Две звезды

— Ты сказал Хавьеру, что не летишь в Барселону. Решил остаться, попросить политического убежища и гражданство России, вступить в их "Спартак"? Нет, лучше "Зенит"... тогда ты сможешь с Дзюбой на пару... Растянулся рядом влажный и смуглый, ленивый, затраханный так, что и шевелиться не может. Чувствую под ребрами /и не только под ними/ что-то тянет так сладко, привычно. Что-то до лихорадки, до бреда напоминающее ту самую нежность. Мысль настолько дикая и не-моя, что подскачу с разворошенной кровати в чем мать родила, на ходу спотыкаясь о подушки на полу и опрокинутые стулья, о брошенную посредине сумку с вещами, что приволок, спасибо ему, Маскерано. — Слушай, не остри хотя бы сейчас, пока мы... ... пока мы остаемся вдвоем, пока мы можем сделать вид, что выбрали именно эту дорогу. Пока не открылись двери наружу, за которыми поджидает толпа репортеров вопросами о провале и планах по уходу из сборных, о судьбе треклятого "Золотого мяча"... — Пока мы изображаем тут женатую пару? Слушай, сколько уже длится это безумие? Я сбился со счета. * Церемония вручения "Золотого мяча — 2014". Цюрих, зима, награда в твоих руках и улыбка, красивее которой я, как оказалось, не видел. Шикарный прием и мужская уборная. Ты и я. Много света, зеркал. Костюмы, к которым мы совсем не привыкли. Уродские бабочки-удавки на шеях. И звук льющейся из крана воды громче, чем грохот музыки где-то там. — Поздравляю, — и да, я это уже говорил, и жал руку, и улыбался тебе под вспышками фотокамер. Ни на миг не почувствовал зависть, потому что детская радость в этих глазах окрыляла даже меня, возносила куда-то высоко-высоко, над стратосферой, наверное. — Кто бы думал, что получится свергнуть Зевса с престола, — ладони — под ледяную струю, улыбка кривая и нервная. Не знаю, может быть, как и сотни тысяч фанатов, ты думал, что я должен... захочу набить тебе морду за эту победу, но уж никак не протянуть тебе руку уже вот так, без сотен зрителей и без камер, просто потому что решил, что так надо. И десятки зеркал отразили растерянность Криштиану Роналду, что замер и долгих сорок восемь секунд [нет, Ронни, я тогда не считал] не знал, как реагировать, что сказать и что вообще делать. Это стоило бы даже унижения, знаешь. А еще тот разряд, что проскочил вдруг меж пальцев, отшвыривая друг от друга точно взрывом, разносящим в пыль светила и их планеты. Конечно, ты сбежал, испугавшись, как обычный мальчишка. Ты сбежал, чтобы вернуться через час с небольшим. Сюда же, в свет, зеркала и прохладу. — Победителю положен подарок, — почти что с отчаянием рыкнул, нависая. Даром что выше на полголовы. Кажется, тебя трясло, как на первом свидании. Впрочем, свиданием это не было ни тогда, ни теперь, три с половиной года спустя и абсолютно в другой точке планеты. Кажется, тогда меня колотило не меньше. Кажется, это до сих пор не прошло. * — Это не отношения. Не свидания, не какие-то любовные встречи. Черт, вообще причем тут любовь. Никогда... — Замолчи. Перекатится на живот и умудрится поймать меня за ногу, дернуть обратно, обрушивая на себя и оплетая руками-ногами, как подкарауливший жертву паук своей паутиной. — Я не разрешал тебе уходить. Еще только первый тайм позади, и я не уверен, что судья не назначит овертайм, а потом и пенальти. Подомнет под себя, будто окутывая в кокон, утягивая в поцелуй такой глубокий и влажный, как будто последний. Как будто здесь и прямо сейчас кончится все, чему мы так и не подобрали названия. И горечь, которой он делится вместе с дыханием, целуя. Горечь... она въедается изнутри в капилляры и возвращает все то, что успел позабыть за эту долгую ночь, в которую брал и отдавался столько раз, что не счесть, да и незачем это. — Криш... — Слушай, я тоже понятия ведь не имею, что будет дальше и как. "Золотой мяч", вылет с турнира. Знаешь, не так уж и важно. Я о том, что будет вообще. Но давай... не сегодня? Я просто не знаю, что на это ответить. Я всего лишь... Раздавлен беззащитной искренностью, как будто по мне проехал бульдозер, перемалывая в пыль кости, раздирая кишки... Мне не хочется думать, куда теперь свернуть с перекрестка. Потому что я знаю это так хорошо. И, возможно, хочу убежать и отсрочить. — Иди сюда... — Моя очередь, здоровяк. Да. Так хорошо. Возможно, еще пару часов. Какие-то жалкие крохи. Обрывки, что мы выгрызаем у этой жизни зубами. С того, самого первого раза, когда