Я никогда не говорил «Люблю тебя» — смущался. Мы жизни плавили края. Нас смерть учила танцам. …Мы в себе уносим пули, В себе уносим раны Всех тех, кого убили, Кто никогда не знал любви, Никогда не знал любви… Страшно мне…
Когда Инеж вошла в свой кабинет, Ланс уже стоял у кресла. Ждал приказов. Ждал свою Королеву. Мальчик был старательным, сообразительным, ловким, талантливым, в меру циничным. Признавал авторитеты, но не раболепствовал. Я сделала правильный выбор. Инеж прошлась взглядом по серым брюкам, жилетке в тон, чёрной рубашке, рукам без перчаток, по светлым волосам и глазам, меняющим оттенок — то они казались пронзительно голубыми, то почти серыми. Ланс мало походил на Каза, но было в мальчике что-то… знакомое. Что-то из их прошлого. — Здравствуйте, — Ланс ответил Инеж таким же оценивающим взглядом. — С делом Воплетов всё решено. Значит, «Отбросы» стали ещё богаче. Всё идёт своим чередом, если правильно настроить механизм. Инеж кивнула, присела на стул — ноги ныли на погоду. Потом вспомнила об их бедном Призраке и нахмурилась: — Что с Корой? Волнение пробежало по лицу Ланса рябью — только мгновение, но Инеж всё замечала. Когда-нибудь мальчик научится лучше скрывать свои эмоции, облачится в доспехи, которые нельзя пробить. «Как думаешь, Каз, ему стоит это сделать?» «Ты ведь знаешь ответ, Инеж», — голос Каза в её голове был таким же, как обычно, — режущим, грубоватым, родным. — Она… — Ланс сглотнул. — Она снова подсела на наркотики. Думаю, скоро… она станет бесполезна для нас. — Неудачная инвестиция? Инеж и сама не знала, зачем спросила это вслух. Лансу пришлось кивнуть. Все свои силы он сейчас бросил на то, чтобы показать своё безразличие к Коре, своё умение быть деловым человеком. Как глупо. Как знакомо. Сегодня Инеж хотела поговорить с Лансом о другом, но теперь она видела ещё чётче, чем обычно: Кора вплетена в эту историю. Вплетена в Ланса. — Может, всё-таки присядешь? — Инеж взглядом указала на кресло, рядом с которым по-прежнему стоял Ланс. Разговор намечался длинный. — Нет, спасибо. Это было отмеренное заранее, скупое «спасибо». Ланс знал, что Инеж ценит в нём умение быть вежливым и обходительным. Наверное, я кажусь ему старомодной старухой. — Ладно. Как думаешь, Ланс, сколько я ещё собираюсь быть боссом «Отбросов»? Только говори честно. Инеж нарочно выбрала это скромное «босс «Отбросов». Она знала, как её называют. Королева преступного мира. Лидер тёмного Кеттердама. И злобная стерва — но это совершенно не величественно. Мальчик тем временем сцепил руки в замок, а потом резко разжал их. Его глаза потемнели. — Меньше года. Я заметил ваши приготовления. Инеж кивнула. Значит, она в нём не ошиблась — дополнительный штрих к многолетней почти безупречной службе. — И что ты собираешься делать, когда я уйду? Ланс не медлил с ответом: — Править от вашего имени, если вы выберите меня приемником. Если же нет, то я возьму ваше место силой. У меня много союзников. — Готовишь заговор за моей спиной? Мальчик не побледнел и не изменился в лице. Кажется, он читал Инеж не хуже, чем она — его. — Нет. — Как будто ты бы мне сознался, — как же ныли ноги. — Я исчезну через неделю, и всё будет твоим, Ланс. Только ответь мне на один вопрос. Мальчик пытался не показать Инеж свою радость, своё ликование, но торжествующая улыбка затаилась в уголках его губ. — Вопрос? Это какая-то проверка? Возможно, самая важная в твоей жизни, Ланс. — Что ты сделаешь с Корой, когда возглавишь «Отбросов»? Ланс думал долго. Инеж практически видела, как он перебирает варианты, взвешивает их, отметает слишком эмоциональные. Ланс Хесельхофф — сирота с кеттердамских улиц, которого она взяла в банду лет десять назад, — хотел стать Королём. Сейчас его называли Кровавым Гостем — Инеж периодически просила Ланса навестить недовольных, задолжавших, провинившихся. Больше они