Хаос: Наследник Ведьмы

      Домой я возвращаюсь рано — уже в четыре вечера я оказываюсь на улицах Лэмстеда, прямиком на пути к северному кладбищу. Район встречает меня приятной прохладой и редкими людьми, бродящими по улицам между многоэтажек, словно неприкаянные. Дует легкий прохладный ветер. Тучи слегка разошлись, солнце показалось из-за них, и на улице стало несколько теплее от слабоватого света его лучей. Я иду, счастливый и довольный, усмешка кривит мои губы, а в сумке о спину бьется коробка с последним кусочком торта. Лорел будет доволен — он любит шоколад, а еще больше любит шоколадные торты. А я только и рад порадовать его. Его счастливая улыбка и радостный блеск глаз рождают во мне волну тепла и хорошего настроения.       Проходя мимо банка, я уже не смотрю на его окна. Я думаю только о том, что сегодня должен буду протереть пыль на всех поверхностях в доме, чтобы вернувшийся с работы Лорел лишний раз не напрягался.       — Ай! — За своими мыслями я совсем перестал замечать мир вокруг. Опрометчиво, учитывая мой утренний опыт с местной психичкой. — Осторожнее что ли!       — Простите… — я поднимаю голову, встречаясь с усталым взглядом мужчины, бледное лицо которого избороздили морщины, а темные волосы топорщились в разные стороны.       — А… — но мне было напевать на него. Потому что за его спиной я видел что-то куда более интересное.       Как объяснить то, что я сейчас вижу? За спиной высокого мужчины стояло нечто. Оно отходило от его плеча — я видел что-то вроде дымного следа, связавшего их. Оно и само все было дымное, состоящее из расплывающегося синего клубка. Или скорее мерцающего? Я не задумываюсь об этом. Воздух из моих легких весь выбило, сердце на пару секунд замерло в безумном страхе, а затем застучало так сильно, что мне стало больно. Ни вдохнуть, ни выдохнуть я не мог, слова встали поперек горла. А дымная фигура — я присмотрелся и понял, что этот синий дым, когда не расплывается, очень похож на мужчину передо мной — не переставала двигаться. Я видел, что фигура плачет — маленькие дымные комочки срывались с его дымных же щек и распадались в воздухе. Вокруг шеи дымного человека была обвязана веревка, тоже расплывающаяся и собирающаяся из дыма. И она все затягивалась и затягивалась, затягивалась и затягивалась…       — Парень, с тобой все в порядке? — Мужчина осторожно коснулся моего плеча, и наваждение пропало.       — Что? — Я посмотрел в его глаза — пустые серые глаза, Господь, у меня мурашки по спине побежали — и тяжело сглотнул. — Д-да, со мной все в порядке.       — Прости еще раз. — Мужчина отпустил мое плечо и двинулся дальше. Его шатало. Собственно, как и меня.       Что это сейчас было? Я точно видел это? Я ведь совсем немного выпил, меня не могло так унести с одного неполного стаканчика бренди, меня так даже с бутылки виски в литр не уносило… Господи, что я сейчас увидел?! Почему это странное существо было так похоже на этого мужчину и почему оно затягивало веревку вокруг своей шеи? Я брежу?       Ноги сами понесли меня вперед, но я мало что осознавал. В голове все крутились и крутились эти вопросы, я почти ничего не замечал вокруг себя. Ноги заплетались, я на мгновения потерял связь с реальностью, меня начало слегка заносить, потому что по сторонам я мало смотрел, полностью погруженный в свои мысли. Мне казалось, что вся кровь оттекла от моего лица куда-то в сердце, потому что там все колотилось с такой силой, что меня изнутри рвало от каждого удара сердца. Этот сильнейших страх я не понимал. Я не боялся ничего и никого — с ревом кидался в гущу боя, кусался и царапался с самыми дикими бомжами и алкоголиками в городе, если они представляли угрозу. А сейчас меня всего сковал безотчетный страх, причин которого я не понимал. И мое состояние не могло остаться без внимания. Не в Лэмстеде, где старушек не сердобольных весьма и весьма порядком.       — Ишь что творит! Постыдился бы хоть, перед детьми-то! — Я с трудом повернулся на окрик какой-то старухи, чей скрипучий голос ударил мне по ушам словно скрип мела о доску.       Крик так и остался в моем горле, раздирая его изнутри. Над стоящей у подъезда — номер 13, ебучее 13 — бабулей вился еще один дымный силуэт. На этот раз кроваво-красный, он шел от ее груди, обвивался вокруг нее и шипел на меня. Его лицо распадалось и рассыпалось дымными облачками, но я мог различить то гневное выражение, что застыло на нем. Стоящие рядом с ней мальчик и девочка смотрели на меня, цепляясь за бабкину юбку, а за их спинами тоже вились фигуры. Зеленые маленькие облачка отходили от их животов и расплывались, расплывались, расплывались… Я дернулся назад. В мой мозг словно впились чьи-то когти — красный дым двинулся в мою сторону.       Прежде чем старуха напомнила о своем существовании, я в ужасе рванул прочь оттуда. Я не понимал, совсем ничего не понимал! Что это?! Господи, что это?! Почему оно вообще есть? Я ничего не понимаю!       Я бежал и бежал, задыхаясь, захлебываясь вонючим городским воздухом. Хрип рвался из моего горла, я мог только хрипеть, кашлять и бежать. Даже не кричать — только надрывно сипеть и, запинаясь, материться себе под нос, но продолжать нестись вперед, пока совсем не ослабну от этого непрекращающегося бега. Улицы проносились мимо меня, но я не различал ни зданий, ни людей вокруг, ни дымных фигур, окружавших их. Сталкиваясь с прохожими, я останавливался, но, видя за ними синие, красные и желтые дымные фигуры, снова пускался в бега. Мне смотрели в след, кричали что-то, но я не слушал, только убегал от холодных прикосновений дымных фигур, которые все пытались до меня дотянуться. Я бежал, только бежал, а улицы менялись вокруг меня и люди удивленно смотрели мне вслед.       Я схожу с ума, Господи? Неужели твоя кара настигла меня? За что ты так жесток, Господь?! Убил бы меня — я бы и слова не сказал. Но дарить мне сумасшествие в пятнадцать лет — нет, это слишком жестоко.       Шипение из-за заборов я игнорировал. После марафона через городской район Лэмстеда даже воздух внутрь моих легких проникал с трудом, шум оставался неуслышанным, мне было уже все равно. Руки тряслись, я поднимал их с трудом, цепляясь за воздух в надежде удержаться. Но не смог — упал. От резкого столкновения коленей с асфальтом я взвыл. Боль пронзила мои ноги. Треск разрывающихся джинс отозвался в голове эхом, позорный болезненный всхлип застыл в тишине окраин Лэмстеда.       Подняться оказалось делом трудным — мир кружился и вертелся перед моими глазами, дышать было трудно и больно, ноги подкашивались. Меня трясло как припадочного. Руки слушались плохо. Оттряхивая колени дерганными движениями, я совершенно не понял, на что такое мокрое наткнулись мои ладони. Только когда взгляд мой опустился на измаранные в алом пальцы, до меня наконец дошло. Джинсы разорвались и кожа на моих коленях тоже. Боли я, правда, почти не чувствовал. Шок затмил ее. Я вообще не понимал, как я еще стою, потому что меня так трясло, что каждый шаг грозил стать последним, а любое движение головы тянуло меня к земле. С превеликим трудом я дотянулся до рюкзака за спиной. Снял его, уронив на землю, не удержав в дрожащих пальцах. Как такую судьбу не повторил мой многострадальный телефон — я не понимаю. Как мне удалось дозвонится до Лорела, впрочем, тоже.       — Л-лорел? — Я с трудом узнал свой голос. Дрожащий, сорванный, хрипящий. Словно бы и вовсе не мой.       — Мортем, с тобой все в порядке? — Лорел взволнованно трещал в трубку, но я слышал только, как на фоне стучат о доски пола каблуки ботинок. Я отвлекаю его. Я мешаю ему. — Я сейчас не занят, если что случилось, я могу… — что, если и за его спиной я увижу это нечто?! Нет!       — Нет-нет, все в порядке… Прости, что отвлек. — Я сбросил трубку.       