Все дороги ведут в Айдахо

31 октября, 19.17 И вот мы все-таки в Буффало. Весь оставшийся путь сюда мы не разговаривали. Я долго думал, хочу я знать, что происходит, или не хочу, и постепенно меня начало смаривать. Я смотрел на дорогу словно сквозь туман, хотя дождь кончился уже давно. Немудрено, что все мужчины, которые встречались нам по обочинам, напоминали мне Скотта. Последний раз он стоял у указателя перед въездом в город, с рюкзаком за плечами, и долго провожал черным взглядом нашу машину. Буффало показался мне очень похожим на Портленд. Я редко бывал там в центре, разве что по ночам, а окраины выглядели абсолютно так же. Я даже видел здание – копию сквота, который наша компания оккупировала все прошлое лето. Никакого сравнения с Далласом. Даллас – прямые улицы, трубы и пыль. В Буффало столько деревьев, что город кажется зеленым. Серьезно, здесь парк на парке. Самое прикольное, что в Буффало тоже убили президента. Уильям Маккинли, 25-й президент, приехал поглазеть на панамериканскую выставку и поплатился за это желание собственными мозгами. Его грохнул какой-то анархист, который потом получил электрический разряд по всем правилам. Вот только, в отличие от далласцев, жители Буффало давно похоронили своего мертвого президента и не собирались его воскрешать. Им все равно больше нравился Кеннеди, я так думаю. По улицам Буффало мы колесили недолго, потому что мама вроде как работала в отеле «Holiday Inn», который имел неплохой сайт со схемой проезда в интернете. Жаль только, что когда мы звонили в этот отель и пытались узнать, есть ли среди их сотрудников Шэрон Уотерс, нам неизменно объясняли, что внутренними правилами запрещено звать работников к служебному телефону или давать о них информацию. Да пошли они. За полчаса до того как мы подъехали к гостинице, я начал обдумывать, что буду делать, когда найду Шэрон. К тому моменту как мы добрались до «Holiday Inn», я уже обглодал под корень почти все свои ногти. В реальности, с меняющими цвет огнями на фасаде, отель выглядел еще круче, чем на фотке. Я мог бы даже не заходить в эту гостиницу, чтобы сказать, что моей матери нет и там. Словно во мне был какой-то радар, настроенный на нее. Я отказался идти внутрь, сказав, что с моими кроссовками на два размера больше меня не пропустят дальше швейцара. Братья пошли туда сами, но вскоре вернулись разочарованные – Шэрон уволилась. Зато им дали ее домашний адрес – вопреки сведениям Винчестеров, она жила не в хостеле. Вот этот дом – четырехэтажный, с рядами одинаковых окон, без всяких балконов, нависавший над тротуаром, вселил в меня надежду. Она могла бы жить здесь. Это было подходящее для нее место. И я не ошибся, как сказал мне старик, открывший дверь квартиры. Мама в самом деле жила в этом доме еще месяц назад. Но потом вдруг собрала вещи и уехала. Сказала, что поедет домой. Адреса не оставила, она все равно не получала никаких писем и не планировала никому писать. Она собиралась домой. – Жалеешь? – только и спросил Сэм, когда мы выходили на улицу. Я тогда пожал плечами. Но на самом деле у меня было такое чувство, словно все вещи, которые я потерял в жизни, все мои сожаления, вышли сыграть для меня печальный блюз. «Holiday Inn» не для таких как мы, и поэтому наша невеселая троица останавливается в мотеле на окраине города. Кажется, что даже одна звезда – слишком много для него. Удобства здесь на этаже, но и на них висит табличка «Не пользоваться, сломано», а портье поясняет, что пока не особо холодно, можно сходить по нужде в кустики на заднем дворе. Дин машет ладонью: – Да черт с этим. Если мне приспичит, – он смотрит красноречивым взглядом на упаковку пива в своих руках, – твоя стойка для меня будет вполне подходящим туалетом. Я скалюсь, проходя мимо оторопевшего портье, впервые за долгое время не шаркая ногами: братья, словно извиняясь, что