Однако здравствуйте

Фугаку, чувствовал, как утекает сквозь пальцы время. Барьер упрямо не поддавался, и только до смерти болезненный страх потерять друзей заставлял его упрямо расшифровывать, распечатывать, силой продавливать брешь в попытках попасть внутрь. — Печать бога Смерти! Джонатан слышал слишком малое, но даже то, что слышал, было просто физически больно. — Будь проклят, Четвертый Хокаге! — взревел зверь. Затряслась земля, ощутимо просел барьер. Минато метнулся в сторону, Фугаку закрыл глаза. Сила. Сила Учиха, которой все так боятся. Тьма. Фугаку рванул еще сильнее, чувствуя позади презрительный взгляд Сарутоби. Минато, положивший новорожденного в ритуальный круг, на мгновение встретился с ним взглядом. Мимолетно улыбнулся и повернулся к жене. Уже готов умереть. — Идиот, — Фугаку взревел словно раненный зверь. Девятихвостый взревел вместе с ним. Барьер просел, где был Учиха — порвался. Еще более яростный рев. Джонатан увидел, как несется на младенца огромный коготь Кьюби. Шуншин. Оттолкнуть из-под удара Минато, попытаться выпихнуть Кушину. Грудную клетку пронзила дикая, просто страшная боль. Перед глазами потемнело. — Нет! Минато оказался рядом мгновенно, хватаясь за его плечи, руки, в попытке устоять. — Что ты здесь забыл, идиот?! — Сними... Куши-...-ну, — Фугаку аккуратно толкнул Узумаки вниз по когтю. На младенца, в руки Минато. — Своевольный... Учиха, теббане, — она сделала тяжелый вдох, слабо улыбаясь. Он тоже бы попытался улыбнуться. Да вот только перед глазами снова тьма. — Живите, счастливо... — Помереть собрался? И не думай, — Минато горько усмехнулся и закончил печать. — Печать Восьми Элементов... Ослепительная вспышка. После которой — лишь тьма. *** Микото не знала, как оказалась в том пустом доме, припертая к стенке. Помнила лишь чьи-то сложенные в печать, ладони, да бледные, почти прозрачные, бездушные глаза Яманака. «Ты не возьмешь опеку над ребенком Кушины, когда она умрет...» Кушина не умрет. Нет. Она выживет и все будет хорошо. «Ты не будешь мешать своему мужу, когда он...» Если он будет творить какую-нибудь дичь, она обязательно его остановит. «Ты не возьмешь опеку над ребенком Кушины,» — перед глазами появилась картинка маленького, солнечного младенца и, почти сразу, фотография подруги с черной лентой, так, словно это уже свершилось, — «когда она умрет» Нет. Это обман. Кушина жива и будет жить. И будет сама заботиться о своем ребенке. «Ты не будешь мешать своему мужу...» Мешать не будет. Микото усмехнулась, попытавшись запрокинуть голову, но кто-то там, снаружи, крепко ее держал. Значит гендзюцу? Ага, три раза, попытайтесь женщину Учиха обставить в гендзюцу! Микото, напрягшись, заученным движением попыталась выйти из "обманки". Не получилось... что-то другое? «Ты не будешь мешать своему мужу игнорировать Итачи с Саске...» — а перед глазами Фугаку равнодушно смотрит на гордого чем-то сына. Да, пусть только попробует! Давление на виски усилилось. Казалось, что ее голова сейчас лопнет. «Ты должна всегда молчать и улыбаться» Не должна, не должна, не должна... «Ты не возьмешь ребенка Кушины...» Возьмет... «Ты не будешь мешать своему мужу...» — Фугаку Учиха мертв! — ворвался в ее безумие чей-то голос. Фугаку. Учиха. Мертв. Жизнь Микото, казалось, остановилась также. *** Дазай с Моэто, скользнули по крыше вниз, заглядывая в окно и, сразу же, врываясь внутрь. — Не трожь госпожу! — заорал, ударяя с размаху наглеца, Моэто. А Дазай, тем временем, отрубил руку тому бессмертному, что посмел взять Микото-химе за горло. — Микото-сан? Микото-сан! — женщина, обессиленно обмякшая в его руках, посмотрела на него абсолютно безжизненным взглядом. — Дазай, уходим! — Микото-сан, держитесь, мы сейчас! Моэто, возьми госпожу, я займусь остальным, — и, передав хозяйку клана в руки напарнику, ринулся на предателей. Моэто выпрыгнул с Микото в окно, а Дазай, перегородив преследователям путь, принялся отбиваться и, одновременно следовать за "своими". Путь по крыше превратился в обстрел из кунаев, когда обе стороны