не зеркальный шар

Чёрные волосы Сакуре нравятся больше кричащих розовых (мамочка говорит: делай как чувствуешь) (мамочке тоже радостно), и из госпиталя весело шагает домой в компании Акиры, подружки-соседки с самого детства. Акира старше — и никого не боится. Акира старше, значит, умнее. Не [умнее] "знающих" взрослых, несомненно, к лучшему. Этому хочется поверить. Акире десять, она будущая выпускница. В числе лучших наравне с клановыми, Сакура горда быть ей другом (не зарекайся, наивняк, как же не клановая, твоя Акира из семьи уж по известней многих. и с народом, и с убийцами. мирное дело, мирное тело. нет тела — нет дела). Акира сперва удивляется кардинальным переменам малышки Сакуры, но ничего не говорит. Только передает бумажного журавлика ей в ручки. По пути они заходят в цветочный магазинчик Яманака — кругом ворох цветов, цветная композиция. Из под стола выглядывает девочка (бабочка, думается Сакуре), сразу расплывается улыбкой, такая... тёплая. Девочка без умолку талдычит о цветочках то да сё, у Сакуры аж сводит желудок. И рассматривает дивную улочку с выглядывающими по краю знакомыми домами. Следующая такая улочка с ее домом. Акира-Акира-Акира, предательски стучит в башке маршем, о чём можно столь долго говорить с цветочной курицей? Неужели и ты.. повелась на цветочные баллады? (разочаровывает, не правда ли?)

***

Стоило попытаться потушить пламя. Иначе — сгоришь, ведь не феникс ты.

Где же начало?

Ами

Раньше

Акира

Ещё раньше

Мичи

Именно

Пишет в блокноте, размазывая капельки крови по бумаге. Во второй раз проще. Сакура любуется тюльпанами, желтыми, вмиг перетянувших все пространство ее комнаты-малютки на себя. Дом, милый д о м .  Дом Сакуре напоминает кошмар. Пустой, холодный, ветхий. Небольшой, деревянный, с недавно покрашенным белым забором вокруг. Поэтому она там почти не бывает.  Завсегдатай библиотеки, раменной, местных лавочек и чайных. Среди людей не так страшно одиноко Девочка-сакура дружит и учится улыбкам. Девочка-сакура популярна. Чего ей только стоит эта известность?

май два года назад

 

С самого утра мамочка возится: умывается, красится, чистит маслами волосы, и ей помогает Аманэ-сан. Сакура думает, что мама у неё самая красивая — с волосами яркими и желтыми, как солнце, мягкими на ощупь; с зелеными насыщенными, как трава, глазами, ярче Сакуриных, светло-зеленых.

Аманэ-сан достает кимоно, дверь темно-коричневого шкафа противно хлопает — грозит развалиться. Она помогает подруге переодеться, суетясь с оборками на ночной рубашке. После чего Мебуки предстает в кимоно с цветочным орнаментом, украшающем ее тело. С кудрями и цветами в волосах.

Аманэ-сан — самая обаятельная женщина в Конохе. У неё длинные-длинные волосы (как у Герды, хохочет Сакура) и медные глаза, всегда кимоно с цветочным орнаментом.

Потом знающие руки Аманэ-сан доходят до Сакуры. И они вместе идут на праздник Ханами. Полы детского кимоно касаются земли лишь изредка, цвета нежного персика и лепестков сакуры. Первое кимоно. Цветочная заколка повторяет узор лилии. Сакура сама подобна юному цветку, что расцветает по весне.

Прохладный май врывается в ее жизнь пейзажным изобилием. На детской площадке знакомится с девочками, всё хорошо, а в конце мая поступает в детский сад. С этого момента к ее улице подбираются проблемы, которые превращаются в большой ком, пока Сакура медлит с их решением.

— Как тебя зовут? 

— Сакура.

— Красиво рисуешь? Ты мне мешаешь.

Это просто начинается.

Подобно первому вдоху младенца, вспыхивает рефлексом. Сакуре чуть больше месяца, как четыре. 

Бежит, не чувствуя опоры под ногами. К обуви липнут комки земли, размокшей от дождя. Тонкие листки рвутся. Падают, падают, падают. Растворяются в мокрой земле. Липнут, липнут, липнут.  Сакура вся в помято-грязных листьях ее блокнота, сумерки сгущаются удушьем холодного воздуха. Щекотно. Заползает паук, один, второй. Мерзко. Ненавижу! Ненавидишь? Пауков целая свора — тошнит. Восьмилапые, мохнатые. крупные. Под одеждой, на волосах, руки липнут в мерзкую паутину. В спину дышит огромная паучиха, Сакура поднимает голову, заглядывая в пасть.  Белая хохочет — Ну как, нравится?  Ненавижу. Ненавидишь? Ненавижуненавижуненавижуненавижуненавижу  И огоньки сливаются с зеленью, тусклой чернотой— с улыбкою. Они друг на друга глядят, не отрываясь. К белому черное не липнет, а к розовому — да.  Розовый — всего лишь красный с белым. Красный — кровь. Белый — мерзавка Мичи. Красный — всего лишь внутренности, что разливаются кислотой. Чёрное розовое пожирает. Чёрное нависает. Чёрное растет. Белый. Исчез...  Дальше. Дальше. Оттуда.  Крик. Стук. Открывает глаза, расплывчато озираясь.  Не реальность. Сон. Сакуру трясет, и зрение возвращается: окно открыто, цветочный горшок на полу. Шумит дождь, ярко-фиолетовая вспышка на секунду ослепляет. Ночная гроза. Ночнушка мокра, и сделав рывок, она падает. Тело замирает в слабости. Не убежать. Да что там — убежать, встать бы, когда мушки в глазах так и не уходят, и под башкой трещит громом. И снаружи трещит. Ей бы забыть о белокурой чертовке, которая, как обычно оставила всю округу ошарашенно-удивленной. Перетерпеть невинные вопросы матери, что соизволит придти. Сакуре бы не быть такой бледной, не отправляться в палату.  (Только не снова) (Во второй раз проще — нихрена)

