Negligence

В последнее время Беделия ведёт себя всё более отстранённо на встречах с Ганнибалом. Это ужасно непрофессионально с её стороны, однако она также достаточно хороша в имитировании внимания, чтобы её незаинтересованности не было заметно. Она всегда мечтала, чтобы распитие спиртных напитков было разрешено во время подобных сеансов. Возможно, это помогло бы слегка уменьшить напряжение, повисшее между ними в воздухе, посылающее мурашки по всему её телу и заставляющее её чувствовать себя ужасно некомфортно. Так было не всегда; поначалу Ганнибал казался очень приятным в общении. В их первую встречу он ей даже понравился. Но в тот момент атмосфера была совершенно другой. Беделия затрудняется ответить, что именно изменилось сейчас. Возможно, так сильно на их отношения повлияло нападение одного из бывших пациентов Ганнибала, что, впрочем, сказалось не только на её сеансах с этим человеком, но и на её мироощущении. Однако, она может поклясться, что изменился именно Ганнибал. В последнее время он постоянно меняется, и эти изменения происходят чаще, чем если бы на него нападали пациенты. У неё есть свои предположения на этот счёт, но, похоже, делиться ими с Ганнибалом не имеет смысла. Он в любом случае будет всё отрицать, в этом она уверена. Она не может сделать ничего, кроме как продолжить страдать. Сегодня она выпила два стакана крепкой неразбавленной водки перед встречей с Ганнибалом. Концентрация была слишком сильной для неё, однако Беделия наслаждалась тем жаром, что алкоголь волнами посылал вниз по задней стенке её горла. Тем не менее, от водки было мало проку — её мысли всё ещё не настолько мутны, как ей бы хотелось. Сколько уже длится их сеанс? Она украдкой бросает взгляд на часы и маскирует это тем, что скрещивает ноги и поправляет платье. Прошла только половина отведённого времени. Их час тянется целую вечность. Однако, как бы ей ни хотелось, она не может провести весь сеанс погрузившись в собственные мысли. Она испускает медленный выдох, после чего заставляет себя сосредоточиться на словах Ганнибала, прежде чем он успеет заметить, что его не слушают. -…а затем, не дав мне даже поздороваться, он начал яростно обвинять меня во всём случившемся, — говорит Ганнибал. Его брови сведены вместе, а уголки губ слегка опущены вниз. — Я попытался успокоить его, умерить его пыл, но он не дал мне и слова вставить. Не могу вспомнить ни единого раза, когда кто-либо говорил со мной так… так грубо! Какая-то часть Беделии шепчет ей, что, кто бы этот человек ни был, он в большой опасности. Она не может точно объяснить, откуда взялась эта мысль, но думать о таком чудовищно непрофессионально. Возможно, на неё просто так сильно влияет выпитая водка. — И что же вы сделали, Ганнибал? — спрашивает она, потому что пропустила первую часть рассказа, из-за чего не может спросить нечто менее тривиальное. — Я рассказал ему правду. Рассказал, что у меня и в мыслях не было так сильно его травмировать, — отвечает Ганнибал, выстукивая быстрый ритм по плисовой обивке своего стула. Её стула. — После этого он сказал, что не желает больше меня видеть, и продолжил игнорировать меня так же, как и всё время до этого. И я скучаю по его компании больше, чем… — он на секунду замолкает, сглатывает, после чего со вздохом продолжает, -…больше, чем я когда-либо думал, что буду. Ах, так они опять говорят об Уилле Грэме. Ей следовало бы догадаться. — То, что вы говорили ему, действительно правда? — спрашивает она, думая о бутылке вина, что ждёт её в верхнем ящике письменного стола. Она откупорит её сразу же, как Ганнибал покинет офис. — Разумеется, — настаивает Ганнибал. — Он доверял мне своё здоровье, и я всеми силами старался присматривать за ним. «Звучит как ложь», — думает Беделия. Но сегодня она не в настроении для того, чтобы разбрасываться какими-либо обвинениями. К тому же, Ганнибал сформулировал всё достаточно смутно для того, чтобы это можно было в общих чертах принять за правду. Для неё этого более чем достаточно. — Вы сказали, что скучаете по нему, — повторяет она слова Ганнибала, распрямляя и снова скрещивая ноги. — Больше, чем когда-либо думали, что будете. Вы разве не ожидали, что будете скучать? На лбу Ганнибала появляется вторая борозда. Мысль о том, что он об этом не думал, кажется смехотворной. Беделия уверена, что любой человек сказал бы ему, что он будет скучать по Уиллу Грэму. — Думаю, я слегка застигнут врасплох тем, насколько сильно это чувство. — Вы когда-нибудь думали о том, что однажды вам придётся его отпустить, Ганнибал? Он смотрит на неё со странным выражением, из-за которого по позвоночнику пробегает волна мурашек. Возможно, по смыслу это было слишком похоже на обвинение. — Каждый должен осознавать, что все отношения рано или поздно заканчиваются, — произносит он. Стук пальцев об обивку кресла прекращается. — У меня есть тенденция считать, что любой человек, которого я встречаю, в конце-концов больше не будет говорить со мной. Беделия снова вздыхает, но на этот раз быстро и тихо. — То есть вы предполагали, что ваши отношения с Уиллом Грэмом в один день прекратятся. А теперь, когда это произошло, вы столкнулись с фактом того, что скучаете по нему. В ответ Ганнибал практически огрызается, чем сильно поражает Беделию. Она же не сказала ничего, что могло бы его как-то задеть. Всё, что она сделала, — это повторила его же слова. — Я не думаю, что мои отношения с Уиллом Грэмом закончились, — говорит он. Она молчит на секунду больше, чем следует, прежде чем ответить. — Он верит в то, что вы осознанно подвергли его жизнь опасности, он накричал на вас и отказывался говорить с вами на протяжении нескольких недель. Разве это похоже на то, что он всё ещё считает вас своим другом? Ладонь Ганнибала сжимается в кулак. Беделия кратко бросает на неё взгляд, прежде чем вернуться к наблюдению за его бесстрастным лицом. — Не думаю, что готов к тому, что мои отношения с Уиллом Грэмом прекратятся, — говорит он. — Ганнибал, вы сами только что сказали, что любые отношения когда-нибудь заканчиваются. — У неё довольно отчётливое ощущение, что она ткнула и без того раздражённое дикое животное заострённой палкой, однако нет другого разумного курса, по которому она бы могла направить диалог. — Возможно, вам придётся смириться с его позицией по этому вопросу, даже если это не то, чего вы хотите. Ганнибал смотрит в пол. — Дело не только в том, чего мы оба хотим, — отвечает он. — Наша ситуация не так проста. Нам нужно учитывать наши обязательства перед