***
Реджина критически оценивает сделанное за день. Она неплохо потрудилась, но дел за время ее отсутствия накопилось слишком много. А завтра полдня уйдет на прием посетителей, как и в любой последний вторник месяца сторибрукского мэра. Взять работу домой? Но надо уделить время племяннице и сестре. И, главное, Генри. Ее любимый мальчик наконец-то сегодня вернулся в Сторибрук. Реджина смотрит на часы. До назначенной Снежкой семейной встречи остается немного времени, и она решает, что меньшим злом будет задержаться на работе и немного опоздать в лофт.***
— Дороти Гейл? — выпучив глаза, переспрашивает Свон. — Дороти? — Да, — жалобно хныкнув, подтверждает Феликс. — Я взял немного из выручки, когда разносил обеды из кафе…. Лишь потому, что Рина попросила духи… да и матушка…. — И еще приставка, — вспоминает шериф. — Да, — оживившись было, но сразу осекшись, подтверждает парень. — В общем, мисс Гейл заметила и пригрозила сдать меня в участок, а когда я взмолился, чтобы она этого не делала, то сказала, что может простить мою… ошибку, если я сделаю это… если осмелюсь проникнуть в кабинет Вейла. Но я не мог сам… и… тогда Том. — Понятно, — не сразу отвечает Эмма. Четко обозначились две проблемы: поведение Феликса Зеньо и мотивация Дороти Гейл. Если, конечно, Феликс не солгал сейчас. Но внутренний детектор лжи молчит, и Эмма решает пренебречь этим вариантом. — Итак, ты испугался, что из-за своего проступка окажешься в участке, — медленно говорит она, — и согласился совершить кое-что серьезнее, чем присвоить сдачу от пиццы. Феликс отвечает тяжелым вздохом. — И вот мы здесь, и я все равно собираюсь отвезти тебя в участок, — констатирует она. — Может, как-то обойдемся без этого, шериф? — нервно просит парень. Эмма отвечает лишь суровым взглядом, и он покорно встает с места. В участке Эмма быстро записывает показания. Как выяснилось, до Проклятия Феликс был одним из братьев Мальчика-с-пальчика (неприметные второстепенные персонажи сказок составляли большинство горожан и, как правило, в новом мире все поголовно оказывались бетами). Оставив его запертым в камере, Свон направляет Дэвиду и, на всякий случай, волонтерам строгий запрет отпускать задержанного до особого ее распоряжения. Сработает ли так же хорошо эффект неожиданности с Дороти? Для Эммы эта альфа со времени своего возвращения все еще остается темной лошадкой. Возле кафе шериф, к своей досаде, сталкивается с Голдом. — Я дал вам изрядное количество времени на раздумья, мисс Свон, — без вступлений шипит ведьмак. — Надеюсь, вы готовы вернуть мне сына, а Генри — родного отца? — Нужно еще немного времени… Э-э, пространственно-временной континуум — это не шутки, правда? По крайней мере, так говорил Док Браун в том фильме… — Это вам не кино, Эмма, — багровеет Голд. — К тому же я поручился, что все будет в порядке! Надеюсь, вам не пришло в голову разломать часы Темного? Не вздумайте пробовать такое, последствия могут быть необратимы! — С часами все в полном порядке! Просто… просто нужно совсем немного времени еще. — Два дня. И точка. — Хорошо-хорошо, — бормочет Эмма и прошмыгивает мимо закипающего Голда в дверь закусочной.***
Мадам мэр решительно отодвигает от себя смету на реконструкцию набережной: во-первых, она уже опаздывает, во-вторых, проверять цифры лучше на свежую голову, да и времени до весны, когда запланированы работы, вполне достаточно. Реджина подправляет макияж, красит губы вишневой помадой, памятуя, как та нравится Эмме, и идет к автомобилю. По дороге к лофту она задумывается, как им с омегой встречаться сейчас, когда в ее доме остановились сестра и племянница. Она скучала по Зелине, ведь той не было в городе много месяцев, и очень скучала по Робин. Но Эмма… Проведя в разлуке с нею меньше суток, Реджина чувствует себя как путник в конце утомительного дня пути по пустыне без глотка воды.***