отбиваясь, пытались достичь своего: одни, увеличить дистанцию, другие — не дать им уйти. Очередная техника, Дазай заслоняет Моэто с госпожой, не давая им навредить. Черепица под ногами скользит, он понимает — останавливаться нельзя. — Моэто, быстрее! Поймать очередной кунай — рука в кровь. Отправить очередной кунай обратно, подрезать ноги особо зарвавшемуся и, использовав шаринган, дезориентировать большую часть последователей. Но вот один из них оказался совсем рядом с ним... Дазай понял, что рукопашной не избежать. А с одной рукой особо не повоюешь. Огненная стена, шуншин. — А ты назойливый, — с досадой отозвался он, когда преследователь упрямо вынырнул рядом. Тот блеснул равнодушным взглядом. Завязалась драка. Звон кунаев, увороты, да редкие техники, все же не за красивые глаза один был первым помощником главы клана Учиха, а второго отправили на миссию, опять же, связанную с главой Учиха. Однако бой все равно был неравным — Дазай был однорук и, к тому же, уже вымотан битвой. Подскользнувшись на черепице, встретился с торжествующим взглядом соперника, и почувствовав резкую боль в груди, опустил взгляд. И точно... — Прямо в сердце... Враг выпрямился, было видно, что он доволен собой. Уже падая с крыши, Дазай слабо улыбнулся, когда увидел, как у его убийцы подкашиваются ноги. Нельзя недооценивать Учиха, пусть даже и однорукого. А сюрикен, перерезавший горло врагу, сверкнул, на мгновение отражая блики объятого пламенем города. Жесткого падения Дазай уже не почувствовал. *** Минато стоял на развалинах своей жизни. Пустая, выжженная земля, остатки ритуала, младенец и два тела. Слабеющий барьер, люди, что за ним... Растеряно оглянувшись, увидел, как к ритуальной "колыбели" мягкой поступью подходит Сарутоби. Больно... старик, за что ж ты так? Возле сына он оказывается слишком быстро... для того, кто опоздал. Наруто уснул, печать отпечаталась на его коже угольно-черным... — Минато... — мягко. с грустью. будто бы убитый горем. Минато ненавидит этот голос. Жестом прерывает, берет Наруто на руки, оборачивается... тела... Ни Кушину ни Фугаку нельзя здесь оставлять. Слишком "ценные" это были люди... слишком дорогой "материал". Грязно. Цинично. Но правдиво. Нельзя никому позволить осквернить их... Но люди, что вокруг, чужие — им нельзя этого доверить. Взгляд находит замерших в тени деревьев Шисуи и Какаши... бедные дети. Вздохнув, подзывает их к себе. Вот они действительно испытывают боль, не такую сильную, но когда шок пройдет — они прочувствуют. Бедный Какаши, он и так уже настрадался... — Позаботьтесь о Наруто, — он отдает им сына. Слабодушная мысль уйти с этого места подавляется разумом. Нельзя из-за слабости позволить кому-то получить желаемое. — И найдите Микото-химе с сыновьями. Будьте пока с ними. Сарутоби наблюдает. Ждет. Чего? Минато смотрит на него. Долго, равнодушно. Зря он не послушал тогда Фугаку. Обезьяна оказалась ядовитее змеи. Может убить его? Вздох. Да, можно... Но... Как же он устал. Подойдя к телам он опускается рядом с ними. Что теперь? На любимом лице супруги застыла бескровная маска, безжизненная маска. Но она, как и друг, слабо улыбается... — Достойная смерть, — тихо говорит один из шиноби. Глупец, который не знает, что в такие моменты нельзя говорить. Какой толк от "достойной" смерти, если это все равно смерть? Минато берет супругу на руки. Как всегда. Как считанные часы назад. Вот только в этот раз он ее не уберег. Не спас. Не успел. Впервые ее легкость не кажется ему забавной. Взглядом находит Шиби, он стоит позади Сарутоби, кивает ему на Фугаку. Лучше пусть он, чем кто-либо еще. — Минато, — приторно-фальшивая грусть и боль. Что ответить, чтобы не сорваться? По груди расползается дикая боль и усталость... точно, он ведь и сам стал кем-то вроде джинчурики... странно, и почему он до сих пор жив? Вдох. Болезненный, отрезвляющий. Выдох. Лучше бы умер, так было бы правильней. Возможно он и так умрет... зря Фугаку влез. Геройствуют герои, а Учиха им никогда не был... Фоном отозвалась мысль, что истинным Учиха