***
На улице было прохладнее, чем в помещении. Легкий ветерок морщил лениво колыхающуюся воду, пуская в глаза сотни ослепительно ярких бликов, и приятно обдувал разгоряченное тело. Валя сидела на ступеньках набережной, прислонившись к постаменту одного из каменных львов, и крутила в руках карандаш. Было шумно: на Дворцовом мосту гудели автомобили, по Неве проплывали туда и сюда прогулочные катера, а о гомонящих на всю округу людях и говорить не приходилось. Многочисленные туристы, приехавшие в культурную столицу России на летний отпуск, активно фотографировали друг друга на фоне всего подряд, питерцы просто наслаждались непривычно хорошей погодой, у самой воды возбужденно галдела компания каких-то подростков, с теплохода-ресторана доносилась громкая музыка… Наверное, можно было бы найти местечко и поспокойней, но Валю вдохновляло именно так называемое «одиночество в толпе» – а вернее, даруемую оным возможность наблюдать за людьми, при этом не привлекая особого внимания к собственной персоне. Именно такими наблюдениями девушка и занималась вот уже около часа, пристроив на коленях потрепанный планшет, часть листов на котором уже была изрисована разнообразными сценками, набросками лиц и зданий... Рука так и летала по бумаге, тонкие пальцы были перепачканы графитом; постепенно на чистом листе проступали силуэты той самой шумной группы подростков, которую девушка приметила раньше. Периодически Валя отрывала взгляд от рисунка и оглядывалась по сторонам, а потом с удвоенной энергией возвращалась к своему занятию. Короткая стрелка на ее наручных часах только-только подползала к шести – стало быть, оставалось еще минут сорок, а потом пора будет ехать на другой конец города, к Леше с Аллой. Вообще-то Валя рассчитывала быть у них не раньше десяти, но коль скоро начальство самолично выпнуло ее из кабинета… А Леша еще накануне сказал, что они планируют устроить посиделки всей группой – и теперь девушку разбирало любопытство: для репетиций и прочих музыкальных дел у них имелась отдельная база, так что собираться у кого-то дома им было вроде бы и незачем… Ребята явно что-то затевали, в этом Валя была уверена; но вот что именно – оставалось загадкой.***
Интуиция ее не обманула. Стоило Вале шагнуть в просторную и светлую прихожую, как ее оглушил громкий хлопок и ей на голову посыпалось нечто блестящее и разноцветное. Девушка громко завизжала, подпрыгнув от неожиданности, но ее испуг тут же перешел в изумление, когда нестройный хор кукрыниксян грянул всем известную песенку про лужи и неуклюжих пешеходов. Ошарашенная Валя секунд десять хлопала глазами, прежде чем до нее дошло, что происходит. А когда поняла, то прижала руки к губам, пытаясь удержать расплывающуюся на лице счастливую улыбку – такого подарка на свое двадцатипятилетие она не ожидала. Справедливости ради, день рождения у нее все-таки был не шестнадцатого, а на следующий день, в субботу… но что такое несколько часов в сравнении с таким сюрпризом? Меж тем песня закончилась, и донельзя довольные музыканты наперебой завопили: – С днем рожденья! – Ура-а-а! – Валька, с праздником! – С днем рождения, Валюш! – улыбающийся Лешка первым подошел к девушке, которая так и стояла у самого входа, смущенная и радостная, и крепко обнял ее. Остальные, включая Аллу, тут же последовали его примеру, и через несколько секунд в студии образовалась шумная куча мала из полного состава «Кукрыниксов», а также некоторых сочувствующих. Из центра всей этой толпы послышался полузадушенный Валин писк: – Ай, ребя-я-ят, я ж так задохнусь! – только тогда ее выпустили на свободу, и она, смеясь, принялась поправлять разлохматившиеся волосы. – Ну вы даете! Я ожидала чего угодно, но только не… Черт, какие же вы все классные! Спасибо! – под конец она буквально подпрыгнула от переизбытка чувств и, сияя, чуть сама не задушила в объятиях всех по очереди. Первыми ей на пути попались Леша и Алла, за ними – Ромка и Стас, потом громогласный Вагон, от которого уже ощутимо попахивало алкоголем, и последним – тепло улыбающийся Дима Гусев. – Дмитрий Петрович, вы уже тоже