К удивлению Свон, Дороти и не думает отпираться. Они на кухне вдвоем. Руби обслуживает столики, Бабушка, закончив на время с выпечкой, разбирает на кассе счета, и разговору никто не мешает. Все же Эмма оглядывается на дверь, прежде чем переспросить: — Итак, ты заявляешь, что планировала разгромить лабораторию Вейла? — Да, — спокойно подтверждает Дороти. — Я специально сказала этому никчемному вору, чтобы искал Феликс Фелицис, зная, что у доктора-алкоголика ему взяться неоткуда. Зато в процессе, как я и надеялась, лаборатория оказалась перевернута вверх дном. Эмма внимательно всматривается в лицо альфы и замечает, как из-под обычной маски приветливого безразличия на мгновение показывается темная мстительная радость. — Он говорил мне о поиске золотистой светящейся жидкости, — замечает шериф. — Этот недоумок не читал "Гарри Поттера", — презрительно улыбается Дороти. — И не смог запомнить название зелья, несмотря на то, что оно наполовину состоит из его собственного имени. Пришлось дать описание. Свон не отвлекается на ироничное наблюдение альфы и задает главный вопрос: — Но зачем? Что руководило тобой, когда ты сказала Феликсу залезть в клинику? — Месть, — сурово говорит Дороти. — Поверь, шериф, пара разбитых склянок и несколько разбросанных бумаг — это очень малая плата за то, что он сделал. — Вейл? — хмурится Эмма. — Он сделал тебе что-то? Что? Альфа смотрит в пол и молчит. — Дороти? Тут на глазах шерифа привычная маска невозмутимости раскалывается, и эмоции альфы предстают перед ней без всякой ширмы. Гнев, печаль, отчаяние, боль, — все легко прочитать на ее потемневшем лице. — Этот так называемый доктор… убил моего ребенка, — тихо выговаривает Дороти. — Но как? Разве у тебя есть… был… Ты имеешь в виду… Значит, Руби была беременна? — понимает вдруг Свон и снова оглядывается на дверь. Дороти медленно кивает. Сомнение, которое ненадолго появляется на лице шерифа, не остается не замеченным. — Это был мой ребенок, шериф. Мой, — тихо, но убежденно говорит Дороти. — Мне очень жаль. Эмма не знает, что еще сказать. Недотепа Зеньо и нанятый им столь же недотепистый Том были для нее прозрачны, как стеклышки, несмотря на явную неохоту к сотрудничеству с шерифом. С Дороти, которая — вот она, вся открытая, стоит рядом и говорит как есть, — все оказывается гораздо сложнее. Правонарушения на почве мести не были чем-то редким в Сторибруке, но причина мести Дороти… Что тут вообще сказать? «Оштрафую Феликса», — решает она. Как бы то ни было, нанесенный клинике ущерб требуется возместить. Также, наверное, стоит позднее серьезно поговорить с Дороти о том, какое поведение является недопустимым и что месть не может служить оправданием преступления. Потом, если Эмма сейчас все верно поняла, решение было принято Руби? Но пока время для увещеваний не самое подходящее. К альфе, кажется, вернулось привычное хладнокровие, хотя Эмма теперь понимает, сколько в нем напускного. Она неловко прощается с Дороти, останавливается перекинуться парой слов с Бабушкой и посылает строгий взгляд усаживающемуся за стойку Лерою. Эмма заезжает в участок, дает Феликсу финальное строгое внушение и выписывает ему ощутимый административный штраф, после чего выпроваживает восвояси. Пока она сканирует и подшивает протокол, в участок приходит Дэвид, заметно посвежевший и отдохнувший. Они крепко обнимаются, и отец какое-то время задумчиво всматривается в ее лицо. — Такое ощущение, что мы давно не виделись, — неловко улыбнувшись, объясняет он. — В тебе словно изменилось что-то за эти пару недель, Эмма. — Ага, я еще подросла, — шутит она. Дэвид ведь не мог почувствовать, что она стала связана с Реджиной? Эмма притворно улыбается, но ощущает тревогу. К счастью, отец больше не задает вопросов. Дорога в лофт оказывается слишком короткой, чтобы перезагрузить голову, и Эмма буквально сталкивается на пороге родительского дома с темной невысокой фигурой. Это Реджина, и она кажется Свон тоже утомленной и усталой, но ее глаза сияют, стоит лишь их рукам соприкоснуться, и Эмма вдруг тоже чувствует, как спадает с нее груз забот и тревог дня. Они ничего не говорят друг другу, просто стоят какое-то время и нежно, для любого стороннего наблюдателя незаметно общаются касаниями подушечек пальцев и взглядами. Эмма замечает взгляд Миллс на своей шее; теперь в глазах альфы не жадность или подавленное желание, а спокойная уверенность. Это нисколько не злит, и Свон сама смотрит на шею Реджины с удовлетворением жокея, оседлавшего призового жеребца. — Нам стоит войти внутрь, — произносит, наконец, мадам мэр. — Мы и так опоздали. Эмма усмехается и, осторожно выпустив руку альфы из своих, стучит.***
