Венец терновый. С крестом и на кресте.

Когда Джек заснул, Рейна покинула его камеру и закрыла за собой дверь. Она в душе смеялась над монахами. Скольких невинных женщины они сожгли, и сколько же ведьм от них сбегало? Редкий мох на стенах подсказывал Рейне путь к выходу. Но она свернула и пошла в другое место. Она отперла дверь и открыла её так же бесшумно, как все прочие. Сначала она испугалась, увидев, что Теодор стоит на коленях, положив лишь голову на постель. Но он спал. Уснул за молитвой. Она взяла перо для письма и, прошептав что-то, обратила его в сталь. Струйка крови побежала у неё из носа, но Рейна не обратила внимания. Схватив отца Теодора за его серебряный хвост, она дернула и подставила стальное перо к горлу. Она была готова зажать ему рот рукой при первом же звуке, но он молчал. — Всё такие же безразличные холодные глаза. О, я бы многое отдала, чтобы они наполнились болью, — она надавила и по горлу Теодора побежала кровь. — И ты совсем не боишься смерти? — Я умру с чистой душой, не предавшись смертному греху. — Да как ты можешь такое говорить?! Вы чудовища, мучающие людей, лезущие им в душу! — Я не боюсь смерти. Убей меня, если это облегчит твою душу, — он взглянул на Рейну и медленно поднёс руку к её лицу. — Лицо святой Мадонны. Да, все мои мечты, мысли и жалкие надежды умрут. А ты возьмёшь на себя грех убийства. Это твой выбор, дитя моё. Давай! — громко крикнул он. Она заколебалась, а он же, воспользовавшись этим, перехватил её руку со стальным пером и теперь уже сам управлял ситуацией, хотя пару секунд назад находился в, казалось бы, безвыходном положении. Рейна не сопротивлялась. Расслабила руку и оружие звонко упало на камни. Несколько секунд они находились в одном положении, чувствуя беспокойное дыхание и сердцебиение друг друга. Она закрыла глаза, опустила голову, её губы и брови задрожали. Инквизитор вытер слезу с её щеки и поцеловал в лоб. Двери открылись, и в комнате столпились монахи, прибежавшие то ли на крик, то ли на звон пера. Теодор спокойно приказал привязать её к кресту в подземных этажах. Она хотела убить его, но в её душе свет победил тьму, защитив от совершения ужасного греха. — Господь послал мне это испытание. Я обязан вывести эту душу к свету, к которому ещё не заросла тропа. Её привязали к распятию и свели тем самым на нет почти любое движение. Монахи надели капюшоны и встали вдоль стен, в центре стоял лишь отец Теодор. — Я обвиняю, женщина, тебя! В отступничестве, черном колдовстве и наведении порчи в деревнях! По воле Господа свершится правосудие. Покайся же в грехах! Прими истинную веру и посвяти ей себя. Он подошёл к Рейне и посмотрел в её слегка раскосые голубые глаза. — Молчишь? К чему молчание теперь?! Раскаяние облегчит твою душу. Бог милосерден к грешникам заблудшим! Безумная… Покайся и поверь! Она опустила голову и не произнесла ни слова. Он отошел и рукою дал знак монахам. — Водой не пытать, на ведьмин стул не садить. Еды не давать, лишь воду. Начните с кнута. И не смейте сделать так, чтобы она умерла. — Несите кнут, — сказал лысый монах, — остальные — на утреннюю молитву. В комнате осталось лишь трое служителей веры, не считая безволосого и Теодора. Рейна со страхом смотрела на огонь, а потом, широко раскрыв свои и без того большие глаза, посмотрела на главного инквизитора, но не с мольбой, а с ужасом. — Калёное железо, — продолжил он, а лысый монах повторил. К её телу приблизились раскалённые щипцы. Теодор смотрел на неё. Она закричала лишь тогда, когда это коснулось её кожи. Иквизитор пошатнулся, сделал шаг назад, у него подкосились колени. Он поспешил выйти. И тут же прислонился спиною к стене. Теодор пошёл к камерам. Каково было его удивление увидеть Джека без единой ссадины и ушиба. — Она сбежала. Не ищи. Её не найдешь. И ловить бесполезно, она всё равно уйдёт. Никогда не видел ничего