Ртуть

      У него потрясающие плечи. Шейные позвонки, что тянутся плавным изгибом под небольшим углом вниз, если смотреть сзади — практически на сантиметр раньше пропадают под обхватывающим шею воротником фрака. Дальше идёт рубашка, выглаженная, всегда бесконечно совершенная под стать всему образу. Огибает широкие плечи, упругие мышцы, каменно неразрушимые. Они почти что идеальны; ласково гладят их передние пряди дегтя волос, когда он выгибается в преданном поклоне, соглашаясь с каждым прозвучавшим изо рта словом его господина. Сиэль бросает в воздух что-то незначительно лёгкое, приказ растекается мягким паром по пространству, приобретает запах того, о чём Фантомхайв говорит.       Сегодня был вишнёвый пирог. Ева стояла у самого выхода в кабинет, являясь невольным свидетелем кромешного чуда, в котором демон полностью соглашался с прихотью человека. Это была привилегия, и предназначалась она только Сиэлю, и более — никому, ибо на этой земле больше не существовало создания, способного укротить абсолютное существо, что в звериной ласке контролировало само себя, прикрывая хвостом чёрные когти и выпрямляясь в спине — человеческом очертании.       Ева всегда смотрит со спины, потому как сама ещё не может присутствовать по другую сторону процесса. Не сможет ещё где-то никогда. Конечно, только если не, но она выше этого. А Себастьян — выше её, и он правда — высокий. Глупым было бы отрицать очевидное — его оболочка выточена до последнего сантиметра кожи, она идеальна, создана для того, чтобы дарить другим надежду на существование и усладу для полости тела — здесь предпочтения на любой вкус, разбирайте все, кому что нравится! Берите руки, пальцы, чёрные ногти (почитатели есть у всего), рвите мягкие перья-волосы и ресницы, ушную раковину, черепную коробку, узкую поясницу, кисточки фрака, мужские бёдра, кадык — люди заберут всё.       Им бы только его разрешение. Но Себастьян любит оставлять ни с чем.       Такие моменты, когда Купер может видеть его жизнь изнутри — позволение. Они становятся уникальными, выглаженными, вычищенными, намеренно созданными — Себастьян запускает процесс ещё за несколько дней «до», по цепочке друг за другом идут события, путают Еву, почти сбивают с ног, за локоть поддерживают и приводят в кабинет Фантомхайва, музыкальный класс, столовую. Ева чувствует, что Себастьян на самом деле про всё знает, и про её тайное пристрастие тоже — знает, может быть узнал об этом ещё намного раньше, чем она сама, но всё равно приходит. Её ничто не втягивает в эти действия, не впивается верёвками в кисти, не берёт в заложники всю семью Куперов в отместку за непослушание — исключительно добрая воля и собственное желание.       И она идёт, смотрит на изгиб плеч со спины, примеряет, достанет ли до них макушкой, или носом — насколько Себастьян выше. Поместятся ли шейные мышцы в обхвате её руки, или нет. Белоснежная кожа — горячая, наверняка, но без единой испарины — жар прорастает откуда-то из глубин его тела, вибрирует в воздухе, шелестит пыль и страницы открытых книг — Себастьян принимает заказ.       — Будет сделано, — рокочущее произносит, роняя излюбленную улыбку дворецкого, что растворяется в падении прежде, чем успевает достигнуть поверхности ковра. Ева знает все его интонации наизусть; случайно, или намеренно выученные, они сплелись с её собственным созданием, и теперь уже даже не обязательно видеть его лицо, чтобы знать, что у Себастьяна оно умиротворённое рутиной и правилами, снисходительное от насмешливого отношения собственного господина к сладкому (удивительно, но всё в поместье уже успели объездить эту тему, раскрутить шутку, кто как может, и, конечно же, самым точечным замечанием было наблюдение дворецкого — прыснула в ладонь одна только Ева. Никто шутку не понял. Бард только подпалил сигарету), знающее непозволительно много.       Себастьян вырастает обратно, встаёт прямо, теряет изгиб шеи и спины такой мягкой впадиной, и всё ещё — величественен. Плечи широкие, обхват у них большой, а Ева вдруг думает, сколько всего в этом мире Михаэлис трогал руками. Неинтересное замечание, но Купер почему-то очень сильно начинает волновать эта глупость.       Себастьян разворачивается — когда он это делает, Ева всегда думает о том, что, может быть, у неё тоже есть привилегия, ведь он стоит к ней, открывая собственную спину — тыл? И о том, как же глупо — надеяться на это, и пора бы уже готовить свой раздражающий взгляд.       