***
Я добираюсь до нужного места в считанные минуты. Из опрятного и чистого района я попадаю в настоящую помойку. Здесь низкие серые дома тянутся к небу своими покатыми крышами и зло пялятся на проходящих мимо них грязными старыми окнами. Здесь раскрошившийся старый асфальт под ногами покрыт слоем мусора и грязи, о происхождении которой знать не хочется. Здесь бродят грязные люди в потертых одеждах, с желтыми от пьянства лицами и дрожащими руками, с шальными глазами, в которых плещется только ненависть. Внезапно для себя я обнаруживаю, что чертова сила активировалась. За спинами проходящих мимо я вижу клубы цветного дыма — в основном красного и синего. Вспышка злобы сошла на нет. Но я не замедлился. Я встал, только достигнув стройки. Зашел, как и всегда, с правой стороны. Здесь высокий синий забор еще крепок и стоек и его высоты для меня непреодолимы. Отсюда — направо. С другой стороны забора, сопряженной с разрисованной граффити стеной пятиэтажного кособокого дома, есть небольшая дыра в синем полотне. Мы ее и проделали, когда только-только пришли сюда. И граффити — череп с горящими глазницами и вырывающимся из носа пламенем — нарисовали тоже мы. Кост и Томми постарались тогда, обозначая нашу территорию. Пробравшись на стройку сквозь дыру, измазав все колени и ладони в песке и грязи, я для начала осматриваюсь. Здесь ничего не поменялось с тех времен, когда наши ноги впервые ступили на этот грязный клочок земли. Два кое-как достроенных этажа нового жилого дома возвышались над пустырем, на котором были в беспорядке понатыканы брошенные сломанные строительные материалы — балки, деревяшки и кирпичи. Во дворике никого не оказалось. Я устремился к недостроенному подъезду. Ну как подъезду… Дыра в бетонной стене, в которую должна была ставиться дверь, ведь может считаться подъездом? Наверное, да. Мы над проемом даже фонарь на крюке, вбитом в стену, повесили. Он сейчас не горел, но ведь на дворе не ночь. — Гейл! — я вхожу в огромную залу и громко кричу. Здесь не успели воздвигнуть ни стены, только балки да подпорки, которые должны были создать ограждения одной квартиры от другой. — Выходи сейчас же! — Сам двигай ко мне булками, сволочь малолетняя! — голос доносится со второго этажа, замечательно. Я поднимаюсь по крошащейся под ногами бетонной лестнице на второй этаж, который от первого отличается только наличием деталей интерьера, которые натащила моя банда за все время нашего обитания здесь. И сразу же замечаю того, кто мне и нужен. Гел развалился на древнем тканевом диване без правого подлокотника и половины спинки. Лежит, свесив длинные ноги в пижамных штанах с одного края кровати. Весь обвит синим дымом, что словно кокон окружил его. На деревянном столике без одной ножки, что находится рядом с диваном, стоит початая бутыль вискаря и кружки из шкафчика в дальнем углу этажа. Горка книг в изголовье дивана, пухлые пакеты рядом с ней и упаковки от обедов быстрого приготовления на столе прямо намекают на то, что ситуация просто отстойна. Остатки гнева покидают меня сразу же, как Гейл садится, сбрасывая на пол толстую книгу — «Властелин колец», это обложку я узнаю где угодно. Друг выглядит ужасно — губа с правой стороны рассечена, но покрыта бордовой корочкой, под глазом красуется огромный синяк, а на лбу с все той же правой стороны нашли свое место глубокие ссадины. — Гел, твою мать… — я отлично знаю, что это значит. — Завались. Я тебе вчера два часа звонил, пока мой папаша в ванну ко мне ломился. Хотел к тебе свалить. Но ты не ответил. — он шмыгает носом и сдвигается в сторону, оставляя мне место на диване. Я вижу расстеленную на нем простынку и тонкое одеяло. — Мать мою, Гейл, прости, я просто… Вляпался по самые уши в дерьмо, блять. — вчера вечером, пока Крис Нейлсон выбивал дерьмо из сына, я искал в интернетике информацию о артеках. За всей этой чертовой историей я совсем позабыл о лучшем друге. — Так давай, расскажи мне. Сядь и поведуй, почему я три дня не мог до