подобного. И даже колдовство считал не более, чем просто сказкой. — Она не сбежала. — Что?! — Прислушайся. Джек затаил дыхание и услышал крики. У него задрожали глаза. — Но… Почему? — Она ошиблась, — Теодор открыл клетку Джека, зашёл в неё и запер за собой. — Зачем она молчит? Зачем не искала оправдания? Зачем я не хочу её признания… Не исцелиться силою креста. — О чём ты? Ты… Он потрогал Джека за волосы и упал без сознания. Избитый оказался в другой камере, ещё более тёмной и холодной. Его руки были прикованы к стене, у противоположной стены в том же положении находилась Рейна. Одежда её была порвана и в крови, но на её теле не было ни шрамов, ни ожогов, только две свежие струйки крови шли из носа. — Рейна! Рейна! Ты меня слышишь?Рейна! Она открыла глаза, будто не спала, а всё это время просто не подавала признаков бодрствования. — Почему ты не сбежала? Рейна вздохнула и посмотрела на его прикованные руки. И будто забывшись, уставившись в темноту, она словно запела, однако продолжала говорить ровной речью, но словно нараспев: — Уймись, моя безумная душа. Не страх виной, что сердце гулко бьётся! Судьба-злодейка надо мной смеётся. Мне от себя теперь не убежать… — Не понимаю. — Оковы сердца крепче камня стен. И взвились чувства странные на сердце. О боги, истинные, ложные ли, не дайте сил нарушить это плен! Она кончила, а Джек ничего не ответил. Они так и простояли в молчании, пока свет не сверкнул по светлым длинным волосам. — Уведите его в камеру. Прости, Джек, они подумали, что со мной что-то сделал ты, — сказал Теодор, смотря на Рейну, а не на Джека. — Тебя ждут сухари и похлёбка. — Я не пойду. Не трогате её! — закричал Джек. Монахи освободили его и повели вон. Джек вырывался и кричал. — Не смейте её тронуть! Вы чудовище! — Наденьте ему железный кляп, если продолжит, — отдал распоряжение старший инквизитор. — А теперь оставьте нас. Он подошёл к ней и не мог поверить своим глазам. Она не смотрела на него, она смотрела на паутину в левом углу, на солому, разбросанную по полу, и трещины на стенах. Рейна слышала как бьётся её сердце. И вздрогнула, когда инквизитор коснулся её щеки. Ей было страшно, и стало тяжело дышать. Он повёл своей рукой ниже, по изгибу плеча и шеи к груди, потом по талии и, затем — по бёдрам, останавливаясь на кровавых дырах надетых на неё лохмотий. — Как ослепляет эта красота. И неужели ты Дьявола создание… — он отдёрнул руку и, чтобы унять дрожь, сжал кисть в кулак. Его взгляд стал холоден и жесток. — Послушница Дьявола. Моё на душу злое искушение. Но я давно вступил на путь смирения. Я ни себя, ни Бога не предам! Покайся. Бог милосерден и справедлив. Спаси себя и душу от дьвольского знания. Ведь знаешь ты, что в вере не права! Она впервые посмотрела на него. Их глаза пересеклись. — Ты с ненавистью смотришь на меня… И замерзает всё под сталью взгляда. Не тронь моей души! Прошу! Не надо… — её рука словно выскользнула из оков и коснулась его щеки. — Уж лучше сгинуть в бешенстве огня. Он попятился назад, а её рука оказась на прежнем месте — в цепях. — Ведьма. Мне Бог послал тебя как испытание. Он убежал по лестнице и бежал до самого главного здания. Там он встал на колени перед крестом и стал умолять о силе перед чувством и желанием. О силе ради стойкости перед ликом Дьявола. Он старался не поднимать головы. В душе его словно была буря. Он отчаянно путался в мыслях и метался по храму, пока не оказался в камере у Джека. — Я не знаю, куда мне деться. Я боюсь самого себя. Смертельный яд проник в моё сознание. Не излечить что силою креста… Зачем мы повстречались лишь сейчас. — Если она покается, ей не грозит костёр? — Нет. Ни за что. — Так пусть. Неужели... — Она молчала все пытки. Безумная… Она подписывает себе смертный приговор. — Отец Теодор… Я хотел бы помолиться на вечерней службе. — Хорошо, пусть будет так. — За Рейну…