Эбигейл. Беделия тихо вздыхает. Она постоянно забывает, что её пациент и его друг удочерили подростка меньше недели назад. — Сколько лет Эбигейл? — Ей всё ещё 17, она несовершеннолетняя и нуждается в поддержке, которую предоставляют опекуны. — Несомненно, — кивает Беделия. — Однако она не ребёнок, который переживает развод родителей, воспитавших её. Она знает вас совсем немного, поэтому сможет приспособиться к тому, что вы будете предоставлять ей поддержку отдельно. Ганнибал открыто хмурится, что Беделии доводится видеть нечасто. Обычно выражение его лица изменяется за счёт едва заметных движений и сокращений мимических мышц. — Я хочу, чтобы мы были вместе для неё. Как единое целое. — Опять же, возможно, вам придётся смириться с тем фактом, что ситуация не сложится так, как хотите вы, — повторяет она. Это самое близкое к ощущению контроля чувство, которое она когда-либо испытывала, общаясь с Ганнибалом. Это заставляет её выбирать слова менее осторожно, чем она обычно это делает. Беделия впервые чувствует, будто даёт советы очередному пациенту. В этот раз едва слышный вздох издаёт Ганнибал. Он закрывает глаза, и Беделия наблюдает, как он усилием воли заставляет мимические мышцы на своём лице расслабиться. К ней возвращается часть её обычной настороженности. — Я бы хотел получить от вас совет по разрешению данной ситуации, — деликатно говорит он, — а не предложение сдаться. Внезапно ей на ум приходит забавная мысль. Она застигает её врасплох, так что Беделия практически смеётся вслух. Однако после того, как её первоначальный шок отступает, она не может не прокрутить её в голове ещё пару раз, рассматривая с разных углов. Беделия хмурится. — Вы сказали, что пытались поговорить с ним, так? — спрашивает она. Ещё не время вслух высказывать свои мысли на этот счёт, ей нужен более подходящий момент. — Да, — кивает Ганнибал, который, очевидно, с облегчением отходит от обсуждения того, насколько ситуация безнадёжна. — Я хотел слегка смягчить его гнев, но он и слышать меня не желал. — Что бы вы ему сказали, если бы он все же согласился вас выслушать? — Я бы уверил его в том, что всегда желал для него лишь самого лучшего, — охотно отвечает Ганнибал. — Что я лишь хочу видеть его цветущим и счастливым. Что я… — он на мгновение замолкает. — Что я хочу быть частью этого счастья. Та самая мысль, возникшая в голове Беделии, начинает казаться всё менее и менее необоснованной, а также всё более и более смехотворной. Она кивает, таким образом выигрывая лишнюю секунду на то, чтобы обдумать, как наиболее удачно стоит сообщить обо всём Ганнибалу. — Ганнибал… вы когда-нибудь рассматривали возможность того, что вы… влюблёны в Уилла Грэма? — осторожно спрашивает она. Ганнибал выглядит озадаченным. Его едва заметные бледные брови поднялись вверх, из-за чего его лицо вытянулось так, будто он собирается зевнуть. Затем он моргает, и его лицо принимает более-менее нейтральное выражение. — Влюблён? — повторяет он, произнося это так, будто она только что спросила, не прячет ли он в своём пиджаке вторую голову. — Что даёт вам основание предполагать подобное? — «Я хочу быть частью этого счастья», — эхом отзывается она. — Это довольно сильные слова. — А какой человек не хотел бы стать частью счастья его друга? — говорит Ганнибал, и это звучит так, будто он защищается. — Ганнибал, я думаю, вам следует учитывать возможность того, что- — Я не заинтересован в трате времени на подобные диалоги, — прерывает он её, качая головой. — Я просил совета о том, как разрешить данную ситуацию. Я лишь хочу восстановить нашу дружбу, ничего больше, — последние два слова он произносит с вызовом. Беделия не собирается спорить с ним об этом сейчас. Она какое-то время молчит, прокручивая в голове варианты ответов, которые действительно могут оказаться полезными. Она не уверена, почему эта ситуация её так беспокоит; Ганнибал часто прислушивается к ней, однако эти отношения, по её мнению, восстановлению не подлежат. Особенно если он наотрез отказывается от доводов по поводу того, почему он так отчаянно за них цепляется. — Я верю, что… единственным верным решением с вашей стороны будет оставить Уилла Грэма в покое, — наконец произносит она. — Кажется, я уже говорил, что не хочу заканчивать эти отношения, — хмуро отвечает Ганнибал. — Я не предлагаю вам их заканчивать, — продолжает она. — Я не договорила. Я предлагаю вам оставить его одного, чтобы у него было время разобраться со своим гневом и чувствами к вам… Ганнибал, нет способа, которым вы могли бы сами исправить сложившуюся ситуацию. Тот хмурится ещё сильнее и откидывается на спинку кресла. Однако, он не прерывает её, а потому она продолжает. — Уилл Грэм верит, что вы ввиду своей чудовищной халатности подвергли его жизнь смертельной опасности. Не знаю, прав ли он насчёт этого или нет… однако, естественно, он не желает слышать ваши оправдания, — Беделия вновь на мгновение замолкает, а чувство, что она дразнит и без того раздражённого хищника, лишь усиливается. — Вам нужно оставить его в покое. Если он в какой-то момент решит, что способен справиться со своим гневом и вновь впустить вас в свою жизнь, то придёт сам. В этот раз очередь Ганнибала сидеть в задумчивом молчании. Беделия пытается не ёрзать в томительном ожидании ответа. — Таким образом, вы хотите сказать, что это бесполезно, — говорит он, и его тон слишком безразличен, чтобы не быть наигранным. «Да», — думает Беделия. — Возможно, — отвечает она. Он снова на какое-то время замолкает, и мысли Беделии возвращаются к бутылке вина. Однако затем Ганнибал внезапно издаёт краткий смешок. Это пугает её, и она слишком резко выпрямляется, с осторожностью наблюдая за ним. Он расслабленно сидит в своём кресле и наконец-то, наконец-то, разжимает кулак. В этот момент Беделия осознаёт, что всё время, пока между ними царило это напряжение, она сидела, как на иголках. — Боюсь, что, при всём моём уважении, вынужден не согласиться с вашим мнением, доктор Дю Морье, — с улыбкой произносит Ганнибал. Его глаз эта улыбка не касается. — Я не привык так просто сдаваться. Её это не удивляет. У неё нет никакой особой привязанности к Уиллу Грэму, однако она чувствует нужду в последний раз попытаться переубедить Ганнибала, даже если это бесполезно. — Ганнибал, вы не можете заставить человека возродить в своей душе чувства к вам. Улыбка Ганнибала не дрогнула. — К счастью, — произносит он, — у меня нет подобного намерения. Беделия делает всё, что в её силах, чтобы не содрогнуться слишком заметно.