никогда не повторяли своих прегрешений. Наконец голос Ланса разрезал сковавшую кабинет тишину: — Я дам ей ещё один шанс: завязать с тяжёлыми веществами, стать полезной. Инеж хмыкнула. Рационально, но с ноткой гуманности. Это я сделала мальчика таким? Или всё же нет? Вопрос без ответа. Кое-что другое Инеж знала наверняка. — Ты любишь Кору, Ланс. Путаешься с девицами, чтобы забыть её. Тебя пугают твои чувства. И пугает то, что с ней происходит. Спаси её. Ты ей нужен. Ланс что-то хотел сказать — вероятно, пообещать, что исполнит очередное задание. Инеж прервала его жестом. — Не надо обещаний. Сделай это для себя. Свою битву я давно проиграла.***
20 лет назад
Их подставили. Не требовалось особого ума, чтобы это понять. «Чёрные пики», «Грошовые львы», «Тигры ночи»… Кажется, все банды Кеттердама отправили парочку своих представителей, чтобы расправиться с ними. Каз выругался про себя. Тёмный узкий переулок, кольцо вооружённых врагов — их 12, 14, больше? Каз и Инеж — в центре адского круга. Мы должны выбраться. Она должна. — Освобождение рабов, разорение Хастина и Стопа? Подались в добряки? — худой тип по прозвищу Безглазый театрально скривился. — Жалеешь этих работорговцев? Без них никто не согревает тебя по ночам? — Каз отвечал почти машинально. Им нужно было время. Будто чувствуя опасность, отчаянно заболела нога — только этого не хватало. Кажется, Инеж что-то заметила по его лицу. Инеж, Инеж… высокие стены вокруг легко ей покорятся. Вывод очевиден. Ещё мгновение Каз позволил себе смотреть на неё. Полтора года назад Инеж попросила его быть чудовищем, осталась с ним, чтобы сражаться. За это время они многое сделали для рабов и ничего — для себя. Как часто Каз хотел сказать ей: «Останься в моей комнате на ночь — давай просто поспим в одном помещении» или «Ты такая красивая». Слова вязли на языке, казались жалкими, срывали последние покровы. «Ты будешь моим без этой брони, Каз Бреккер. Или не будешь совсем». Жить без брони каждый день — невыносимо больно. Иногда они с Инеж позволяли друг другу краткие касания — Каз хранил эти моменты, точно драгоценности. Он всё говорил себе: «У нас ещё будет время. Сейчас разберёмся с новым делом и потом…». «Потом» пришло к ним в узком переулке, скрутило Каза изнутри. Он будет сражаться, пусть даже его треклятая нога отвалится. Он выживет, чтобы больше ничего не откладывать. Чтобы помнить — жизнь скоротечна. Каз сжал руку Инеж, шепнул, почти не разлепляя губ: — Беги. Она собиралась спорить — на это не было времени. — Ради меня. Вместо ответа Инеж встала ему за спину. Краем глаза Каз заметил, как она достаёт ножи. Я же просил тебя. — Долго вы там ещё будете ворковать? — усмехнулся один из убийц. — Мы разорвём ваши поганые тела и разбросаем части по всей Бочке, чтобы все знали… — Да хватит с ними церемониться! Раздался выстрел — пуля пролетела мимо них. И началась бойня.***
Когда-то Инеж верила, что в тот вечер её спасли святые. Теперь — 20 лет спустя — она точно знала: ей помог очень злой бог. Это он вырвал Инеж из забытья, в которое та соскользнула под конец драки, вложил ей в руку нож. Злой бог заставил Инеж продырявить руку бандита, собиравшегося добить её, расправиться с ним, перестрелять сильно раненых. Божество дало Инеж силы. И взамен забрало Каза. Он лежал неподвижный, весь залитый кровью. Он не откликался на её мольбы. Не дышал. — Вернись, вернись… Ты не можешь. Каз… нет, нет, нет. Она пыталась делать ему искусственное дыхание, трясти его за промокшую от крови рубашку… Она хотела услышать его голос, но Кеттердамом завладела тишина. Каз оставил её, ушёл. Инеж долго сидела рядом с ним, не чувствуя собственной боли. Всё стало серым, пустым, бессмысленным. Беспомощность поглотила её. Спустя вечность Инеж сняла с Каза перчатки и стала покрывать поцелуями его холодные руки. — Я люблю тебя. Я верю, что