тебя дозвониться? — он похлопывает ладонью по дивану рядом с собой. Лицо у него хмурое, но глаза как всегда добрые и понимающие. Клубящийся вокруг него синий дым принимает его очертания, но стремительно иссякает, становясь все миниатюрнее. За какие только достоинства мне такое счастье в жизни досталось? — Я… Я не могу. — и это относится к обеим ситуациям. Мои штаны слишком грязные, чтобы садиться на то место, на котором Гейлу спать. А история настолько невероятная, что говорить о ней и вовсе не стоит. — Не можешь сесть или не можешь рассказать? — Гейл хватает со стола кружку с отломанной ручкой, на боку которой нарисован черный котенок с розовым клубком ниток. Любимая кружка Гела. Я почти уверен, что в ней горячительное. — И то, и то. — я приближаюсь к нему и медленно опускаюсь на пол, морщась от боли в напомнивших о себе коленях. — Все слишком невероятно, ты не поверишь. Я сам до конца не верю в происходящее. — Давай же, Мортем, не увиливай. На, выпей, разговорись. — он протягивает мне свою кружку, и я, не глядя, делаю приличный глоток. Да, это виски. Окей, сегодня я не против. После всей хуйни я готов налакаться в дупель. Должен ли я рассказать ему? Должен ли втянуть его в свои проблемы? Должен ли заставлять его тревожиться из-за того, что со мной происходит? Он просит. Он хочет, чтобы я рассказал. А я? Я не знаю. Мне тяжело нести этот внезапный груз на плечах в одиночестве, но посвятить в происходящее друга значит заставить его волноваться. Должен ли я? Хочу ли я? Что делать мне теперь, когда все изменилось? — Обещай, что не станешь смеяться надо мной, окей? — я отдаю ему кружку. Он забирает ее, а затем поплотнее кутается в кофту, поджимая необутые ноги в джинсе. Синий туман тянет ко мне свои руки, но не дотягивается, как бы ни хотел. — Да когда такое вообще было? Колись давай, ты меня слушал годами, теперь моя очередь. — он ухмыляется и чуть прижмуривается. Но тут же морщится и снова становится серьезным. — К тому же, если ты мне все не расскажешь, я тебя не прощу ни за что. — Хорошо. Дай-ка мне пару минут, с мыслями собраться. Я поджимаю ноги и обнимаю себя за плечи. Здесь действительно холодно — влага скапливается на стенах, плесень растет по полу и потолку, и бетонное помещение никогда не прогревается из-за слишком больших окон. Я позволил Гелу ночевать здесь. Я совсем забыл о нем за всеми этими невероятными событиями, за собственным эгоизмом. Мне прощения нет. Он столько раз поддерживал меня, рыдающего, столько раз оттаскивал до дома пьяного и столько раз шел со мной счастливым. А я забыл о нем. Маленькое глупое чудовище, которое позволило себе тонуть в эгоистичной жалости к себе, но не стало спасать нуждающегося в нем друга. — Я — ведьмак. — фраза дается слишком легко. Срывается с дрожащих губ и повисает во влажном воздухе. Я знаю, что должен это сказать. — Ты — Геральт? — его громкий лающий смех развеивает тяжесть фразы. Но он неуместен и не нужен. — Нет. Я все тот же Мортем Ирвинг. Но три дня назад я узнал, что от меня долгие годы скрывали одну очень интересную деталь. — я улыбаюсь, смотря в его сверкающие зеленые глаза. Я рассказываю ему все, что произошло за эти два дня. О встрече с Селиной, о цветных фигурах, о призраках, об артеках. Я все говорю и говорю, меня прорывает на слова, я задыхаюсь от чувств. Голос дрожит, язык заплетается, сквозь тяжелые вздохи прорываются шумные всхлипы. Синий дым кружит вокруг меня, но вместо холода я чувствую тепло, идущее из груди и распространяющееся по всему телу. А Гейл слушает и только дает мне подпиваться. Все льет и льет виски до тех пор, пока в бутылке его не остается до половины. Тогда же я заканчиваю рассказ. — Я растерян, Гейл. Я хочу отрицать это, но не могу, потому что вижу все и все понимаю. — жалкий позорный всхлип рвется из горла. Я слегка пьян, буря эмоций во мне только разгорается. — Я не знаю, что мне делать с этим! Поверю я или нет — ничего не изменится. Реальность никуда не денется от моего