Неправильная омега

Как зачарованная, Реджина неотрывно смотрит на гладкую бледную кожу. Где-то там, чуть выше гладких выпуклостей ключиц, почти на линии жемчужной нити идеально смотрелся бы он — сначала припухший и красный, потом, по прошествии времени, багрово-коричневый. Неужели Эмма действительно хочет носить ее знак? Карие глаза устремляются к зеленым. Омега взволнована — это явственно читается в ее позе, но, сколь пристально ни всматривается Реджина, она не замечает признаков того, что Эмма находится во власти дурмана, вызванного течкой, или подхвачена моментом. Кроме того, они обсуждали укус раньше, и сейчас альфа боится своей нерешительностью вновь вызвать у Свон негативные эмоции, оттолкнуть ее, заставить почувствовать себя отвергнутой в самый уязвимый момент. Реджина делает шаг вперед и, не отрывая взгляда от распахнутых глаз омеги, наощупь соединяет свои ладони с холодными ладошками Спасительницы. — Я очень этого хочу, — бухает альфа. Уголки Эмминых губ поднимаются вверх. — Но… ты точно уверена? — все-таки желает убедиться Миллс. — Да, — просто говорит омега и сжимает их соединенные ладони. Твердость ее ответа придает альфе решимости. — Пойдем в постель, — многозначительно произносит она. В спальне Реджина сначала позволяет омеге быть сверху, потом, доставив ей удовольствие, осторожно переворачивает ее на спину и нависает сверху. Эмма часто дышит и запрокидывает подбородок вверх, демонстрируя альфе горло. Миллс расстегивает и убирает на тумбочку жемчужное колье, а потом покрывает шею омеги маленькими частыми поцелуями. Неужели это сейчас произойдет? И что насчет недавно обретенной неуязвимости Свон? Удастся ли вообще клыкам Реджины прокусить кожу? «Все, чего я хочу, Эмма, это быть твоей второй половинкой, — мысленно обращается к партнерше Реджина. — Ты полностью равна мне, моя омега, хотя я намерена всегда защищать и оберегать тебя, как и нашего сына, до последнего вздоха». Она снова вводит полностью возбужденный член в расслабленное от предыдущего вторжения лоно. Сделав несколько фрикций и вырвав из Эммы первый сладостный стон, альфа облизывает кожу на заранее облюбованном местечке — над левой ключицей Спасительницы, а потом, не тратя больше времени на раздумья, решительно кусает впадающую в блаженство омегу. Клыки входят в плоть легко, как в поспевшее яблоко с ее любимого дерева. Теплая, с привкусом железа, жидкость окропляет рот, и сразу примешивается что-то пряное, должно быть, собственный фермент альфы, призванный успокоить и исцелить ранку омеги. Реджина отрывается от сгиба Эмминой шеи, только когда оба эти вкуса смешиваются и исчезают. Она немедленно оценивает оставленный ею след на бледной коже: все еще влажный и блестящий, ярко-розовый, он кажется альфе идеальным, и она удовлетворенно урчит, гордясь хорошо проделанной работой, а потом быстро зализывает свежую метку, чтобы снять любые болезненные ощущения, которые может испытывать Свон. Когда Реджина снова поднимает голову и встречается с вопросительным взглядом омеги, то, просияв улыбкой, шепчет:   — Получилось красиво, дорогая. Ты идеальна. — Идеальна? — сомневается Эмма и тянется пальцами к поврежденной коже. — А… хм… Она переводит глаза на шею альфы, и та сразу понимает не заданный вопрос. Быстрый мах рукой, и заклинание слетает, оставляя смугловатую кожу такой, какой она стала после эпизода на диване. Тревожный вопрос в глазах Свон сменяется недоумением, но быстро приходит понимание, и она тихо ахает. — Получается, он тогда не исчез?! — Получается. — И давно ты знаешь? Реджина держит паузу, всматриваясь в лицо лежащей под ней женщины. Она легко считывает все эмоции Эммы: замешательство, смущение, робость и тут же сменяющая их горделивость. Типичная Эмма Свон. — Не очень, — честно отвечает мадам мэр. — Недавно был один момент, — с сомнением продолжает она и запинается, когда ревнивое подозрение снова вспыхивает в глазах омеги. — Момент? — грозно переспрашивает Эмма. — Эй, — успокоительно шепчет альфа, — я в любом случае не стала бы ничего делать с кем-то еще. Просто Сэм… ой… просто у омеги началась течка, а я ничего не почувствовала и тогда-то поняла… вот. — Значит, Сэм, — мрачно констатирует Эмма. — Я знала, что дочка сенатора хочет залезть к тебе в штаны! — Эмма, ну что ты, — безуспешно стараясь поймать взгляд омеги, торопливо говорит Реджина, — все было не так и… Она останавливает себя, чувствуя, что не время и не место сейчас защищать Сэм Тилби и повествовать о кознях ее матери-омеги. — Я расскажу тебе все