этот Фугаку-то никогда и не был. Он идет — не решается использовать техники, — медленно, слишком медленно для себя, для других, плевать. Что теперь делать? Куда бежать? Кого спасать? Усмешка. А ведь действительно... хитрый план. Мертв. В это время он уже должен был быть мертв. В это время ответы на эти вопросы давал бы другой... не он. Минато сделал глубокий вдох. Но он почему-то жив. И почему-то даже способен еще что-то делать. — Тело отдай Учиха, у них свои традиции на этот счет, — он повернулся к Шиби, встречаясь с ним взглядом. Больше не предатель. Фугаку был прав, сказав, что однажды получив прощение, ни Иноичи ни Шиби не влезут в ту кабалу снова. Теперь уже снова верный товарищ. Теперь ему уже можно довериться. Шиби кивнул, свернул, направившись в сторону клановых убежищ. Вдох. Как же в городе пахнет дымом и гарью. Выдох. Кушину он несет домой. А потом, сменив плащ на другой — целый, обновив набор кунаев и сюрикенов, снова идет. Куда? Зачем? Давать ответы на вопросы. Слушать. Отвечать. Слушать. Отвечать. Не думать. Не чувствовать. Не принимать. *** Моэто прибыл в убежище, у самого входа столкнувшись с Шисуи и Какаши. Последний держал на руках сладко сопящего младенца. При виде Микото, Шисуи дернулся, потом виновато опустил голову, Моэто тряхнул головой, предпочитая не задумываться об этом. Главное устроить сейчас госпожу, а потом... вернуться за напарником и другом. Всю дорогу он старательно убеждал себя в том, что Дазай просто отстал или тяжело раненный присел отдохнуть где-нибудь по пути. Возможно он даже будет при смерти, и будет смотреть на него, взглядом умоляя закончить мучения. Возможно даже будет злиться, ведь он не любит быть слабым. Возможно после этого станет даже больше инвалидом, чем сейчас. Но так... он хотя бы будет... Жив. — Ока-сан? — Итачи вынырнул из-под руки Хазуки, его взгляд метнулся сначала к матери, а потом на Шисуи с Какаши. Моэто мотнул головой. Они прошли до специальной комнаты. В убежище почти не было Учиха, все были там — на пепелище, но те что были, сразу же собрались, скооперировались, окружили и, будто бы, заслонили жену главы плотной стеной. Микото-химе уложили на матрац, принялись хлопотать и что-то делать. — Что с ней? Моэто снова мотнул головой. Он не помнил ничего, кроме тумана в голове, когда он увидел, как какой-то придурок держит их химе за горло. Дазай... Взгляд сразу нашел Какаши, он вместе с Итачи укладывал неизвестного младенца рядом с Саске. Ученик Дазая был подавлен, и ни на кого не смотрел. Будто бы снова вернулся в те времена, когда Учиха не стоили ни единого его взгляда. Дазай. Моэто развернулся и пошел на выход. Пусть этот придурок будет жив. Ками-сама, пожалуйста, пусть искалечен, изуродован, при смерти... но жив. От мысли, что он потеряет друга, с которым прошел все детство, войну и карьеру, становилось почти физически дурно. — Моэто-сан, — Шисуи поймал его у выхода. Мальчишка, не задерживай, не задерживай... но маленький Учиха смотрел до странного обреченно, это заставило его вспомнить о своих обязанностях. Долг прежде всего. — М? — Вам стоит остаться здесь, — Шисуи отвел взгляд. — Как единственному уполномоченному лицу, способному руководить кланом после главы клана, его супруги и Дазая-сана. Микото-сама без сознания, за Дазай-саном может сходить Какаши... Шисуи замолчал и поднял взгляд. Что? Не молчи. Ему пора идти. Нет, бежать. Каждая упущенная секунда — смерть. — Просто... Фугаку-сан... мертв... Моэто застыл, чувствуя, как наливается в висках боль — словно резко сжали раскаленными тисками. — Понял. Отправь Какаши за Дазаем. Долг прежде всего. Шаг. Темнота. Шаг. Перед глазами светлеет, но все равно не помогает. Обретают смысл и взгляды Шисуи, и отстраненность Какаши, и состояние Микото-химе... Шаг. Вдох. Глава клана — мертв? Опустив глаза натыкается на неверящий взгляд Итачи. Ками-сама... *** Какаши бежит. Бежит и проживает все сызнова. На плечах все еще ощущаются цепкие пальцы Шисуи, там точно будут синяки. Какаши кажется, что все это слишком нереально. Как