Чёртова Миссис М

      Спустя месяц после той нелепой встречи в салоне Бриджитта слегла с нервной лихорадкой, и Гейл пришлось на неделю перебраться в Итаку, чтобы за ней приглядеть. Как только она стала каждый день ошиваться рядом, мать быстро пошла на поправку, и выходные они уже встречали, сидя на террасе её дома, не боясь ни сквозняков, ни шума с улицы.       — Вечером к нам будут гости, — оповестила Бриджитта, отпивая мартини. — Хочу немного развеяться. И ты приоденься, пожалуйста, Гейл.       Та только вздохнула, пропуская мысль о том, что по этой материной «светской жизни» она, кажется, совсем не скучала.       После развода мама и Гейл переехали в Итаку, чтобы начать всё заново, и они тогда были мини-командой, которая откололась от какого-то заведомо успешного предприятия и своими силами пыталась урвать кусочек у мира, несмотря ни на какие предрассудки. И всё так и было бы, если бы Бриджитта не была Бриджиттой. В юности она не поступила в четыре балетные школы, потом не поступила ещё в две и, почти отчаявшись, стала танцевать сама. Она училась по старым пленкам, перекупала поношенные пуанты учениц, которым повезло больше, танцевала и танцевала, будучи уверенной, что эта золотая мечта обязательно покорится ей, стоит только очень сильно захотеть.       К нынешним пятидесяти шести она так и не стала профессиональной танцовщицей. И этот проклятый ярлык «фальшивка» она всячески старалась завесить связями и знаниями — она знала о танце всё. Была знакома со всеми нужными людьми в Итаке, без конца посвящала каждую свободную минуту лишнему просмотру спектакля или повторению па. Вокруг неё витала слава главной культурной осведомительницы местного света, ей удалось всех обмануть.       Но Гейл знала, кто на самом деле её мать. И потому ей почти всегда казалось, что её отняли. Что она где-то незримо рядом, вот-вот снимет маску, и она узнает мать среди сотни похожих напудренных лиц. Её увлечение всегда относило её куда-то в старину, где было затхло и душно — Гейл же всегда стремилась к новому, свежему и лучшему. Немудрено, что её пути с матерью разошлись.       — Только прошу тебя, — кашлянула Бриджитта. — Без этого твоего друга.       — Кристиан уехал в Канаду, мама, и ты прекрасно об этом знаешь, — вздохнула Гейл. — У него там кое-какая работенка.       — Работенка? У него? — фыркнула мать. — Да он же ни дня в жизни не проработал, только судился с кем-нибудь или зарабатывал мелким воровством!       — Не воровством, а посредничеством, — пробурчала Гейл. — И чем тебе так не угодил Кристиан? Он же замечательный человек… и партия была бы неплохая?       — Позволю тебе выбить мне щелбан, если он когда-нибудь заговорит о женитьбе! — хохотнула Бриджитта. — Нужен мне больно нищий зять! Ей-богу, Гейл, на что ты собираешься с ним жить? Не припомню, чтобы тебе нравилось работать!       — Мы оба можем найти не слишком обременительную работу, — попыталась Гейл.       — Жди больше, — покивала мать. — Твой Кристиан зачахнет через год-другой, а ты останешься с его долговыми расписками, вот и весь расклад.       Нахмурившись еще сильнее, Гейл промолчала с минуту, но все же не вынесла и повернулась к матери, чтобы сказать свое финальное «фи».       — К чему всё время срываться на Кристиане, если и ты сама в жизни делала всё, чтобы только не марать свои руки работой?       — Я не мужчина, — невозмутимо ответила Бриджитта. — Называй меня старомодной, но я считаю, женщине работать не пристало.       — Ты старомодна, — спокойно кивнула Гейл. — Всё ещё веришь в браки по расчёту! Как будто это работает в наше-то время.       — Вот увидишь, Гейл, — философски протянула Бриджитта, глядя в горизонт. — Расчёт в наше время только и работает. Как и в любое другое.       Чтобы не злиться и не злить мать, Гейл пошла к себе, переодеться. Разговоры о свадьбе, на самом деле, заходили нечасто, но по странному совпадению всегда оканчивались ссорой или её подобием.       