***
Нас действительно кормят. Запеченной бараниной, нарезанной крупными ломтями, домашним творогом и пирожками с какой-то ягодой, я не могу разобрать, что это, а спрашивать не хочется. После бесконечных чизбургеров и картошки разной степени гадости, мой желудок воспринимает этот ужин не иначе как пир и даже соглашается растянуться до размеров небольшой кастрюли, чтобы вместилось побольше. Я наедаюсь до такого состояния, что нет сил даже встать. Сэм тоже налопывается, он до сих пор хмуро поглядывает на воркующих голубков, но взгляд у него все сильнее мутнеет с каждой минутой, а голова склоняется набок. Наверное, он бы так сидя и уснул, если бы в коридоре позади кухни не раздались тяжелые шаркающие шаги, перемежающиеся со стуком, в след за которыми в проеме появился Джозеф: – Останетесь на ночь в южной части дома, – озвучивает свое решение старик, стоя на пороге и грузно опираясь на потертую трость. Выше ног он почти правильной круглой формы. Кряхтя, Джозеф прошаркивает к широкому креслу в углу, грузно опускается в него и тянется за газетой. У него в каждой комнате по газете? Стихнувший с его приходом разговор так и не возобновляется. Подождав немного, Дин первым поднимается, сыто потирает живот рукой и благодарит «Матильду» за еду. Сэм эхом бурчит ту же фразу себе под нос. Я молчу. Мне кажется, стоит только открыть рот, оттуда посыплются пирожки и польется чай, поэтому я только киваю и изображаю на лице что-то вроде улыбки. Все равно девушке на меня плевать, да и на Сэма тоже. Она смотрит на Дина влюбленными глазами и сияет от счастья. И как женщины умудряются так быстро втрескаться по уши? Хотя… Не я ли всего пару дней назад зашел в ванную, когда там мылся Дин, чтобы на него попялиться? Наверное, в моем случае это признак глубокой симпатии, как минимум. Девушка ведет нас в «южную часть дома», которая оказывается отдельной пристройкой со своим входом, коридором, умывальником и единственной, но большой, комнатой. По всему похоже, что это помещение сдают в аренду таким же заезжим гостям, как мы. Здесь уже все готово к встрече постояльцев – комплект чистого белья и полотенец в тумбе, чашки и кувшин с водой на столе. Вот только о плате за ночлег с нами никто не говорил. И кормежка до отвала в перечень услуг вроде никогда не входила. Любопытно. «Матильда» трещит без умолку, не отходя от Дина дальше десяти дюймов, но я не слушаю. Меня волнует другой вопрос. В комнате одна большая кровать, не двуспальная, но и не совсем узкая, и диван. Все. Но когда присаживаюсь на софу и пробую ее на жесткость, логично решив, что раз они братья, им спать вместе будет намного комфортнее, Сэм неожиданно пугается. Именно так, в его глазах вспыхивает паника, он отступает на шаг и почти с ужасом смотрит на двуспальную кровать. Дин выставляет девушку за дверь и подходит к нам, к Сэму, который обнимает себя руками и отводит глаза. Старший Винчестер переводит взгляд на кровать и смотрит на нее, не мигая, секунд десять. Его лицо ничего не выражает, но когда он подходит ко мне и коротко произносит: «Диван мой», я понимаю, что он очень зол и едва сдерживается. Естественно, я не решаюсь с ним спорить. Сэм спешит уйти из комнаты к машине, за вещами, мы с Дином остаемся одни. Повинуясь какому-то странному инстинкту, я встаю, иду к окну, из которого видна полоса густо растущих деревьев подступающего к дому леса, и плотно закрываю его на засов, а потом задергиваю штору и даже запихиваю уголки ткани в щели по обе стороны деревянной рамы. – Не любишь лес? – спрашивает меня Дин. Он умывается, подставляет голову под кран с водой, а потом вытирается большим полотенцем. Мокрые волосы торчат забавным ежиком. – Люблю, но не этот. И там полная луна, – я несу нелогичную чушь, которая кажется нелогичной чушью даже мне, но Дин почему-то не крутит мне пальцем у виска, а подходит ближе, отгибает