Тварь

— Дрянь, — шлепок от удара разносится по дому вместе с испуганными вздохами собравшихся. Намджунова голова поворачивается в сторону, а сам он чуть не падает на пол — отец не пожалел сил, наказывая, и только по случайности он все еще стоит на ногах. Как только стало известно о том, что план провален, старик пришел в такую ярость, какой никто не видел даже в момент рождения его женой мертвых детей. Старший Ким не поленился согнать всю семью, оторвав от работы, для того, чтобы отчитать своего сына прилюдно. Даже Чонгук и Чимин зачем-то сидели здесь, правда, без детей. И только одно это делало отца Джуна чудовищем в глазах Юнги. Человек, способный разделить новорожденных детей и их родителей — животное, кем бы он себя ни мнил. — Я сделал для тебя то, чего другие добиваются годами, вытащил из несчастного брака, а ты опять лезешь в то же болото! — вторая щека попадает под удар, на этот раз сильный настолько, что альфу почти роняет на землю. Все дальнейшие слова старший сопровождает пощечинами, которые его сын принимает безмолвно. — Ты. Поз-зоришь. Мою. Семью! — и в ту же секунду Джун валится на пол, не выдерживая особенно сильной затрещины. Мин бросается вперед, не думая — ему просто важно знать, что муж в порядке, что все еще может подняться и не лежать вот так тяжелым мешком; однако поперек груди его перехватывают две пары рук, не давая даже сдвинуться с места. И от этого становится страшнее в тысячу раз — знать, что не можешь ничего сделать и хоть как-то помочь, когда стоишь на расстоянии пары шагов. Но сейчас Юнги не намерен разводить сопли, как делал это в последнее время. Прошли те дни, когда он мог позволить себе быть капризным и слабым, забыть прошлого себя и стать тем, кого и сам не уважал. Омега распрямляет плечи, сжимает кулаки и движется вперед решительно, не обращая внимания на все еще пытающихся остановить волков, как вдруг намджунова голова поднимается, а затем он встает и сам, как ни в чем не бывало, и смотрит прямо в лицо отцу. — Вся твоя жизнь — сплошь болото, и ты не смеешь говорить мне хоть что-то после того, как годами насиловал женщин и омег, чтобы те рожали тебе детей, умирая при родах. Не после того, как твоя мать скончалась, выдав миру тебя. Хотя лучше бы наоборот. Во время того, как Ким говорил, в доме воцарилась тишина, глубокая и тянучая, почти звенящая от напряжения. Как только он сказал последнее слово, ничего не изменилось — лишь воздух пропитался страхом и яростью, которая исходила от двух волков. Старший из них в один шаг приближается ко второму, тут же хватая за горло и кидая к стене — там он прижимает сына и поднимает над полом, не давая и шанса вырваться из захвата. Альфа не был так молод, но все еще оставался силен, и это заставило Юнги яростнее вырываться, молясь всем богам, даже если их нет, чтобы все это прекратилось. — Ты живешь в моем доме, — вкрадчиво зарычал волк прямо в чужое лицо, — ты получил мое воспитание, тебя родила моя женщина. Мои сыновья служили тебе опорой равно со мной, и вот так ты отплачиваешь? Уходи вон вместе со своей больной тварью, не становись еще большим позором этой семьи. Я отказываюсь от тебя, неблагодарный щенок. — Тогда откажись от меня, — гремит, отлетая от стен, голос Сокджина. — Я тоже не дам тебе наследников. Так не лучше ли уйти и мне? — Мин оглядывается на бету. На застывшем лице будто лежит отпечаток силы и решимости — так что никто не сомневается: Джин поступит именно так, как скажет. — Я не из этой семьи, — Хосок, пришедший сюда на правах уважаемого человека, выступает вперед. — Но, думаю, мой уход будет заметен для ваших больных ног. Если вы не желаете принимать помощи ото всех несогласных, то дорога в мой дом вам закрыта. Однако на этом речи заканчиваются. Их всего