позже, дорогая, — обещает Миллс. — Давай не будем портить этот особенный для нас момент? Омега, все еще надутая, побежденно вздыхает, а Реджина, вдохновившись, продолжает: — Помеченная или нет, я хочу только тебя, дорогая. Неужели ты все еще этого не знаешь? Реджина не сдерживает счастливую улыбку, когда омега медленно кивает. — И потом… мой член ведь сейчас в тебе, — шепчет Миллс, — какие еще требуются доказательства? — Романтична, как всегда, — фыркает Эмма, но зеленые глаза блестят похотливым огоньком, встречаясь с карими, а потом взгляд омеги устремляется на заживший шрам на шее альфы. — Возьми меня, — требует Свон. — Я хочу тебя, хочу твой член, и твой узел, и твою сперму внутри себя, — всю тебя хочу себе, Редж… Все более заведенная этими откровенными словами, альфа послушно начинает вводить и выводить отросток. Поначалу плавные, движения вскоре учащаются, становятся более хаотичными; каждая понимает, что их свежая связь получает первое свое плотское подкрепление в новой горячей вязке, и наслаждается этим осознанием. — Как сладко, Эмма… я никогда не смогу насытиться тобой, слышишь, никогда, — бормочет Реджина, вколачивая свое естество в теплое, слякотно-розовое. — И меня это полностью устраивает, — всхлипывая от сильных толчков альфы, признается Эмма. Никогда прежде ощущения обеих от секса не были такими четкими и яркими. Кажется, что могло измениться, ведь не увеличилось же внезапно вдвое число нервных окончаний в их гениталиях, глазах, кончиках пальцев, языках? И все же эта интимная близость — такая, какая она получилась, после ночи страсти, игривого завтрака, неловкого разговора и окончательного становления парой, — становится очередной кульминацией их сексуальных отношений, и обе одинаково ощущают это. Простые и вечные как весь живой мир движения, скольжение потных тел, пошлые звуки шлепков кожи о кожу, развратные поцелуи, — к привычному набору добавляется что-то еще, и этот новый ингредиент, кроме высокой осознанности, несет с собой инстинктивное знание о том, что чувствует и хочет партнер. Реджина не до конца верит себе, когда, вколачивая член между раздвинутых ляжек Свон, видит будоражащую картину их совокупления одновременно своими и омеги глазами, видит Эмму под собой и себя над Эммой, видит их обеих в страстном соединении как бы со стороны, видит — крупно и грубо — ударную работу члена в раскаленной вагине Свон. Это потрясает альфу, едва не сбивая с темпа, и тогда обрушивается новая волна картинок, ощущений и образов, преимущественно распознаваемых ею как Эммины, и она немного меняет угол проникновения, чтобы член дарил омеге еще более приятные ощущения, а потом приникает губами к ее рту, исполняя общее их желание, и в какой-то момент их слияние становится настолько сильным, что уже не различить, где начинается одна и продолжается другая, словно они стали единым целым, как сиамские близнецы с общей кровеносной системой, только ближе, с общими эмоциями и желаниями. Узел уже крепко засажен в омегу; пара с все той же поразительной синхронностью движений перемещается на бок, давая истомленным телам необходимый отдых, и Реджина вспоминает прочитанные когда-то с Генри строчки в книге, что все сущее является единой материей, что все известные им предметы, живые и неживые, состоят из элементов одной и той же звезды, и, прежде сухие и непонятные, эти слова обретают для нее сейчас непосредственный смысл: через связь с Эммой, такой земной, теплой и умиротворенно дышащей в шею, Реджина ощущает связь со всем миром, с растениями и тварями лесными, с невиданными обитателями дна морского, со злыми и добрыми сущностями, с давно ушедшими и никогда не встреченными, и с теми будущими, коим только предстоит посетить мир и, вспыхнув, как светлячки, тоже его покинуть, при этом оставаясь навсегда, потому что материя, внешне видоизменяясь, сохраняется, и элементы ее, способные создать непостижимые триллионы комбинаций, вечны. Миры, которые она когда-либо посетила, были, по сути, одним миром, предстающим перед путешественниками разными своими гранями, а Перекресток миров был на самом деле скорее невидимой ниточкой, переброшенной между гранями. И Царство Аида, вечно мрачное и пугающее, тоже было, как теперь понимает Реджина, одной из таких граней. Миллс видит многое, но с сожалением предчувствует, что большинство из открывшихся сейчас истин будут ею забыты, когда она вернется в обычное состояние. А потом она замечает, что Эмма уже заснула, и их высокая настроенность друг на друга утягивает в сон и альфу.