край занавески и выглядывает наружу, сканируя местность своим внимательным взглядом. – Мы в доме, а не в лесу, – говорит он. – Тебе не нужно волноваться. Я верю ему. Сразу и безоговорочно. Как всегда верил Скотту. – Дин… – стоящий на пороге Сэм с вещами в руках как-то странно переминается с ноги на ногу. – У нас багажник был открыт. Дин застывает посреди вдоха, я вижу, как замирает без движения его грудная клетка. – Я не открывал, – тихо говорит он. – В дороге открылся? – шепчу я. Они обмениваются такими взглядами, что меня снова охватывает едва отступившая от короткого разговора с Дином дрожь. – Стучало бы на ходу, – мотает головой Сэм. – Может, случайность? – с надеждой предлагает он. – Ты забыл, что открывал? Этого не может быть. Дин шел к дому первым с ключами в руках. К багажнику он даже не приближался. – Ложитесь, я сейчас, – говорит старший Винчестер и твердым шагом выходит из комнаты в коридорчик пристройки, а потом и на улицу. По пути он трогает Сэма за локоть и на секунду сжимает ладонь на его плече.***
Мы укладываемся. Умывшись ледяной водой и застелив кровать, мы как-то быстро проскакиваем момент стеснения от того, что нам придется спать бок о бок. Сказывается усталость длинного дня и отвратительной ночи накануне. Сэм дает мне чистую футболку, так что я чувствую себя человеком. Мы старательно отодвигаемся друг от друга на максимальное расстояние, превышение которого грозит одному из нас близким знакомством с полом, по очереди желаем спокойной ночи и дружно впяливаемся в потолок. Ни один из нас не сможет уснуть спокойно, не дождавшись возвращения Дина. Сэм тоже что-то чувствует. Сейчас, когда он так близко, я почему-то знаю это наверняка. В этом месте что-то не так. Дин возвращается минут через десять, странно косится на нас, укрытых, словно старая семейная пара, одним одеялом, но ничего не говорит. На вопрос Сэма он коротко отвечает, что волноваться не о чем. Он врет. Я знаю это, и Сэм знает. Но мы оба верим, что Дин о нас позаботится, поэтому я мощусь на твердом матрасе, устраиваясь удобнее, а Сэм зевает и закрывает глаза. Когда свет давно погашен, а мы уже почти засыпаем, я лениво поглядываю сонными глазами на то, как копошится, укладываясь на диване, Дин. В какой-то момент мне кажется, что в его руках блестит кинжал, который он сует под подушку, но так как следом за этим я проваливаюсь в сон, это мне только мерещится.***
Я просыпаюсь от давно позабытого ощущения тепла и уюта, которое бывает, только когда тебя обнимают. Открываю глаза и как-то сразу вспоминаю, где нахожусь. В пристройке старого деревянного дома на краю леса, в одной постели с Сэмом, и именно он сейчас прижимается ко мне сзади и крепко обнимает. Сэм спит, я слышу его ровное глубокое дыхание, он закинул на меня одну ногу и практически подмял под себя, но я не чувствую никакого неудобства. Наоборот. Это приятно. Осторожно поворачиваю голову и смотрю на молодого мужчину, с которым довелось делить постель. Он красивый. В нем нет той изысканности, какая есть во внешности Дина, но сейчас, когда лицо расслаблено, он выглядит на десяток лет младше своего возраста. И это красиво. Я высвобождаю руку и изворачиваюсь в его объятьях. Повинуясь внезапному порыву, невесомо провожу ладонью по его щеке, боясь разбудить, и… почти физически ощущаю, как меня простреливает насквозь чужой яростью. Я вскакиваю, инстинктивно отлетаю от кровати на несколько шагов и только потом сталкиваюсь взглядом с Дином. Старший Винчестер полностью одет, он стоит почти посреди комнаты, и от того, что я вижу в его глазах, мне становится по-настоящему страшно. Дыхание перехватывает, язык прилипает к гортани, и я не могу произнести ни слова. – Что случилось? – хрипло говорит Сэм, садясь в кровати, он зевает и трет заспанные глаза, а потом снова с удивлением смотрит на нас. – Эй, вы чего? Ярость Дина