко… И меня скоро встретят, — повторяет она. — Как пожелаете, — бурчит мужчина. Он без лишних споров помогает Реджине достать багаж и, помахав рукой, уезжает, а мадам мэр, облегченно вздохнув, наконец-то пересекает городскую черту. Слабое колебание, как маленький разряд тока, пронзает ее существо — не так, как это было раньше, когда ее магия еще «не испортилась», но все же достаточно, чтобы Реджина ощутила эту силу. Поколебавшись мгновение, она переносится. Не в пустой особняк на Миффлин-стрит, нет. Реджина представляет себе стоящий у набережной серый дом с запущенным садом, где надеется застать строптивую омегу. Перемещение забирает много сил; сильно болит голова, Миллс задыхается и сгибается пополам, с грохотом роняя вещи на паркет Эмминой гостиной. Легкие со свистом втягивают воздух, и Реджину подхватывает испытанная уже когда-то иллюзия: ей кажется, что она стоит на берегу лесного ручья, и желтые цветы, названия которых она так и не узнала, цветут на обоих его берегах. Они и на самом деле в обилии росли там — в дубравах и лощинах Зачарованного Леса, но здесь, в этом мире, никогда Реджине не встречались; лишь однажды показалось ей, что она чувствует тот самый аромат — в неудачном походе, организованном прошлым летом Генри с участием всей семейки Прекрасных, Крюка и ее самой, однако, обыскав тогда все окрестности лагеря и даже провалившись в трясину, Реджина так и не нашла желанных цветов. Вот и сейчас, все еще слабая от использования магии, хотя Реджина и осознает, что цветы ей снова мерещатся, что на самом деле она подпирает спиной нелепо большой барный шкаф в Эмминой гостиной, но все же не только мыслями, но всем существом своим она переносится туда — на усыпанный безымянными желтыми цветами берег ручья, под сень зеленеющих высоченных дубов. Кажется, чуть поодаль слышится фырканье Росинанта, и сердце Реджины переполняется волнением, предвкушением и радостью чистой, первой самой юношеской любви, потому что там, за тенью деревьев, уже поджидает ее возлюбленный, и она ищет глазами ладную фигуру молодого конюха, и вот из-за неохватных дубовых стволов показывается голубая куртка, но что это? Это не Даниэль, это же Эмма в неряшливо запахнутом голубом халате, почему-то сильно раскрасневшаяся и тяжело переводящая дыхание. Реджина делает шаг вперед и протягивает к омеге раскрытые ладони, еле удерживаясь на ногах, когда оказывается без опоры, и Эмма со вздохом облегчения заключает ее в объятия. Мадам мэр моргает, окончательно отбрасывает захватившую ее иллюзию и снова оказывается в гостиной дома Свон, и сама омега действительно рядом; ее руки обвивают стройное тело альфы, нос уткнулся в шею Реджины; ее близость прогоняет головную боль и наполняет силой, и еще она фантастически пахнет, что дает Миллс четкое представление, что именно здесь происходит. — Эмма, — шепчет пораженная Реджина, — у тебя течка… Омега отвечает глухим ворчанием, в котором Миллс разбирает «так долго», а потом Реджина, ощутив мощный прилив сил, легко отрывает Эмму от пола и несет в спальню, где бережно опускает на разобранную кровать, стараясь не таращиться на сбитые в кучу одеяла, из которых, верно, омега пыталась создать что-то наподобие гнезда — почти ставший атавизмом в нынешнее время древний омежий инстинкт. Эмма снова неразборчиво ворчит, и Реджина вспоминает, какой горячей была ее кожа, и быстро раздевается, призываемая служить телу, столь нуждающемуся во внимании альфы. Завидев отросток, Эмма еще больше волнуется: она змеей выползает из своего легкого халатика, оставаясь полностью обнаженной, и сначала смещается к своей куче одеял, но неожиданно спихивает их на пол и сразу располагается посреди кровати, предлагая себя в позе на спине, с широко разведенными в стороны ногами. Ее промежность так и сочится; краем сознания Реджина замечает покрывающие простыни пятна, свежие и высохшие. Надо бы поменять белье, но это все потом, а сейчас… Эмма жалобно смотрит на изрядно выросший отросток, потом, сквозь ресницы, кидает взгляд на лицо альфы. Реджина напрочь забывает об их размолвке, желая одного лишь — помочь омеге пережить течку. Нет, не просто омеге — помочь Эмме, исполнив желания ее плоти, удовлетворив ее так, как никто и никогда прежде не мог, и, преодолевая загоревшуюся в груди страсть, альфа опускает колени на ложе и начинает с поцелуя в нижние губы — те, что особенно сильно заждались ее, блестящие и нетерпеливо вздрагивающие. Она обводит клитор языком, но по рыку омеги понимает, что сейчас Эмме нужны более животные ласки, и, мысленно пообещав себе оставаться нежной, перемещается выше, чтобы позволить напряженному члену коснуться лона омеги. Голова так и идет кругом: еще минуту назад Реджина ехала в старом пикапе, с мечущимися между сомнениями и надеждой, что Эмма простит ее, мыслями, как вдруг оказалась в постели желанной женщины. Реджина искренне пытается быть деликатной и для начала решает проверить готовность омеги к проникновению пальцами, но Свон мало ценит ее усилия: с досадой фыркнув, она впивается ногтями в ягодицы альфы и резко тянет к себе. — Сейчас, сейчас, — обещает Миллс и более уже не медлит. Только когда отросток оказывается полностью внутри, Эмма слегка ослабляет хватку, давая возможность