Две звезды

Он больше не спрашивает, как это снова случилось, не задается тупейшим из возможных вопросов. Он всего лишь видит неподвижный силуэт в верещащей толпе журналистов и крепче сжимает Джорджи за руку. Наверное, не рассчитывает силу, потому что та вздрагивает и чуть ускоряет шаг. Каблучки торопливо стучат по асфальту в диссонанс с этим тупым куском мышцы в груди. Что замерло и будто задумало сдохнуть. Давай, еще не время, стучи. — Криштиану, как вы прокомментируете приговор? Девятнадцать миллионов евро — это серьезный удар по вашему бюджету? Роналду, почему вы не поехали на вручение "Золотого мяча", считаете Модрича недостойным награды? А что насчет Месси? Роналду! Хотя бы пару слов! Не молчите же, Криштиану! Шакалы, что набросились, как на падаль в пустыне. На остатки добычи, растерзанной львом. Им хватит одной фразы, чтобы растащить на заметки и обсасывать неделю, месяц. Он может просто чихнуть, продолжение они придумают сами. Сейчас им достаточно будет всего-то лишь обернуться и увидеть Месси с этим растерянным взглядом. Им хватит для того, чтобы сложить два и два. — Ты позволишь ему остаться и просто стоять? — у нее даже не шевелятся губы, но ладонь в его руке напрягается так, будто задумала вырвать из хватки и... что? Ударить при всех? Это глупо. Джорджи, она совсем не такая. — Мало нам что ли этой херни с изнасилованием, налогами, разговоров и сплетен про свадьбу? Хочешь, чтобы они увидели его и поняли, что... — Роналду осекается, но секунды на четыре позже, чем нужно. Прикусит язык, когда слова уже не вернешь. Джорджиана только покорно кивнет и вдруг сразу станет спокойней и мягче. Так, словно знала уже и все поняла. Так, будто всего-то лишь штриха не хватало. Как последний кусочек пазла, что встал точно на место и закончил картину, которую собирала годами. — Ты знаешь, тогда в Турине, когда ты с ангиной ушел на пробежку, а он заявился вдруг.... В тот же день ты оказался в больнице, и он сутки рядом сидел, пока врачи не сказали, что опасности нет. Он, конечно, очень быстро уехал, но несколько чертовых дней... Я была благодарна ему, кто-то ведь должен был оставаться с детьми. Повезло, что ни один папарацци туда не проник. Криштиану, я ведь не дура. Столько лет соперничества и вражды, а у него руки тряслись натурально. Натурально — немного неверное слово в этом контексте. Но Джорджи не называет вещи их именами. И Роналду, наверное, он благодарен, потому что не может и он. До сих. Даже глубоко в своей голове. Сейчас ему очень сложно садиться в машину и не попытаться обернуться туда... потому что, а вдруг показалось? Не Лион, не Месси — мираж, плод больного, расползающегося на ленты рассудка. — Притормозишь за поворотом, — невозмутимо бросает водителю Джорджи, а Кришу хочется то ли треснуться лбом о спинку сиденья, то ли громко смеяться, то ли просто целовать ее руки. — Ты лучшая, знаешь? Она только фыркнет в ответ. Что за глупые вопросы, Роналду. Конечно же, знает. Наверное, знала всегда. — Не забудь, самолет у нас через четыре с половиной часа. Никто не должен увидеть, как я одна поднимаюсь по трапу. Ты понял? — Я быстро. — Постой. У нее под сидением сумка, где сложены простая футболка и куртка, где бейсболка и очки на половину лица, кроссовки и джинсы. Она ясновидящая, может? Джорджи в ответ на растерянный взгляд просто пожимает плечами: — Мало ли зачем могло пригодиться. Все же суд выносил приговор... Иди. Времени не так уж и много. Он выходит в глухом переулке, куда водитель, спасибо богам, предусмотрительно завернул подальше от любопытной толпы журналюг. Машина тут же срывается с места, оставляя его одного. Где теперь искать Месси? Он мог остаться