Бриджитта же налила себе в бокал для Маргариты вина и стала смаковать, наблюдая за приближающимися сумерками. Если вечер пройдёт удачно, случится договоренность, о которой она так мечтала, и одной головной болью станет меньше. Миссис Прадо всегда считала себя очень проницательной женщиной, и ей недаром показалось, что на том приеме в день приезда Гейл мелькнула некая искра, которая на мгновение словно осветила воздух перед глазами Бриджитты, и она увидала в этой вспышке света надежду для себя и дочери. О подобной возможности она задумывалась не раз, но уверилась в её осуществимости лишь тогда. Тем же вечером она, пользуясь многолюдностью, очень тихо переговорила с гостем, и он её обнадежил.       Пока Гейл наряжалась, Бриджитта неторопливо готовилась к вечеру, хотя, признаться, готова она была ещё позавчера. Заказала в кулинарии блюда, в ателье — новое платье, выбрала музыку. Нетерпеливая дрожь сковывала движения по мере того, как опускалась темнота. Наконец Гейл зажгла свет на первом этаже, и Бриджитта потянулась в дом.       Накрыв с помощью дочери стол, миссис Прадо тоже переоделась и присела в холле, сообщив, что Гейл сегодня сама встречает гостей.       На мгновение она опомнилась и подозвала дочь подойти. Гейл остановилась, поставив колено на кушетку, выжидающе поглядев на мать. Волосы она подвила и собрала в аккуратную причёску на затылке, надела чёрное обтягивающее платье с длинным рукавом и вырезом, обнажившим худую грудь и ключицы.       — Ты красавица, моя милая, — довольно оповестила Бриджитта. — Надень-ка ещё ту бриллиантовую прелесть!..       — Не буду, — мотнула головой Гейл. — Мы же дома, мама.       — Ты и так ужас как хороша, — покивала мать. — В самый раз для такого чудного вечера.

***

      Вскоре холл огласила трель звонка, Гейл вызвалась открыть. Это были Дольф Хеннеберг и Эрика, оба слегка подмокшие — меньше четверти часа назад стал накрапывать дождь, и они успели намочить волосы, пока шли от машины. Гейл встретила их почти с облегчением. Дольф и Бриджитта пошли к столу, а Гейл и Эрика примостились на кушетке, освобожденной матерью.       — Как там Сольмс? — шепотом спросила Гейл, крутя простое серебряное колечко на пальце. — Уже успела узнать его поближе?       — Да, он купил мне платье, — кивнула Эрика. — Максим, его зовут Максимилиан. Он… милый.       — Милый? — опешила Гейл. — Ему же лет пятьдесят?       — Сорок три, — поправила Эрика. — Он от меня не ждёт любви, сразу так и сказал, и это было так трогательно! А мне кажется, я его полюблю.       — Кольцо подарил? — осведомилась Гейл. Эрика просто вытянула руку, где на безымянном пальце красовался уже переливчатый ободок с большим камнем.       — Мне представляется, я буду очень счастливой, — поделилась она, пока Гейл держала её ладонь и поворачивала, наблюдая за переливающимся на свету бриллиантом.       Тогда трель прозвучала над головами снова, и Гейл поднялась, чтобы открыть. Она отворила дверь, в душе не ожидая уже увидеть никого особенно примечательного — казалось, весь вечер был затеян ради Хеннебергов. Но за дверью стоял Теннеси, и что-то внутри Гейл ухнуло. Из-за его спины вышел хозяин.       — Добрый вечер, Гейл, — произнёс Седрик, протянув руку в знак приветствия, Гейл улыбнулась в знак вежливости и подала ему ладонь. — Спасибо вам и миссис Прадо за приглашение.       Теннеси расшаркался, давая пройти хозяину, и тогда с виду довольно энергичный, высокий Седрик вдруг натужно навалился на трость, которую Гейл вначале не заметила, и неловко вхромал в дом. Там его уже привечала Бриджитта, из-за спины которой с интересом выглядывала Эрика.       Обе они тепло поприветствовали Мёллера и его слугу, а когда вся процессия двинулась в столовую, мать на минутку придержала Гейл за локоть.       — Будет один разговор, который тебе нужно поддержать, — шепнула она.       — Какой такой разговор? — шепотом продолжила Гейл.       — Седрик он… ум… возможно, сделает тебе предложение, — наконец призналась мать.       — Не может этого быть, — рассмеялась Гейл, остановившись. — Мама, мы даже толком друг друга не знаем!       Бриджитта остановилась и пригубила стопочку бренди, которую держала в руках словно для решимости. По спине Гейл пробежались мурашки.       — Мама, ты же не думаешь, что я соглашусь?       — Видишь ли, милая, — сухо ответила мать, — дело в том, что я уже заочно дала свое согласие на брак.       — Что? — опешила Гейл, встав посреди зала. — Как ты могла?..       