затухает, как пламя горелки, в которой перекрыли ток газа, но он все еще сердит. – Ничего, – отвечает он. – Собирайтесь, скоро выезжаем. Дин уходит, Сэм сонно моргает ему вслед, а потом пожимает плечами. Я натягиваю мятые джинсы и тут же выхожу, даже не умывшись. Не хочу оставаться с Сэмом наедине, чтобы не давать его брату лишнего повода подумать невесть что. В главном доме пусто, никого нет. Я захожу на кухню и тяну носом вкусные запахи простой деревенской еды. Желудок ведет себя так, будто сверхсытный ужин вчера вечером нам обоим только приснился. Я не осмеливаюсь рыться в холодильнике, но лежащие без присмотра булки лишаются с моей помощью одной из своих подружек. Я жую домашний хлеб и иду на задний двор осматриваться. От ряда хлипких построек слева несет навозом, а вправо уходит узкая тропинка, петляющая между пнями. Я бреду по ней и выхожу к маленькому озеру. Оно совсем крохотное и заросшее сверху тиной, но здесь уютно, поэтому я сажусь прямо на траву и продолжаю свою нехитрую трапезу. Когда остатки внушительной по размеру булки в меня уже не влезают, я ломаю ее на мелкие кусочки и бросаю в озеро. Хлебные крошки оказываются слишком легкими, чтобы пробить слой водорослей на поверхности, поэтому остаются лежать так, не касаясь воды. – Что ты делаешь? – Это Сэм. Он стоит у меня за спиной и с улыбкой наблюдает за тем, как я разделываюсь с булкой. – Рыбу кормлю. Он коротко смеется, нагибается за камнем и с размаху швыряет его в воду. Тот катится по поверхности и замирает на середине озера, как на твердой земле. И лишь когда я в изумлении моргаю, густая темная жижа обхватывает его со всех сторон и всасывает внутрь. – Это болото, – говорит Сэм. – Здесь нет рыбы. Так что кормить тут можно разве что болотных монстров. – Он снова смеется. – Ты что, в городе вырос? Такое ощущение, что на природе первый раз. – Не в городе, – я мотаю головой. – Кажется… – добавляю тихо. Он подходит ближе и садится со мной рядом. – Тебе кажется? – переспрашивает Сэм. – У меня был один инцидент четыре года назад, после которого я потерял память. Так что Ско… мой друг был вынужден пересказывать мне мои же воспоминания о детстве и юности, которыми я с ним делился. Он делает вид, что не заметил, как сорвался у меня голос на том злосчастном имени. Я благодарен ему за это. – А как же мама? Ты выдавал нам такие подробности, о которых мог помнить только сам, не по рассказам, – удивляется Сэм. Я вздыхаю. Неужели он думает, что по этому поводу я уже не сломал себе мозг давным-давно? – Не знаю, – честно говорю я. – Иногда я вижу ее во сне, иногда перед глазами всплывают картинки того, как она читает мне, сидя на кровати, или гладит по волосам. Но я не могу быть уверен, что это не мои галлюцинации. Он кивает, и мне кажется, что Сэм действительно меня понимает. Слышит больше, чем я говорю. – Инцидент был связан с одним из клиентов? – спрашивает он и смотрит мне в глаза. – Я не помню. Я правда не помню, из-за чего тогда случилась полицейская облава. Он как-то странно поджимает губы и отворачивается. Ветер гоняет паутину над болотом и обдает нас запахом гниющей ряски. – Я видел тебя, – говорит Сэм. – На заправке, когда ты выходил из кабины грузовика. Майкл, если тебе так нужны были деньги, ты мог просто сказать, – с горечью добавляет он. В первую секунду я теряюсь и не могу понять, о чем вообще Сэм говорит. А потом мое лицо обдает жаром. – Сэм, – тихо зову я. Он поворачивается, в его глазах… обида, я не подберу другого слова. – Ничего не было. Он позвал меня к себе, чтобы я показал ему на карте, куда ехать, в машине начал приставать и совать деньги, но я тут же от него смотался, – тараторю я. Он смотрит пристально и пытается понять, вру я или нет. – Правда? – робко спрашивает Сэм. От того, сколько надежды он вкладывает в одно это слово, мне становится неловко. – Правда, – искренне