неверия. И это самое страшное. — Да-а-а, дружище. Ну ты и попал. — Гейл вздыхает и откидывает голову, смотря в потолок. Лицо его серьезное, в голосе не осталось смешливых ноток. Правая нога медленно стучит по бетонному полу, и в тишине здания каждый стук становится взрывом. — Я бы счел все это бредом. Но эту невероятную хрень рассказываешь мне ты. Как бы ни хотел, а не могу не поверить в нее, особенно после того, как сам заставил рассказать. — Прости, что втягиваю тебя в это. Но я не могу не поделиться, я один с этим не справлюсь. — я мог бы смолчать, увильнуть, соврать. Но у меня нет на это сил. Напуганный и растерянный, я злюсь и смеюсь в попытках убежать от нависшей надо мной правды. Правды обо мне и моей бабушке, за которой я всегда замечал странности, что бы не вякнул Селине. — Говоришь, ты этим не управляешь? — Гейл выпрямляется и хватает бутыль с виски. Он хлещет прямо из горла, и я вижу, как по его подбородку начинает стекать кровь и редкие капельки виски. Дымная фигура Гейла растворяется и снова собирается. Словно бы она растерянна и испугана. — Совершенно. Гейл, мне страшно. Я не знаю, чего от всего этого можно ожидать. — я прижимаюсь к его ноге и кладу голову на бедро. Его длинные пальцы путаются в моих волосах и от их тепла и ласки мне становится легче. Он нежно проводит у меня за ухом, осторожно зарывается в волосы и гладит осторожно и ласково. Я сгораю от стыда и тону в испуге. Но Гейл держит меня, словно бы спасательный круг утопающего. Его теплые пальцы, его сорванное дыхание, его тяжелый, но теплый взгляд — моя связь с этим миром, который изменился слишком внезапно. Я не успеваю, я теряюсь, я сбит с толку и уничтожен. Но лучший друг разделяет со мной правду, которая раздирает мой мир на до и после. Даже после того, как я предал его, он все еще со мной. Держит в этом мире и не дает потеряться в волнах сомнений. Еще раз — за что я заслужил такого друга? — Мортем, влезь по полной. — я поднимаю голову и сталкиваюсь с ним взглядами. Он ухмыляется. Но в его глазах я вижу тревогу и страх за меня. Дымная фигура покачивается в воздухе, растворяясь и снова собираясь. — И так уже. — я не могу не ухмыльнуться ему в ответ. Во мне сейчас так много непонимания, оформить в слова которое я не могу. А Гейл все равно понимает. — Значит, не сдавайся. Они не отпустят тебя? Да и хорошо! — он вынуждает меня подняться на ноги легкими тычками стопой в бок, а затем усаживает рядом с собой и хватает за плечи подрагивающими пальцами. — Ты впутан в это по праву рождения. И если не можешь уйти, значит не сдавайся! Лезь, пока тебя не остановят и при как танк на встречу приключениям! — Глупый совет. — Гел ко мне так близко. От него пахнет виски, а его горячие руки крепко стискивают плечи. Вдох обрывается сдавленным хрипом. Я улыбаюсь. — Ты не умеешь советовать. — Какой есть, уж прости. — друг хлопает меня по плечу ободряюще и обнимает, прижимая к своей крепкой груди. — Ты у меня сильный, Мортем. Не реви, а сожми зубы и борись, пока воздух в легкие не перестанет поступать, а сердце не остановится. — Ты как всегда прав. — от Гейла пахнет потом, виски и кровью. Но его объятия позволяют мне успокоиться. — Я прощен? — Однозначно. — Гейл слишком горяч. Жар его тела так силен, что мне становится от него плохо. Я отстраняюсь до того, как успеваю даже подумать о чем-то неприличном. Уже пьяный и толком не соображающий, я не хочу творить что-то такое, о чем пожалею потом больше, чем о том, что втянул друга в свои проблемы с иным миром. Гейл — мой друг, и никакой романтик между нами нет, быть не может и никогда не будет. У меня есть Лорел. Вот если бы он меня так обнял, да прижал, да успокаивать начал, у меня бы что-то дернулось внизу. Впрочем, если бы так сделала Селина, я бы тоже не сдержался. Но чтобы с Гейлом? Ну нет, святость дружбы пьяными выходками не портят. О чем я думаю? О чем я, черт меня побери, думаю? — Что, возбудился, геишко? — знающий о моей ориентации и предпочтениях друг