* * *

После драматичного ухода Уилла между остальными повисло гнетущее молчание. Никто не знал, как правильно реагировать на подобный поворот событий. Все ждали, когда кто-нибудь нарушит установившуюся тишину. Джек взял на себя смелость расшевелить команду, продолжив работать, будто ничего не произошло. Все последовали его примеру. Однако нельзя было отмалчиваться вечно, учитывая то, как всполошился Уилл, прежде чем сбежать из комнаты в состоянии, которое чересчур напоминало панику. — Так… Мы действительно рассматриваем вариант, что это был Потрошитель? — в конце-концов спрашивает Джимми, нарушая затянувшееся молчание. — Я его здесь не вижу, — хмуро замечает Брайан, кладя на стол только что использованный скальпель. — То, что Потрошитель хотел бы избежать узнавания своей работы, звучит слишком неправдоподобно. К тому же он не взял хирургических трофеев. Беверли тоже кладёт скальпель, на шаг отступая от рабочего стола. — Ты что, не слышал Уилла? Он, скорее всего, взял часть мозга. — Как-то притянуто за уши, не находишь? — возражает Брайан. Стоящий рядом Джек тяжело вздыхает, наблюдая за их перепалкой. — Послушайте, — твёрдо говорит он, — давайте для начала сосредоточимся на получении всей возможной информации. — Серьёзно? То есть мы действительно собираемся делать вид, что ничего не произошло? — протестует Брайан. — Если уж на то пошло, то я думаю, что и сам Уилл каким-то образом вовлечён. — Я этого не слышала, — говорит Беверли, сузив глаза. Брайан поднимает руки в защитном жесте. — Я имею в виду, мы же все видели, как он был испуган. И мы знаем, что у него был мотив, а это намного больше, чем у нас есть на Потрошителя. — Когда никто с ним не соглашается, он добавляет: — Я, конечно, шучу, но вы должны признать, что это и правда очень, очень странно. — Это определённо было странно, — говорит Джимми, вновь смотря на тело, над которым они прекратили работать из-за разговора. — И я тоже не думаю, что это был Потрошитель. Единственная причина, по которой мы должны так думать, — потому что так сказал Уилл. — А разве он когда-нибудь ошибается на этот счёт? — спрашивает Беверли. — Он ведь именно поэтому здесь — у него всегда есть догадки, превосходящие догадки других. — Да, я знаю, и я этого не отрицаю. Но у нас нет ничего на Потрошителя, вот что я пытаюсь сказать, — со вздохом говорит тот. — Ну, вообще-то есть, — задумчиво хмурится Брайан. — Всё было выставлено напоказ, словно это представление. Однако я не помню, чтобы у Потрошителя были авторские права на подобное. — Вот именно, таких креативных психопатов очень много, — соглашается Джимми. — Вспомнить хотя бы парня, создавшего тотемный столб. — Никто никогда не забудет парня, создавшего тотемный столб, — фыркает Брайан. — Да, да, я поняла, — говорит Беверли, поворачиваясь к Джеку. — Но мы серьёзно будем игнорировать то, что он сказал? Джек сомневается, поджимая губы и отворачиваясь от них. Он надеялся избежать этого диалога, до тех пор пока сам не придёт к некоторым умозаключениям, однако, наверное, ему не стоит удивляться, что его команда не пожелала обойти стороной эту тему. — Я… Не уверен, что имею право обвинять кого-либо в чём-либо, — наконец произносит он. — У нас нет никаких безоговорочных улик, которые натолкнули бы нас на правду. — Ребята, это же Уилл! — протестует Беверли. — Он всегда во всём прав. Почему же мы не должны верить ему сейчас? — Потому что он только что вышел из больницы после лечения серьёзного заболевания, влияющего на мозг? — резко отвечает Джек, взглядом приковывая её к месту. — Если и есть момент, когда мы должны сомневаться в его выводах, то он настал. — Он определённо не выглядел так, будто был… В абсолютном порядке, — поддерживает его Джимми. — Тогда зачем вы вообще втянули его в это? — обвиняюще спрашивает Беверли у Джека, не отступая под его тяжёлым взглядом. — Если вы не планировали его слушать, тогда должны были дать ему время на восстановление! Джек вздыхает. — Я надеялся, что он сможет помочь нам, потому что без него мы мало что можем, — говорит он, превращая это в выговор своим сотрудникам. — То есть мы так и поступим? Просто проигнорируем его доводы и вернёмся в начало? — спрашивает Беверли. — Вообще-то, мы не в самом начале, — возражает Брайан, указывая на труп. — У нас много чего есть по этому делу. Довольно необычный МО и целевая демография. Будет довольно просто отследить схожие убийства. — Может, следует предоставить защиту и другим богатым врачам? — предлагает Джимми. Джек думает о Ганнибале, который уже пострадал из-за встречи с серийным убийцей и едва не попал на тот свет. — Возможно, — говорит он. — Однако мы точно не знаем, что именно они являются целью убийцы. — Может, нам стоит начать приглядывать за Уиллом? — спрашивает Брайан. Неловкая тишина повисает в комнате, и Беверли упрямо качает головой. — Я не могу поверить, что ты действительно думаешь, будто он мог совершить подобное, Зеллер, — спустя мгновение цедит она. — Я просто говорю, что у него мог быть достаточно серьёзный мотив. Все мы знаем, как зол он был на этого парня, — настаивает Брайан. — И, хей, может, он приплетает сюда Чесапикского Потрошителя, только чтобы отвести подозрения от себя? Джимми хмурится. — А это… Имеет смысл, — неуверенно говорит он. — И то, как раздражённо он отреагировал на просто предположение, что это мог быть кто-то другой, ситуации не помогает… Джек вновь отворачивается от