выдыхаю я. – Клянусь. – Хорошо, – с облегчением говорит он, а я внезапно вижу странное отражение в его зрачках. Я вижу в них себя, как будто моя душа смотрит в зеркало. Он моргает, и видение исчезает. Остается только Сэм. Мы сидим на берегу того, что когда-то давно было озером, и молчим. Сэм подбирает с земли мелкие камушки, бросает в болото, а потом мы оба ждем, пока густая тухлая вода обхватит их со всех сторон и бесшумно втянет внутрь. В какой-то момент я понимаю, что наше молчание перестает быть уютным, Сэма что-то беспокоит, но он не отваживается спросить. Я не тороплю его, просто жду. – Ты вообще как, гей или нет? – произносит он, наконец, стараясь сделать это как можно более безразличным тоном, но его руки сжаты в кулаки, поэтому на мнимое безразличие я не покупаюсь. – У меня были клиенты обоих полов, – спокойно произношу в ответ. – Я уже говорил об этом. Наверняка сегодня утром он проснулся от того, как я гладил его по щеке, поэтому и спрашивает. Но я не буду объяснять ему, что отвык от человеческого тепла, и в моем жесте не было никакого подтекста. И дело вовсе не в том, что он не поймет, а как раз наоборот. Он поймет. Но я не хочу казаться настолько жалким. – Нет, – Сэм машет головой. – Я не о клиентах, я о тебе. Кто тебе нравится, мужчины или женщины? Нравится… Я теряюсь. Мне так давно уже никто не нравился. Только Скотт, но в него я втрескался бы в любом случае, моя любовь к Скотту не связана с полом. Если делить на категории сексуальности – гомо, гетеро – то меня, пожалуй, стоит отнести к скоттосексуалам. Хотя, я поглядываю на Дина который день, так что… – Наверное, все-таки гей. Сэм милостиво пропускает оборот «наверное», все равно бы сейчас я не смог ему это нормально объяснить. – Тогда ты должен быть лишен предрассудков, – говорит он, хмуро вертя очередной камень в руках. – Предрассудков? – я не могу сдержаться и коротко смеюсь. – Я занимаюсь проституцией с подросткового возраста, сплю в притонах для бездомных и перепробовал почти все существующие виды наркоты, так о каких предрассудках ты говоришь? Он пожимает плечами и как-то странно опускает глаза. – Даже у тебя могут быть табу. Ну… вещи, которые покажутся тебе неправильными. Я совершенно теряюсь и не знаю, как реагировать. Сэм, да что с тобой? Я готов сказать тебе все, что ты захочешь, но я не знаю, что именно тебе так нужно услышать. Что я не осуждаю тебя… в чем? – Ты делал что-то, что считаешь неправильным? – осторожно спрашиваю я. Из меня паршивый психолог, но стоит хотя бы попытаться. То, как он горбится и с силой сжимает в руке злосчастный камень, который наверняка впивается ему в ладонь острыми краями, сводит меня с ума. – Есть вещи, которые кажутся тебе правильными, но другие так не считают, – расплывчато отвечает он. – Например, наш с Дином отец. Что он пытается мне сказать? Он гей, а его отец этого не принял? Может, выгнал его из дома, а Дин ушел следом за братом? Сэм, ну подскажи же мне, как тебе помочь! – Ваш отец что-то сде… Я не успеваю закончить фразу. Наш разговор прерывает отчаянный женский крик, эхом разносящийся по лесу. Мы одновременно вскакиваем на ноги. Я силюсь определить, откуда доносился вопль, но у Сэма получается сориентироваться быстрее, и уже секунду спустя я просто мчусь за ним следом по узкой тропинке, ведущей к дому. Но до самого дома мы не добегаем. Когда тропа заканчивается, Сэм сворачивает вправо, и я машинально повторяю его путь. Поэтому, когда он резко тормозит, я не успеваю среагировать и врезаюсь в него. Он поддерживает меня, чтобы я не свалился, но даже не смотрит в мою сторону. Его взгляд прикован к просторному загону с невысоким забором. Посреди него, с ведром прессованного корма в руках, стоит, не в силах пошевелиться, «Матильда», она тяжело дышит и всхлипывает, а вокруг нее по всему периметру разбросаны трупы растерзанных кур. Земля