четверо — четыре маленьких человека против целой семьи, безмолвно поддерживающей сошедшего с ума старика. Чонгук и Чимин опустили головы, отодвинувшись ото всех подальше — Юнги понимал их, не им с тремя детьми выступать в чужом доме. Тэхен, этот маленький мальчик, сидит с отчаянно открытым ртом, не зная, в какую сторону смотреть. Его становится жаль, как ребенка, который увидел слишком много плохого, однако они ничего не смогут сейчас для него сделать. Мин бросает взгляд на других, но почти все прячут глаза, кроме двух человек. Дальние родственники Кима, Минсок и Чунмен, сидели расслабленно, но на лицах у них были совершенно разные выражения. — Ты живешь странную жизнь, — почти лениво вставляет последний, закинув ногу за ногу и сложив на колене собранные в замок руки. Весь его вид кричит о том, что волк в любой момент может взять все в свои руки, лишь сделав рывок. Так ли это на самом деле — Юнги не знает, как не знает и того, чего можно ожидать от этого альфы. — Год назад ты сам позволил этому браку случиться, не особо заботясь, выдастся ли он удачным. «Не будет потомства, и ладно», — так ведь ты говорил? — Мин бросает на старика взгляд, и, черт, лицо у того бледнеет с каждым чужим словом. Это приносит в душу неожиданные восторг, однако, увидев глаза Чунмена, омега осознает: тот просто не упускает возможности напомнить что-то важное, что имело значение долгое время. Он почему-то видит это в порыжевших глазах, полыхающих плохо скрываемым разочарованием. — Я всегда хотел счастья для своих детей, — голос главы все еще тверд и уверен, однако кадык дергается, когда он сглатывает, — но теперь вижу, что из этого выходит. И тогда видел. Не сгодится этому никчемышу нормальная омега — он сам отказался от того, которого предлагал я… — Выходит, тот, кому семья доверила власть, не обладает достаточно твердым характером, чтобы убедить собственного сына? — веселый голос принадлежит Минсоку, на губах у которого переливается весельем улыбка. Он глядит снизу вверх своими большими глазами, в которых пляшут чертята, и, кажется, нисколько не боится попасть под горячую руку. По слухам, оба альфы были не здешние, а приехали то ли с Запада, то ли с Юга — тем не менее, они все еще были частью огромной семьи, давно потерявшей близкое родство, но сохранявшей верность фамилии. И, может быть, именно это давало им возможность перечить сейчас главе, а не сидеть, боязливо опустив лица. — Вы смеете высказывать что-то тому, кто вас принял?! — но даже в такой ситуации старший из Кимов находил в себе силы греметь, сверкая желтыми глазами. Огненный отблеск на миг отразился во взглядах говоривших до этого альф, и воздух в комнате потяжелел вновь. — Мы пришли сюда по своей воле, — чеканит Чунмен, все еще не меняя позы. — И так же вольны оставаться и уходить тогда, когда захотим. А вот ты сейчас сам же роешь себе глубокую яму, в которой останешься один со своими чертями, — его голос опускается все ниже, переходя к концу фразы в рычание. Это не злость за Юнги, даже не за Намджуна — разведенный скандал привел к ворошению старых ран. — И если кто забывает о том, кто и что для него сделал, так это ты. Вспомни хорошенько, почему мы все еще здесь, а не у себя на родине, — с этими словами альфа встает, за ним подскакивает Минсок, все еще сдерживающий смех. Кажется, этого волка не способно пронять ничто — он еще более смешлив, чем Хосок. — Дайте им жить спокойно. Не нужно лезть в чужую постель — они сами разберутся, когда и что им там делать. И двое выходят, оставляя открытой дверь, в которую начинают сбегать спустя короткое время остальные, пугливо бросая взгляды на притихшего старика. Юнги успевает благодарно кивнуть Хосоку и Джину, прежде чем его плечо оказывается в железной хватке чужой руки.