Вечер удается. Или почти удается. Приготовленные Снежкой пастуший пирог и ризотто на удивление вкусные, рассказы о Нью-Йорке — забавные, выспавшийся Нил совсем не капризничает, и только Генри кажется его приемной матери немного отстраненным. Услышав, что на Миффлин-стрит остановились Зелина и Робин, Генри решительно заявляет, что Реджине и его тете потребуется время на общение, а сам он поживет несколько дней у второй матери. Эмма пожимает плечами, но вслух поддерживает его решение. Реджина, хотя и очень соскучилась по сыну, не спорит. — Надо будет встретиться снова, всей семьей — с Зелиной и Робин, — радостно предлагает Снежка. — Например, в выходной, когда и Эмма, и Дэвид будут не на дежурстве. — Хорошая мысль, — соглашается Миллс. — Можно собраться в особняке. Никто не возражает, хотя от Реджины снова не ускользает задумчивое молчание сына и подавленность Свон. Генри избегает ее взгляда, а с Эммой они все же говорят, когда ненадолго остаются наедине на кухне. — Мне удалось сегодня установить, что это Дороти наняла дуболомов разнести лабораторию Вэйла, — отвечает альфе шериф на вопрос о причине ее мрачного настроения. (В свои разборки с Голдом впутывать Реджину она пока не решается.) — Так, значит, Дороти узнала все, — произносит Снежка, показываясь в дверях. — А ты? Получается, ты все знала? И ты тоже? — удивляется Эмма, глядя на печальных, но ничуть не удивленных мать и Реджину. — Мне Вейл спьяну проговорился, — поясняет Миллс. — А мне рассказала Руби. Уже после… Она так плакала, что больно вспоминать, — тяжело вздыхает Снежка. — Могли бы хоть намекнуть. Расследование закончилось бы куда быстрее, — ворчит Эмма, ощущая, что на душе становится еще гаже. — Это был не наш секрет, милая, — грустно объясняет Белоснежка, и Реджина кивает. Эмма было хмурится, но видеть согласных Реджину и Снежку, пусть даже по такому невеселому поводу, странно приятно, и она решительно меняет тему разговора. Вернувшись с чаем и десертом в гостиную, они обсуждают последние сериалы «Нетфликс» и новости избирательной кампании (лидерство Тилби в штате пока остается непоколебимым). Реджина с Эммой и Генри выходят одновременно и разъезжаются в разные стороны. С каждой сотней футов на сердце бывшей Злой Королевы становится тяжелее. Хотя она и рада возвращению сестры, но ей предстоит провести еще одну ночь вдали от омеги, с которой они только что стали парой, а тут еще и хмурое настроение Генри… Может, он поругался со своей девушкой? Или просто расстроен из-за окончания каникул? Что, если, оказавшись снова в Нью-Йорке, он осознал, как мал и скучен для подростка созданный ею Сторибрук? Размышления прерываются возвращением домой. Она снова находит сестру в кабинете, на этот раз за увесистым, прежде не виданным Реджиной фолиантом. — Ты и сегодня поздно, — замечает Зелина и переворачивает страницу. — А мой племянник разве не с тобой? — Он пока останется у Эммы. Робин спит? — Спит. Она спрашивала о тебе. — Завтра вернусь пораньше, и мы с ней поиграем, — обещает Реджина. Зелина рассеянно кивает и предлагает выпить по чашечке чаю. Реджине хочется расспросить сестру, почему она так долго не возвращалась в город, но ей все еще памятна ссора, которой кончился разговор перед отъездом Зелины и Робин, и вместо расспросов она рассказывает сама, что изменилось в городе благодаря новым инвестициям, приглашенным строителям, а также организаторскому таланту Кэтрин и трудолюбию гномов. — Мы с Робин были сегодня в парке, — говорит сестра. — Она очень оценила новую детскую площадку. — Их там три, — замечает Реджина, — так что моей племяннице не скоро еще надоест гулять в парке. Она также невзначай упоминает, что Кэтрин думает о расширении бизнеса и ищет садовников, но Зелина не выказывает заинтересованности. Все же этот разговор, казалось бы, обыденный и не эмоциональный, сближает сестер; хозяйка дома крепко обнимает Зелину, прежде чем уйти в свою спальню. Но вот заснуть Реджине никак не удается. Как и накануне, она долго ворочается, скучая по золотистой гриве на соседней подушке и тихому сопению Спасительницы. «Мы сегодня даже не поцеловались», — понимает альфа и вздыхает, переворачиваясь в который раз на другой бок. Тоска по Эмме ощущается почти физически, словно нехватка руки. «Или половины сердца», — думает Реджина, и сама морщится от слащавости. Легкий золотистый туман освещает сумрак спальни, и кровать прогибается под весом еще одного тела. Не успев обернуться, Реджина уже понимает, кто ее гость, — по моментально вернувшемуся к ней