***

На этот раз Свон просыпается первой. Ее альфа (теперь — по-настоящему ее) лежит частично на боку, частично на Эмме, приобнимая ее за талию. Последние сутки нанесли печать усталости на лицо Реджины: скулы кажутся острее обычного, под глазами залегли темные круги. Но при всем этом выражение спящей альфы на редкость умиротворенное, вечная настороженность, даже во сне часто заставлявшая Реджину хмуриться, исчезла без следа. Сейчас она выглядит счастливой, и Эмма хмыкает, осознав, что хотя узел и успел сдуться, отросток все еще остается гостить в ее норке, словно застрявший Винни Пух. Очень осторожно, чтобы не разбудить партнершу, Эмма отодвигается в сторону. Когда они разъединяются, из устья омеги выливается большое количество телесных жидкостей (не зря Миллс беспокоилась об обезвоживании), добавляя новое внушительное пятно на некогда белоснежную простынь. Омега с любопытством рассматривает член мадам мэр — наполовину вялый, но, кажется, ничуть не уменьшившийся в длине и все еще не показывающий намерения втянуться в тело альфы. Эмма смутно помнит, что гон у альф обычно длится не больше одних или пары суток, хотя не уверена, касается ли это и женщин-альф, ведь их анатомия сильно отличается от анатомии альф-мужчин. Очень хочется приласкать отросток, подаривший ей столько восторгов, но, еще раз посмотрев на истомленное лицо спящей Реджины, Эмма решает, что отдых для его хозяйки сейчас более приоритетен. Она крадучись выбирается из постели и наскоро принимает душ в другой комнате, чтобы не беспокоить Реджину. Пока она сушит волосы, туманная пелена, покрывшая зеркало, постепенно рассеивается, и Эмме удается хорошо рассмотреть подаренную альфой метку. Свон думает, это выглядит действительно красиво, и озадаченно поднимает брови. Метки, даже взаимные, всегда казались Эмме рудиментом чего-то звериного, что рано или поздно должно быть отторгнуто человеческой эволюцией; все прежде виданные ею шрамы, даже эталонные, по мнению большинства, какими в Сторибруке щеголяли Снежка и Бель, представлялись гордому шерифу скорее портящим внешность пятном, нежели украшением. Но собственная отметина таковой ей не кажется, и Эмма понимает вдруг — полностью, до конца, ту кичливость, с которой юные омеги, даже сидевшие в тюрьме, демонстрировали свои метки. И потом, на шее Реджины тоже ведь есть метка. Да, теперь они связаны, и темноволосая альфа принадлежит ей, Эмме Свон — бывшей уголовнице и сироте. Об этом хочется орать с крыш. Свон усмехается и обводит контур шрама пальцем, прежде чем отправиться на кухню. Пока Эмма готовит перекус, ее мысли ненадолго возвращаются к так и не выясненному моменту с Проклятием, предопределенностью и личностью жертвы, но она прогоняет их, как прежде Реджина уговорила не портить соединение разговорами о происках другой омеги. Поскольку дождь закончился, Эмма решает выпить кофе на заднем крыльце. Она одалживает в спальне Генри пижамные брюки и, поглубже запахнувшись в халат, выходит на бэк-ярд. Воздух свеж, но не сказать, что во дворе холодно. Террасная доска на ступенях покрыта крупными каплями дождя, как и трава, и листы деревьев. Шериф делает глоток кофе и зажмуривается от удовольствия. Когда она открывает глаза, из-за клочков оставшихся туч выглядывает солнце и над Сторибруком повисает радуга. Идеальный день. Свон спускается в сад и, остановившись на кирпичной дорожке, неторопливо допивает кофе, потом, ощутив чье-то присутствие, оборачивается к двери. Реджина. Как удается этой альфе, даже уставшей и измотанной, излучать гребаный животный магнетизм? На мадам мэр сейчас шелковые пижамные брюки фиолетового цвета и белая, застегнутая лишь на несколько пуговиц, блузка. Пухлые губы сложены в чертовски сексуальную усмешку, темные глаза манят обещаниями новых сладких утех. Но омегу больше всего влекут сейчас две вещи: соблазнительная выпуклость в пижамных брюках и багровый рубец на шее, дополнительно подчеркнутый белизной блузки. Эмма последовательно то опускает, то поднимает