Белой по черному — смертью.

Кричать — не поможет. И прятать расчесанные докрасна руки за рукавами кофт. Снова плакать, унимая биджев тремор, будто окат ледяной водой. И прятаться от солнца, — раздражает — закрывая занавески. Сакуре не проблематично, для своего возраста она высока. И приводить уставшую Мебуки домой, подмечая в календаре число. Обон. Очередная ночь. Фото. Их много. И не спать под колючим пледом, слушая тихий плач, удары стекла об пол. Сакуре, усыпленной спадающей духотой, изредка кажется, что это хруст разбитого сердца. Когда жарко, невозможно и одного глаза сомкнуть. Сакуре не позволяет себе засыпать. Открывает блокнот, читая собственные записи с самого начала. Вырывает страничку с единственной записью «Ненавижу Мичи» и кляксой разошедшееся пятно ярко-розовой краски.  Не ненавижу, боюсь. Теплый май пятого года давно покрыт коркой льда на месте сердца. Но грозит оттаять. «Третья ночь в кошмарах, все о Мичи» — надпись. «Умирание — искусство, выполненное белокурой Мичи слишком идеально» — Сакура добавляют новую, и различия видны сразу. Подчерк ровнее, иероглифы четче. Только кто из нас повелся на ледяную: ты или я? Сакура не поступает плохо с Мичи, а та —  неприветлива. Сакура просто красиво рисует, просто креативность, просто талант. Мичи — хорошая, затоптанная девочка. Девочка-неправда, девочка-добро. Мичи огрызается злобной голодной псиной, окатывая малявку в яслях кипятком по руке. Конченая, бешеная, не человеческая. (ей пророчат карьеру шиноби) (она всех перебьет на своем пути) Мичи умирает в лихорадке, зимой, едва достигнув возраста пяти. Давай сыграем, говорит белокурая, я — хищник, ты Жертва, продолжает Сакура.  Она видит Мичи насквозь, нормальную в своей психопатичности, ведь слишком ненормальна в своей нормальности. Они на разных краях полюсов. (север — юг, юг — север) «Только я тебя, Мичи-будущая-шиноби, пережила на уже целых два года. Только я выжила, забрала твои любимые тюльпаны» Сорванными Акирой красными тюльпанами, стоящими в стеклянной бутылке— один, только один, принадлежит Мичи.  Сакура заходит к ней в палату, когда старушка-воспитательница приходит с предложением проведать всей группой — хотя Сакура больше ясли не посещает, — вы не ладили, но она умирает; умирания — не избежать, поэтому нужно забыть прошлые недомолвки. Злость тогда разольется по ее венам. А Мичи белая-белая, еще-белее-чем-раньше, лежит куколкой, сложив ручки на животик, смотря в никуда. Прощения нет. Нет и пощады. Сакура лишь кладет красный тюльпан на столик. Прикосновение ледяных пальцев к коже (биджевы дети, оставляют одну с ней) — Прости, — шепчет. — Это все? — Я понимаю, — рука Мичи обхватывает ладонь Сакуры. — Мы не подруги. Просто умирание... ж-жаль мне Сакура хочет заткнуть ее. Не разбираться в скрытых смыслах слов, она окончательно свихнется, если попытается оправдать; не строить воздушных замков. Наоборот, крушить.

«Только не стать бы, как мама» — следующая. Будто и не её вовсе. По-больше восклицаний и поменьше — молчания.

Сакура — неживая искринка, накрахмаленная, ледяными ручищами своей матери, присыпанная яркими конфетти и обернутая в красочный фантик от сладкой до горечи конфеты. Но конфета, кажется, начала подтаивать.

«Я буду живой» 

«Я ЖИВА ЖИВА ЖИВА ЖИВА

Не задавила, не задавишь»

Утром Сакура скрывает за макияжем мешки под глазами, желудок урчит от сладкого запаха из кухни. Вишневый пирог, ее любимый.  Не сегодня, себе шепчет Сакура, не желая встречаться с новым маминым мужчиной. Проходит через кухню к выходу, замечая мужчину, не нового (тот ублюдок! а ну отойти от мамы от меня), и игнорируя его сладкие речи, обувает сандалии, говоря только маме: я к Иноуэ-сан. Сакура снова уходит из дома, на этот раз, в танцевальный кружок Иноуэ-сан.