чувству комфорта, по ощущению собственной целостности. — Эмма! — счастливо шепчет она. Омега обвивает ее руками и крепко целует в губы. — Никак не могла заснуть без тебя, — без смущения признается гостья. — Я тоже, — откровенно отвечает Реджина. Пара обменивается еще одним глубоким поцелуем, потом Реджина целует и лижет гладкое горло омеги, но это не становится прелюдией; ни одна из женщин не настроена сегодня на большее, и их касания друг друга легкие, хотя и полные привязанности. — Не против, если мы просто немного поспим? — сонным голосом спрашивает Эмма. — Это был ужасно длинный и утомительный день. — А… — С Генри все в порядке, спит без задних ног, а дом заперт и защищен чарами. — Хорошо. Спокойной ночи, дорогая. Они снова целуются и укладываются на правый бок. На грани сна и яви, нежась в привычных крепких объятиях своей пары, Реджина впервые различает собственное мурлыканье.***
Утро мэра и шерифа начинается рано; кажется, Робин приснился плохой сон, потому что обе просыпаются от детского плача и приглушенных уговоров Зелины. — Уже четыре. Мне пора возвращаться, — шепчет Эмма. Реджина понимающе кивает, но надувает губу (предполагается, что в темноте Эмма не должна видеть ни того, ни другого). — Следующей ночью… — Я буду здесь, — обещает омега. Она переносится, а Реджина сразу смещается на матрасе, чтобы доспать последние часы на месте Эммы. Это помогает; иллюзии близости теплого тела Спасительницы способствует и оставленный омегой аромат. В доме у набережной все не так радужно: после их забав в течку Эмма перестирала все тряпье, поэтому запах альфы выветрился, и теперь шериф всерьез размышляет о том, чтобы вернуться в особняк и одолжить у мадам мэр ношеную пижаму или трусики. Но что, если Реджина уже спит? С вечера она выглядела утомленной. Поворочавшись, Свон решает рано начать день и встает с кровати. Из комнаты Генри доносится тонкий молодой храп, совсем не похожий на мурчание усыновившей его альфы. Эмма тихо проходит мимо его двери и заглядывает из холла в гараж. В этот раз никаких неприятных ощущений нет, и Эмме не требуется снимать чары, чтобы убедиться, что и верный «жук», и спрятанный в нем магический артефакт находятся на месте. Эмма бредет на кухню и заваривает себе кофе. У нее есть несколько часов, и она решает воспользоваться этим, чтобы как следует обдумать отчаянное требование Голда. Ей прекрасно известно, как опасно менять прошлое. Она бесконечное количество раз видела предостережения от подобного в фантастических фильмах, а потом столкнулась с этим сама. Спасение Мэриан. Возвращение Крюка. «Реджина не одобрила бы», — снова возникает мысль. Но разве сама Реджина не поменяла в одночасье судьбу целого народа? И ее, Эммы, судьбу? На сердце возвращается тяжесть, поселившаяся там после откровения Голда. Какой могла бы стать ее жизнь, родись она альфой? Уж совершенно точно она смогла бы постоять за себя в приемных семьях, и другие дети не смогли бы глумиться над ней. А взросление и то чувство дурацкой беспомощности, из-за которого она возненавидела себя… Эмма отгоняет эти мысли и снова думает о Ниле. Разве заслужил он свою судьбу? Погибнуть, едва узнав сына? Разве не достоин он больше, чем Мэриан и Крюк, возвращения в мир живых? Бесспорно. Но вот только как переменит его не-гибель рисунок судеб других людей? И ее самой? Реджины? Сердце сжимается, стоит лишь представить, что жизнь не свела бы ее со своенравной, колкой, любящей, заботливой альфой. Что бы ни делала Реджина в прошлом — все прощено, и другого выбора у Эммы нет и не было. Но Нил… Она допивает кофе и начинает готовить завтрак для Генри. Решение так и остается не принятым.***
К вечеру вторника Реджина отчетливо понимает, что сын ее избегает. Генри расплывчато объяснил по телефону, почему не может с ней пообедать, зато, пока она была на работе, посетил особняк и, как она узнала от Зелины, больше двух часов играл с Робин, а также забрал с собой большой рюкзак и сумку своих вещей. Как и обещала, Реджина приходит сегодня домой пораньше и тоже уделяет внимание Робин, но необъяснимое поведение Генри расстраивает ее. — Смурной он был какой-то, — делится наблюдением Зелина. — Может, влюбился? Если даже так, и это было что-то личное, получается, сын предпочел отдалиться, остаться в доме родной, более принимающей матери? — Подростки, — машет рукой