хмыкает, но отстраняется. Он принял меня таким, помог мне принять себя таким, но смириться с моей ориентацией все равно не смог. — Еще чего! Вот был бы ты Лорелом или на крайняк хотя бы Викторией Шемир, я бы еще подумал. — Гейл дергается, но едва ли это серьезно. — А, так значит с Лорелом ты живешь не просто так? — он тихо хихикает и снова тянется за бутылкой, сведя покрепче ноги. Неумелая шутка должна избавить нас от напряжения и давящей правды. — Я то и не против жить не просто так, а вот он — очень даже. — Гейл всегда умел переводить тему. А я всегда позволял ему это делать. — Он не гей и даже не би и вообще женат был. — И? Что, его женушка ревнива? — пьянки к добру не ведут, нет. Но нам весело. — Она мертва, Гейл. А у него после той аварии хромая нога, огроменный шрам на горле и еще больший — на животе. — он обмолвился об этом мельком, и то, когда я увидел шрам на горле и поинтересовался. — Вот такущий! — я провожу по животу длинную полосу дрожащими пальцами. И нисколько не привираю. — Оу… — друг цыкает и опускает было взгляд в землю, но тут же приободряется. — А как это ты шрам у него на животе разглядел, мммм? — Ха-ха, Гейл! — к черту все тревоги. Пусть весь этот чертов мир даст мне время и свалит на часик-другой. В итоге часик-другой превращается в три часа непрекращающейся пьянки. На двоих мы допиваем виски, шутим шутки и болтаем обо всем не серьезном, что только есть в наших жизнях. Я рассказываю другу о том, как выглядит Селина и, смеясь, вякаю, что не против был бы поразвлечься с ней. Гейл заливается смехом, говоря, что такой девчонке я нужен как третья нога. Я это признаю, и вот мы уже вновь смеемся. Обнимаясь и хохоча, мы забываем о времени почти полностью. Я посылаю ко всем чертям проблемы и даю себе волю. Появляется счастье, появляется вера в лучшее. Вечеринки с Гейлом на пару всегда помогали мне прекратить плакать. С чего бы не начинались — с драки ли, со спонтанного предложения ли. Только звонок Лорела отвлекает меня от нашего несерьезного пьяного веселья. — Алло? — мой язык заплетается, я все еще хихикаю, а сидящий рядом Гейл пытается встать на ноги и добраться до своих пакетов. — Мортем, где ты? — Лорел серьезен, и его тон мог бы смутить меня. Особенно с учетом того, что он отпустил меня на три часа, а прошло уже в лучшем случае шесть. Но я слишком пьян, чтобы париться. — Я в… В Горд-он-Сайд. — вот и почем икота и заикания разобрали меня прямо сейчас? Хаха, знатно меня колбасит. — Мортем, ты в курсе, сколько сейчас времени? — вот и врубился режим «папочка проблемного подростка». — Аха. Много. — едва сдерживая смех, я наблюдаю за тем, как Гейл все-таки добредает до пакетов, зарываясь в них в поисках чего-то. — Домой. Живо. — воу-воу-воу, это уже серьезно. Настолько угрожающего тона у Лорела еще не было. — Угу, сейчас пойду. — не хочу домой. Не хочу снова видеть Руби и ее друзей. Я устал от этого дерьма больше, чем от своей никчемной жизни. — Ой, кстаааати. Можно я приведу своего друга? Ему н-негде жить сейчас, ну и… — Нет. Никаких друзей. — окей. Прости, Гейл, ночевать тебе тут сегодня. — Окей-окей, я понял. Скоро двину домой. — мне бы еще встать на ноги нормально, там и подумаем, как я буду добираться. — Уж постарайся. Я очень за тебя переживаю, Мортем. — он отключается, а я выпадаю в прострацию. Лорел за меня очень переживает. Конечно, я знаю это. Отчасти поэтому я им заинтересовался — никто больше не переживал за меня, кроме Гейла. Никому я не был нужен после смерти бабушки. Потому, когда добрый могильщик дал мне целый ворох своего внимания, я втюрился в него по-уши. Но теперь-то я что творю? Такими темпами я разочарую его полностью и лишусь последнего человека, который заботится обо мне. — Так, Гейл, закругляемся. Мне нужно домой. — с огромным трудом я поднимаюсь на ноги. Эй, ребят, ну не подводите меня, когда нужны! — А я? Ты спросил про меня? — он поднимает голову от пакетов и смотрит. Но его мутный взгляд на мне не сфокусирован. — Нет, чувак, тебе