Все дороги ведут в Айдахо

29 октября, 12.45 Все, что я помнил, – здесь убили Кеннеди. Я даже не представлял себе, как выглядит Даллас. А оказалось – очень даже ничего себе. Хороший город. Большой. Красивый. Может быть, моей матери тут бы в самом деле понравилось. Да, я никогда бы не смог написать путеводитель по какому-нибудь мегаполису. Большой или маленький, красивый или нет, вот и все, что я могу сказать. Зато написать путеводитель по людям, которые здесь живут, – раз плюнуть. С моей специальностью я очень хорошо разбираюсь в людях. Надо же знать, кто может добавить тебе свыше оговоренной суммы, а кто просто ударит тебя под дых и уйдет со словами «Гнойный пидор!». Люди в Далласе странные. У них беспомощные глаза и крепко сжатые губы, у них постоянно шевелятся пальцы, и я бы не сказал точно, чего от местных жителей ожидать – удара или денег, потому что одни из них пытаются спасти, а другие все продолжают и продолжают убивать своего Кеннеди. Винчестеры не должны быть родом отсюда. Я поинтересовался у них. Сэм удивленно повернулся ко мне: «Нет, конечно. Как можно было подумать? Мы из Лоуренса, штат Канзас. Хотя нас помотало по стране покруче, чем Дороти в ее домике. Так что вряд ли у нас остался акцент». Пока он говорил это, Дин даже не глянул в мою сторону. Сэм относится ко мне куда дружелюбнее, чем он. Разговаривает со мной легко и весело. Почему же мне больше нравится его старший брат? Наверное, я всегда выбираю задания потруднее. Взять хоть Скотта. Блуждая по Далласу в поисках нужного адреса, мы проезжали мимо мемориала Кеннеди. Невнятная, некрасивая коробка. Я спросил братьев, как они думают, реально ли ЦРУ убило Кеннеди? Я обращался, конечно, к Сэму, но почему-то ответил, коротко хохотнув, Дин. Джей эФ Кея убил шейпшифтер, сказал он. А кто его нанял или заклял, так ни один охотник и не узнал. Я и не ждал нормального ответа от Дина. Просто порадовался, что он вообще ответил. У него хороший голос, низкий, щекочущий. Я бы дал ему бесплатно. Хотя бы чтоб расплатиться за этот блядский блокнот. Или в благодарность за то, что он не умер в лесу неделю назад. Когда мы приехали к тому универмагу, где должна была работать моя мать, я попросил оставить меня посидеть в машине минут пять. Закрыл глаза и готовился сразу ко всему. И к тому, что Шэрон там не будет. И к тому, что она там будет. И к тому, что ее там никогда не было. Может быть, мне нужно было отказаться от всего этого предприятия, тогда бы я не сидел здесь и не строчил бы судорожно какие-то никому не нужные слова в тетрадку? Их все равно никто не прочитает, даже я сам не буду перечитывать. Дин с Сэмом стоят недалеко от машины и что-то обсуждают – тихо, но эмоционально. Внезапно я замечаю, как Сэм машинально берет Дина за руку, и тот в ответ пальцами обхватывает кисть брата. Но буквально через пару секунд пальцы разжимаются и начинают медленно выворачиваться из крепкой хватки. Они смотрят друг на друга растерянно, затем Дин поворачивается и кричит мне: «Майкл, заканчивай мотать сопли на кулак, пошли счастливо воссоединяться с семьей». Мне надо идти. Надо. 29 октября, 15.03 Я знал, что ее там не будет. Я бы почувствовал, если бы она находилась где-то неподалеку. А так – здание этого магазина было для меня холодным, и мне даже не хотелось туда идти. Но Сэм и Дин интересно разрулили ситуацию. Они представились директору супермаркета съемочной группой программы «Дети ищут родителей». Даже камеру откуда-то взяли. Было забавно наблюдать, как этот мужик сразу залебезил перед ними и умчался в туалет, откуда вышел с приглаженными волосами. Он рассказывал, преданно глядя в объектив, какая замечательная и пунктуальная работница была Шэрон Уотерс, и как она постоянно говорила о своем примерном сыночке, которого вынуждена