них, перенося вес на другую ногу и обрабатывая эту информацию в своей голове. — Вы ведь не всерьёз сейчас, правда? — в неверии спрашивает она. — У него миллион причин быть раздражённым из-за этого, и причина «он сам убил этого человека» настолько далеко в этом списке, что не стоит даже упоминания. — Катц, ты не можешь говорить, что он не является одним из подозреваемых лишь потому, что ты не хочешь, чтобы он был одним из них, — отвечает Брайан. — Не то чтобы я этого хочу, но кто ещё мог это сделать? — Чесапикский Потрошитель, — твёрдо говорит Беверли. — Несправедливо, что мы отвергаем точку зрения Уилла лишь потому, что не хотим, чтобы он оказался прав. Он всегда прав. — Но он был болен, — качает головой Джек. — Мы ходим кругами. Я не думаю, что это сделал Уилл, но я также не думаю, что виновен Чесапикский Потрошитель. — Он вновь смотрит на труп, изучая его сожжённое лицо. — Лучшее, что мы можем сейчас сделать — продолжить искать что-либо, что мы упустили. Сегодня вечером вернёмся на место преступления и ещё раз осмотрим его, несмотря на то, что можем там найти. — На этих словах он посылает многозначительный взгляд Беверли, которая всё ещё слегка раздражена. — Что насчёт Уилла… Мы будем за ним приглядывать. Но пока неформально. Ни у кого не хватает решительности спорить, поэтому Джек кивает и кладёт руки на бёдра, давая понять, что удовлетворён завершением диалога. — Уберите его, когда закончите осмотр. — Он кивком указывает на тело. — Будьте готовы выдвигаться через два часа. Никто не пытается нарушить тишину, установившуюся после того, как Джек покидает комнату.

* * *

Уилл сидит в машине с закрытыми глазами, откинувшись на спинку сиденья. Он пытался выровнять своё дыхание. Уилл включил все дефлекторы в надежде высушить пот, однако всё, что они делают, — заставляют его лишь сильнее мёрзнуть. Он не знает, сколько времени прошло с того момента, как он выбежал из морга. Или, возможно, более точным будет слово «сбежал». Уилл не удивится, если сейчас его телефон разрывается от уведомлений о пропущенных вызовах Джека, интересующегося, куда он пропал. Профайлер не знает наверняка — он отключил мобильный сразу же после своего ухода. Уилл не знает, как в его голове родилась подобная мысль, но он буквально почувствовал, что Ганнибал был прямо там, рядом с ним, держащий его под водой и шепчущий ему уверения, когда он запаниковал. Неужели в его понимании спасение в последнюю секунду и предложенные холодные утешения хуже, чем ощущение, что он обречён на смерть? Он с силой проводит ладонями по лицу. Его очки лежат в подстаканнике рядом с ним, снятые какое-то время назад, чтобы он мог беспрепятственно потирать глаза, не боясь их испортить. Он давит на веки, пока перед его взором не начинают мелькать цветные всполохи. Неужели он… неужели он действительно думает, что… Ганнибал может быть… Уилл качает головой, неспособный нормально обдумать это. Это ощущается так неправильно, так невозможно ужасно, что он не может думать об этом в какой-либо форме. Но Ганнибал подходит под профиль. Белый мужчина средних лет, профессиональный хирург, богатый. Сильный и харизматичный человек, которого легко разозлить. Также Уилл легко может представить его с жёстким блеском в стальных глазах, с брызгами крови на его аристократичном лице… Уилл ещё раз жёстко надавливает на глаза, пытаясь вытеснить это изображение из своей головы. Грэм уверен, абсолютно уверен, что доктор Сатклифф был убит Потрошителем. Неважно, что говорят другие, он не отступит от своей точки зрения. И он действительно чувствовал, что Потрошитель лично знал убитого. Это настолько… настолько личное убийство. Всё в нём, кажется, излучает гнев и ненависть, так что это определённо было спланированное наказание за что-то, что невролог сделал. Что же до чувства вины… Только этого достаточно, чтобы выбить Уилла из колеи. Потрошителю не знакомо раскаяние. Он не чувствует вины. Он не должен быть способен чувствовать вину. Кто-то, способный чувствовать вину, не должен быть способен на тот садистский ужас, который учиняет Потрошитель. Живот Уилла скручивает тугим узлом. Но чувство вины не появилось из-за сделанного с Сатклиффом, это факт. Нет, Потрошитель его определённо презирает и считает, что всё с ним сотворённое этот человек заслужил. Чувство вины он испытывал к кому-то третьему и хотел, чтобы этот третий, кем бы он ни был, это увидел. Кто ещё мог это увидеть, если не Уилл? И кто ещё мог бы догадаться наказать этого человека так, чтобы сформировать образ того, что он сотворил с Уиллом? Мозг Сатклиффа был уничтожен, его голова изувечена до неузнаваемости. Аллюзия на воспаление мозга была слишком очевидна. Кто ещё знал бы, кому следует понести наказание, если не Ганнибал? Уилл снова качает головой. Всё так запутанно, так противоречиво. Он всегда знал, что Ганнибал склонен ко всякой ненормальной херне, это было довольно очевидно. Но это? Это было слишком далеко от того, что Уилл когда-либо мог себе представить. И всё же… если он действительно садист до такой степени, то это объяснило бы его нужду с такой лёгкостью и наглостью играть жизнью Уилла… Однако, в таком случае, зачем ему извиняться, не говоря уже о том, чтобы сделать это в такой ужасной и драматической форме? Он слегка ударяет головой подголовник, ощущая воздействие черепа на подушку. Разумеется, ему не больно, но толчок, кажется, немного приводит его мысли в порядок. Его инстинкты