ты слышишь. Больше она ничего не помнила о том вечере — всё превратилось в туман. Туманом стал и первый год после смерти Каза. Для Инеж существовала только месть. Почти все «Отбросы» её поддержали — в отличие от многих они не могли поверить в то, что Грязные Руки и Призрак промышляли чем-то, не приносящим выгоду. Улицы Кеттердама залила кровь. Месть питала Инеж, восстанавливала её силы. Месть сделала Инеж лидером банды — не было никого умнее, яростнее и жёстче неё. Месть позволила Инеж забыть о чувстве вины. Месть не осталась с Инеж навсегда. И вместе с чувством вины, настигшим её в один из похожих друг на друга дней, в мир Инеж вернулись краски. Туман исчез, оставив её наедине с беспощадной истиной: Каз мог бы жить, если бы она не обратилась к нему с той роковой просьбой. Такой уверенный в себе, всегда имевший козырей в рукавах — он казался всем воплощением могущества. Бессмертным. Значит, и я в это поверила? Иногда Каз в её голове отвечал: «Может, это я поверил? Поверил, хотя знал, что нет ошибки хуже». Инеж отмахивалась. Она не хотела снисхождения или прощения. К концу второго года жизни без Каза Инеж точно знала свою цель: он стремился к могуществу, к власти, к тому, чтобы Кеттердам полностью склонился перед ним. Теперь это была её цель. «Ради меня», — звучало в её голове раз за разом. Ради тебя.***
Неделя выдалась нелёгкой. Инеж приводила свои дела в порядок, улаживала вопросы по поводу отъезда, следила за поведением Ланса пристальнее, чем обычно. — А борьбу с работорговцами мне продолжать? — спросил он в один из вечеров в её кабинете. Инеж пожала плечами. К своей благой идее она вернулась только на четвёртый или пятый год царствования — после долгой и тяжёлой внутренней борьбы. О её делах знали несколько испытанных людей. — Работорговцы не заходят в Кеттердам. Знают, что бессмысленно. — Они могут вернуться, — заметил Ланс. — Могут, — подтвердила Инеж. — Когда вернутся, тогда и решишь. А теперь предлагаю партию. Она кивнула на шахматы, стоявшие в маленьком шкафу. С годами Инеж переделала кабинет Каза под себя. Это было неизбежно, как само течение времени. Тем же вечером, почти ночью, Инеж зашла к Коре. Хрупкая девочка, пришедшая к ним из цирка ради хорошего заработка. Когда-то она казалась Инеж куколкой — аккуратное личико с большими зелёными глазами, густые каштановые волосы, вьющиеся на концах. Теперь в Коре не осталось ничего милого: она сильно похудела, под глазами залегли глубокие тени, волосы явно повылезали. Маленькая свечка у изголовья кровати дала Инеж рассмотреть их Призрака. — Ты плохо выглядишь. Кора грязно выругалась, потом обвела взглядом свою комнатушку: — Тут всё плохо выглядит. — Ты пойдёшь в лечебницу? — спросила Инеж, заранее зная ответ. — Мне не нужна помощь. Инеж знала, что всё это — уже не её дело. Она позволила девчонке называться Призраком, в какой-то момент даже приблизила её к себе, а Кора выбрала дурман, лёгкие удовольствия. Сама загнала себя в угол. Королеве Инеж полагалось пройти мимо. Инеж Гафа, верившая в возможность искупления, посоветовала Лансу бороться за Кору и теперь пришла сюда. Инеж Гафа, молчавшая столько лет, чувствовала вкус скорой свободы. Королева Инеж не верила в то, что действительно сможет уехать. — Ланс приходил к тебе? Кора отвернулась, обняла себя болезненно тонкими руками. — Нет. Не помню. Глупые, отравившиеся грязным кеттердамским воздухом дети. Инеж погладила Кору по голове — та не стала сбрасывать её руку. — У тебя впереди большая жизнь, Кора. Жизнь — это счастье, пока её можно с кем-то разделить. Кора ничего не ответила. Инеж пододвинулась поближе и обняла девочку. Кора вдруг стала всхлипывать — громко, будто предъявляла свои права на жизнь. Инеж гладила её по волосам. Когда-то давно, не в этом мире, ей приснилось, что у них с Казом есть дочь — маленькая упрямая девочка