Ртуть

      На пути в обратно в Лондон им пришлось остановиться. Гримсби был город крошечный и холодный. Себастьян не располагал всем и не всё ему было подвластно, поэтому он нашёл то, что нашёл, заверив своего господина в том, что ему приходится ночевать в подобном месте первый и последний раз. Крестьянский дом казался Купер большим в сравнении с постоялым двором, где им пришлось ночевать за день до этого. Семья казалась преисполненной терпимости и неиссякаемого добра, и если Себастьян мог вскользь беспокоиться о том, как бы их простые истины не проникли в организм господина и не повлияли на его мрачные думы, то остальное он опускал. Старшая девушка предоставила Еве своё платье, предложила ей почистить картошку и набрать воды для ужина. Она рассказала о том, что у её матери больные руки и что труд склонен освобождать, если, трудясь, уважаешь своё несложное дело. Глава семьи заметил спустя час: у них уже неделю, как нет электричества. Дом стоял в лесу недалеко от моря и городской площади, его жильцам обыкновенно было тихо, доски в нём скрипели от ветра. Студёный воздух осыпал крыльцо, в сумерки в доме от любви к такому времени суток почти нигде не зажигали свечей. Купер быстро разобралась с картошкой, пока Сиэль был занят приготовлениями ко сну в самой дальней комнате. Они предварительно договорились о том, что покинут город чуть станет рассвет. Платье старшей девушки Линды казалось тяжёлым и пахло сыростью.       Крестьянский дом был двухэтажный, узкий и длинный. Он разносился сквозняками и теплом человеческого дыхания, пах картошкой, водой и железным ведром. Еву положили в комнату к девушкам. Их всего было трое — мать и сёстры. Они пригласили Купер спать в одной кровати, потому что одеяло было холодным. Ева сказала, что пока что не хочет ложиться.       Линда много чего спрашивала о Еве и многим делилась с нею. Она рассказала историю о том, что их семья не всегда жила в этом доме и что пятилетняя она помнит другой: богаче и просторней. Тем, что они раньше были состоятельными купцами, объяснялась фамилия семьи и само имя Линды. Это она рассказала ещё на кухне, пока нарезала лук.       — Мы сами ушли сюда. Простая жизнь, ты её знаешь?       — Я так не думаю.       — Ох, она… Живя её, постигаешь многие вещи, — говорила Линда. — Вот, например, вода из колодца — это значит, что где-то под землёй бьёт ключ. Она оттого такая холодная и такая живая, — Купер кривилась.       — Трудно ли это постичь?       — Не знаю, — Линда всё время виновато улыбалась. — Но вот ты, например, когда-нибудь об этом задумывалась? Когда-нибудь пребывала в полном спокойствии?       — Такое состояние для меня зовётся смертью. Я не верю в то, что человек может достичь в спокойствии абсолюта.       — Но всё-таки можешь, ведь покой не зависит от того, трудишься ли ты или лежишь в постели.       Картошку Ева совсем не умела чистить, потому что она покупала в магазинах уже мытую или пользовалась специальным прибором, а не обыкновенным ножом. Оттого у неё выходило туго.       — Ты говоришь о том, могу ли я наслаждаться процессом? — она хмурилась из-за того, что у неё не получалось. — Не знаю.       — Поэтому мы живём здесь. Здесь тихо и чистый воздух.       — А что нужно человеку в жизни? Тёплый хлеб, чистый воздух и семья, — с другой стороны от Купер оказалась жена хозяина. — Дай мне посмотреть на твою работу, — она взглянула и ответила: — Мы сварим эту картошку и сделаем из неё пюре.       — Как хотите.       На кухне было тепло от света, но дальше он не заходил и в коридоре было темно и сквозило прохладой. Вся семья, отужинав вместе с гостями, разошлась, и Еву определили в комнату Линды и её сестры. Купер хотелось на воздух.       Старый дом скрипел, ласково отзываясь на прикосновение стоп, пока Ева шла по длинному узкому коридору в тяжёлом спальном платье. Входная дверь поддалась, но очень тяжело и неохотно, и Купер успела смутится, потому как ей казалось, что скрип слышал весь дом. Но никто не откликнулся на него и не зашагал по деревянному полу, и Ева только неуверенно ступила на улицу.       Впереди чернел лес, правее — амбар.       Была ли простая жизнь лучше. Нужен ли был человеку чистый воздух. Купер вдохнула свежесть студёной весны, робея под натиском холода и сжимая себя руками. Воздух был вылит шёлковой чистотой и дышалось морозно и широко. Ева посмотрела вверх, прислушиваясь к ветру, который заставлял исполинские ели склонять свои концы и путать иглы. Небо на их фоне отдавало матовым светом и это не было понято логикой.       