была покинуть из-за сложных семейных обстоятельств. А я пока разглядывал стеллажи, потому что понимал, что все это не о моей матери. Странно, что работники этого самого магазина говорили о Шэрон неохотно... словно они едва вспоминали, кто она такая. Или вообще не помнили. Говорили и при этом закатывали глаза влево – явный признак, что сочиняют, спасибо моей жизненной практике. Уходя, я стянул с кассы шоколадный батончик и упаковку презервативов. А чтобы не врали. Удивительно, но Дин заметил. Я думал, что натренировался тащить мелочевку из маркетов не хуже воришек-профи. Он покачал головой и спросил: без резинок жить не можешь? И почему я совсем не обиделся на него? Директор сообщил, что Шэрон Уотерс, пока работала здесь, снимала комнатушку в деревне недалеко от Далласа и каждый день приезжала на работу на автобусе. Наверное, в этой деревушке знают, куда она уехала. Толстяк-директор очень рвался отправиться на поиски вместе с нами, видимо, хотел посветить своей жирной физией перед камерой еще немного, но Винчестеры сказали твердое «нет». Деревня называется Йеллоухаус виллидж. Зря мы туда едем. Все верно, мы приехали зря. Деревня мертва. Мертва, конечно, иносказательно, здесь просто никто не живет. Желтых домов я тут тоже не вижу: бывшие жители словно специально решили посмеяться над названием. В Йеллоухаус виллидж стоят домики всех цветов, кроме желтого, отчего главная улица похожа на попугаичий хвост. Или на одежду Боба. Как-то невовремя я его вспоминаю, ну, аминь ему, что. Я выхожу из машины и кричу: «БО-О-ОБ»! Эхо разносит мой крик по всей пустой деревушке. Кажется, где-то хлопает дверь, как будто один из брошенных домов испугался. На краю деревни я вижу небольшую церковь. В отличие от всего Йеллоухауса, она выглядит ухоженной, и мне кажется, что вдали мелькает темная фигурка. – Может быть, стоит сходить туда и спросить про Шэрон Уотерс? – задаю я вопрос Сэму и Дину, которые гуляют возле машины, осматриваясь вокруг. – В церквях всегда знают, что происходит рядом. Братья переглядываются: Дин – с какой-то озлобленностью, но он всегда злой, а Сэм – обеспокоенно, причем обеспокоенно так... очень бережно. Словно боится за брата. Его рот артикулирует непроизнесенный вслух вопрос, но Дин не видит, он смотрит под ноги и отрезает: – Нет. Наверное, видок у меня еще тот, потому что он бросает как бы в пояснение: – Мы в церкви не ходим. Вообще. Советую запомнить. Пожимаю плечами и сам устремляюсь к аккуратному белому зданию за ажурной решеткой. Но пройти последний десяток футов у меня не выходит. Трава вдруг вырастает под моими ногами и оказывается буквально по пояс. Мне казалось, что она совсем низкая, а по этой даже идти тяжело. Трава словно цепляется мне за джинсы, обвивает лодыжки, срывает кроссовки, которые и без того велики – новые мы так и не купили, а на что? Да разве это трава? Это какие-то лианы. Или даже необычайно гибкие тонкие руки, хватающие меня за ноги. Они впиваются так, что чувствуется даже через ткань. Внезапно что-то брызгает мне на плечо. Я вздрагиваю, смотрю на рубашку – пальто давно валяется в машине в углу заднего сиденья – и вижу мокрое пятно. Поднимаю глаза к небу: оно, только минуту назад невинно голубое и высокое, сейчас черным-черно, и просвета не разглядеть. Я видел такую фишку в фильме про тропические штормы. Когда за секунду все заволакивает тучами, и никто не успевает спрятаться. Кажется, я смотрел этот фильм в придорожном кафе, куда мы зарулили со Скоттом. Только сейчас мы где-то совсем не в тропических широтах. Хотя хлынувший ливень со мной не согласен. Он бьет меня по голове, по плечам, как профессиональный боксер. Я натягиваю рубашку на голову и возвращаюсь к машине. Парни уже сидят внутри. Я заныриваю на заднее сидение, во мне