подсказывают, что сомнений быть не может. Это сделал Ганнибал, и он сделал это для Уилла. Но инстинкты остаются инстинктами; какие ещё у него есть доказательства, помимо чувства, что это правда? Факта того, что его догадки чаще всего правдивы, всё ещё недостаточно. Он вообще хочет оказаться прав насчёт всего этого? Если он действительно прав, то всё складывается явно не в его пользу. Он даже не может убедить людей в том, что Ганнибал плохой психиатр. Как, во имя всего святого, он должен убедить людей в этом, если это даже его отправляет в пучину беспорядка мыслей и неуверенности. Но это объяснило бы, почему Ганнибал сделал с ним то, что сделал. Это бы позволило Уиллу увидеть все свои домыслы в абсолютно новом, логическом, свете. Это действительно имеет смысл. Даже если чувство вины в него не вписывается. Ему в голову приходит неуловимая мысль, способная объяснить, почему Ганнибал — или Потрошитель, дела это не меняет — чувствовал необходимость отомстить за жестокое обращение с Уиллом. Извиниться за всё совершённое, даже если это была его вина. Но она настолько абсурдна, что Уилл не успевает её толком обдумать, и она ускользает из его подсознания, чтобы быть заменённой другими его мыслями. Становится всё труднее и труднее отрицать, что всё сходится, и это его немного пугает. Он не уверен, хочет ли оказаться прав. Что он вообще собирается делать с этой информацией? Если это правда, то что это ему даёт? Уилл направляет одно из вентиляционных отверстий на своё лицо, надеясь, что поток холодного воздуха вырвет его из этих напряжённых, запутывающих мыслей. Однако это только заставляет его замёрзнуть ещё сильнее и раздражает его слёзную плёнку. Он быстро моргает и трёт глаза достаточно сильно, чтобы вызвать слёзы. Затем кто-то стучит по окну машины. Внезапный громкий звук заставляет его подпрыгнуть на месте. Слёзы, которые он сам же и вызвал, бегут по щекам. Его замутнённый взгляд различает очертания Беверли, которая удивлённо на него смотрит. Однако стоит ей лучше рассмотреть его, выражение её лица тут же начинает выражать симпатию. Уилл вытирает слёзы и опускает стекло. — Эй, — говорит она мягким и нежным тоном, — ты в порядке? Уилл не может удержаться и издаёт короткий раздражённый смешок. — Бывало и похуже. Она слегка улыбается и качает головой, закатывая глаза. — Мы можем поговорить? Уилл моргает, а потом решает, что почему бы и нет. Он с негромким щелчком открывает пассажирскую дверь рядом, и Беверли тут же проскальзывает на соседнее сиденье. — Боже, почему здесь так холодно? — мгновенно спрашивает она, выключая дефлекторы со своей стороны. — Мне так больше нравится, — говорит он, не обращая внимания на то, что теперь потоки воздуха вновь обдувают его тело, а не лицо. Плохо, что она увидела его со слезами на глазах. Не нужно делать ситуацию ещё хуже. Беверли хмурится, но ничего не делает. — Так, — говорит она после небольшой паузы, — тебе вроде как было, что сказать? Он кивает. — Я всё ещё сам пытаюсь в этом разобраться, — говорит Уилл. — Всё просто… так резко навалилось. Беверли смотрит на него, после чего рвано выдыхает и ёрзает на сиденье. — Ты уверен, что тебе не холодно? — спрашивает она. — Да, уверен, — какое-то время он колеблется, после чего добавляет: — Мне было очень жарко, так что это вроде как помогает. Уилл не может понять, верит ли Беверли ему или нет. — Честно говоря, когда ты пришёл, то выглядел очень побитым, — замечает та. — Как будто тебе было физически больно от того, что ты смотрел на нечто столь ужасное. — Я могу справиться с небольшим потрясением, — в свою защиту фыркает он. — Знаю, что можешь, — соглашается она, — но это было большее, нежели «небольшое потрясение», разве нет? Даже профессионалам иногда надоедают подобные вещи. Здесь нечего стыдиться. Беверли слегка наклоняется к нему, надеясь установить зрительный контакт. Их взгляды на мгновение пересекаются, однако Уилл тут же отводит его, начиная рассматривать свои колени. — Особенно, если они уже пережили что-то шокирующее, — добавляет она. Уилл не отвечает, елозя на сиденье. Пот на коже заставляет порывы холодного воздуха ощущаться острее, а потому он покрывается мурашками. Беверли тянется к переключателю и устанавливает более-менее среднюю температуру, из-за чего резкие порывы становятся мягче. Уилл позволяет ей это сделать, благодарный за то, что она не стала спрашивать, почему он дрожит. — Ты не расскажешь, почему был так расстроен, когда пришёл? — вместо этого говорит она. Уилл колеблется. — Я, ахм, — неловко начинает он, — даже не знаю, как объяснить ситуацию. — Всё в порядке, — уверяет та. — Неважно, если это прозвучит странно. Знаешь, люди с нашей работой уже давно привыкли к странностям, — она подбадривающе улыбается. Уилл поворачивается к Беверли лицом, однако не смотрит в глаза, продолжая сверлить взглядом её ключицу. — Я кое с кем поссорился, наверное. — Какой это тип ссоры? — спрашивает Беверли. Затем она что-то вспоминает, потому что быстро добавляет: — Если тебя кто-то отшил, то извини, что вообще подняла эту тему. Не знала, что ты состоишь в отношениях. — Нет, дело не в этом, — качает он головой. — Я и отношения по определению несовместимы, — он не может удержаться от горькой ухмылки на этих словах. — Уверен, никто в здравом уме не захочет быть с кем-то вроде меня. Беверли хмурится. — В таком случае, думаю, тебе очень повезло, что здесь полно людей, которые не в своём