ко мне путь заказан. — как трудно двигаться-то, а. Мир весь кружится и расплывается. Я как рыбка в море — подслеповат и кручусь волнами. — Жить тебе тут до скончания жизни твоей. — О, ну спасибо за столь радужный прогноз. — друг обиженно всхлипывает, и где-то в моих мозгах возникает желание остаться с ним. Но образ Лорела это желание перебивает. — Топи уже, предательская жопа. Завтра чтобы ответил на мои звонки. — Когда проснусь, так хоть обзвонись. — шатаясь и ковыляя, я бреду к лестнице. — Удачи тебе в ночевке, дружище. Не мерзни! — Сам не мерзни! Доберись до дома в целости и сохранности, приключенец. — отличное пожелание. А то я как-то уже не добрался без приключений, так до сих пор разгрести все не могу. — И, слушай… Не отчаивайся. У всего есть светлые стороны. Уверен, скоро ты их найдешь! — ага, конечно. В призраках, артеках, дымных фигурах я найду себе светлые стороны. Кстати, куда делся дымный Гейл? Я его больше не вижу вот уже как. Час? Да и к черту его! Ну, дорога будет долгой. Теперь главное не завалиться в какую-нибудь канаву или сточный люк. Так, для разнообразия. Ведь в моей жизни мало разносортного дерьма, надо вляпаться еще!***
До дома я добрался без приключений, к своему великому счастью. Народ косился на меня, да, а кто-то даже пытался пожурить, но я посылал всех и каждого на три веселых буквы и полз дальше. И ведь дополз. Даже относительно быстро. Лорел встретил меня уже на пороге дома. Мне хватило только одного его взгляда, чтобы кое-как протрезветь и начать наконец смущаться. — Мортем, три дня назад под алкогольной вечеринкой на двоих я имел в виду нашу вечеринку, а не твою и твоего друга. — он отлично держал себя в руках, хотя я и видел, как кривятся его пухлые губы и хмурятся крупные брови. — Это… Случайно вышло. — ну да, конечно, случайно. Не я ведь глотал вискарь из кружки как ненормальный, он сам в меня заливался. — Даже говорить ничего не стану. Проходи давай. — он пропустил меня, съежившегося и напрягшегося до невозможности, в дом. — А, и еще. Ты под домашним арестом. — Ну Лоре-е-ел, я правда не специально. — с отцом это никогда не срабатывало. Да он и не спрашивал — сразу хватался за ремень и бил от души, пока я не начинал харкать кровью и захлебываться криком. — Никаких оправданий. Я и так очень с тобой мягок. — затолкав меня в прихожую и попутно поправив мою растрепавшуюся прическу парой торопливых движений, он закрыл за нами дверь и двинулся на кухню. — Иди мой руки и садись за стол. На ужин спагетти с курицей. Так, ну это уже ни в какие ворота. Он мне ужин сготовил и вместо подзатыльника за пьянку по головке погладил. Я же сгорю так от стыда! Все эти приключения либо вгонят меня в могилу раньше времени, либо заставят провалиться перед Лорелом под землю после попыток забыть о них. Для начала я прохожу в ванную. Заглядываю в зеркало над раковиной, но тут же отшатываюсь в отвращении. Даа, ну и мордас у меня. Щеки и уши краснющие, под носом сопли, тускло блестящие глаза слезятся, и только чудом линзы в них не сдвинулись. На голове кошмар любого парикмахера — волосы в полном беспорядке, и даже слабые попытки Лорела их поправить с этим кошмаром ничего толкового не сделали. И все это «великолепие» сверху приправлено тонким слоем песка и грязи, которого в особенности много на кое-как оттряхнутых руках и коленях. Руки я мою так тщательно, что корочка на подживших ранках начала слезать. Так же ополаскиваю лицо, предварительно сняв и убрав в бокс линзы, а еще — приглаживаю волосы мокрыми руками. Но это все равно не делает меня красивее. Я все такой же бледный. Впалые щеки, большие глаза с крупными темными кругами под ними, искусанные в кровь губы и отпечаток моральной измотанности и непонимания происходящего. Я вижу себя в зеркале и прекрасно узнаю. Но мне казалось, что к такому образу я не вернусь больше никогда после того, как смог принять смерть бабушки. Судьба умеет пошутить, что тут скажешь. Смыв кое-как грязь и чуть