ты прокусил мне губу, а потом шипел мне в плечо, когда растягивал тебя, пытаясь быть осторожным, но башню срывало... и даже не думали, что кто-то может войти... Риск пьянил, как наркотик, и наркотик возбуждения струился по венам. Да так и остался, не вывелся за все годы. Стал частью нас. Как будто ты — для меня. Как будто так суждено было кем-то. Как будто... Стоп, Лионель. Так и додумать можно до какой-то хуйни... — Эй, ты со мной? — Ты даже представить не можешь... * — Почему ты не летишь в Барселону? Далось ему, боже. Нет бы просто лежать и молчать, сил ведь совсем не осталось. Сил не осталось. Команды Роналду, кажется, тоже. В смысле, не осталось, на базе. И сейчас мы абсолютно одни. Идеально. Кажется, за эти часы кто-то в двери стучал раз миллион. Что-то кричали про отъезд и про сборы, билеты. Тот, конечно, их всех посылал и пытался не стонать слишком громко. Не факт, конечно, что получалось. Вполне возможно, решили — капитан подцепил какую-то красотку и теперь жарит ее до упаду, вытрахивая горечь поражения или позволяя высосать из себя... Что "красотка" может жарить его, конечно, не подумали даже. Впрочем, это роли для нас никогда не играло... — А почему ты не улетел со своими в Мадрид? Его подбородок у меня на груди, и глаза огромные, темные, как спелые вишни. Я так люблю вишню, Криштиану, ты знал? — И как ты это себе представляешь? В таком виде, помятые, можно даже в обнимку. "Познакомьтесь, ребята, впрочем, вы уже все знакомы. Так вот, Лионель — мой любовник. Ничего такого, просто он трахает меня временами. А я временами — его. Никакого жребия или очереди, дело случая. Молчите? Удивились или охуели скорее?" То-то была сенсация, правда? Первые полосы, сплетни, скандал. Не уверен, правда, что это нормально бы отразилось на детях. Но они вырастут ведь однажды, я прав? Громче. И громче, и громче. С каким-то фанатичным блеском в глазах. Захлебываясь словами, как ледяной водой из-под крана, как после долгого секса, когда ни капли во рту час, и второй, и четвертый... — Криш, не ори. Он только и делает здесь, в России, что орет, как ребенок. Орет и лупит кулаками по стенам. И, кажется, сбивает костяшки до крови. Потом морщится, баюкая руку, и поглядывает искоса из-под ресниц. Ага, чтобы я ссадины тебе целовал и на ранки дул, как девчонке. Сейчас прям. — Я не лечу в Барселону, потому что не готов снова нырнуть во все это дерьмо. Решать с уходом из клуба и сборной. — Из клуба?! Блять, Лео... Сдурел?!!! — Просил же тебя, не ори. Повторяю — не хочу думать об этом. Надо взять паузу, тайм-аут, затеряться где-нибудь. Съездить в Лас-Вегас или Марокко, Буэнос-Айрес или куда-нибудь в Чили, Перу. Я не знаю. Просто не думать, свалить в какой-нибудь отпуск. А ты... думаю, если не нагонишь своих в Домодедово, на следующий рейс до Мадрида точно успеешь. Нет, я правда все понимаю. Что это должно было закончится как-то, когда-то. Так почему не сейчас? Режет глазницы. Наверное, это от недосыпа и света. На ощупь — футболка, штаны. Не смотреть. Не смотреть на Роналду. Не видеть, как тот отводит глаза и лихорадочно пытается придумать какую-то тему. — Что-то ты, Лео, раскис. Давай, собирайся, пока охрана объекта не явилась, чтобы нас вышвырнуть отсюда подальше. Скажу им вызвать машину. Все равно в одну сторону едем. До аэропорта около часа, если без пробок. — Да, только вначале, наверное, в душ. И зачем, дурак, одевался. Стягивать с тебя торопливо, чувствуя, как руки дрожат. Тряпка, слабак. Соберись. Сука... что с тобой, Лео?.. Всхлип, как чужой, и лбом — в холодную стену. Вода ледяная долбит по затылку, как дождь. Может быть, выбьет эту липкую дурость? И все станет, как прежде. Как было все это время, когда мы не пытались... что? Утешить друг друга? Придурки. Как будто не могли догадаться, чем чревато такое... Болото, Лионель, всего лишь болото. В котором ты по уши, и тянет все глубже, и скоро залепит жижей рот и глаза. И это будет конец. Для всего. — Найдется местечко? — твой шепот в затылок, и мурашки по коже, твои губы — на спине, и ладони. — Криш, я не... — А я да. Я чертовски "да" тебя, Лео. Телефоны в номере надрываются по очереди или синхронно, батареи садятся на ноль. Твои ладони накрывают мои руки, сплетаются пальцы. Ты прижимаешься сзади, и я прогибаюсь навстречу. Я всегда играю в команде, ты знаешь? Каждый раз, если мы с тобой не на поле. "Я чертовски "да" тебя, Лео"