Зелина, а потом переводит задумчивый взгляд на собственную дочь, словно пытаясь представить, каких сюрпризов ждать от нее — повзрослевшей. Сестра приготовила ужин, даже испекла печенье, так что вместо привычной кулинотерапии Реджина погружается в раскраски, брошенные заскучавшей племянницей (по счастью, никаких принцев и принцесс — паровозики). Когда Зелина укладывает Робин, сестры садятся за вошедшее уже в привычку вечернее чаепитие и Реджина делится, как непросто найти в ее городе порядочного финансиста. Ее помощник по финансам ушла на пенсию уже месяц назад, а замена никак не подыскивалась. — Я поручила Кейну подыскать кандидата, — рассказывает Реджина, — но лучшее, кого он смог предложить, это Кот в сапогах, представляешь? Я поручила тому на пробу подготовить проект бюджета на следующий месяц, и как думаешь, что он написал? — Что? — любопытствует сестра. — Ну, во-первых, он полностью проигнорировал бюджетные расходы, даже на больницу и школу, словно их нет вовсе. Во-вторых, все источники муниципальных доходов в его таблице почему-то стали принадлежать некоему маркизу Карабасу, и городу полагалось только десять процентов прибыли в качестве даже не налога — пожертвования от милостивого маркиза. — Щедро, — посмеивается Зелина. — И еще Кот заявил, что поступит на службу только при условии выдачи ему новых сапог, потому что в старых он ходит больше тридцати лет — со времен Зачарованного леса, — вспоминает Реджина и качает головой. — Полагаю, сапог подходящего размера не нашлось и в месте пришлось отказать? — Так и вышло. — Кто же сейчас помогает тебе с финансами? — Сам Кейн и помогает, работает на две ставки, — довольная интересом сестры к ее делам, рассказывает Реджина. — Хм. — Что? — Просто подумала, не может ли этот парень намеренно саботировать поиск толкового кандидата из-за прибавки? — Ты думаешь? Не то чтобы он сильно нуждался в деньгах, у него хорошее жалованье, — хмурится мадам мэр. Но червоточина подозрения уже проникла в ее сердце. Кажется, Алекс Кейн происходит из обеспеченной семьи, но, с другой стороны, он и впрямь что-то упоминал о денежных нуждах, когда охотно соглашался на переработку… — Надо снова опубликовать вакансию на сайте мэрии и в «Зеркале» и самой интервьюировать кандидатов, — решает Реджина. — Почему бы вместо всего этого просто не нанять меня? — внезапно предлагает Зелина. — Тебя? — сильно удивляется Реджина. — Совершенно точно — нет. — Сразу отказ? Еще и так категорично, — надувается сестра. — Даже если забыть о конфликте интересов, — вздыхает Реджина, — с кем будет оставаться днем Робин? И, самое главное, разве ты разбираешься в финансах? — Не стоит недооценивать людей, — снисходительно улыбается Зелина. — А Робин может остаться с няней, у меня есть кое-кто на примете. Ты дала шанс коту, может, стоит дать проверочное задание и собственной родне? Мадам мэр удивленно поднимает бровь, но, более не колеблясь, диктует по памяти актуальные данные городского бюджета и предлагает сестре определить размер его дефицита. Потом она долго сдерживает усмешку, наблюдая, как Зелина краснеет, исписывая, черкая и комкая салфетки. К ее удивлению, сестра почти справляется с задачей, ошибившись лишь с определением расходов на выплату купонов держателям муниципальных облигаций и поэтому смазав итоговый результат. — Неплохо, — оценивает Реджина. — Думаю, если мы решим вопрос с няней для Робин, то я могу предложить тебе в мэрии место… стажера. — Стажера? — не скрывает разочарования Зелина. — Да. Будешь помогать Кейну и обучаться. Если готова — должность твоя. — Согласна, — бурчит Зелина. Обговорив график работы и жалованье, сестры расходятся по комнатам. Реджина немного успокаивается, узнав, что приходящей няней станет хорошо знакомая ей мисс Девон (значит, столовое серебро и бриллианты не обязательно прятать в сейф). Она принимает ванну, а потом слушает новости, параллельно делая педикюр. Гай Грин ярко, но как всегда неоднозначно высказался о глобальном потеплении, миграции, правах человека в Китае, а его сторонники в Калифорнии испекли самую большую пиццу с надписью из кружочков томатов «Долой альф!», и Реджина тонко усмехается от иронии сообщения о том, что один из едоков пиццы подавился кусочком помидора и его пришлось спасать приемом Геймлиха. Покончив с новостями и придав красу ногтям, Реджина погружается в