Деревья, что чернее вселенной, были Купер чужды. В сердце томилось желание уйти обратно в дом, но Ева гнала его прочь, желая не поддаваться параноидальному страху перед разевающей рот пустотой. Она думала, что вечер ей удалось провести на удивление ровно, и что кровать с ледяным одеялом и отсутствие любого источника электричества это такие вещи, к которым можно привыкнуть и полюбить. Такая ли была необходимость в познании самой себя через течение простой тихой жизни?       С каждым новым вдохом Еве становилось всё холоднее и всё свободнее от паразитирующей её состояние истерии. Пережитое впивалось когтями в сердце и давило его, а Ева только и могла, что замыкаться в себе ещё и ещё больше чувствовать себя изъеденной молью и виной, словно партийное пальто. Задушенная ценностью человеческой жизни и теперь уже не имеющая возможности сделать хоть что-нибудь для её сохранения, Купер слушала скрипучее дерево и воющую в жилах кровь постоянно. И думала, что кровь может остыть, если Ева сама остынет.       О будущем не было никаких мыслей, а Еве казалось, что простая жизнь подходит. Она манила ровным течением и трогательными деталями, казалось недостижимой, но близкой настолько, что Ева могла уже полностью в ней поселится.       Линда была простая, почему бы и ей не остаться?       Купер перекатывала в голове свои мысли, опираясь на дверной косяк, и слышала, как в будущем будет жить где-то в подобном месте, следить за лесом, записывать данные, считать кольца у срубленных деревьев.       Себастьян находился в отведённой для графа комнате — она это знала — и Ева облегчённо выдохнула оттого, что он молчал и не спешил читать её мысли, потому как подавшие голос половицы и дверь наверняка не остались им незамеченными, но он всё-таки не изъявлял желания делить с ней собственную компанию и ворошить гнездо хрупкого и разбитого эмоционального состояния.       Лес и огромный амбар расплывались кляксами, когда Купер зажмуривала глаза. А потом они расходились бело-чёрными пятнами.       Будет ли Сиэль находится в смятении из-за того, что Ева по утрам собирается греметь не фарфором, а кружками с плоским безблюдцевым дном? Может, он будет чувствовать себя уязвлённо из-за того, что Ева бросит его на полпути? Может быть, не заметит. Или сделает вид, чтобы потом всё равно забыть. Посчитает ли её идею дурной — но Ева видит, она им не нужна.       Контракт это тандем. Симбиоз двух сторон, находящихся в амбивалентном состоянии презрения и любви. А ей было бы нечего там делать. Она всё это время только мешалась под ногами, как собачонка.       Плечи холодило и Купер сильнее сжала их пальцами, прошлась по косточкам, волосы за ухо зацепила. Думала бесконечно тяжело и надрывно, давя в себе чувство обиды из-за собственной ненужности, что всплыло так не вовремя и так тривиально. Ещё минуту назад Ева хотела исчезнуть из мира графа без следа, а теперь она только мялась в дверном проходе, боясь ступить на крыльцо и думать о другом. Думать о простой жизни. О её мудростях, о её ценности.       В ветвях шумел ветер и, надрываясь, перекатывался в птичьи перья и куски старого снега. Ева не любила собственные проявления эгоистичности так же, как и тряслась злобой от потребностей собственного эго, ведь оно щемило в груди и возводило если и не покой, то чувство пристыженной уязвлённости в абсолют. От этого тяжёлыми вздохами расходилась Купер и всё вокруг; Ева старалась глушить собственные эмоции в зародыше и ни в коем случае не давать расти. Она думала: нет в одиночестве ничего зазорного, и один человек не может быть нужен везде. И что ей, если не с ними, то место где-то точно найдётся.       Пускай и не в этом времени. Купер знала, что переживёт, хоть пока что и не понимала, как. Знание часто приносит людям проблемы. Ева очередной раз вздохнула и решила остановиться на этом.       Чувство обиды рано или поздно прошло, и Ева поняла, что беспокоиться об этом всё-таки не нужно, а нужно уметь попросту тихо уйти. Половицы скрипели, Себастьян оказался позади и, не испытывая к ней никакого притяжения или страсти, подобрал Еву с крыльца, сгребая ладонями в холодное одеяло.