уме, — говорит она. Тот снова фыркает, но на этот раз из-за хорошей шутки. Определённо, так и есть, и они оба это хорошо знают. — Если это не было расставание, — подталкивает Беверли Уилла, когда он больше ничего не говорит, — то что же тогда? — Я думаю… это было нечто вроде расставания, но, знаешь… платонического? — неуверенно объясняет Уилл. — Я сказал кое-кому, что больше не хочу его видеть. Ну, если это считается. — Да, думаю, это считается, — задумчиво отвечает она. — Звучит весьма напряжённо. Из-за чего это произошло? Уилл со вздохом откидывается на спинку сиденья, вновь переводя взгляд на лобовое стекло. — Ты, ахм… ты же помнишь доктора Лектера? — Да, он консультировал нас по нескольким делам вместе с тобой, — кивает Беверли. — Слышала, он всех с ума свёл, пытаясь связаться с тобой, когда ты был болен. Уилл всё ещё не знает, как увязать эту информацию со всем остальным, поэтому просто игнорирует её. — Я буквально сказал ему отвалить и никогда больше не пытаться со мной связаться, — говорит он. Она моргает. — Ох. — Пауза снова повисает в машине, пока Уилл пытается не дышать слишком громко и отрывисто. — Ты, ахм… не расскажешь мне, почему? — открыто подталкивает его Беверли. — Я думаю, он знал, что я был болен, и скрывал это от меня. Возможно, даже намеренно ухудшал моё состояние. Я практически получил повреждение мозга и чуть не умер из-за этого. В этот раз молчание больше построено на шоке и ужасе, чем на подозрении. Она смотрит на него с выпученными глазами, как Уилл может видеть в зеркале заднего вида. — Ты серьёзно? — выдавливает та. — Как никогда. — Уилл, святое дерьмо. — Беверли подаётся вперёд, пытаясь увидеть выражение его лица. Он слегка поворачивается к ней, позволяя ей это сделать. — Откуда ты знаешь, что это не была или просто ошибка, или недопонимание, или что-то ещё? В этот раз всё ощущается по-другому. В её тоне меньше прямого и непоколебимого неверия и больше искреннего желания понять его позицию. Уилл не уверен, сможет ли это выдержать. Он сглатывает и старается сделать так, чтобы в его голосе не звучали умоляющие нотки. — Я рассказывал ему обо всех симптомах с самого начала, понимаешь? Я… я правда верил, что он… что он поможет мне. — Уилл вновь сглатывает, ощущая комок в горле. Чёрт бы его побрал. — Он знал всё о том, что со мной происходит, но ему было плевать, — он вновь замолкает, сглатывает комок и старается сохранять глаза сухими. Как бы тот хотел, чтобы кондиционер всё ещё дул ему в лицо. — Он отвёл меня к Сатклиффу, и они… они вдвоём провели тесты, они оба сказали, что со мной всё в порядке… А я не был в порядке. — А они должны были знать об этом? — осторожно спрашивает Беверли. Уилл кивает. Он пытается и дальше говорить ровно, но его голос срывается. Уилл прочищает горло, прежде чем продолжить. — Я, ахм, посетил ещё одного невролога почти сразу же после того, как виделся с Сатклиффом и Ганни- доктором Лектером. — Он вновь замолкает, сглатывает, после чего продолжает: — Я спросил, какова была вероятность того, что… что подобное могли упустить. И она сказала мне, что это было абсолютно невозможно. — Тот прячет лицо в ладонях. Уилл так много раз рассказывал эту историю, но это первый раз, когда ему настолько тяжело это сделать. Беверли тихо наблюдает за ним, покусывая губу в ожидании продолжения. — Теперь мне ясно, почему ты сказал ему отвалить, — со вздохом говорит она, когда становится понятно, что он закончил рассказ и не собирается больше ничего добавлять. Уилл смеётся. — Знаешь, ты первый человек, который не попытался убедить меня, что мне просто нужно его выслушать, — он говорит это и ненавидит то, как хило звучит его голос. — Всех остальных беспокоит лишь то, что я своим молчанием раню его чувства. — Я его даже не знаю, с чего бы мне беспокоиться о его чувствах? Ты мой друг, Уилл, — твёрдо говорит Беверли. Уилл вновь смеётся и потирает глаза. Его дыхание срывается на сопение, и он ненавидит себя за это, но Беверли это никак не комментирует. Он посылает ей кривоватую улыбку. — Спасибо тебе, — тихо говорит тот. Она кивает, а затем начинает рыться в карманах. Беверли вытаскивает пачку салфеток и протягивает ему. — Противоаллергенные, — объясняет она. — Всегда стараюсь оставаться в строю. Улыбка Уилла становится чуть шире, после чего он сморкается и кладёт смятую салфетку в подстаканник. Даже если Беверли и думает, что это отвратительно, она ничего не говорит. — То есть ты и до этого был измотан, а потом пришёл сюда и увидел что-то… довольно шокирующее, — говорит Беверли после того, как Уилл заканчивает приводить себя в порядок. — Да, без шуток, — облизнув губы, говорит он. Беверли выглядит так, будто хочет что-то сказать, но не знает, стоит ли. — И как ты, ахм… чувствуешь себя сейчас? — слегка поколебавшись, наконец говорит она. Уилл обращает внимание на её волнение и поворачивает голову в её сторону. Беверли выглядит неуверенной, возможно, даже разозлённой? Он слегка выпрямляется на своём сиденье. — Думаю, я просто в замешательстве, по большей части… Всё ещё пытаюсь понять, что я чувствую на этот счёт, понимаешь? Она кивает. — Это имеет смысл. Я тоже не думаю, что знала бы, как бы разгрести всё навалившееся, особенно после встречи с кем-то, кто в этом замешан. — Судя по всему, та… недовольна своим ответом, но он кажется ей оправданным. — Что-то случилось? — спрашивает Уилл, хмуря брови. Он не уверен в том, что означают её