столько воды, словно меня весь день вымачивали в Атлантике. – Я не дошел, – сообщаю Винчестерам очевидное. Дин фыркает. У Сэма на щеках вырисовываются ямочки, но не более. – Подбросьте меня до федерального шоссе, я там найду кого-нибудь, кто меня довезет до Айдахо, – говорю я, ощущая странную пустоту внутри. Дин Винчестер пугает меня своим клеймом, пытается уколоть при первой возможности, пробуждает во мне все низменные инстинкты, когда я смотрю на его глаза, на губы, на широкие плечи... Сэм меня раздражает своей миллисекундной готовностью прийти на помощь человеку, которого он видит в первый раз в жизни, выбивает из меня все предохранители, показывая во всей красе, что идеальные люди существуют, я почти его ненавижу... И мне будет жаль, мне будет невъебенно жаль расстаться с ними. – Буффало, – коротко произносит Дин. – Что? – не понимаю я, отрываясь от жаления себя. – Мы едем в Буффало, – поясняет Сэм. – У нас есть один... друг в аэропорту. По его сведениям, Шэрон Уотерс, предыдущее место пребывания – Италия, приземлилась в аэропорту Буффало. По другим сведениям, она зарегистрировалась в хостеле и до сих пор оттуда не выехала. Ты как, согласен проверить эту зацепку? Он смотрит на меня вопросительно. В зеркале над водительским местом я ловлю напряженный взгляд Дина. По лобовому стеклу перед ним еще стекает вода, но ливень уже кончился - так же моментально, как и начался. Буффало... Здравствуй, новая дорога. 31 октября, 9.28 Буффало-Буффало Буффало-буффало-буффало-Буфф! Не знаю даже, что написать здесь. Мы едем куда-то к Канаде, вперед, к бобрам, к снегу, к полицейским с забавными шляпами. Пейзажи за окном такие однотипные, увядающе зеленые, что невольно начинаешь зевать, хотя только что проспал в мотеле свои полноценные девять часов. Поэтому я смотрю не за окно, а на Дина. Хотя, я думаю, он стоит самых роскошных и экзотических пейзажей. Разглядывать его гораздо интереснее, чем все мировые достопримечательности вместе взятые. Единственное – с плечом у Дина явно не в порядке, рана все еще дает о себе знать. Он дергается, даже когда просто задевает локтем спинку сиденья. Но если замирает без движения, то выглядит как модель с обложки журнала, правда, очень усталая модель. Я спросил еще в Далласе, сколько ему лет. Он нахмурился, пытаясь понять, зачем это мне, но честно ответил – 34 года. Если бы я не смотрел ему в глаза, то сказал бы, что ему нет и тридцати. Глаза выдают, что он старше. Глубокий старик, проживший целую жизнь. Да ладно, я, конечно, преувеличиваю. Кто-то мне сказал, еще в Портленде, что любовь – это всегда преувеличение. Но я не влюбился в Дина, на самом деле нет. Запишу это утверждение – значит, так и будет. Все мои преувеличения остались там, в Портленде, вместе со Скоттом. Если я начал писать про Скотта – дело дрянь. Или я опять преувеличиваю? Кто же мне сказал эту долбаную фразу? Помнится, мы тогда сидели во дворе того здания коммуны, откуда нас потом поперла полиция. И это был мужик, приехавший с Аляски... как его звали... не помню. Забыл. Я так много в последнее время забываю. Мне кажется, я мог бы основать новый город и населить его забытыми мной людьми. И он был бы побольше, чем Буффало. – Эй, не пора ли нам пожрать? – говорит Дин, и я вздрагиваю, едва не роняя ручку. Свой прошлый дневник, тетрадку в сотню листов, я не исписал и за четыре года. В нынешнем блокноте я только и делаю, что строчу, это для меня так странно. Я не могу объяснить себе, почему хочу так тщательно задокументировать свое путешествие с братьями. – Сейчас остановлю, – недовольно отвечает Сэм. Он за рулем. Как я понимаю, это нехарактерная для Винчестеров раскладка, поэтому злятся оба. – Я помню, через пару миль будет симпатичная забегаловка, там вроде неплохо кормят. – Угу, и