глаза и ощущает самый настоящий трепет, признавая свою альфу. Откуда ни возьмись, возникает желание встать на четвереньки и предложить себя Реджине в традиционной позе подчинения. Эмма крупно сглатывает и делает шаг к дому. Сияние глаз альфы становится нестерпимым, и Свон, затаив в себе волнение предвкушения, поднимается по ступенькам, чтобы стать ближе к своей паре. Когда она ставит вторую ногу на террасу, та «едет» в сторону, оставляя влажный след, и Эмма, потеряв равновесие, какое-то время борется с падением, нелепо размахивая в воздухе руками с все еще зажатой чашкой из-под кофе, а потом, не справившись, все же с громким стуком приземляется, к своему разочарованию, задницей на крыльцо. Реджина тихонько фыркает, прикрывая рот рукой, когда Эмма с недоумением смотрит на все еще зажатую в руке чашку, а другой потирает ушибленное место. Зеленые глаза вскидываются наверх, светясь растерянностью, досадой и тайной надеждой, что ее позорное падение не выглядело настолько ужасно со стороны, как это кажется сейчас самой омеге. Щеки Эммы вспыхивают румянцем стыда, и Реджина, покачав головой, уже открыто смеется и делает шаг вперед, предлагая упавшей омеге руку, но Свон обиженно отворачивается. Как ни старается, Реджина не может прогнать с лица широкую улыбку, потому что случившееся невероятно в духе Эммы, никогда не отличавшейся грациозностью. — Я люблю тебя, — произносит Реджина, прежде чем успевает подумать. Эмма оборачивается и недоверчиво снизу вверх смотрит на нее. — Ч-что? — нерешительно переспрашивает она. Однажды признавшись, пусть даже незапланированно, мадам мэр решает не отказываться от своих слов. Она опускается на влажные доски рядом с омегой. — Я люблю тебя, Эмма, — сохраняя на лице легкую улыбку, но при том совершенно серьезно повторяет Реджина. — Я абсолютно и полностью влюблена в тебя. Она осторожно забирает у омеги пустую чашку и ставит рядом, потом соединяет их руки. Эмма сжимает крепче, словно желая убедиться, что альфа и ее слова — настоящие, а потом удивленное выражение на ее лице сменяется чистой неприкрытой радостью. — Кажется, я что-то сделала правильно, — глупо усмехается шериф, заново переосмысляя падение на задницу. Как же поначалу раздражала мадам мэр эта нотка бахвальства, временами проскальзывающая в тоне белокурой омеги, и насколько родной и привлекательной кажется она сейчас. Не в силах больше бороться с притягательностью Эммы, альфа тянется к ней губами и оставляет несколько ласковых поцелуев на губах, щеках, подбородке, а потом тычется носом в свежую метку над ключицей. Мягко мурлыкнув, она шепчет омеге: — Мне нравится быть с тобой здесь, но, может, вернемся в дом и переоденемся в сухое? Они помогают друг другу подняться, после переодеваются и идут в столовую. Реджина кажется очень довольной приготовленным омегой творожным смузи с фруктами, и теперь уже Эмма заявляет о важности восполнения жидкости и настаивает, чтобы альфа выпила еще воды. Изредка бросая взгляды вниз, Эмма убеждается, что отросток по-прежнему готов к новым свершениям; к концу трапезы Свон ощущает себя так, словно ее сегодня вообще не покрывали. По хищному взгляду Реджины ясно, что ее потребности не остались незамеченными. Они возвращаются в спальню, по дороге стягивая друг с друга одежду. Коснувшись матраса, Эмма занимает позицию, которая кажется ей наиболее желанной, и Реджина на миг замирает от удивления, но потом начинает гладить выставленную попку омеги. — Ты хочешь так? — уточняет на всякий случай альфа. — Очень. Еще хочу, чтобы ты говорила мне, что делать, — без смущения признается Эмма.  — Спасибо за доверие, дорогая. Раз так, убери локти с матраса и прогнись ниже. Омега тут же снижает точку опоры: теперь ее руки вытянуты далеко вперед, подбородок упирается в матрас, а попка задрана вертикально вверх. Альфа неразборчиво бормочет что-то одобрительно и легонько хлопает ладонью сначала по одной, потом по другой щечке персика. Эмма слегка дергается, потом нетерпеливо ерзает, не стесняясь своего желания снова быть под альфой. Реджина пробует ее влажность пальцами, потом растирает круги по клитору омеги… — Пожалуйста, не дразни, — просит Эмма. — Всегда такая нетерпеливая, — усмехается Миллс. — Кто обещал слушаться? Эмма тяжело вздыхает, оказавшись пойманной на слове, но Реджина уже не хочет медлить. — Проси снова, — велит она. — Я… пожалуйста? — Пожалуйста — что? — Пожалуйста, трахни меня, Реджина, — бесстыдно просит омега. — Я хочу ощутить твой член глубоко в себе, хочу быть наполненной тобой. — И почему же? — властно, почти жестоко спрашивает Миллс, одним толчком вводя отросток в лоно Эммы. — Потому что… никто… не делает этого так хорошо… как ты, — сбиваясь с дыхания под резкими глубокими толчками, отвечает Эмма. — И только? — И еще… ты моя альфа, а я… твоя омега. Эти слова звучат для Реджины приятнее самых сладкозвучных бойзбендов из девяностых. Она чувствует себя полностью принимаемой ее омегой — и физически, и ментально, и, когда после нескольких десятков скольжений их тела оказываются сцепленными вновь, ощущение единения и связи со всем миром возвращается в полной силе. Крайне странно в эти мгновения — когда Реджина рушится на мускулистую спину шерифа, а потом аккуратно перемещает их на бок — вспоминать о Снежке, но именно ее слова возникают в памяти Реджины, как и мечтательный вид, с которым бывший злейший враг признавалась, что их секс с Дэвидом в прежнем мире не идет ни в какое сравнение с той связью, что они познали в мире новом, обретя альфа и омега-сущности. В этот раз, несмотря на то, что Эмма сразу вырубается, Реджина остается в бодрствовании все время их сцепки. После, когда она осторожно извлекает член из переполненного сосуда, Реджина думает, что все ее отношения с омегой похожи на цветное кино, в сравнении с тем черно-белым, часто мрачным, практически нуаром, что окружал ее прежде. А новый уровень близости с сопутствующими необычными ощущениями приводит к следующей ступени, превращая обычное кино в 5D. И еще Реджина чувствует себя нужной. Нужной и любимой — да! Хоть Эмма и не сказала этого вслух, хоть нежность вскоре и сменилась более подходящей моменту страстью, альфа убеждена теперь, что ее чувства не безответны. Реджина не смогла бы объяснить, если бы кто-то спросил, откуда взялась эта уверенность; это походило на простое знание о том, что за зимой приходит лето, что под лучами солнца во влажной земле из семян прорастает трава, что Генри — ее сын. Неповторимое ощущение теплоты затопляет ее грудную клетку. Она нежно целует шерифа в растрепанную шевелюру и тихонько выползает из постели — для того лишь, чтобы вернуться с намоченным теплой водой полотенцем и позаботиться об омеге, удаляя обильные соки с ее бедер и изножья — куда приятнее делать это именно так, а не доверить этот интимный момент магии. После она пьет оставленную на тумбочке воду и терпеливо ждет, когда Эмма очнется от забытья. Когда это происходит, при виде лежащей рядом Реджины на губах омеги возникает улыбка. Эмма моргает, прогоняя сон из глаз, и крепко обнимает альфу за талию, прижимая к себе. — Было так круто. Реджина согласно мычит, шумно выдыхая в шею Эммы, отчего та тихонько смеется и игриво бодает альфу. Отросток отказывается возвращаться в привычное место еще половину суток; за это время они соединяются не единожды. При каждой последующей случке, нет, соитии, хотя и это слово кажется Реджине теперь слишком простым для того, что она испытывает, соединяясь с Эммой, ощущения не то чтобы усиливаются (это было бы, скорее всего, невозможно), но все более углубляются. Сейчас Реджина словно познает новый мир, и при освоении он не становится скучным — напротив. Альфе словно попала в руки интересная книга, и с каждой страницей сюжет становится все более интригующим, что невозможно оторваться. Но рано или поздно даже самую захватывающую книгу приходится отложить. На утро следующего дня течка Эммы стихает, заканчивается и спонтанно вызванный ею гон Реджины. Мистер