все так получилось, заехали в обувной магазин. Там я подобрал себе классные ботинки, похожие на «Доктор Мартинс». Красные. Увидев мой выбор, Сэм расхохотался и толкнул меня в плечо: – Я и не сомневался, что ты найдешь что-то подобное! Я ехидно улыбнулся в ответ на эту реплику младшего брата, но сам пристально следил за реакцией старшего. Дин и только Дин был тем, к кому меня тянуло. Тот предсказуемо не обратил внимания, просто отдал продавцу требуемую сумму. В номере три кровати, стол и пара табуреток – все. Видимо, предполагается, что третий жилец будет сидеть на койке, которая ближе к столу. Я жду, пока братья выберут себе кровати, и только потом швыряю свое пальто на оставшуюся – ту, что ближе к двери. Дин меряет меня изучающим взглядом – если он сейчас спросит, есть ли мне 21 год, я, наконец, выскажу все, что о нем думаю. Но Дин не спрашивает, вместо этого он небрежно швыряет мне банку пива. Разговор лениво крутится вокруг Буффало – как я и думал, Винчестеры здесь не в первый раз, – затем переходит на другие города, в которых они побывали, и тут я сбиваюсь со счета. Они могли бы работать учителями географии, по крайней мере, географии США. Я почти не принимаю участия в разговоре, опять едва не засыпаю – об этом свидетельствует то, что я слышу голос Скотта за тонкой стенкой. Но когда за окном, на котором, разумеется, нет занавесок, окончательно темнеет, я поднимаю голову – и сна ни в одном глазу. Похоже, Винчестеры собираются ложиться. А это значит, что сейчас у меня последний шанс спросить, что происходит. – Вы мне расскажете, что все это значит? – интересуюсь я, не особо рассчитывая на ответ. – Все эти ведьмы и ваши разговоры… Они коротко переглядываются и Дин, дернув здоровым плечом, едва заметно кивает. – Хорошо, – медленно произносит Сэм. Пытаюсь не выдать своего удивления, но, видимо, у меня слабо получается с выпученными глазами и разинутым ртом. – Мы уже обдумывали это, – мягко поясняет Дин, и от этой мягкости я теряюсь. Он не должен так говорить. Он колючий и нервный. Он твердый, словно стена, через которую невозможно пробиться. Но сейчас Дин будто снимает панцирь – и под ним обнаруживается такой хрупкий человек, что его боишься трогать, как будто он может разбиться. От него хочется держаться подальше, чтобы не задеть случайно собственными шипами. И поэтому я вздыхаю с каким-то облегчением, когда рассказывать берется Сэм.

***

Оказывается, эта история началась 30 лет назад, когда древнее зло убило одну женщину, а ее сыновья вынуждены были посвятить себя борьбе с нечистью. То, о чем рассказывают Винчестеры, просто невероятно, это невозможно себе представить, и именно поэтому я сразу верю в их историю с первого до последнего слова. Сэм невеликий рассказчик, он говорит скупо, кратко, потому что событий много, а для него – это и вообще вся жизнь. Но почему-то его слова сразу же вспыхивают у меня в мозгу четкими образами. Я вижу женщину, распятую на потолке, она смотрит вниз невидящими глазами, и ее волосы, вопреки всем законам гравитации, ореолом окружают голову. Я вижу двух маленьких мальчиков, прижавшихся друг к другу, и их отца, бессильно глядящего на то, как горящий дом рушится и погребает под собой всю его прошлую жизнь, в которой он был так счастлив. Я вижу машину, едущую от штата к штату и нигде не задерживающуюся надолго, потому что везде за ней наблюдают холодные желтые глаза. Вижу смертельное оружие в неуверенных руках подростка и первые раны, которые Винчестеры штопают сами, пока зубы стискивают засунутый в рот кусок тряпки. А вот и вторая женщина распята на потолке в окружении языков пламени. Обычные ведьмы и вампиры, призраки и оборотни в этом рассказе чередуются с экзотическими штригами, вендиго, шейпшифтерами. А еще братья умирают. Сначала умирает Дин, и отец отдает за него свою жизнь. Потом умирает Сэм – и