девчонка за кассой ничего себе была, – кивает Дин уже совсем зло. – Чувак, – качает головой Сэм, – прошло уже года три, а ты все вспоминаешь ту кассиршу, которая мне всего-навсего улыбнулась. – Ну да, и на чеке свой номер телефона оставила, – бурчит Дин. Он становится еще привлекательнее, когда сердится. – Если бы ты такие записочки с номерами не выбрасывал сразу же после их получения, то сейчас бы перетаскивал их за собой в огромном почтовом мешке, – говорит Сэм. – Нечего так возмущаться, что и мне один раз перепало. Я же все равно не позвонил, ты помнишь то дело? Мне было совсем не до телефона. Дин все равно молчит. Умел бы я рисовать, обязательно бы зарисовал его сейчас, с окаменевшей челюстью и заострившимся профилем. Когда мы заходим в заведение «Приют путника», я смотрю на кассиршу, и мне становится смешно. У девицы такие огромные прыщи на лице, что даже я бы не обрадовался, если бы она дала мне свой номер телефона. Прыщи похожи на вулканы, готовые взорваться. Наверное, та девчонка, что подмахнула координаты Сэму, уже уволилась... Но Дин тут же опровергает мою мысль, застыв как вкопанный. – Магда? – спрашивает он неуверенно. Сэм бросает на него удивленный взгляд, кажется, даже он сам не запомнил имя, но Дин удивления брата не замечает. Кассирша кивает, изучающе глядя на парня. Скорее всего, она тоже не помнит Винчестеров, но Дин ее явно заинтересовывает. И она его – но только не так, как думает. – Магда? – повторяет Дин. – А давно это с тобой? – он водит рукой у своего лица, намекая на ее уродливые наросты. Девушка внезапно морщится, словно от боли, в ее глазах моментально набухают слезы, и она срывается из-за кассы с громким рыданием, скрываясь в подсобном помещении. Похоже, тема эта для нее очень больная. Из-за прилавка выходит весьма объемная женщина, взгромождается за кассу, недовольно глядя на посетителей, и рявкает: – Ну что, заказывать чего-нибудь будете? – Будем, – бормочет растерянный Сэм. – А что произошло с вашей напарницей? По толстухе видно, что в ней неприязнь к обидчикам девушки борется с огромным желанием рассказать последние сплетни. Я спорю сам с собой, ставлю на то, что второе желание победит. И выигрываю сам у себя. Тетка картинно вздыхает: – Бедная Магда, неделю назад должна была состояться ее помолвка с Марком, а Марк – завидный жених. И тут такая незадача – прямо в день перед помолвкой у нее на лице высыпает эта гадость. Как специально. А ведь Магда так гордилась своей кожей, у нее и в детстве ни одного прыщика не было. И тут вот такое. Марк на нее посмотрел, да и сбежал из дома через окно. Так что заказывать-то будете? Переход к вопросу так внезапен, что я теряюсь. Но мне и не нужно решать – Дин делает заказ за нас троих. Причем нам двоим набирает чизбургеров и острой китайской лапши, а Сэму что-то полезное и зеленое. Мне на секунду кажется, что оно еще и шевелится. Толстуха заставляет наш стол едой – теперь она уже не сочувствует рыдающей где-то Магде, а явно злится на то, что ей приходится в отсутствие напарницы работать за двоих. Она бурчит, что некоторые дамочки вытирают грязные руки об рожу, а потом удивляются последствиям. Мне смешно, а Дин пользуется моментом и начинает интересоваться: – А что, Магда этого парня, Марка, у кого-то перехватила? – он залихватски подмигивает, и у женщины немедленно включается режим сплетницы. – Нет, если не считать, что она увела Марка у всего города – он был горазд авансы раздавать. Правда, была одна девица, которая сильно убивалась из-за парня, но она просто невесть что себе навоображала. Марк ей пару комплиментов отвесил – и все. Да он даже меня красоткой называл. А бедняжке Хэки, черной, как галке, в жизни никто хорошего слова не сказал... Я не понимаю, зачем Дину слушать ее болтовню, и