чтение «Короля Лира» (отчего-то за первые двадцать восемь лет в этом мире ее интерес не обращался к великому англичанину, а подаренные Проклятием знания о его текстах оказались скудны). Время от времени Миллс посматривает на телефон и часы. Становится поздно, но белокурая омега все еще не появилась в ее спальне. Может, сегодня Реджине предстоит спать одной? Становится невыносимо грустно. Отчуждение Генри. Расстояние между ней и омегой, от которого больно даже физически. Она набирает Эмме сообщение, но не дожидается ответа. Хочется позвонить, но что, если шериф, устав от дежурства, уже спит? Когда Реджина смиряется с холодной постелью, в ее комнате появляются клубы золотистого тумана.***
Для Эммы вторник начался неспокойно. Накрытый магическим колпаком разлом, который она навестила с утра, вел себя пугающе: под куполом вскипал и бурлил, словно норовя вырваться, мутный ручей. Явление прекратилось, стоило ей применить чары и укрепить защиту, но Спасительница решила впредь проверять опасную точку дважды в день (хорошо еще, что отпуск Дэвида закончился). Потом дела наладились. Эмма написала отчет мэру о расследовании хулиганских действий в лаборатории доктора Вейла, а заодно сообщила и ему самому, что преступник пойман и оштрафован, на что врач сухо поблагодарил ее, даже не поинтересовавшись деталями. К вечеру она передала дежурство Дэвиду и, проверив, все ли в порядке дома, поехала на запланированный матерью омежник. Встречались в парковом кафе. Руби, Белль и Снежка уже сидели за столиком и яростно замахали Эмме, заметив ее приближение через толстую прозрачную пленку, опущенную владельцем кафе на веранду из-за начавшегося дождя. Говорили о Нью-Йорке и вообще о больших городах. Снежка уверяла, что, хотя и провела отлично последние две недели, ни за какие коврижки не покинула бы надолго маленький уютный Сторибрук, Белль с ней соглашалась, а Руби хоть и не спорила с обеими, но дипломатично замечала, что для справедливого суждения требовалось пожить в большом городе значительно дольше двух недель. Стали спрашивать Эмму, но та жевала пиццу и лишь устало пожимала плечами. Отчего-то говорить с набитым ртом казалось неприемлемым. Потом перешли к обсуждению последних городских сплетен, и Эмма поперхнулась минералкой, услышав от Руби «зуб даю, у нашей Реджины кто-то сейчас есть». Послышавшиеся снаружи вскрики и шум начавшегося скандала показались шерифу желанным отвлечением; Эмма предпочла забыть о том, что уже не на дежурстве, и, накинув куртку, выскочила наружу. Ох. Лучше бы все-таки на ее месте здесь оказался Дэвид…***
— Эмма, — счастливо и сонно шепчет Реджина, прижимаясь к шершавой футболке омеги, — а я уж думала, ты сегодня не появишься… — Заигрались с Генри в приставку, — так же шепотом объясняет Свон, притягивая к себе Реджину за талию. — Да и в целом денек был сумасшедший. — Расскажешь? Реджина зажигает ночник, чтобы видеть омегу, по которой стосковалось ее сердце, и Эмма кратко перечисляет последние события, по-прежнему избегая упоминать об угрозах Голда, как и в целом разговора о часах. Мадам мэр и без того кажется встревоженной и стряхивает с себя сон, стоит Эмме упомянуть о нетипичном поведении поврежденного участка границы. Она полностью одобряет решение Эммы об удвоении проверок и неуверенно предлагает привлечь к этой задаче Зелину. Сомнение порождено тем, что сестра после своего возвращения крайне мало интересуется магией; даже городские финансы, похоже, волнуют ее кровь куда сильнее. Реджина рассказывает своей омеге о карьерных устремлениях Зелины, и Эмма тоже сильно удивляется. Обе недолго молчат, оставаясь в задумчивости. Альфе хочется завести разговор о сыне, но она отчего-то не решается. — А что вечерняя встреча? — вспоминает Реджина. — Снежка опять рассказывала, как заблудилась в подземке и целых два часа была уверена, что вышла по гномьим шахтам в Зачарованный лес? — Она это рассказывала, да, — с легким смешком отвечает Эмма. — Но это было уже после… Она отпускает альфу из кольца объятий, откидывается на спину и болезненно стонет. — После чего? — не понимает Реджина. Эмма вздыхает, потом устраивается удобнее на боку и, опираясь на локоть, начинает повествование. — Вообрази: мы сидим и спокойно попиваем пиво, а тем временем в кустах раздается визг и крики, выбегаю на улицу и что я вижу? После драматической