Телефон улетел обратно в сумку, жужжа и надрываясь от нового звонка. С огромным трудом я забросил рюкзак за спину. Попытался двинутся вперед. Ноги чуть не подогнулись, разъезжаясь по сухому и устойчивому асфальту. Боли не было. Не было боли — и ладно. Каждый следующий шаг был медленнее предыдущего и давался все труднее. Я шагал и шагал, но все крутилось и кружилось передо мной, а воздух уже не казался холодным. Наоборот, он обжигал мою глотку, драл ее своими горячими когтями с каждым шумным тяжелым вздохом. Инстинктивно я провел языком по пробелу в нижних зубах. Язык скользнул по острым краям остатков коренного зуба, сломанного в одной из драк. Я ощутил вкус крови во рту, но проигнорировал и это. Двигаться, только двигаться.       Лес, мой любимый лес, не дал мне покоя. Я шел и за каждой сосной мне чудились эти тени. Я пытался бежать, но не мог даже перейти на быстрый шаг. Дыхание тут же сбивалось, ноги сгибались, а тело вело в сторону, прямо на проезжую часть. Идти, идти домой, бежать от этих странных дымных фигур, что словно преследовали меня. Что это было? Это ведь не могло быть реальным, да?       Я остановился. Конечно. Они не были реальными. Вот в чем подвох. Они не были реальными. Просто я долго не пил, и теперь бренди слишком сильно дал мне в голову.       — Ха… — Тяжелый смешок вырвался из моего рта. — Ха-ха-ха-ха!       Господи, какой же я идиот! Их ведь не было! Просто ко мне пришла белочка, которую в простонародье называют белой горячкой! Мне стукнуло в голову! А я, придурок такой, испугался! Рванул как в жопу ужаленный! Упал, любимые джинсы порвал!       Пальцами я нащупал крестик на своей груди. Да, я просто нахрюкался. Меня повело, а я и не понял. Не было там никаких фигур. Я просто пьян, и мне чудится. Тяжелый выдох, шаг вперед, надорванный смешок. Боже, рассказать бы об этом Гейлу. Вот он посмеется! Да я сам над собой смеюсь. Лорела взволновал, себя покалечил, малолетний идиот. И ради чего? Ради глюков. Все. Завязываю с алкоголем. В жопу его, если мне такая дичь каждый раз видеться будет.       И лес уже не кажется таким страшным. Нет там ничего, глюк все. Шагать, правда, все так же тяжело, в груди все спирает, а боль постепенно приходит в изодранные колени. Но все уже хорошо. Вон едет машина по дороге. Водители здесь медленно катаются, я сейчас посмотрю на машину, и ничего не увижу за спиной ее водителя.       Ой. Это машина Лорела. Черт, он все-таки сорвался с места ради меня.       — Мортем! — Как он только в дерево не впилился с такой-то резкой стоянкой? Из машины вылетел, как будто за ним все черти Ада гонятся.       — А, Лорел. Привет. — Я вяленько махнул ему рукой. Дай Бог ничего за его спиной не увижу.       И не увидел. Лорел как Лорел. Обычный такой, стандартный. В черных рубашке, жилетке, брюках — его стандартная форма работника магазина ритуальных услуг. Взрывает каблуками туфель песок под ногами и рвется ко мне. Он сильно припадает на левую ногу — та вся была в шрамах, которые, как он говорил, остались после аварии. Я, в состоянии полубессознательного, пялюсь на эту ногу, вяленько размышляя о том, что ему нельзя ее сильно напрягать. На голове у Лорела атас, это я понимаю, когда он подходит ко мне, а я наконец отрываю взгляд от его ноги и перевожу на голову. Короткие волосы растрепанны, почти дыбом стоят, и это при том, что Лорел любит порядок на своей голове. Мне становится невероятно стыдно, и я пытаясь запоздало прикрыть ободранные коленки обрывками джинс.       — Боже, Мортем, что с тобой случилось? — Он остановился рядом со мной, торопливо осмотрел. Похоже, я выгляжу плохо — его лицо все скривилось, а в глазах появилась не то тревога, не то ужас. — Ты в порядке? Как себя чувствуешь?       — Нормально, все нормально, я просто упал сильно, ну и… — щеки начинают гореть. Это же надо так опозориться. Пьянь малолетняя.       — Идем в машину. Твои колени выглядят кошмарно. — Он идет рядом, готовый в случае моей слабости подхватить и понести. Душу греет это «рядом». Особенно от него.       — Спасибо. — Я сажусь на переднее сидение, кладу рюкзак на колени и пристегиваюсь. Стыд и благодарность смешиваются в груди, и теперь там больше нет этого безотчетного страха перед неизвестным. Мне тепло и радостно — Лорел заботится обо мне, мне стыдно и боязно — я сорвал его с рабочего места. — Прости, я тебя так встревожил этим дурацким звонком.       — Все в порядке — Но он улыбается, садясь за руль своего пежо. — Я и сам собирался тебе звонить. Ты просто немного опередил меня с этим, вот и все.       Я знаю, что он лжет. Он всегда стесняется мне звонить. Говорит — что я тебе, парень что ли (при этом он всегда странно кривился, очевидно потому, что не испытывал теплых чувств к представителям ЛГБТ), или мамочка заботливая? Я не подтверждал этого, но и не отрицал. Пацаны мне бы потом прохода не давали, если бы Лорел звонил. Они и так периодически подшучивали, не переметнулся ли я на противоположную сторону влечения. Как хорошо, что они все еще не знали о моих предпочтениях.       — Подожди-ка… — Лорел, перед тем как завести автомобиль, залез в бардачок, почти завалившись мне на колени. Я же мог только отводить глаза от его коротко постриженного затылка и кусать губы. — На, протри коленки. Не шибко что, но и так сойдет.       Он поднимается, а затем протягивает мне упаковку влажных салфеток. Я хватаю ее дрожащими пальцами, тут же распаковывая. Лорел улыбается и заводит автомобиль. Тот кряхтит и тарахтит, в салоне начинает ощутимо потряхивать. Грэхэм морщится и тихо ругает непослушную старую машину, упорно ворочая ключом в замке зажигания. Я же в свою очередь стираю кровь и грязь с коленок, хмуря брови от ощутимых уколов боли в мелких ранках. Повреждения оказываются несерьезными — так, верхний слой кожи содрал. Но крови много — первая салфетка оказалась вся в красных разводах, а я только одну коленку протер.       — Да неужели! — Машина наконец завелась только когда я приступил к протиранию второй коленки. Нас сильно дернуло, двигатель взревел и тут же утих, бурча и урча. — Бросай на пол, я все равно сегодня хотел убраться в салоне. — и это прежде, чем я даже рот успел раскрыть о том, куда деть использованные салфетки.       Ну, на пол так на пол. Я придавливаю обе салфетки мыском кроссовка, чтобы они никуда не делись. Лорел вдавливает педаль газа, выжимая из старичка-пежо все, что тот может предложить. Вжавшись спиной в сидение, я смотрю в свой рюкзак и молчу. Совсем не знаю, что сказать. Я виноват перед Лорелом. Не являясь ему ни сыном, ни таким уж близким другом, ни тем более любовником, я сорвал его с места, вынудил приехать за мной. И все почему? Потому что я словил чертову белочку!       — Можно задать один нескромный и некультурный вопрос? — Я осторожно киваю, все еще не смотря ни на Грэхэма, ни на проносящиеся за лобовым стеклом пейзажи. — У тебя остался еще алкоголь?       — Что? — Я резко поворачиваю к нему голову, с удивлением смотря на довольное улыбающееся лицо, на котором не осталось больше места волнению. Куда что делось — не пойму. — А… Нет… Но как ты понял? От меня что, так воняет? — Сволочь-Гейл. Говорил ведь, что пролитое на футболку бренди не учуять не возможно, но нет же, он же чист и невинен, и вообще до Лорела не дойдет! Еще больше стыда на мою голову.       — Так, слегка. — Грэхэм чуть ухмыляется. — Жаль. А то я уж думал устроить вечеринку на двоих.       — Зато у меня есть тортик. — Я слегка расслабляюсь. Лорел не злится, это хорошо. Папа меня бы уже давно так отдубасил, что мало не показалось бы. — Твой любимый, шоколадный.       — Ууу, кто-то читает мои мысли. — Переливчатый смех вновь напоминает мне о встреченной сегодня девушке. И все же, чем-то ее голос был похож на голос моего соседа.       — Я тоже торт прикупил. Безешный, прямо как ты любишь. — Мать моя мужчина, вот теперь я еще больше захотел домой! А еще — крепко обнять Лорела в благодарность за все, что он для меня делает.       — Да не надо было… У меня совсем нет денег, чтобы заплатить за него да и не хочу я сладостей сегодня. — Блин, он на меня так раскошелился. А у меня действительно совсем не осталось денег заплатить ему за вкусняшки.       — Боже, Мортем, еще скажи, что ты безешные торты разлюбил. — Лорел отрицательно качает головой, все больше и больше вгоняя меня в краску. — Считай это моим тебе подарком за помощь по дому.       Мне остается только заткнуться и до конца поездки прятать за волосами красные щеки и уши. Лорел умеет смущать, тут уж ничего не скажешь.       По приезде на кладбище обнаруживается маленькая проблема.       — Тссс. — Выйти из машины оказывается тяжелее, чем в нее залезть. Боль вернулась в полном размере и теперь обжигала мои колени раскаленными прутьями.       — Помочь? — Лорел снова рядом, готов подержать.       — Нет, не надо. Я не настолько слаб, чтобы меня нужно было поддерживать. — Получается чуть грубее, чем я хотел, но исправлять уже никак. Сказанного не вернуть.       — Как хочешь. — Лорел запирает машину, стоящую как и обычно в небольшом закутке за магазином, а затем поворачивается ко мне. — Я пойду обратно на рабочее место. Ты со мной или домой пойдешь?       — Домой. — Я, конечно, хотел бы потискать Пуфика, но чувство неоплаченного долга, ну, и малость боль в нога, гонят меня в пределы дома могильщика.       — Хорошо. — Лорел отдергивает чуть задравшиеся манжеты рубашки пуговицы на которых в тусклых лучах солнца слабо поблескивают медным отблеском. — В холодильнике есть остатки вчерашней курицы и макароны, сигареты я оставил на подоконнике на кухне.       — Спасибо. — Я пытаюсь тоже улыбнуться, но получается слишком наигранно и неестественно.       Лорел только усмехается и уходит — прямиком к двери в магазин ритуальных услуг. Я же в свою очередь обхожу магазин, выхожу на полянку перед ним и тороплюсь домой по знакомой до мельчайшего камушка дороге.       Дом встречает меня тишиной и полным спокойствием. Я бросаю рюкзак в прихожей, стягиваю кроссовок с левой ноги правой, а с правой — левой. Сразу хочется на все забить — в доме приходит расслабление, покой и умиротворение, которые очень нужны моему натерпевшемуся сегодня мозгу. Но вместо того, что бы пойти и завалится на кровать, я плетусь на кухню. Есть хочется больше, чем лежать, да и коленки нужно обработать.       Помыв руки под струей холодной воды, я снимаю порванные джинсы и вешаю их на спинку своего стула. Интересно, у меня получится их потом зашить или можно сразу выбрасывать? Копясь в аптечке, что находится в шкафчике столешницы, я думаю только об этом. Вовсе не о том, что видел сегодня и как можно объяснить этот кошмар, нет конечно. Только о том, удастся ли зашить любимые джинсы. О, вот и перекись, а рядом с ней и ватка. Стул, по утрам всегда жесткий и неудобный, сейчас кажется невероятно мягким. Я ставлю пятку на сидение, открываю перекись, сдабриваю ей обильный кусочек ватки и, зажмурившись, прижимаю к ссадинам на левой коленке. Перекись пенится, легкий укол боли пронзает кожу, но я расслабленно выдыхаю. С левой коленки я постепенно перехожу на правую. Забавно, но на ней ссадина прошлась как раз над старым шрамиком от падения с велосипеда. Я тогда в первый раз катался, бабушка за мной уследить не смогла. Мое падение было не то что бы крутым или эпичным — я перекувыркнулся через руль, затем еще раз через голову и смачно проскользил лицом по земле. Коленка нашла на камень, кожу рассекло до кости. Естественно, шрам остался. И вот теперь я обрабатываю ссадинки над этим памятным шрамиком. С теплом я вспоминаю, как бабушка ворожила над раной — звонила в скорую, забирала оттуда после первичной обработки, отказывалась пускать ко мне ноющих о моей тупости и несовершенстве родителей. Потом она готовила какие-то специальные мази — сама, из незнакомых мне трав. Это было смешно и удивительно, но рана зажила от них быстро.       