Тварь

Непонятно как, но они устроились у реки на мягкой, нетоптаной траве: волк свернулся в клубок, а Юнги оказался в центре, в невероятной мягкости и тепле, да так, что даже не касался земли. Зверь настолько огромен, что с легкостью заменяет кровать, а на его мощной пушистой шее может уместиться минимум три человеческих головы. Мин поглаживает хвост, укрывший его ноги, вторую руку положив рядом с собой для опоры, и всматривается в полоску неба, что виднеется вдалеке. Чужое дыхание внизу ровное и спокойное, правда, очень шумное и тяжелое, будто зверю трудно дышать. Юнги подозревал, что это от волнения. — Ты не только красивый, — вставляет он даже для самого себя неожиданно, — еще и удобный. Знай я раньше, что будет так хорошо, спал бы на тебе вместо кровати, — «а ты бы не распускал руки», — вертится в голове при воспоминании об ужасной супружней привычке лезть с объятиями во сне. Но у них здесь идиллия и спокойствие, и рушить это все ни к чему. Хотя бы на этот раз. Хотя… — Прости за все это, — волк рычит, выказывая то ли согласие, то ли неодобрение, то ли просьбу наконец заткнуться. — Тебе ведь не это нужно. Никому это не нужно, — но все же, Мин не собирается останавливаться. Говорить с животным легче, чем с человеком, зверь не воспринимается как что-то умное и мыслящее. Юнги часто изливал душу птицам или котам, для этого в лес и ходил. Может, поэтому он не стесняется говорить сейчас. — Нужен Чимин, да ведь? — шевеление снизу подсказывает, что сейчас разговору будет конец, поэтому омега налегает всем телом и обнимает тушу поперек, приникая ртом к самому уху. — Нет, ты послушай. Потом я с тобой говорить не стану, потому что от одного твоего лица стыдно становится. Юнги делает вдох, глубокий, последний, выдыхает и берет еще немного воздуха, прежде чем наконец продолжить. — Я сожалею. Обо всем этом, и я не только про детей. Тебе ведь это все к чертям не сдалось — бегать за больной омегой, пока у остальных дети и семья. Я тебя понимаю. Он рассчитывал на то, что выскажет сразу все, о чем думал в последний год, все, о чем он жалеет и чем недоволен, что пообещает отрезать член, если узнает об измене. Но все, что вертится сейчас на языке — пустота. Об этом не скажешь, не кинешь в лицо, потому что никто не виноват в том, что все так получилось. Потому что Мин знает, что единственный правильный выход из этой ситуации ему не понравится.