теперь очередь Дина спасать брата. Как странную увлекательную сказку я слушаю рассказ о том, как целый год братья пытаются найти способ сбить со следа адских гончих. В финале я уверен, ведь оба Винчестера сидят здесь, рядом со мной. Поэтому я вздрагиваю, когда Дин, перехватывая у брата инициативу, буднично сообщает мне: «А потом стрелки завершили круг – и я попал в ад». Он смотрит на меня с вызовом, и я чувствую, как меня будто берут за шиворот и окунают в ледяную воду. Не хочет ли Дин сказать мне, что мы... и сейчас в аду? Хотя я не удивлюсь, если так и окажется. Я часто думал об этом, особенно отчетливо - в ту ночь, когда пришел в квартиру к одному клиенту, а их там оказалось четверо. Наутро я первый и единственный раз, наплевав на гордость, отправился в бесплатную клинику, хотя мне казалось, что я умру в луже крови из собственных кишок где-нибудь по дороге. – Я выбрался из могилы через четыре месяца, – продолжает Дин, – прямо посередине старого кладбища, вся трава вокруг легла кольцом, словно от взрыва. Я сразу отправился искать Сэма, а он чуть не убил меня, поскольку решил, что это не я. Я чуть не плачу от облегчения. Можно сколько угодно плевать на собственную жизнь, но в ад я не хочу. – Мы сели с Сэмом и начали решать, что делать, – усмехается Дин. – Взять и выбраться из ада, вылезти из-под земли просто так ни у кого не получится. Кроме того, со мной происходили странные вещи. Например, все вокруг начинало рушиться и взрываться от непонятной звуковой волны. А еще у меня на теле обнаружилось вот это, – он резким движением через голову снимает рубашку с майкой с одной руки и показывает то, что я уже видел – огненный отпечаток ладони на плече. И опять меня бьет неконтролируемая дрожь при виде его. – Мы решили узнать, что это такое, – поясняет Сэм. – И тут нам неожиданно повезло... Продолжая, он бережным движением надевает майку обратно на Дина – в комнате прохладно, и я уже вижу, как по коже старшего Винчестера ползут крупные мурашки, и напрягается от холода сосок. Сэм рассказывает, что в своих поисках они сразу наткнулись на старинную легенду о человеке, которого из ада вытащил ангел. На плече у того парня остался точно такой же отпечаток ладони, словно выжженный раскаленным железом. Человек был очень благодарен ангелу за спасение, однако тот в знак признательности потребовал от него совершения страшной вещи. Что это за страшная вещь – в легенде не говорилось. Однако было известно, что спасенный предпочел покончить с собой и снова отправиться в ад. – Мы поехали к другу семьи, Бобби, чтобы спросить совета, – продолжает Дин. – Он изучил легенду, отпечаток и пришел к выводу, что история повторяется, а та звуковая волна, уничтожавшая все вокруг, – ангельский глас, который ни одно человеческое ухо выдержать не в состоянии. В общем, небеса собирались предъявить мне счет. И тогда, – он усмехается, – мы решили стать неблагодарными сволочами. С нас хватило демонов, ангелов и прочей небесной хрени. Бобби узнал способ, как можно стать невидимыми для этих существ, чтобы они не отследили нас, мы украсили себя стильными татушками и пустились в бега. – Ну как в бега, – встревает Сэм, – мы занимаемся тем же, чем и всегда: гробим нечисть и причиняем людям добро. Просто стараемся не задерживаться на одном месте дольше суток. Тогда с этой стаей оборотней, ну, ты понимаешь, о чем я, получилось случайно, и Дин чуть в обморок не упал, когда Мэри грохнула тарелку на кухне, – решил, что ангелы нас догнали. – Сам ты чуть в обморок не упал, – ворчит Дин, и его локоть оскорбленно втыкается младшему под ребра. Сэм охает и парирует: – Да ладно, погоди, тут нам сейчас Майкла, наверное, придется откачивать. Или ты не поверил в весь этот бред про охотников? Они оба так испытующе смотрят на меня, словно я – судья, и сейчас наступает момент вынесения приговора. Я