выпили? – шутливо поинтересовалась Валя, видя обычно сурового гитариста в таком непривычном образе. Конечно, за несколько месяцев общения с ребятами она уже успела понять, что на самом деле он не так уж мрачен и неприступен, но все-таки видеть его таким веселым было необычно. Между тем Дима, даже и не думая выпускать девушку из объятий, отозвался ей в тон: – Исключительно за ваше здоровье, Валентина Андреевна! Та рассмеялась, а Дима во всеуслышание заявил: – Экспресс-доставка именинницы к столу! – с этими словами гитарист попросту перекинул не ожидавшую этого и потому громко взвизгнувшую Валю через плечо да так и понес в гостиную под хохот и одобрительные возгласы потянувшихся за ними товарищей. Алла умчалась на кухню, причитая что-то про духовку и требуя немедленной помощи, хотя нет, лучше не надо, и чтоб никто не смел лезть под руку, когда она тут делом занимается! Леша проводил жену любящим взглядом, но следом не пошел – а то как прилетит полотенцем в лоб за несвоевременное вмешательство, и хорошо еще, если только полотенцем. Между тем Валю уже сгрузили на кресло, и она так и лежала там в обнимку со своим рюкзаком, не в состоянии подняться из-за истерического смеха, а прочие, глядя на нее, тоже хохотали от души. Ягода и сам не мог не рассмеяться. Типичные посиделки с друзьями, черт возьми.***
Часам к девяти вечера еда была готова, Алла с Валей (которая, как истинная женщина, отправилась помогать захлопотавшейся подруге) закончили носиться между кухней и гостиной, парни уже успели потрепаться по душам и заодно пропустить по рюмочке-другой за здоровье именинницы, хозяев и друг друга… Леша, правда, периодически косился на висевшие на стене часы, но ничего не говорил. Все уже собирались садиться за стол, – ибо какой же день рождения без застолья? – как вдруг раздался звонок в дверь. – Мы кого-то еще ждем? – удивился Стас. Валя просто вопросительно поглядела на Ягоду. Но хозяин квартиры ничего не ответил и, перемигнувшись с супругой, с хитрой улыбкой отправился открывать. Через несколько секунд из прихожей донесся громкий мужской голос, до безумия похожий на Лешин, и взорам собравшихся предстала довольная физиономия Горшенева-старшего. До этого Валя с Горшком не встречалась ни разу – не считать же встречей давний концерт, на котором она была, кажется, в двухтысячном, если не раньше… Поэтому теперь при виде его она все же немного смутилась, хоть и отлично знала, что воспринимать его надо было бы не как звезду панк-рока, а как брата одного из ее лучших друзей. – Здорово, народ! – Михаил энергично помахал рукой, приземляясь на подлокотник ближайшего кресла, в котором, кстати, сидел Оганян. – Эк вы тут хорошо устроились! А в честь чего такое собрание? – Не чего, а кого, – хмыкнул маячивший за спиной брата Лешка. – Валюшкин, где ты там? Извини, что этот вот… – Ты как со старшими разговариваешь, несчастный?! – картинно возмутился Горшок, но был проигнорирован. Ягода лишь повысил голос: – Сам ты несчастный! Да, так вот, извини, что вот этот вот несчастный не в курсе, что у тебя день рождения. Я его позвал, но объяснить ничего не успел, потому что некоторые, – он покосился на брата, – слишком мало слушают и слишком много пьют! А еще наезжают на младших, правда, Мих? – Да на тебя хрен наедешь, Ягодка ты наша! – отмахнулся Горшенев-старший, не слушая Лешиного гневного «Просил же меня так не называть!», и тут же заразительно улыбнулся смущенной девушке. – Так это тебя тут, значит, поздравлять полагается? – Ну, ежели есть такое желание, то можно и поздравить, – осмелев, ответила та. – Как звать-то тебя? А то я не расслышал, уж больно много некоторые болтают… – Миша и Леша воззрились друг на друга с абсолютно идентичными выражениями «ох-уж-этот-мне-балбес» на и без того похожих лицах, и невозможно было не рассмеяться, видя этот обмен взглядами. – Валя я, – отсмеявшись, представилась девушка. – Валя Громова, можно использовать любые варианты имени. – Валька, стало быть! – неведомо чему обрадовался Горшок. – Ну, с днем рождения тебя, Валька! – и панк немедленно заключил ее в поистине медвежьи