у ее ног обильно залита кровью. Я не сразу замечаю подошедшего Дина, он уверенно перешагивает через ограждение и идет к девушке. – Пошли, – говорит он и забирает у нее ведро. – Давай руку, тебе нужно отсюда уйти. – В его голосе сквозит такая уверенность, что «Матильда» подчиняется и идет к выходу из загона, поддерживаемая Дином под локоть. Напуганный криком дочери Джозеф ковыляет к нам по дорожке, пыхтя и опираясь на трость всем своим немалым весом. – Что случилось? – обеспокоенно спрашивает он издалека. Но ему никто не отвечает. Дин гладит по голове перепуганную девушку, та хнычет, от чего ее пышная грудь волнами колышется в вырезе платья. Мы с Сэмом так и стоим, не проронив ни звука, и разглядываем поле сражения неясно кого с несчастными птицами. Старик наконец подходит к нам. Он шумно дышит, оценивая ситуацию, а потом твердо произносит: – Идем в дом. Никто не осмеливается ему перечить. Хозяин ведет нас на кухню, сам ставит на плиту чайник и только потом садится в свое кресло и тяжело вздыхает. – Это не в первый раз, – говорит он. – В этих лесах водятся волки. Большие волки. Огромные. Иногда они приходят к нам поживиться. Не слишком часто, но в полную луну их голод особенно сильный. Рука Дина на плече «Матильды» замирает, они с братом обмениваются долгим напряженным взглядом, и Сэм спрашивает: – Вы видели этих волков когда-нибудь? – Я видела, – сквозь всхлипы отвечает «Матильда». – Один раз, около года назад. Я слышала вой ночью и выглянула в окно. Он был огромным, не как обычный волк. Черная шерсть дыбом и горящие желтые глаза, – она снова начинает плакать, Дин возобновляет успокаивающие поглаживания по плечу. – А утром миссис Гаррисон сказала нам, что ее сын пропал. Том. Мы тогда подумали, что он просто подался в город, но с тех пор о нем нет вестей, и мы боимся, что это волк утащил его в лес. И не только его, – тихо заканчивает девушка. Джозеф недовольно кряхтит. – Придумают же люди. Ну уехал подросток в город, делов-то. – А Крис тоже уехал два года назад? Бросил мать, которую любил больше жизни, и даже не сообщил, куда едет? И Сандра с кузеном, который приехал к ней на день? Они ушли в лес на прогулку, и больше их никто не видел. Полиция прочесывала местность, но никого не нашла, – отчаянно говорит, едва не кричит, девушка. У нее почти истерика. – Совпадения, – отметает ее доводы отец. – Деревня вымирает, молодежь только и мечтает уехать отсюда. – И маленький Бобби Смит? Ему было шесть, когда он пропал четыре года назад. Он тоже уехал в город на заработки? – не сдается «Матильда». Джозеф с трудом поднимается и подходит к дочери, которая смотрит на него с возмущением. На нас они давно уже не обращают никакого внимания. – Тебе нужно отдохнуть. Я провожу тебя в комнату. Она все еще горит желанием доказать отцу свою правоту, но все же нехотя поднимается и идет из кухни впереди него. – Джозеф, – останавливает Дин старика, когда тот уже на пороге. – Вы не будете против, если мы воспользуемся вашим гостеприимством еще на один день? Старик грузно разворачивается, буравит его внимательным взглядом и пожимает плечами: – Да ради бога. Дин кивает, а Сэм поднимается со стула и идет к плите снимать давно кипящий чайник. – Зачем нам тут оставаться? – шепотом спрашиваю я. Мне не нравится все это, совсем не нравится. Я хочу как можно быстрее свалить подальше от этого странного места. – Нам нужно в Даллас. – Один день ничего не изменит, Даллас никуда не денется, – говорит Дин твердо, и я понимаю, что решение уже принято. – Посиди пока здесь, а мы с Сэмом чуток прогуляемся, идет? Моего ответа он не ждет, просто уходит, брат тут же идет за ним следом. И почему в моей голове так четко всплывает ощущение, что подобная «прогулка» для них – совершенно обычное дело? Мне страшно. Я не хочу, чтобы они туда шли. Вот только мое мнение здесь никому не интересно.