с глазами цвета крепкого кофе. Этот сон ужасно смутил Инеж, и она дня три не могла нормально разговаривать с Казом. Целых три дня. Пропасть потерянного времени. Инеж оставила задремавшую Кору и завела в комнату целителя Гейра. Инеж давно сотрудничала с Гейром. Лет 15 назад он даже пытался ухаживать за Инеж. Она подыграла ему немного — вдруг бы получилось. Но не смогла. У Инеж не выходило жить дальше. Из-за этого она почти перестала общаться с Ниной — та была счастлива с Ханной, но при Инеж будто бы стыдилась того, что пошла дальше после смерти Матиаса. Чего тут стыдиться? «Это было бы естественно», — откликался Каз в голове Инеж. Для всех, кроме меня.***
Из Кеттердама Инеж уплывала ночью. До пристани её провожал только Ланс — на нём ладно сидел новый плащ, а перчатки были старые. Те, что Инеж купила для него несколько лет назад. Надел он их из сентиментальных чувств? Или это был ещё один способ её задобрить? Инеж не знала, какой вариант нравится ей больше. Стоило им остановиться, как налетел порыв ветра: спутал волосы Инеж — совсем седые, взлохматил строгую причёску Ланса. Мальчик смотрел на Инеж как-то завороженно — её заинтересовал этот взгляд. — Что такое? — Просто… не привык видеть вас с распущенными волосами. И правда. Королева Инеж стягивала волосы в тугой узел, чтобы они не мешали ей. Не напоминали о тех редких мгновениях, когда шелковистые чёрные пряди целовал Каз. — Настало время перемен, — ответила Инеж Лансу. Её корабль уже ждал. Можно было попрощаться с мальчиком, а заодно — с этим городом, который забрал у неё всё и сделал её всем. Инеж медлила, потому что чувствовала: Ланс хочет сказать что-то ещё. — Коре стало получше, но Гейр посоветовал не радоваться. Нужен будет длительный восстановительный курс. Инеж посмотрела на него испытующе. — Я помогу Коре. Обязательно помогу, — ответил Ланс. — Я действительно… «Люблю её» — повисло в воздухе. Почему мы никогда не говорили этого друг другу, Каз? — Скажи ей, — попросила Инеж. — Больно этого не услышать. Ночь, ощущение близкой разлуки, за которой не будет встречи, давали им карт-бланш на откровенность. — Кора сказала, что боится за меня… боится того, что со мной сделает эта… должность, — Ланс снял перчатки и потёр ладони друг о друга, точно это был лучший способ согреться. Инеж же вообще казалось, что ночь выдалась на редкость тёплая для ранней кеттердамской осени. — И правильно. Чем больше у тебя власти, тем страшнее ты становишься. Раньше я не понимала этого. — А он понимал? Ланс всегда называл Каза «он», точно в самом его имени было что-то пугающее. — Возможно. Мы были детьми. По уши извалявшимися в грязи и крови детьми. Вот чего мы не понимали. Инеж оставалось сказать Лансу только одно. — Будь сильнее и умнее меня, — она приблизилась к своему мальчику, потрепала его по щеке, чего никогда себе раньше не позволяла. — Сбеги из Кеттердама раньше, чем я… Я люблю тебя, Ланс. Он ничего ей не ответил, но весь будто сжался. Надеюсь, Кора поможет тебе, мой мальчик. Я уже не могу. Инеж взошла по трапу, не оборачиваясь. Всё оставалось позади. Всё теряло смысл. В каюте для неё приготовили постель. Инеж прилегла, не раздеваясь, чувствуя невероятную, ужасающую усталость. Ноги снова ныли. И Инеж вдруг поняла, что плачет: слёзы текли по лицу градом, слёзы смывали кровь с её рук и грязь с её прошлого. Инеж тонула. «Почему ты не уехала раньше? — спрашивал Каз. — Ты ведь так хотела быть свободной, хотела покорить море? На что ты променяла свою жизнь?» Он пришёл к ней во сне — невозможно красивый. В его глазах, пронзительно чёрных, Инеж увидела столько любви, что все слова оставили её. — Так, значит, стала Королевой преступного мира, — Каз улыбнулся. — Неплохо. «Мы станем королем и королевой, Инеж». Каз протянул ей руку — без перчатки, — и Инеж коснулась его пальцев. Кеттердам исчез навсегда.