Отросток, вдоволь покрасовавшись, удаляется на отдых в родную пещерку в теле альфы. До возвращения Прекрасных и Генри с Пэйдж из Нью-Йорка остаются всего сутки, и новоиспеченную пару настигает быт: Реджина звонит в автомастерскую Огасты, куда должны были отбуксировать ее автомобиль, Эмма связывается с дежурящими в участке волонтерами и переписывается с Генри. Потом они тщательно проветривают дом омеги, стирают постельное белье и наводят порядок в комнатах. Даже такая рутина в компании друг друга кажется обеим чем-то увлекательным, и расставаться на ночь тяжело, хотя это было их обоюдное решение. Возвращение родных ожидается ранним утром, и ни альфа, ни омега не готовы к риску оказаться пойманными в одной постели. « А завтра еще и на работу», — вспоминает Миллс, выходя из душа. Омега, готовящая ужин, вопросительно поднимает брови при виде недовольного лица Реджины. — Просто подумала, что мы толком не увидимся ни завтра, ни послезавтра, — бурчит альфа. — Мама была непреклонна, чтобы устроить завтра семейную встречу с раздачей подарков. Ты же знаешь, что спорить с ней бесполезно, — напоминает Эмма. — Ага… Но уж встретиться с Руби, Дороти и Бель можно было бы позднее? — Ты же знаешь Снежку, — повторяет Свон. — Она уже все распланировала, и ее не остановить, как асфальтовый каток. — Да, — помрачнев, соглашается Реджина. Снежка с малых лет умела получать то, что хочет, этого у нее не отнять. Мадам мэр размышляет, не поторговаться ли за послезавтрашний вечер, ведь присутствие Эммы на встрече с Руби не так обязательно, но останавливает себя. Омега в последнее время совсем нечасто встречается с друзьями, а у самой Реджины из-за частых отлучек (и случек) накопились на работе нерешенные вопросы. Ничего страшного, если они с Эммой будут мало видеться в ближайшие дни; ведь теперь они связаны, теперь их тела и души объединены, и тем слаще будет воссоединение после короткой разлуки. Реджина стряхивает с себя задумчивость и поднимает глаза, чтобы в который уже раз полюбоваться оставленной ею отметкой рядом с ключицей омеги. Эмма, сама о чем-то глубоко задумавшаяся, не замечает пристального внимания альфы и продолжает меланхолично перемешивать салат. За ужином обе молчаливы. Одни события требуют осмысления. Другие, не наступившие, — планирования. Может, действительно неплохо, что им придется побыть порознь, по крайней мере, Реджина старается убедить себя в этом, когда ужин заканчивается и Эмма убирает со стола. Альфе пора. Но сначала надо сделать то, против чего яростно восстает ее эго, игнорируя доводы рассудка. — Эмма, иди сюда, — откашлявшись, просит она. — Нужно наложить заклинание, — поясняет она подошедшей омеге. Свон сразу понимает, о чем речь, хотя в серо-зеленых глазах, кажется, мелькает сомнение. Но омега сама не хочет, чтобы об их связи сейчас узнали, ведь так? Эмма пока не готова предать их отношения огласке, значит, Реджина обязана оставить их связь в тайне. Заклинание, которое альфа так успешно применила в прошлый раз на себе, действует и сейчас безупречно. И на вид, и на ощупь их шеи сейчас гладкие, без намека на укусы. Прощание получается скомканным. Эмма, кажется, пытается что-то сказать, но не находит подходящих формулировок и только озадаченно хмурится, а Реджина излишне сосредоточена на демонстрации абсолютной уверенности, чтобы показать Эмме — она ничего от нее не ждет, никаких ответных признаний, и, концентрируясь на этой задаче, пропускает мимо внимания неудавшиеся попытки омеги поговорить. Наконец, они нежно целуются и расстаются. Привычно воспользовавшись магией Эммы как батарейкой, Реджина переносится в холл своего особняка. Дождь перестал лить еще накануне, но день был пасмурным. Однако, вопреки ее ожиданиям, в особняке не так уж и темно. Повернувшись, Реджина с удивлением замечает, что дверь в ее кабинет приоткрыта и оттуда льется поток света. Оторопев, мадам мэр сначала застывает на месте, а потом, прихватив каминную кочергу, решительно устремляется к открытой двери.