эмоциональные реакции. В этот раз напряжённый смешок издаёт Беверли. — Мне стоило бы догадаться, что ты поймёшь, — говорит она. — Ты слишком проницательный в этом плане, знаешь? — Да, мне это уже раз или два говорили. Беверли фыркает, но потом всё её веселье улетучивается, и она устало вздыхает. — После твоего ухода у нас состоялся разговор по поводу всего произошедшего. И были выдвинуты некоторые… обвинения. В этот раз Уилл действительно смотрит ей в лицо, его живот скручивает болезненным узлом волнения. — Что за обвинения? — повторяет он её слова. Беверли снова вздыхает. — Зеллер считает, что Сатклиффа мог убить ты. Кровь Уилла холодеет. Он стискивает зубы, и из его рта вырывается шумный выдох. — Так он считает, что я могу быть… Чесапикским Потрошителем?.. — тихо спрашивает тот. — Ну, не совсем. Они не думают, что убийство совершил Потрошитель, и решили продолжать развивать теорию о том, что это абсолютно новый убийца, — объясняет она. Информации уже слишком много, и Уилл не может переварить всё сразу. — Я-я не понимаю, с чего бы им думать, что это сделал я? Я знаю, что я… я жутковатый и больной на голову, но это… это- — Я знаю, — быстро заверяет его Беверли, — и, как я уже сказала, Джек на это тоже не купился. Это была просто мысль, только и всего. Мы рассматривали все варианты, включая такие безумные. Уилл не может понять, лжёт ли она или нет. Беверли не была бы настолько неуверенной, если бы они не рассматривали эту версию всерьёз. Он закрывает глаза и откидывает голову на подголовник. — Хорошо, — с тяжёлым вздохом говорит тот. — Как здорово, что теперь мне нужно добавить ещё и «подозреваюсь в убийстве» в список того дерьма, с которым нужно сейчас разобраться. — Мы отклонили эту идею, — повторяет она. — Извини, не следовало рассказывать тебе об этом. — Нет, нет, я… я должен знать о подобном, — говорит Уилл. — Спасибо. Я просто… я просто не могу притворяться, что мне нет до всего этого дела. — Справедливо, — Беверли тоже откидывается на спинку кресла, а её взгляд блуждает по приборной панели автомобиля Уилла. — А твоя машина довольно опрятная. — Звучит так, будто ты удивлена, — поднимает бровь он. — Ну, если честно, так и есть. Ты не выглядишь как особо организованный человек. — Не сказал бы, что я особо организованный - мой дом полон всякого хлама, — пожимает плечами Уилл. — Думаю, мне просто нравится знать, где что лежит. Она вновь замолкает, давая тому время на то, чтобы осмыслить всю новую информацию, прежде чем та задаст следующий вопрос. Спустя несколько минут, она вновь нарушает тишину. — Не хочу торопить тебя или что-то в этом роде, но на самом деле это не совсем то, что я хотела у тебя спросить. А ещё я вскоре должна буду уйти, мы с остальными решили снова осмотреть место преступления. — Беверли бросает краткий взгляд на часы на панели управления, убеждаясь, что у неё всё ещё есть время. — Вы собираетесь на место преступления? — спрашивает Уилл, открывая глаза и смотря на неё. — Я тоже иду? — Сомневаюсь, — уверяет она его. — Мы пришли к соглашению, что тебе пока что стоит держаться от этого подальше. Какое облегчение. Уилл бросает взгляд на экран телефона. Интересно, пропустил ли он какую-то важную информацию, оставив его отключённым. Уилл разберётся с этим позже. — А что же тогда ты хотела у меня спросить? — спрашивает он. — Я уже говорила, что мы решили рассматривать это как новое дело, отклонив теорию с Чесапикским Потрошителем, верно? — спрашивает она. Уилл кивает. — Что ж, я думаю, что это бред, если честно. — Что ты имеешь в виду? — хмурится он. — Причина, по которой ты всё ещё нас консультируешь, — ты чертовски, ужасно хорош в подобном, — объясняет Беверли, и в её голосе отчётливо слышна сталь. — По-моему, глупо отвергать твою теорию только потому, что нам она кажется неправильной. Твой послужной список говорит сам за себя, и он говорит мне, что мы должны тебя слушать. — Спасибо. — Уилл не сдерживает неуверенной улыбки. Она кивает. — И я хотела бы попросить твоей помощи с этим, если ты не против. Я хотела бы узнать, что заставило тебя подумать на Чесапикского Потрошителя. Если бы у меня было представление о том, что ты увидел, я бы знала, что искать на месте преступления. Он сверлит взглядом свои колени. К такому Уилл не был готов. — Это… это немного трудно объяснить, — говорит он. — Всё нормально, я буду задавать вопросы, если чего-то не пойму. Улыбка Уилла становится чуть шире и он скрещивает руки на груди. — Убийства Потрошителя имеют определённую… эмоциональную подоплёку. Это высокомерие или нечто сродни ему. Они буквально кричат: «Я настолько лучше, чем это существо, и смерть от моей руки — величайшая вещь, которая когда-либо происходила в их жизни». — Он делает паузу, облизывая губы. — Не думаю, что когда-либо ощущал такое сильное чувство… превосходства и целеустремлённости в любом другом убийце. Дело даже не в грандиозности, это просто… факт. Как будто нет смысла говорить это вслух, потому что все это и так знают. — И то же самое есть в убийстве Сатклиффа? — О да, безусловно, — кивает Уилл. — Я не сомневаюсь, что это был Потрошитель. Беверли выглядит задумчивой. — Ты сказал, что думаешь, что Потрошитель знал его лично. Почему ты так решил? Для меня оно ничем не выделяется среди всех других его убийств, они все так выглядят. — Да, все они в какой-то степени личные, — соглашается Уилл. — Но это в большей степени, чем обычно. Здесь тоже