Она мгновенно всё поняла. Конечно, договоренности мать уже соблюла. Этот «семейный» ужин для своих — просто декорация, чтобы Мёллеру было проще её прижать!       — Это незаконно, — сразу предупредила она. — Даже не думай, что я соглашусь!       Мать смотрела так безрадостно, что стало дурно. Гейл показалось, ничего от неё уже давно не зависит, что она принимала участие в какой-то глупой игре, где ее обставили, обошли, а она и не заметила.       — Конечно, если ты откажешься, будет незаконно, — вздохнула Бриджитта. — Но, дорогая… Тебе придется сказать «да».       — Что же такое будет, если я скажу «нет»?! — ахнула Гейл.       — У нас вот-вот отнимут дом, — шикнула неприятно мать. — Даже если ты найдешь какую-никакую подработку, это нас не спасет. Отец тоже не станет спонсировать Прадо Плейс, он его ненавидел, ты же знаешь!..       — Почему ты молчала? — шепотом спросила Гейл. — Я бы нашла выход!       — И какой же? — в лоб спросила Бриджитта. — Милая, ты ещё совсем молода. Я не хочу, чтобы ты убивала себя в напрасном труде ради выживания. Никто из нашей семьи так не жил, и ты тоже не будешь. Седрик очень неравнодушен к тебе, он окружит тебя заботой, а главное — ты ни в чем не будешь нуждаться.       Пытаясь осмыслить все свалившиеся на голову новости, Гейл лихорадочно соображала, ощущая, как холодит от страха ноги, а лоб покрывается горячей испариной. Ни в чем не будешь нуждаться… Как матери было не понять?..       Нет, она знала, как. Гейл предвидела это хотя бы потому, что мать всегда возводила в какую-то нелепую гордость свой брак по расчету, всегда считала его чем-то, что вылепило из неё сильную и волевую женщину. Женщину, которой сейчас должна была стать Гейл.       — Но так нельзя, — шепотом произнесла она. — Я не люблю его… Даже немножко…       — Ты ведь знаешь, что это необязательно. Взгляни на Эрику! Девочка отлично понимает перспективы, к тому же… тебе ведь не придется терпеть вечно!       Гейл замолкла, и в холле повисла мертвенная тишина, через которую отчетливо было слышно, как смеется над чем-то в столовой Хеннеберг. Кровь стучала в висках, хоть она и не успела ещё ничего толком осознать в полной мере. Замужество было чем-то столь далеким, как ей казалось, что она и не думала всерьез, что мать за это возьмется. Теперь перспектива быть загнанной в клетку вдруг вытянулась в полный рост.       — И сколько я должна продержаться? — сипло спросила она, не поднимая взгляда.       — О чем ты?       — Сколько я должна терпеть этот брак? — прошипела Гейл, поднимая горящие обидой глаза. — Ты прожила с отцом десять лет — сколько теперь мне?! Бриджитта перевела дух. Она взяла дочь под руки и усадила на кушетку.       — Ты даже не подготовила меня толком, — почти бесшумно взмолилась Гейл. — Ты не можешь меня так просто продать этому калеке!       — Седрик — прекрасный человек, — уверенно ответила мать. — Гейл, очнись! Он молод, хорош собой, умен и состоятелен, никому из девушек, что выходили по расчету, не везло, как тебе!       — Так мне ещё и повезло! — воскликнула она.       Мать прижала палец к губам, Гейл бессильно опустилась на кушетку. Она знала, что не может отказаться — конечно, пойти против воли матери было несложно, к тому же, Гейл уже разочаровала её достаточное количество раз, чтобы не волноваться о следующем — но дать матери умереть от голода она не могла ни при каком раскладе. Она знала, что им нужен этот дом.       — Год, дорогая, — примирительно взяла её за руки мать. — Если через год ты не полюбишь Седрика, я сама поспособствую разводу. Обещаю.       Словно в какой-то пелене Гейл прошла по столовой, присела на свой стул и, избегая поднимать головы, взяла вилку. Хеннеберг молол языком с Теннеси, Эрика сразу стала хвастаться Бриджитте кольцом, Гейл ощутила, словно она и Мёллер остались наедине за столом. Только раз подняв взгляд, она заметила, что он неотрывно смотрит на неё, не притронувшись к еде. Не зная, чем ещё занять мысли, словно передавленные в голове прокатившимся бульдозером, она принялась считать. Мысленно отсчитывать секунду за секундой, соединять их в минуты, которые текли так медленно, словно Гейл очутилась в космосе. Наверное, Седрик заметил её болезненную бледность, потому что посреди какой-то затянутой Хеннебергом байки поднял подбородок, кашлянул и окликнул Гейл по имени.       — Вы хорошо себя чувствуете? — спросил он. — Может быть, душно?       — Мне душно, — кивнула Гейл, отпив из бокала с лимонадом.       — Мне тоже, — отозвался Седрик. — Может, составите мне компанию? Я хочу перекурить на веранде.       Гейл ужасно хотелось отказаться, но она знала, что, если станет артачиться, только отсрочит неизбежное. В конце концов, этот человек мог спасти её семью, противиться браку было бессмысленно, за этим женихом придется искать другого.       Она поднялась, бросив салфетку на стол, и быстрым шагом пошла прочь, к веранде, дверь на которую была открыта, однако прохладный воздух всё равно не желал просачиваться в дом. Конечно, Седрик за ней не поспел, и оттого, что ей следовало бы тактично подождать его из уважения к его увечью, Гейл невольно почувствовала вспышку злости. Лучше уж мать свела бы её с кем постарше, но крепче стоящим на ногах.       Седрик вышел, когда Гейл уже покрылась мелкими мурашками. Она оперлась на перила, отделявшие веранду от двора, слушая тихий стрекот цикад, только проснувшихся после дождя.       Позади он стал щелкать зажигалкой, через секунду Гейл объял дым, резко попавший в нос и заставивший глаза слезиться. Она махнула руками вокруг себя.       — Простите, — неизменно учтиво произнес Седрик.       Гейл промолчала. Он подошёл ближе, остановившись около перил, но прислонился к ним спиной, подогнув свою раненую ногу. В такой позе он и не казался калекой, Гейл украдкой разглядела его снова, теперь был смысл изучить подробнее тело, которое придется терпеть столь долгий срок. Сбоку не был виден его седой затылок, и в сумраке Седрик снова казался молодым — таким, каким он был до того, как с ним произошло всё плохое. Тело ещё оставалось немного гуттаперчевым, каким было, пока хозяин его двигался каждый день, гибким и стройным, хотя движения уже привычно подчинялись рассудку калеки. Он идеально был пострижен, несмотря ни на что, снова гладко-прегладко выбрит, на фоне темноты вырисовывался его ровный заостренный профиль, Гейл даже рассмотрела ресницы. Он сжимал зубами сигарету, не вынимая изо рта, даже чтобы вздохнуть. На лоб Седрику все время с одной и той же стороны спадала чёрная челка, завитком.       Гейл отвернулась. Она хотела попытаться уловить его запах, но кругом воняло только его гвоздичными сигаретами. Седрик молчал, но она словно слышала, как скрипят его извилины, подбадривая сказать. Ожидание казалось невыносимым, и Гейл подтянулась на руках, уложив подбородок на локоть и почти сгорбившись над перилами.       — Я знаю, зачем ты здесь, — сказала она. Седрик дернулся, сразу вытащил сигарету и выбросил её во двор.       — Ты согласна? — спросил он просто, даже воздух не колыхнулся, кажется, до того он замер.       — Нет, — ответила Гейл. — Но мне все равно придётся.       Более мертвенной тишины она ещё не слышала, снова щелкнула зажигалка, её снова заволокло мерзко пахнущим дымом. Гейл бросила взгляд вправо и наткнулась им на трость, прислоненную к перилам. В ту минуту ей показалось, в этой проклятой палке всё её существование сосредоточилось, что эта трость теперь — символ её новой жизни. Что ей предстоит связать себя навсегда узами с этаким костылем, и только благодаря нему она сможет двигаться дальше.       Почему-то, глядя в холодную гладь, расстилающуюся впереди, Гейл подумала об Эрике. Дурочка была так окрылена мыслью о скорой свадьбе, и это не укладывалось в голове у Гейл, ведь Эрика никогда не казалась ей глупой. Как можно было видеть в этом заточении какую-то выгоду?       Тщетно она запихивала куда подальше мысли о Кристиане. Мучительно хотелось позвонить ему, расплакаться и попросить забрать её к себе. Свернуться калачом у него на коленях, закрыть глаза, положить голову на плечо, вдохнуть приятный, здоровый запах и уснуть.       — Я этого ждал, — вдруг прервал её размышления Седрик, а Гейл осознала, что именно от воспоминаний о Ферзене глаза наполнились слезами. Сколько их еще предстоит пролить?       — Чего ты ждал? — устало спросила она.       — Что ты будешь против, — пояснил он. — Это ничего, Гейл. Все будет хорошо, вот увидишь. В конце концов всё будет хорошо. Не зная, о чем думал он, Гейл думала о разводе.