Тварь

Намджун кладет Юнги осторожно, будто не на большую кровать с мягкой периной, а на гору камней; он вообще слишком теперь осторожен, и это бесит порывистого Мина до глубины души, так что он отползает подальше и манит к себе, призывая уже начинать. Живот все еще гудит, не позволяя двигаться, как хочется, отдает болью в ноги, но вместе с тем в паху остро горит желание, а смазка уже пропитала одежду и лила на простыни. Омега отстраненно отмечает, что в предыдущие разы не было так много, но он слишком хочет, чтобы думать о чем-то, кроме высокого, сильного, пахнущего потом и спиленным деревом альфы. Ким забирается на него, и от приятной тяжести и укрывающих, как одеяло, плеч, Юнги почти воет, тут же хватаясь за чужую шею. Он никому не позволял видеть себя таким и надеялся, что этого никогда не случится — но близость альфы кружит голову и заставляет член стоять до боли и сладких судорог от трения о ткань, а смазки много настолько, что омегу можно доить, вынося ведрами. Они не тратятся на поцелуи, просто быстро избавляясь от одежды, а потом супруг властно, но нежно притягивает тощие бедра к себе и утыкается носом в чужую ключицу, входя медленно и размеренно, все еще боясь сорваться и навредить. И только чувствуя себя в безопасности, Мин позволяет себе забыться, крепче обхватить руками сильную шею, прижаться теснее и тихонько постанывать от того, как легко скользит большой член альфы внутри, как мягко он оглаживает стенки и массирует внутри чувствительный бугорок, заставляя извиваться и просить больше и глубже; в конце концов альфа настолько зажат чужими ногами, что делает лишь короткие толчки, войдя до упора, и беспрерывно касается такой сладкой точки, отчего Юнги дрожит и плещет семя на их животы, тут же выстанывая снова. Ким наваливается всем телом спустя пару минут, благодарно бодаясь совсем уже мокрым лбом. Это дает отдышаться, хотя оба знают, что все будет повторяться еще и еще, даже когда тела обоих потребуют пищи и сна. — Все хорошо? — зачем-то спрашивает Намджун, и Юнги разочарованно стонет, скребя его плечо, чтобы заткнулся и не портил момент. Омега под ним успел кончить два раза, уже требуя третий, а муж все еще разменивается на слова. — Хорошо-хорошо, понял. Держись. И с этого момента начинается беспрерывная скачка, во время которой они двигаются то быстро, на грани безумного, то лениво и медленно, но всегда неизбежно одно — оба забывают обо всем, что творится вокруг, о людях, которые работают на улице, о происходящем в доме лекаря, о долге, об отношениях, о том, что думают и чувствуют друг к другу. Они просто хотят. Друг друга, чужой запах, смазку на члене и член внутри, и не существует ничего важнее этих вещей. -- — Надо поесть, — завлекающе изрекает супруг, прижимая к себе изможденного омегу. Солнце уже скрылось за верхушками сосен, погружая комнату в сумеречную дымку, и это было время, когда они, наконец, дошли до маленького перерыва. А это значит, у них есть около получаса, если не меньше, чтобы умыться, хотя бы выпить воды и дать отдых уставшим телам. А еще — мыслям, которые появлялись и затухали в обеих головах, но старательно гнались прочь. Еще не успел забыться скрипучий пол и абсолютная темнота комнаты, необузданная ярость и страх перед ней; Намджун целовал оставленные собой же шрамы и вытирал миновы слезы, а тот просил перестать, царапал в ответ и вырывался, но природа была явно против любой попытки. И в итоге желание вновь брало верх, заставляя трястись от удовольствия, но заходиться в крике от боли, дерущей внутри при каждом толчке, который отдавал далеким эхом в несколько месяцев. -- Юнги на пару с альфой роются на кухне, перехватывая всякую мелочь, что найдут — будь то фрукт, недопитый отвар или остатки хлеба: все были заняты в другом месте, да и, скорее всего, Сокджин просто не хотел соваться в дом в ближайшие пару дней. Мин даже не думал его винить. — Выпей на всякий случай еще, — на ходу бросает Намджун, заливая в себя молоко прямо из кувшина, и это выходит так… просто, что омега на миг застывает, пораженный. Что-то изменилось слишком быстро и безвозвратно, отмерло в его муже. Впрочем, сам Юнги тоже уже не тот. Совсем не тот, что был всего три месяца назад; сейчас он вряд ли ответит на очередной летящий в него камень, не бросит вазу в супруга, не решится высказать все, что думает о своей теперешней жизни. Слезы собираются в глазах совсем без его участия — еще одно страшное изменение, с которым Мин ничего не мог сделать, — и он пытается их утереть, пока муж не увидел. Парень думает лишь о том, что они всегда успеют попробовать снова — но если это случится сейчас, на горячую голову, оба могут пожалеть. Поэтому он наливает уже остывшую жидкость и кидает в себя. Они смогут поговорить позже, не сейчас, когда в мыслях абсолютно чисто. Лучше не начинать что-то новое, когда не можешь оценить последствия. Плечи обхватывают влажные теплые ладони, растирают мягко и ненавязчиво. Ким касается губами затылка Юнги, и это в который раз снимает печать, сдерживающую эмоции, так что парень просто трясется, не обращая внимания на боль и подгибающиеся ноги, смазку, что течет по ногам и противно щекочет. Он думал, что жизнь стала абсолютным дерьмом после их первой ночи, но на самом деле осознал все только сейчас. Как же было бы хорошо, не суйся глупый омега тогда в лекарский дом.