Каждый раз, когда он так разворачивается, они пересекаются взглядами, будто бы Себастьян совершает это движение намеренно ради неё. Он ведь мог бы смотреть на дверь, свои часы — куда угодно. Ева глушит в себе эти мысли, потому что знает, что они — навязанные извне. Не её.       Он, вообще, много чего в её сознании переворошил. С чего-то стал таким уверенным в том, что ему это кто-то позволял.       Скажи Купер нет, он только поведёт бровью. Ослеплённый самим собой.       — Мисс Купер, — Себастьян здоровается, получая в ответ кивок — Ева мысленно хмурится, опешившая из-за того, как это она не заметила тот момент, когда начала здороваться с ним в ответ. Михаэлис как-то сказал, что это — правила этикета, и всё — больше ничего вспомнить не получается.       — Сиэль, у тебя не найдётся газет? Что-нибудь, кроме Таймс — я хочу кое-что проверить, — недавно названное издание начало писать исключительно о науке и медицине, и Ева хотела узнать, это — паранойя, или действительно так, и все теперь уже ввиду последних событий трещат о новейших изобретениях. Себастьян просто каждое утро предлагает ей Таймс, а Ева так со всем замоталась, что даже не успела попросить у него о каком-нибудь бумажном разнообразии.       — Где-то должны быть, — Сиэль окидывает взглядом рабочий стол, который всегда, как это бывало в первой половине дня, был завален бесконечно слоящимися бумагами — катастрофой. Взгляд Купер всё ещё мысленно цепляется за покатые плечи.       — А вы — не хотите? — Себастьян задаёт вопрос только, когда оказывается рядом и у двери. Ева вздрагивает, опомнившись, и стряхнув с себя всю воду — мысли, сквозит по нему взглядом, полным требования к объяснению.       Потому что о, она много чего хочет, например — его тотальное исчезновение, или…       — Вишнёвый пирог, мисс Купер, — дарит ей усмехается прищур глаз, в то время, как Ева, зажатая между двух огней, начинает теряться — плечи и взгляд. Широкие, сильные, упругие, горячие, скрытые за тканью одежды — Себастьяну фрак к лицу. Сидит изумительно, пахнет — также. А глаза — им излюбленные.       — Вишнёвый пирог?       — Именно.       — А когда? — не в коридоре же стоять с блюдцем.       — Могу принести вам в библиотеку.       — В библиотеку? — Ева хмурится, не припоминая такого, чтобы в её планах числилось посещение библиотеки.       — Там хранятся в том числе и газеты, — Себастьян оборачивается, замечая, что Сиэль в своём поиске нашёл пока что один только Панч. Фантомхайв опускает его на край стола, мол, забери, это всё, что есть — ему не до этих бумаг.       — О, — Ева невпопад кивает Себастьяну, подходя к столу. — Спасибо, Сиэль.       — Да-да, а теперь, Ева, пожалуйста, — Сиэль поднимает на неё полный раздражения и попыток сосредоточиться взгляд.       — Всё, ухожу, — Купер поднимает руки в примирительном жесте и выскальзывает из кабинета — «бедный мальчик».       В библиотеке — одно единственное огромное окно на пол стены и струящиеся до потолка — Ева располагается у него. Через несколько минут на стол, где пока что покрывается пылью одно единственное издание и карандаш, опускается груда бумаги и пирог.       — Я думал, вам нужны газеты, — Себастьян скользит взглядом по синей обложке Аластора, на чтение которого отвлекается Ева.       — Ты был прав. Спасибо, — книжка — не входила в вселенских масштабов план Михаэлиса, и сейчас здесь, только чтобы пораздражать. Купер старается вчитываться в строчки, а между тем украдкой следит за Себастьяном, который вроде бы что-то ищет на полках.       — Пейте ваш чай.       — Пью мой чай, — к чашке не притрагивается и перед глазами всё только и видит изгиб шеи и позвонков, что перерастают в лопатки. Ева быстро устаёт от поэзии, принимается безэмоционально жевать сочный пирог (Себастьян же знает, что она не любит сладкое, зачем же тогда предлагать?), замечая, что Михаэлис, оказывается, не ищет что-то на полках, а точечными движениями смахивает с них редкую пыль.       А, понятно. «Библиотека».       Ева принимается листать газеты, по привычке отвлекается на некролог, снова переводит внимание на статьи. Цедит несколько глотков чая. Замечает, что когда голова Себастьяна закинута наверх, шея будто бы становится немного тоньше, а плечи раскрываются в вибрирующей в воздухе силе. Пряди волос, до этого преданно скрывавшие, на мгновение обнажают уголки губ в небольшом повороте головы — Себастьян как всегда улыбается, потому что знает и чувствует, что Ева никак не может сосредоточиться.       О, она много чего хочет, например — его тотальное исчезновение, или вроде бы до его спины дотронуться.