оборачиваюсь, чтобы спросить у Сэма, хотя бы шепотом, но младший брат так сосредоточенно убивает что-то в тарелке, сдувая волосы со лба, что я понимаю: этот разговор не просто нужен, но и важен. – Хэки? Странное какое-то имя, – бросает Дин, впиваясь зубами в сэндвич. Толстуха машет рукой: – Хэки... доми... Хэкиноми... не помню, больно уж вычурное у нее имечко. Дин трясет головой, не глядя на тетку, и та, поняв, что праздный интерес гостя закончился, удаляется за прилавок, тем более что в заведении появляется парочка дальнобойщиков, хохочущих и воняющих потом, словом, желанных гостей. Мы доедаем в молчании и расплачиваемся. Когда мы выходим из забегаловки, мое лицо осыпает мелкими брызгами дождя. Правда, на этот раз не такого экстремального, как тогда, у церкви. Тем не менее, погода явно решила похмурствовать. Помнится, маменька говорила мне, что когда идет дождь – это плачет Господь. Судя по всему, сейчас в жизни у Боженьки очень сложный период. Вероятно, он нуждается в психоаналитике. Не податься ли мне в психоаналитики к Богу? Вот бы было весело... Я продолжаю хихикать и в машине, представляя на кушетке чувака в белой простынке. Первую пару миль мы едем спокойно, а затем вдруг под каким-то указателем резко сворачиваем с федеральной трассы. Еще несколько минут братья молчат, потом Сэм спрашивает: – Ты собираешься заехать в эту деревушку по делу той самой ведьмочки? – Конечно, что там, в Буффало, делать, – ворчит Дин. – Погода хреновая, развлекухи никакой, так и будем сидеть в четырех стенах все время. Я не понимаю ни слова в этом разговоре. Ведьмочка? Развлекуха? – Вообще-то мы едем знакомиться с мамочкой Майкла, – резонно замечает Сэм. – О-о-о, знакомство с родителями? Это интересно, конечно, – бросает Дин. – А за кого он выходит замуж? Если за меня, то я впервые об этом слышу. Он опять пытается меня уколоть, но после того, что со мной сделал Скотт, у меня иммунитет к подобным остротам. – Я могу подождать, – неожиданно для себя самого отвечаю я. И ведь действительно могу. Я не видел свою мать по крайней мере четыре года, и не факт, что она встретит меня с распростертыми объятиями, и эти изредка всплывающие воспоминания о ее теплых руках и ласковых словах – не всего лишь больной бред. А еще меня настигает это странное чувство, что мне нужно быть рядом с братьями, что с ними я в безопасности. – Давайте съездим, куда Дин хочет. Дин бормочет, что меня не очень-то и спрашивали, но Сэм ему больше не возражает, потому что мое разрешение возымело действие. 31 октября, 13.45 Если бы я знал, что нас ждет за поворотом, я бы выкурил с десяток сигарет, раздумывая, надо ли мне во все это ввязываться. На самом деле, я не боюсь опасностей, в моей работе не так мала вероятность наткнуться на маньяка. Шерстил у нас один такой полтора года назад – потом оказался респектабельнейшим священником. Ребята тогда пошли поговорить с ним по душам, прямо в церковь. Шутка ли, четверо мальчишек за два месяца в больнице, полосатые, словно тигры, от сломанных ребер. Я тоже хотел пойти, но Скотт меня не пустил. И сам не пошел. Сказал, что пока не готов в тюрягу. Священник этот, правда, успел смыться, но парни здорово погромили его уютненький приход, я видел репортаж по телеку. В общем, у меня и так свой сумасшедший мир, где клерки и святые отцы по ночам превращаются в безумцев, и чужого сумасшедшего мира мне и даром не надо. Однако я все-таки влип, радостный и любопытный, словно щенок. Мы приехали в маленькую деревушку, спросили у прохожих о какой-то девушке и притормозили у неприметного домика. Странно, на дворе почти ноябрь, а у нее вдоль забора цвели настоящие розы. И не жалкие заморыши, а такие, с крупными бархатными бутонами. Хотя теперь-то мне это не кажется странным. Дин перемахнул через