только пожимаю плечами: – Конечно, поверил. Я же все это видел. Ведьма была настоящая. Про оборотней я не догадался, но понимаю теперь, в чем дело. И что Джозеф – тоже охотник, как и вы. Я не говорю им, что только в ангелов не верю ни на йоту. Ангелов не существует, я знаю наверняка. Я видел только одного ангела – девчонку из Армии спасения, которая носила в наш сквот одежду и еду в любую погоду. Потом ее изнасиловали и убили, когда она возвращалась домой. Нет, она не была ангелом, ведь ангелы не умирают. – Ничего себе, парни, – продолжаю я слегка неловко, не зная, что сказать. – Трудная у вас работа. Я бы, наверное, так не смог. Но я чувствую, что для вас очень важно этим заниматься, помогать людям. Сэм расплывается в добродушной улыбке, а красивое лицо Дина хоть и остается серьезным, но все-таки смягчается, а в уголках его губ исчезают глубокие морщины. Как будто им было важно мое одобрение. Странно все это. Еще бы я не одобрял борцов со злом. Я просто не знал, как они живут и за что держатся в этой жизни. Наверное, чтобы понять их странный мир, необходимо стать его частью. А я только заглянул туда сквозь дверной глазок. Я отлично себе представляю, почему Винчестеры поделились со мной всем этим. Некоторые истории должны быть рассказаны, иначе они начинают болеть внутри и рваться наружу. Я – самый последний человек, от которого братья могут ожидать подвоха. Я не побегу продавать новости в газеты, не выставлю их сумасшедшими в глазах других людей, хотя бы потому, что Винчестеры, будь они трижды безумными, для меня сейчас важнее всего остального здравомыслящего мира. Тем более что теперь они считают меня почти равным себе и начинают делиться секретами. – Как ты понимаешь, – деловито говорит Дин, – у нас много связей по всей стране. И есть такие источники информации, которые обычным людям не знакомы, так что мы все-таки отыщем твою мать. Надо только... – Не надо, – качаю я головой. – Я не хочу. – Почему? – изумляется Сэм. Похоже, они действительно пытаются помочь. Или воспринимают это как очередное дело. – Шэрон поехала домой, – объясняю я. – Там мы и встретимся. Если я опережу ее, что ж, я готов подождать. «Даже если для этого понадобится много лет», – добавляю я про себя. Я уверен, что она все равно вернется. – Но если вы меня подкинете, это будет просто офигительно. – Ну... – Сэм еле заметно сверяется с Дином, утвердительно опускающим ресницы, – хорошо. Где твой дом? – В Айдахо, – пожимаю я плечами. Они же там меня подобрали. Сэм улыбается: – Айдахо – большой штат, – и он делает рукой жест, словно обводя какой-то участок. – Куда именно доставить ваше величество? «Да, я воистину король Айдахо, кто еще, кроме меня, лучше знает мои владения», – думаю я и вдруг понимаю, что не помню названия той деревушки, где мы жили. Скотт не спрашивал тогда, куда мы направляемся. Он просто поехал со мной. Я силюсь вспомнить адрес на открытке, которую мать прислала брату, – нет, я не могу называть его отцом. Открытка осталась в украденном у меня рюкзаке, а чернила в памяти сливаются в одно пятно. – Я... я не помню названия, – неохотно признаюсь братьям. – Но я помню, как туда проехать. Я вам покажу. Мы решаем двинуться в путь завтра сразу с утра и ложимся спать. Я исподтишка наблюдаю за тем, как раздевается Дин. Меня все время удивляет количество шрамов на его теле – именно шрамы для меня придают ему идеальность. Без них, по моему мнению, любой человек несовершенен. Шрамы – это свидетельства ошибок, которые люди совершают в жизни. На моем теле нет ни единого шрама. Я словно бы и не жил. Я долго не могу уснуть, вспоминая извилистую грунтовую дорогу, покрытую мягкой пылью и утонувшую в пшенице по обочинам. Именно там, где эта дорога упирается в маленький, покосившийся от времени деревянный домик, я и хочу быть. Только этому месту принадлежит мое сердце.