объятия. Обнимая его в ответ, девушка только подивилась тому, как быстро и легко он принял ее, совершенно незнакомого человека, за свою – гораздо быстрее, чем некоторые из Лешиных коллег. Тот же Стас, с которым они теперь отлично ладили, первое время относился к ней настороженно; а уж Дима Гусев и вовсе смотрел на нее как на врага народа, и прошло немало времени, прежде чем он расслабился и начал спокойно с ней общаться. Девушка не обижалась – мало ли, люди разные бывают, а она-то ведь и впрямь им никто. А вот Горшок вообще легко принимал новых людей – вспомнить хотя бы, как в "Король и Шут" пришел Ренегат, а потом скрипачка Маша, а потом Яша... Миша на пару с Князем встречал их всех с распростертыми объятиями, гостеприимной улыбкой (пусть и слегка пугающей из-за отсутствия половины зубов) и фонтанирующим энтузиазмом. Ну а друзья его брата по определению были и его друзьями тоже. Так что счесть своей девушку, для которой его брат аж устроил праздник у себя дома и которая явно была в теплых отношениях со всей группой Лехи, для панка было совершенно естественным. Конечно, знать всего этого Валя не могла. Но она видела, что Горшок отнесся к ней совершенно дружелюбно и по-свойски, и это радовало – девушке нравилась его шумная безбашенность. Было такое впечатление, будто что на сцене, что за ее пределами этот человек вел себя абсолютно одинаково — попросту жил, не притворяясь и искренне получая кайф от всего происходящего. Взрослый ребенок, честное слово.***
Часа через два все тосты были произнесены, алкоголя прилично поубавилось, а праздничный ужин проголодавшиеся после рабочего дня музыканты смели подчистую (чем весьма порадовали хозяйку). Стол сложили и отодвинули в сторону, чтобы не мешал. Народ расползся по комнате: Стас и Ромка курили на балконе, Оганян, заговорщически пошушукавшись с ними, вообще исчез из гостиной, а Алла с Лешей воплощали семейную идиллию, уютно устроившись рядышком на диване. Напротив них, в том же кресле, в которое ее сгрузили ранее, обосновалась Валя, и все трое, перебивая и дополняя друг друга, оживленно рассказывали подпиравшему книжный шкаф Горшку историю Валиного знакомства с кукрыниксянами в прошедшем мае. Панку, судя по его юморным комментариям, история нравилась, но вот "того мудака" он бы на месте Лехи просто так не отпустил!.. Дима Гусев стоял у балконной двери, крутя в пальцах полупустой бокал, и наблюдал за беседующими. А если точнее, только за Валей. Девушка разрумянилась от оживления и алкоголя, – они с Аллой, впрочем, выпили меньше всех, – ее глаза блестели; в какой-то момент вечера она распустила волосы, жалуясь, что пучок затянут слишком туго, и теперь русые вьющиеся пряди рассыпались по спине, а один особо непокорный локон и то и дело соскальзывал на лицо. Валя, забавно морщась, сдувала его в сторону, но локон тут же падал обратно, и это казалось гитаристу невероятно очаровательным. Он мягко улыбнулся, залюбовавшись девушкой, и именно в этот момент она, продолжая что-то рассказывать и с энтузиазмом жестикулируя, случайно обернулась в его сторону. Их взгляды встретились. Художница смолкла и чуть нахмурилась, склонив голову набок и пытливо глядя на Диму; а у того аж дыхание перехватило, когда эти серые глаза заглянули ему, казалось, в самую душу. Он уже давно ничего так не хотел, как сейчас — подойти и поцеловать эту невероятную девушку... Он поспешно отвел взгляд в сторону и вздохнул с облегчением, когда услышал Валин голос: – О чем бишь я?.. А, точно, а потом Леша берет и предлагает, мол, а давай мы тебя подвезем, нам тоже в Питер надо... И тут до меня доходит... – И тут она смотрит на нас с Димкой, – перебил ее Ягода, – еще с таким... озарением в глазах, во! И спрашивает: Алексей, а вы часом не Горшенев? – Ну у тебя и фанаты, Лех, – гоготнул Горшок, – какие-то... неосведомленные! – Я вам не фанатка! – возмутилась Валя, яростно отбрасывая в сторону непокорный локон. – Спокойно, Валюшкин, мы знаем, – рассмеялся Леша. Миша покачал головой и с юмором поинтересовался: – Алк, одного не пойму: как ты не взревновала-то? А то муж, видный