заборчик, несмотря на раненое плечо, Сэм просто перешагнул его, а я осторожно перелез: боялся, как бы кроссовки не слетели. Поэтому в самом действе я участия не принимал, просто стоял, прислонившись к двери кухни, и смотрел. А в кухне была хозяйка дома – молодая девчонка, я понял, это про нее рассказывала тетка в забегаловке. «Галка» – точно было о ней, волосы черные-черные, кожа смуглая, и прическа такая, перьями. И она казалась совсем не напуганной, хотя даже я бы струхнул, зайди ко мне в дом трое незнакомых парней. А она только посмотрела, задрав подбородок, и сказала: «Ну?» Дин спросил: «Хэки?» А она опять: «Ну?». А потом Сэм произнес: «Хэкидонмуя?». И вот тут-то она испугалась, побелела вся, хотя это трудно было представить с ее цветом кожи. Нож схватила и велела говорить, кто мы такие, в противном случае угрожала какими-то немыслимыми карами. Но Дин ей сказал: «А вот вряд ли. Хэкидонмуя с индейского – время ожидания луны. И ничего ты не сможешь сделать, пока Луна не взойдет. Ночная ты ведьмочка, знаю я, кому такие имена давали. А сейчас белый день. Да и ночью ты бы нам ничего не сделала, слабая ты, только и хватит сил на то, чтобы сопернице лицо прыщами обсыпать. Хотела бы, наверное, убить, но не получилось». Тут девчонка натурально зашипела, и вдруг в руках у нее появился огненный шарик. Настоящий огненный шарик, я специально глаза протер. И она его изо всей силы швырнула в Дина, словно маленькую молнию, в воздухе даже озоном запахло. А потом произошло второе невероятное событие: Дин поднял руку навстречу шару – и тот словно втянулся ему в ладонь, не причинив никому ни малейшего вреда. Я заметил мелькнувшую в его руке вещицу, с помощью которой он справился с молнией. В тот момент я почему-то подумал, что знаю, как называется эта штуковина, но я, конечно, ошибся. Девица была в шоке, а братья вели себя так, словно все это просто смешно. Сэм объявил, что он знает эту девушку: «Ты же из индейского племени нейтраль? Того самого, которое жило здесь, пока его не вырезали ирокезы? У нейтраль была развита культура шаманизма, правда, это их не спасло. Вот откуда у тебя зачатки магии. Зачем только ты решила вредить людям своим даром... Где твое святилище?» Девчонка сначала мотала головой, напрягаясь при каждом упоминании о своих предках, потом Сэм пообещал ей, что они ее не тронут, если у Магды исчезнут прыщи. При этом он сказал что-то странное, вроде: раньше ни одна ведьма не могла этим похвастаться. И тогда девушка куда-то их повела. Я не пошел, мне и так хватило потрясений. Ведьмы, индейские шаманы, ручные шаровые молнии. Я давно знаю, что схожу с ума, но все-таки мне пока не хватает последней детали, чтобы окончательно тронуться в путь, и я не спешу ее искать. Откуда-то из других комнат раздавался странный шум, но я не обращал на него внимания. Парни вернулись минут через двадцать и сразу направились к выходу, по пути бормоча про дилетантство и неумение даже завязывать мешочки. Сэм бросил расстроенной девушке, бредущей за ними: «Лучше цветы выращивай, у тебя это получается». Я попытался заговорить с братьями, намекнув, что уже начинаю коллекционировать странности вокруг себя. – А знаешь, что самое странное? – заметил Сэм, будто походя, но я понял, что этот вопрос его очень интересует. – Хэки на тебя не смотрела вообще, словно тебя не было в комнате. Дин тоже бросил на меня изучающий взгляд, но я только пожал плечами. Зачем на меня внимание обращать, Винчестеры – это да, а кто я такой? Вот только Сэм все-таки ошибся - девчонка меня заметила. Когда мы садились в машину, я позволил себе оглянуться на дом маленькой индейской ведьмы. Она стояла на пороге и смотрела прямо на меня. И на ее лице с расширенными глазами и ртом, зажатым рукой, был написан бесконечный ужас.