присутствуют его обычные презрение и превосходство, но есть также и… что-то ещё. Она жестом поощряет его продолжать. Тот колеблется. — Здесь есть… вина, — говорит Уилл, после чего быстро добавляет: — Я не хотел говорить этого, потому что это похоже на бред. Просто… выслушай меня до конца, хорошо? Беверли сомневается, но не говорит об этом. — Я же сказала, что пришла выслушать тебя, — отвечает она. — Но почему ты думаешь, что он испытывает чувство вины? Уилл сталкивается с ещё одной проблемой. Он ведь и сам ещё не понял, почему чувствует в этом убийстве раскаяние. Это затруднит объяснение, но он точно знает, что его чувства не врут. — Не думаю, что он чувствовал себя плохо, убивая Сатклиффа, — медленно отвечает тот. — С его убийством проблем не возникло. Я имею в виду то, что… я думаю, что он пытался показать, что раскаивается, кому-то ещё. Ну, знаешь, убив Сатклиффа. Беверли моргает, а затем сужает глаза, обдумывая его доводы. — Уилл, ты же не думаешь, что это было… для тебя, верно? Уилл сглатывает. Когда она говорит это вслух, всё звучит ещё безумнее. — Я не знаю, для кого, но я знаю, что почувствовал, — в свою защиту говорит он. — Так ты действительно думаешь, что как-то с этим связан? — Я его не убивал, — резко отвечает Уилл. — Я не это имела в виду. Он обнимает себя руками. — У меня была одна… мысль. Когда я смотрел на тело, — не думая говорит он, из-за чего сразу же об этом жалеет. Это обвинение ещё недостаточно обоснованное, чтобы им можно было с кем-то делиться. — О том, кто это мог быть? — спрашивает она, наклоняясь к нему. — У тебя есть идея, кто может быть Чесапикским Потрошителем? — Пока что это просто мой домысел. Это… инстинкт, наверное. — Уилл нервно ёрзает на месте. — Я просто… почувствовал это, когда смотрел на труп. И в этом было много смысла. — Прекрати ходить вокруг да около, Уилл, и скажи как есть. Он делает глубокий вдох. — Я думаю, это доктор Лектер. Тишина. Она нависает над ним, и он практически может потрогать недоверие и растерянность Беверли, которые омывают его вместе с порывами воздуха из кондиционера. Уилл вжимает голову в плечи. — Я думаю, что это был доктор Лектер, и он сделал это, чтобы показать, что сожалеет, — тихо добавляет он. Он не может заставить себя посмотреть на неё. Уилл не хочет видеть сомнение, написанное на её лице. Ощущать его в воздухе уже достаточно. — Это… довольно необычная теория, — наконец осторожно выдавливает Беверли. — И, думаю, под профиль он тоже подходит. — Да, подходит, — кивает он. — Но этого… недостаточно, чтобы… привлечь его к ответственности, да? — мягко спрашивает она. — Я имею в виду, в мире полно богатеньких докторов-мудаков, но это же не значит, что все они злые? Уилл снова кивает. Беверли какое-то время молчит, осторожно подбирая слова. — Думаю, у тебя есть много причин злиться на доктора Лектера, Уилл. Я правда так думаю. Не знаю, намеренно ли он сделал то, что сделал, или нет, но он всё равно должен был заметить, что что-то не так. Я не думаю, что он настолько хороший доктор, как он сам полагает, — она снова замолкает. — Но я думаю… что это всё. Он просто не так уж хорош в своей работе. Он вновь облизывает губы. — Я же вроде «чертовски, ужасно хорош в подобном», разве нет? — спрашивает тот. — Уилл, прекрати, это нечестно. — Беверли откидывается на спинку сиденья. — Думаю, по большей части ты прав. Но это выглядит так, будто ты сделал такой вывод лишь потому, что сейчас зол на доктора Лектера, и, возможно, ты просто вкладываешь в знаки чуть больше, чем там есть на самом деле. Я не говорю, что ты плох в этой работе. Просто сейчас ты… расстроен. Справедливо расстроен, но всё же расстроен. Уилл вздыхает. — Я расстроен, — говорит он. — Но я также считаю, что прав насчёт него. — Ты уверен? — спрашивает она, смотря прямо на него. — Я имею в виду, абсолютно? Потому что это очень серьёзное обвинение, и я хочу быть уверена, что ты делаешь его, исходя из объективных соображений. Уилл ничего не отвечает на это. Он всё ещё не до конца во всём разобрался. Уилл чувствует себя так, будто на него сразу вывалили огромный поток информации, и он понятия не имеет, что с ней делать. Вполне возможно, что он запутался в некоторых фактах и теперь просто проецирует свой гнев на Потрошителя. Уилл тяжело сглатывает. — Я… я не знаю, — тихо отвечает он, и его дыхание вновь срывается на тяжёлый выдох. Уилл расслабляется на сидении, позволяя себе снова закрыть глаза. — Выглядишь, как надувной пляжный мяч, который только что чем-то проткнули, — со вздохом говорит Беверли. — Я и чувствую себя так же, — отзывается он. — Слушай, я не хотела выбить почву у тебя из-под ног или вроде того, — говорит она. — Я просто считаю, что тебе следует остыть и собраться с мыслями, прежде чем выдвигать подобные обвинения. Может, позже, когда ты будешь мыслить более ясно. Уилл кивает. Беверли права, и он это знает. Уилл пришёл в морг сразу после столкновения с Ганнибалом, поэтому его эмоции вполне могли сыграть свою роль, когда он сопоставлял улики. Она снова бросает взгляд на часы и тихо бормочет себе под нос ругательства. — Мне нужно идти, — говорит та, открывая дверь машины и выбираясь наружу. — Хэй, — окликает её Уилл, и она поворачивается к нему. Их взгляды пересекаются, и он посылает ей кривоватую улыбку. — Спасибо, что выслушала меня. Правда. Беверли улыбается в ответ. — Конечно, в любое время, — и с этими словами она захлопывает дверь машины.