паузы шериф продолжает: — Дождливым вечером в парке темновато; освещение включается позже. Но этого парня в белой накидке можно было бы рассмотреть за милю. Я видела его со спины, а те, кто визжали, — наоборот. А потом он сорвал с себя эту накидку, точнее, как позднее выяснилось, простынь, и повернулся… Эмма снова замолкает. Заинтригованная Реджина отзеркаливает позу Свон и вопросительно поднимает бровь. — И вот тогда заорала я и те, кто, подобно мне, выскочили на улицу из кафе. В жизни не видела такой маленький, такой скрюченный, жалкий… Шериф кривит рот, снова ощущая желание брезгливо сплюнуть, а Реджина чувствует себя возмущенной. — В нашем парке?! Возле семейного кафе «с жирафом»?! Где мы отмечали прошлый день рождения Нила? — Не-е, у другого, где рядом фигурки панд и большие кусты сирени… Но не суть! Пришлось поднять с сырой травы простынь, завернуть в нее этого молодчика, перевязать для надежности шпагатом, вызвать Дэвида и вручить как ценную бандероль. А все то время, пока мы ждали патрульный автомобиль, этот тип истошно вопил, что мы глупы, как бараны, раз не можем рассмотреть его великолепное одеяние. — То был Голый король, — понимает, наконец, Реджина. — Угу. И, знаешь, вот без этой конкретной сказки я бы как-нибудь обошлась! — Боюсь, выбирать не приходится. Но мы должны что-то с ним сделать, — озадачивается Реджина. — В парке бывает много детей. — К счастью, сегодня детей поблизости не оказалось. А вот Арчи как раз гулял с Понго неподалеку и тоже прибежал на крики. Он обещал провести терапию с этим эксгибиционистом сказочным. Хотя, если честно, мне и остальным зрителям терапия бы тоже не помешала! — Понимаю, как это было травмирующе, — сочувствует мадам мэр. — Еще бы! Я теперь решительно не могу это развидеть. Стоит закрыть глаза, и снова — оно. Эмма кривится и опускает голову на подушку. Реджина же чувствует, как защитное, но при том собственническое чувство закипает внутри. — Не можешь развидеть, значит, — повторяет она и хмурится. — Угу, — подтверждает Эмма печально. — Может, плеснешь мне сидра? На сон грядущий. — Думаю, есть способ получше. — О? — интересуется омега. — Даже значительно лучше, — выбирая преувеличенно внушительный тон, говорит мадам мэр. — Нам просто следует вытеснить твои воспоминания, заместить их более приятными. — М-м, и как же? — притворяется непонимающей Эмма. Реджина тут же раскусывает игру, но не подает вида. Она лениво откидывает с них одеяло, захватывает руку Эммы, с большой развязностью заводит ее под свою тонкую сорочку и кладет на промежность. Достаточно двух медленных поглаживаний (рука альфы — сверху, направляя, безвольная Эммина ладонь — прижата к голой коже Реджины), и плоть альфы уже набухает, стремясь показаться наружу — впервые после изнурительного секс-марафона, коему они предавались в течку омеги. — Если ты не очень устала, — забывая об играх, шепчет Реджина. — Если ты тоже этого хочешь. — Хочу, — сразу же отвечает Свон. — И этот придурок в парке ни при чем. Просто очень хочу тебя. Реджина плотоядно улыбается, чувствуя, как соскучившийся по их забавам зверек пружинисто выпрыгивает из норки — прямо в руку омеги, и пальцы Эммы инстинктивно сжимаются вокруг горячей упругой плоти. — М-м, — оценивающе протягивает Эмма, — какая ошеломляющая готовность… — Все для тебя, дорогая. Реджина убирает свою руку, полностью доверяясь заботам Свон. Та делает несколько быстрых, но мягких накачивающих движений, а потом тоже отстраняется. Эмма смотрит на член, а Реджина — на лицо омеги, упиваясь пробегающими по нему эмоциями. — Ну, как такая терапия, помогает? — нахально интересуется альфа. — Пока трудно понять, — вздыхает Свон. Сейчас она вспоминает, что в суете последних дней не сильно заботилась о красоте собственного межножья. Она любуется идеально ухоженным лобком Реджины, над которым горделиво возвышается все более крепнущий член, и при этом пытается сообразить, как бы незаметно применить магию к своей внешности и получится ли вообще у нее это заклинание. Что, если вместо эпиляции она поранит себе кожу, и Реджина вместо занятий сексом будет вынуждена лечить ее? — Все хорошо? — мягко спрашивает альфа. — Если ты передумала, нам необязательно сегодня… — Нет, все нормально. Просто я… ух, столько пришлось бегать в последние дни, что я не успела навести красоту там… ну, ты понимаешь, — она