альфе поработать бедрами; Реджина проявляет полное усердие, реализуя этот шанс. — Быстрее, альфа, — приказывает Эмма, — хочу быстрее! Реджина подчиняется, краешком сохранившегося сознания удивляясь тому, как велико ее желание служить любой прихоти омеги — словно весь мир сжался до размеров постели, в которой она ублажает сейчас течную Эмму Свон. Никогда прежде, даже после недель воздержания, наступивших после падения Проклятья, когда она буквально находилась на грани, чтобы не свихнуться, не испытывала Реджина такой сильной, яростной похоти. Даже их первый раз в Портленде — неуклюжий, но неотвратимый и дико страстный — не может сравниться с тем, что она испытывает сейчас. Место, где их тела соединяются, становится все горячее, как раскаляются два куска металлов, готовясь стать сплавом. Миллс порывается покрыть поцелуями лицо Эммы, и та позволяет, все более хрипло дыша. Тело Реджины покрывается тонким слоем пота, а потом Эмма с вскриком кончает, и альфу окатывает волной дикой горделивой радости. Она сбавляет темп, стараясь делать глубокие, но более плавные движения членом, и вот тело Свон снова дрожит, маня за собой в счастливое посторгазменное забытье. Приходится закусить губу и избегать смотреть на прекрасное тело, распростертое под ней, чтобы сдержаться и подарить омеге еще хотя бы пару минут наслаждения. Реджина усердно работает тазом, когда чувствует приятное внутреннее покалывание — знак того, что она скоро кончит, но к этому ощущению добавляется еще одно, распирающее и совсем незнакомое: будто ее член готовится вырасти еще на добрых пару дюймов и стать еще толще. Она кидает взгляд вниз, в место соединения собственной плоти с плотью омеги, и с запозданием понимает, что происходит. «Узел! Кажется, сейчас я завяжу Эмму», — мелькает сумасшедшая мысль, и это действительно случается, буквально в тот же миг; распухший член Реджины оказывается в плену омежьих ножен, закованный ими надежнее и крепче, чем держала когда-то Эскалибур рука Владычицы озера. И влага, выделяемая отростком внутри, в сладкой сосущей темноте, выпрыскивается сейчас особенно медленно и долго; даже когда все кончено, узел продолжает связывать их, блокируя семя альфы в чреве омеги. Тогда Миллс устало роняет голову на плечо Эммы и тихо стонет от перегрузки ощущений; тело Эммы заметно дрожит, и Реджина нежно целует ее шею. Она так ошеломлена и растеряна, что не может ни говорить, ни мурлыкать, сбитая с толку стремительностью их случки и первым в своей жизни узлом. Сознание Свон проясняется быстрее: она сдвигает бедра, вызывая этим у Реджины ойканье и новую серию покалываний, а потом без лишних предисловий обрушивает на плечи и спину разморенной в блаженстве альфы серию несильных, но ощутимых ударов обеими ладонями. — Эй! Ты что делаешь? — восклицает в непонимании Миллс. Она пробует уклониться, но их чресла по-прежнему крепко-накрепко связаны, и даже небольшое колебание вызывает приток ярких ощущений к паху. Эмма тоже оказывается восприимчива к этому: она перестает драться и чертовски сексуально стонет. «Я ведь даже не знаю, как вести себя и стоит ли вообще двигаться», — запоздало понимает Реджина. После Даниэля секс долгие годы оставался для нее серой рутиной, подсвеченной разве что вспышкой отношений с Мал. Когда Реджина превратилась в альфу, это оставалось такой же докучливой потребностью, просто теперь в постели она не отдавала, а брала. Ее интерес к новой физиологии был весьма умеренным, так что, дополняя базовый багаж знаний, подаренный Проклятием, Реджина усвоила лишь, что альфа способна завязать омегу в период течки, только если они не будут пользоваться барьерной контрацепцией. Поскольку спать ни с кем без презервативов Реджина не собиралась, то и дальше погружаться в эту тему не стала. И вот теперь ее раздувшийся член зажат внутри омеги, как приготовленный к обточке болт в губках тисков, и Миллс понятия не имеет, ни как долго продлится их сцепка, ни как вести себя с рассерженной омегой. Реджина сквозь ресницы смотрит в лицо партнерши. Изученные так хорошо за месяцы их связи черты кажутся сейчас не вполне знакомыми: острое неприкрытое наслаждение, настороженность, остатки гнева, — альфа считывает эмоции с Эмминого лица, но не понимает, какая из них преобладает. Омега снова стонет, а потом мелко и часто двигает бедрами, создавая между их телами вибрацию, подобную мелкой дрожи. Тогда Реджина понимает, что от нее требуется, и начинает интимно танцевать в такт, насколько позволяет ее крепкий узел, разрешая при этом Эмме вести. К удивлению Миллс, из члена выдаивается новая жидкость, а потом еще и еще; каждый выплеск вырывает из груди омеги удовлетворенное ворчание. Реджина рискует вновь положить вспотевший лоб на такое же влажное плечо омеги. На этот раз Свон не проявляет агрессию — она даже гладит альфу по шее и затылку, хотя и грубовато, как, бывает, треплют по загривку прирученных крупных животных. Но этого выказанного дружелюбия оказывается достаточно; через минуту обессиленная Реджина отрубается, так и оставаясь погруженной в лоно омеги. Ее тихое мурлыканье убаюкивает и Эмму. Минуты беззвучно текут, превращаясь в часы. В окно заглядывает луна и ласкает серебристым светом два слившихся воедино тела.