Тепло воспоминаний тонет в холоде реальности. Мне больше не семь. Бабушки больше нет, теперь я сам по себе. Забота обо мне — моя забота. Я откладываю в сторону ватку, посильнее кутаюсь в мешковатую футболку, поднимаю ноги на стул. Положив голову на сложенные на коленях руки, я тяжело выдыхаю. Надоело. Я каждый день стою из себя хер знает кого. Улыбаюсь, шучу глупые шутки, радую свою банду тупой шелухой, совершаю необдуманные поступки. И все ради чего? Ради… Да черт его знает, ради чего. Наверное, ради того, чтобы сохранить хотя бы остатки своей личности. После смерти бабушки во мне что-то сломалось, переменилось — я больше не я. Я себя больше не узнаю, как бы не хотел. Я хочу измениться, но лишь глубже ухожу на дно. Раньше я был прилежным учеником с шалопаистым характером и склонностью к выделыванию всякой чертовщины. Теперь я — худший кошмар учителей, который утягивает за собой во тьму всех своих друзей. Стандартный подросток в Сван Вейли, маленьком маргинальном городке северной Калифорнии. Уверен, к двадцати пяти я сопьюсь и сдохну под мостом от отравления паленым алкоголем или чем похуже. И даже Лорел не спасет меня от этой участи.       Желудок напоминает о себе громким бурчанием. Я распрямляюсь, шумно вздыхаю. Лениво поднявшись, прохожу до холодильника и заглядываю в него. На второй полочке стоит одинокая сковородка со вчерашними куриными голяшками. И торт. Мой любимый торт, с кремовыми розочками на нем. Его я отложу на потом. Курицу же я даже греть не хочу. Вытащив сковородку на печку, я открываю ее, достаю из шкафчика тарелку и кладу на нее ледяную куриную ножку. Жир и сок на ней замерзли, майонезные разводы застыли, но я смотрю на это как на несущественную проблему. Достав из все того же шкафчика вилку, я возвращаюсь за стол. Потом верну сковородку в холодильник. Сейчас поем, вернусь в мир реальный из своих тупых депрессивных мыслей и снова буду активным и лже-жизнерадостным. Замечательно.       Жуя холодный, пресный и скользкий кусок курицы в желе, я мельком глянул в окно. И тут же моя нижняя челюсть поползла вниз, а полупережеванная курица стала грозиться выпасть обратно на тарелку.       За окном стояло… Нечто. Слишком часто я говорю это за сегодняшний день, но иначе как нечто эту хрень не назвать. Оно не было дымным. Скорее расплывчатым и нечетким, как фигура в тумане. Нечто отдаленно напоминало человека — фигура, ее строение и все дела. Я пару раз моргнул, надеясь, что хрень пропадет, но она не пропала. Наоборот — стала еще ближе к окну, почти прижавшись к нему своим расплывчатым лицом.       — Да что, блять, не так с сегодняшним днем?! — Я чуть не подавился курятиной, задыхаясь от возмущения. — Нахуй, нахуй дешевое бренди, чтоб я еще раз его выпил! — Меня когда-нибудь вообще отпустит или я могу до завтра облегчения не ждать?       — При… — Окно открыто? Да нет, закрыто. Откуда ветер дует? - …вет. — Стоп. Неет, нееет. Я отказываюсь верить.       Хрень, прижавшаяся к стеклу, стала чуть отчетливее. Черты лица оказались женскими — расплывчатые пухлые губы, более аккуратные формы, теряющиеся на фоне кустов за окном длинные волосы. Хрень была недурна собой — я мог различить прямой длинный нос, узкие аккуратные брови и большущие глубоко посаженные глаза, смотрящие прямо на меня. Удивительно, но холодком не веяло, как это бывало с героями тупых историй про призраков. Сколько я за день сказал слово тупых? Много, окей.       — При… вет. — Хрень, очевидно, разговаривала. В моей голове. Все. Край. Я все же сбрендил.       — О нет, нет-нет-нет, пошла нахуй. — Призрачная фигура за окном начала скрести пальцами по стеклу. Мордашка ее, еще точнее проступившая в воздухе, стала грустной и молящей. — Нахуй пошла! Фу, глюки, уходите!       Но глюки никуда не девались.       — Так, ну все, пора с этим юмором заканчивать. — Я встаю из-за стола, оставляя недоеденную голяшку. Работа поможет мне справится с наваждением, я надеюсь.       