выразительно опускает глаза вниз. — Мы спали буквально три дня назад, — тут же отвечает Реджина, — и я могу с уверенностью заявить, что каждая клеточка твоего тела идеальна. Она тянется к подолу футболки, и Эмма стаскивает ее с себя. — Обожаю твою грудь, — улыбается Реджина и, приблизившись, целует поочередно каждую вершину. — А как меня заводят эти накачанные руки… Плечам и предплечьям омеги достается тоже немало поцелуев. — Твой живот невероятно сексуален. Ни у кого в Олимпийской сборной США нет такого красивого рельефа. Эмма пытается что-то возразить, но Реджина останавливает ее новыми поцелуями. — Наконец, то, что я особенно давно не видела и по чему соскучилась сильнее всего… Губы мадам мэр оказываются на границе кожи и верхней кромки голубых трусиков омеги. Реджина целует живот Эммы вдоль этой мягкой границы, потом прикусывает крошечный бантик посередине и тянет за него зубами. — Реджина… — предупреждающе шепчет Эмма, но, заведенная, ничего не делает, чтобы ее остановить. Все так же, зубами, альфа стаскивает голубой лоскут вниз, а потом просто скатывает трусики по ногам Эммы. Смутившись, омега пытается прикрыть рукой не очень эстетично выглядящую, по ее мнению, промежность, но Реджина склоняется и, поцеловав костяшки Эммы, решительно отодвигает ее кисть в сторону, а потом, секунду лишь полюбовавшись, приступает к обхаживанию своей партнерши ртом. Эмма закусывает собственное запястье, чтобы заглушить стоны, и отдается умелому языку мадам мэр. Много позже доходит черед и до наиболее выдающейся части Миллс. Храбро раздвинув колющиеся кусты, отросток, подобно спелеологу, проникает в пещеру, взывающую к все новым исследованиям, и в полный рост окунается в теплые воды подземного озера; хочется верить, что таковой пещера становится специально к его визиту. Ведь эта сущность, манящая и теплая, становясь познаваемой, и сама каждый раз узнает что-то о субъекте, познающем ее: он деликатен, хотя и горяч; гибок и одновременно — упруг; терпелив, и притом — напорист. Его движения кажутся хаотичными, но целеустремленными, и гладкие стены пещеры дрожат, покрываясь все новыми капельками, а отважный спелеолог, бешено проносясь вдоль стен, срывает с них эти крошечные сталактиты и сталагмиты, чтобы целиком покрыться ими, все более глянцевея, словно карамельная трость. И, когда воды подземного озера пополняются водопадом молочно-белой жидкости и растерявший исследовательский пыл спелеолог готовится было уйти домой, его решительно перемещают в другую пещеру, почти столь же любимую и крайне интригующую. В ней уже есть постоянный обитатель; подобно хищному зверю, поджидает он гостя, но их противоборство, хотя и столь же тесное и близкое, как сражение Геракла с Немейским львом, каждый раз оборачивается веселой игрой. Сегодняшняя битва не затягивается надолго: окрепший под напором льва Геракл вскоре сдается, окрашивая стены и этой пещеры в молочно-белый цвет. — Вау, — только и может вымолвить Реджина, кончая в потрясающий рот своей омеги. Эмма глотает все, но смотрит с небольшой укоризной. — Я хотела предупредить, но не успела, — шепотом оправдывается альфа. — Ты была слишком неотразимой, дорогая… — Ладно, — прощает Эмма. — По крайней мере, ты вкусная, мадам мэр. — Правда? — ободряется от похвалы Реджина. — Наверное, это из-за тертой морковки, которую я ела в обед… Ха! Нам надо делать это почаще: так ты тоже будешь получать сбалансированное, здоровое и богатое белком и витаминами питание. Эмма при столь резком переходе альфы от смущения к наглости закатывает глаза и буркает, что никто не станет контролировать ее диету; для подкрепления своей мысли она пихает альфе вполсилы кулаком в плечо. После, не слушая обиженное шипение Реджины, она сгребает ее в объятие и вскоре проваливается в сон (терапия работает; даже крошечной мысли о Голом Короле не проникает в ее засыпающее сознание).***
На рассвете альфа снова остается одна и вскоре просыпается в одинокой постели, без горячего тела своей пары рядом. «Поговорю с Генри, — решает она. — Что бы это ни было: ложная деликатность из-за приезда Зелины с Робин, обида на меня или стремление к самостоятельности, — все можно обсудить. Я хочу всю свою семью здесь, под моей крышей». И впервые за долгие годы Реджине верится, что на этот раз она получит то, что ей так необходимо. Что она будет счастлива.