там, у суда. Или просто ушел, поняв, что Роналду уехал. — Я надеялся, что ты завернешь именно сюда, — беззвучно выходит из-за огромного бака. Здесь, может быть, задняя дверь какого-то бистро или кофейни средней руки. Рыжая, облезлая кошка, дернув возмущенно усами, бросится прочь с пронзительным мявом, как будто ей весь драный хвост оттоптали. У Лео руки в карманах джинсовки и кепка на самых глазах. Его борода, вроде, стала чуть длиннее и гуще. У Роналду что-то громко стучит в голове. Так, что даже темнеет в глазах. — Лионель... — беспомощным выдохом. Роналду понимает, что больше ничего не может сказать. Роналду понимает, что они оба все давным-давно проебали. А сейчас цепляются за остатки чего-то... как заблудившийся путник — за клочки тумана в лесу, что тут же растворяются, тают в ладони. — Лионель. — Не говори ничего. Он толкает его к грязной стене, тянет чуть вниз на себя и целует, обхватив горячими пальцами шею. Вжимает колено меж бедер, заставляя чуть шире ноги расставить. Вжимается пахом и стонет. Так стонет, что Роналду почти что кончает. Прямо здесь и сейчас, в какой-то замусоренной подворотне Мадрида. — С этим надо кончать, — выдыхает-стонет кто-то из них, и второй согласно кивает, сжимая твердый член через брюки. Всего пару движений рукой, сегодня обоим много не надо. Перед глазами плывет. Мальчишка-латинос, хлопнув той самой дверью, потрясенно присвистнет и тут же юркнет назад, швырнув в переулок пакеты, набитые какой-то гадкой дрянью. — Кажется, нас спалили. — Не думаю, что он нас узнал, — потрясающе равнодушно, беспечно. Впрочем, и Роналду готов прямо сейчас стечь по вот этой стене и утянуть его следом, чтобы трогать его, целовать, чтобы стащить с них двоих все эти ужасные тряпки, чтобы кожей к коже, как тогда, в далекой и безумной России... Но лишь упрется лбом куда-то в плечо, предоставив наводить порядок в одежде. Его и своей. — Ты не должен был приезжать. — Узнал, что ты будешь в Мадриде, — Лион мнется и опускает глаза. У него припухшие губы и какое-то... отчаяние во взгляде? Тусклом-тусклом, будто река поутру, которую затянуло туманом. — Я не должен был искать тебя. — Ты не должен был, — повторяет словно робот, на автомате, а сам уже тянет ближе к себе, чтобы впиться в губы поцелуем ненормально-голодным, потому что все, что прежде сегодня — не утолило жажду, а лишь распалило, он ведь даже не успел распробовать вкус. Он вкусный, Лион такой охуительно-вкусный, что кругом идет голова, и в животе как будто щекотка. — Я ненавижу тебя, знаешь? — пытается не стонать слишком громко, и низко, утробно рычит, как животное. Сейчас остаются только инстинкты. — Знаю, Криш, — Лео подается навстречу. Лео раскрывает с готовностью губы и вцепляется в воротник, как в спасательный круг. Лео.... будто ждал его целую вечность. Лео будто тосковал и скучал, как и Роналду в своем далеком Турине. Лез на стену и кожу хотел разорвать, потому что мешала и жгла без него, потому что казалась такой лишней и тесной. Без касаний, без горячего дыхания на ней... — Ненавижу... — задыхаясь, почти лишаясь рассудка, потому что... Месси здесь с ним, наяву, а не в больном, мокром сне... или все же?... — Только это держит меня на плаву. Только это не толкает в безумие. Только это меня, Ронни, спасает. В переулке остро пахнет пережаренным луком, горелым маслом и парфюмом Леона. Лео, что целует, как в первый раз и последний. Лео, что прямо здесь и сейчас. Лео, что не может оказаться сном или бредом. Рейс... аэропорт... самолет... Уже скоро. Где-то там дожидается Джорджи. Ничего, она подождет. Весь остальной мир подождет, пока Лион дрожит в его руках и целует. Реальный Лионель. Во плоти.