Я решаю протереть пыль. Ради этого иду в санузел — маленькую комнатку по соседству с моей, которая совместила в себе и ванную, и туалет. Закрыв за собой дверь в нее, я остаюсь один на один со стенами. Тут окон нет — только светлая плитка стен, белая раковина по правую руку, глубокая белая ванна с синей шторкой с дельфинчиками прямо передо мной и белый же туалет с освежителями, в рядок стоящими на бачке. Особо я здесь не задерживаюсь, хотя и хочу. Я залезаю в шкафчик под раковиной, вытаскиваю оттуда старую желтую тряпку, смачиваю ее водой и выхожу обратно в коридор. И прямиком в свою комнату.       В общем, по дому я совершаю своеобразный обход. Ничто не остается не протертым. Я даже в комнату Лорела заглянул. Протер весь на удивление чистый рабочий стол, разобрав крупные стопки бумаг и залез во все его полочки, с некоторым разочарованием растолкав лежащие там запасные канцелярские принадлежности (ручки, карандаши, ластики, точилки, даже акварельные краски и кисточки нашлись), мелкие украшения (кулон-кошка на медной цепочке, наборы пуговиц и парочку колец), голубую запертую шкатулку, исписанные его неаккуратным кривоватым подчерком листы бумаги и черные закрытые коробочки со всякой мелочью; протер белый подоконник со стоящими на нем керамическими горшками с живенькими декабристами и фиалками, деревянной небольшой кошечкой со смешной мордашкой и фигуркой кошки манеки-неко, работающей от солнечных батареек и машущей мне своей золотой лапкой; смахнул пыль с крышки и экрана старенького нетбука; вытер пыль с изголовья аккуратно заправленной черной кровати, переставив стоящие там пустые пластмассовые вазы в цветочных узорах и светлую фоторамку с фотографией заката в ней; убрался по краям полок книжного шкафчика, зависнув за изучением цветастых корешков и решившись позже выпросить у Лорела почитать «Террор» Симмонса и «Книжного вора» Зусака; влез в платяной шкаф, пройдясь по полкам рядом с основной секцией, переворошив скупые запасы разноцветных свитеров, джемперов, брюк и галстуков; не обошел стороной тумбочку у кровати, на которой находились электронные часы, пустой стеклянный стакан и полупустая пачка неизвестных мне таблеток. Словом, не забыл ничего. Пыли оказалось, как назло, немного. Лорел, видно, не так давно убрался, облегчив мне задачу.       Момент возвращения в коридор я оттягивал как можно дольше, стоя перед дубовой дверью комнаты Лорела. Я топтался по темно-зеленому ворсовому ковру, скрывающему бетонный пол, бегал взглядом по выкрашенным в болотно-зеленый стенам, на которых тут и там красовались фоторамки с пейзажами. А еще — судорожно искал, что бы протереть. Я боялся, что мои галлюцинации продолжатся, как только я вернусь на кухню, чтобы протереть пыль и там. Но, не найдя ничего, чего не коснулась бы моя рука, я таки решился выйти. Осторожно выглянув в коридор, я осмотрелся. Но ничего не было — ни за окном, ни в самом коридоре. Я был один, а за закрытым окном расстилался безрадостный вид — снова затянувшееся серыми тучами небо, унылый кованный забор со следами ржавчины, небольшой остов леса и могилы, могилы, могилы. Много могил, в общем. Но больше ни одной расплывчатой фигуры.       Я приободрился, что уж тут говорить. Смело вышел в коридор, захлопнув за собой дверь комнаты Лорела, широким шагом направился на кухню, собираясь протереть пыль на подоконнике и шкафчике, а затем забрать свои джинсы и попытаться зашить их. Но лучше бы я не делал этого.       — Ай, блять! — Галюнов стало только больше. Теперь за окном стояла не только расплывчатая девушка, но и еще несколько ребят. Хотя почему ребят, вот там, за спиной первого глюка, стоит глюк с лицом старой женщины. — Да ну еш вашу мать! Я брежу, просто брежу. Все, к черту все, к черту все.       Тряпка остается лежать на чистеньком подоконнике, я же подхватываю джинсы и направляюсь в свою комнату.       Надеюсь, хоть там глюки оставят меня в покое!