приведя себя в норму, я бреду в комнату. Переодеваюсь несколько неловко, едва не упав. Забрасываю штаны и майку на пол возле шкафа, напяливаю на себя пижамные штаны и футболку и тороплюсь на кухню. Лорел уже ждет меня — сидит за столом, лениво ковыряясь вилкой в спагетти, поверх которых лежит кусочек курятины. Моя тарелка тоже уже ждет на нужном месте. От горячей еды идет пар. У меня в груди начинает разрастаться черная дыра вины. На с трудом гнущихся ногах я прохожу на свое место и сажусь, стараясь не смотреть на Лорела. Мои руки дрожат, когда я беру в руки вилку и пытаюсь накрутить на нее макароны. — Мортем, может, это и не мое дело, но если с тобой что-то нехорошее случилось, ты можешь поделиться со мной. — голос Лорела теплый и нежный, но в нем есть и стальные нотки. Он все еще злится. Я не поднимаю головы. — Со мной все нормально. — упорствовать не стоит, но я и так уже сболтнул лишнего Гейлу. Не хватало еще Грехема втянуть в мои проблемы. — Да ну? У тебя лицо как у покойника, дорогуша. И это я не говорю о твоем внезапно очень нехорошем поведении. — звяканье вилки о стол заставляет меня сморщиться и покрепче вцепиться пальцами в свой столовый прибор. Надо зацепиться за реальное, чтобы не утонуть в воображаемом — так говорила бабушка мне, мечтательному восьмилетнему мальчику, который наконец нашел друзей. Так я делал с Гейлом пару часов назад, так делаю и сейчас. — Я же вижу, что с тобой что-то происходит. Не держи в себе, поделись. Если ты не хочешь мне что-то рассказывать из-за того, что я… Ну, отмахнулся от тебя… Не бойся, я так больше не сделаю. Я был очень напряжен в тот момент, ну и… Прости меня, Мортем, мне очень жаль, что я тогда не выслушал тебя — он звучит так тоскливо. Извиняется от чистого сердца, простит меня его простить. Но за что? Я никогда на него и не обижался. А вот он на меня — должен. — Сейчас ты можешь не скрываться. Я все пойму. Может, ты завел себе подружку? — Нет. Лорел, давай не будем… — но он меня не слушает. — Друга? Если тебя из-за твоих предпочтений начали гнобить, ты только скажи, я помогу тебе разобраться с этим. — Лорел, знал бы ты, что единственным возможным дружком в этом плане у меня являешься ты, не говорил бы так. — Нет, Лорел! Хватит. Со мной… все хорошо. — я роняю вилку, но тут же подбираю ее судорожными движениями. Я не могу поднять взгляда на своего соседа, а внутри меня все дрожит и трясется от вины и страха перед неизвестностью. — Я расскажу тебе, если что-то будет не в порядке. Прости, что причиняю тебе неудобства и заставляю волноваться. — Ничего. Я знал, на что шел. — наверное, он улыбается. Но я никак не найду в себе сил поднять голову. — В конце концов, если бы у меня был сын, он был бы примерно твоего возраста. И я совсем не прочь быть как отец для подростка. Вчера я размышлял о том, кто я Лорелу. Я отмел версию сына, потому что не хотел найти себе нового отца. Но я совсем не подумал о самом Грехеме. Теперь все стало на свои места. Я для него действительно как сын. Это несложно было понять, признаю это. Чаша весов между другом и сыном перевесила на второе, как и предполагалось. Я подозревал это. Но в груди все равно кольнуло от некоторой доли обиды. Я знал, что как объект возможной влюбленности Лорел меня не рассматривает, но от боли это все равно не избавило. — Ага… — алкогольный морок ушел окончательно. Стало тухло. Я молчал до конца ужина. Толком не поев, уже минут через двадцать я встал и молча ушел в комнату. Перед тем, как упасть на кровать, я мельком глянул в окно. За ним снова толпились любопытные призраки. Их внимательные взгляды были сосредоточенны на мне. И это чертовски пугало, потому что каждый из десятка взглядов был мертвенно пуст, но все равно чертовски внимателен. К вине и грусти прибавилась толика злобы и ненависти. — Да не пойти ли всему этому к черту?! — упав на кровать, я закопался в подушки и одеяла. — Почему именно на меня такая манна небесная упала? Но ответа я, конечно же, не услышал.