мужик, – тут он хлопнул фыркнувшего брата по плечу, – познакомился с какой-то непонятной дэвюшк... без обид, Вальк... и благополучно с ней общается! Сковородки не полетели? – Мишань, а то ты брата своего не знаешь! – заулыбалась Алла, кладя голову на плечо мужа. – Не, ну я ревновала первое время, конечно, но без, как ты это называешь, сковородок. А потом мы с Валей познакомились... – Ага, и дальше ревновать пришлось уже мне. Эти две красавицы как принялись общаться, так до сих пор не разлей вода и остаются! – Леша развел руками, добродушно усмехаясь. Алла с Валей переглянулись и прыснули. Горшок заржал: – Да, братец, умеешь удивить! Валюх, так ты художница?.. Дальше Дима слушать не стал. Ромка и Стас как раз вернулись в гостиную, и гитарист воспользовался возможностью ретироваться на освободившийся балкон. Нужно было привести мысли в порядок. Дима как-то пропустил тот момент, когда Валя из чужачки и враждебного элемента, так бесцеремонно вторгшегося в жизнь группы, стала для него самым нужным на свете человеком. Когда это произошло? В тот раз, когда она, еще вся в синяках, впервые заявилась на их репетицию и моментально влилась в атмосферу? Или когда она появилась в следующий раз, таща битком набитый рюкзак, из которого, когда в перерыве ребята задумались, чем бы перекусить, с широкой улыбкой извлекла коробочки с разнообразной снедью домашнего приготовления? Обычно так делала Алла, но она на репетициях не появлялась уже давно, по уши заваленная домашними хлопотами. От Вали никто такого не ожидал, но ее стряпня пришлась очень кстати – уже в ходе репетиции Леша решил, что им жизненно необходимо провести на базе полные сутки вместо запланированных пяти часов, так что без провизии музыкантам пришлось бы тяжко. С тех пор, приходя к ним на репетиции, Валя неизменно притаскивала с собой еду на всех – и попробовал бы кто отказаться!.. Снаружи было уже гораздо прохладнее. Бодрящий ночной ветер обдувал пылающее лицо и трепал порядком отросшую челку. Музыкант раздраженно выбросил окурок и устало провел рукой по лицу: нет, так дело не пойдет. Можно до бесконечности вспоминать их встречи и перебирать в уме каждое сказанное ею слово, ища точку невозврата, – но так ли ему это необходимо? Не важнее ли задуматься о том, что происходит здесь и сейчас? Насколько он знал, у Вали никого не было, и пускай она казалась совершенно к нему равнодушной – это же не значит, что у него нет никаких шансов? Он устал размышлять, устал вечно о чем-то думать, любоваться этой девушкой издали и постоянно держаться в стороне — пора было действовать. Мужчина он, в конце концов, или кто?.. Его размышления прервал донесшийся из гостиной голосище Вагона и моментально поднявшийся кипиш: – Народ! Мы едем в боулинг! – В час ночи?! Метро ж закрыто! – Да какое метро, Лех? Я такси заказал! – Оганян, ты охуел! – Я не охуел, я Дима! – Ты Дима, и ты охуел! – Не, ну я не понял, чем вы недовольны? Я им боулинг, а они мне – охуел, охуел... – Мы не недовольны, мы офигеваем! – Так мы едем или нет?! – Да едем, едем! – Димка, ты лучший! Леш, не ревнуй! – К нему? Да никогда! – Валь, ты это слышала? Я настолько плох?! – Валь, не смей заступаться за этого лысого… басиста! – А я согласна с Аллой, Дим, ты лучший! Леш, не сердись, ну ты чего? – Черт, Мих, может, мне тоже налысо побриться? А то меня женщины не любят! – Я т-те побреюсь! Сам патлы отрастил, страдай теперь! – На себя посмотри! – Не ссорьтесь, мальчики, бритва у девочек... – Не троньте мои волосы, фурии! – Валь, ты смотри, ишь как взвился! Спокуха, милый, я тебя не трону... – Леш, тише, мы тебя не больно зарэжем... – Мих, я их боюсь! – Ай, хорошо как, что я лысый... Черт, ребзя, ну мы едем, нет? Где Николаев? – Тут я! А Дмитрий Петрович где? – Он курить пошел! – Я ему щас пойду! Эй, Дмитрий Петрович! Мы в боулинг едем, слышал? – Вас попробуй не услышать... – притворно проворчал Дима, выходя с балкона и стараясь не ржать при виде взъерошенного Лешки, ржущих Горшка и Стаса, хохочущих в обнимку женщин и флегматичного Оганяна с мобильником в руке. – Ну и чего мы стоим? И они поехали.