это все произошло? Когда заново выстроенный мир снова успел рухнуть? Откуда эта обреченность? Черепица под ногами скользит привычно, взгляд цепко выхватывает нужное. Моэто сказал, что они сражались за территорией клана Инзука, ближе к стене. Дазай отстал неподалеку от остатков госпиталя. Информация, четко выстроенный план и стратегия поиска. Однако даже так миссия не отвлекала от тяжелых мыслей. Кушина-сан, Минато-сенсей... те, кто принял его как собственного сына. Те, кто стал ему дороже всего. Что теперь будет? Как быть? Неужели он действительно больше не услышит смеха и не увидит мягкой улыбки Кушины Узумаки? Не узнает и не улыбнется, когда кто-то снова расскажет о том, как Кровавая Хабонеро гоняла Джирайю-сама и Минато-сенсея по городу? А что будет с его сенсеем? На одной из крыш тело. Значит прошло слишком мало времени — обычно отступники стараются сразу забирать тела соратников. Прыжок, крыша скользкая от крови. На трупе никаких опознавательных знаков — бесклановый. Оглянувшись, нахмурился. Не мог пропустить. Шаг. Кусок крыши поехал вниз. Мотнув головой, снова окинул труп взглядом. Перерезанное горло, значит между ним и его убийцей как минимум было приличное расстояние. Стоит найти и то, что убило — сюрикен, без сомнений. Какаши делает вдох. Интуиция подсказывает подойти ближе к краю крыши. Он присаживается на корточки, рассматривает осколки черепицы на земле, замечает погребенного под ними человека. Сердце пропускает удар. Мон клана Учиха виден даже отсюда. На мгновение закрыв глаза, прыгает. Дазай-сама... первый... товарищ после смерти Обито. Старший, не воспринимающий его всерьез, но товарищ. Осколки убирает, чувствует как шумит в ушах кровь. Ками... Снова смерть. Снова этот безжизненный взгляд в пустоту. Дазай мертв. Но он все равно пытается прощупать пульс. Снова. Какаши аккуратно вытаскивает Дазая из обломков, садится рядом, смотрит. На его лице застыло торжество, а в груди, почти по самую рукоять, кунай. Дазай Учиха умер до того, как упасть. В этом все они. Дрогнувшей рукой, он закрывает ему глаза. Покойся с миром. Какаши понимает: он слишком много сегодня пережил, чувство потери притупилось. Застыло. Зато потом... потом он прочувствует все в полной мере. Кушина-сан, Дазай-сан, Фугаку-сама и, как в очередное напоминание, Обито, Рин, отец. И скольких еще он потеряет, прежде чем умрет сам? *** Минато спускается по туннелю. Ноги, по щиколотку, в кипящей воде, а на разум давят низкие, влажные потолки и клубящаяся по бокам тьма. В памяти проносятся воспоминания последних трех часов. Короткие приказы, рубленные фразы, скорые назначения. Недовольство Сарутоби, ощущавшееся всем нутром все это время. Он сделал все, что мог. Над городом вставал рассвет, но люди шли в остатки домов, собирались вместе, чтобы отдохнуть, на время забыться, пе-ре-жить осознание случившейся катастрофы. Кто-то нес в полевой госпиталь раненных, кто-то выносил из под обломков тела. Вся работа начнется потом. Не сейчас. Минато спотыкается. Руку обжигает кипяток. Не вода — нет, — жидкая ненависть, он чувствует ее шестым чувством, понимает больше, чем кажется на самом деле. Шаг, шаг, шаг, не останавливаться. Душно, грубо, больно. Уставшее сознание воспринимает это как данность. Не чувствовать, не вспоминать, не принимать. Шаг. Становится светлее. Бесконечную тьму замещают кроваво-красные оттенки. Он умер? Если бы. Пространства резко становится больше. Высокий потолок, все та же кипящая вода, багровые стены. И огромная клетка, за толстыми прутьями которой на него смотрит зверь. Кьюби. — Четвертый! — ревет он. Минато чувствует его пылающую ненависть. Чувствует, и что самое страшное, понимает. Все так же душно. Все так же больно. — Почему я жив? Вопрос получается озвучить легко, хотя Минато казалось, что он никогда не сможет больше заговорить "не по работе". Зверь в ответ рычит, бьется о прутья клетки. Минато отстранено думает о том, что и сам готов точно также выть и убиваться. Но почему-то молчит. Смотрит. — Почему? — Шинир-рами, — от переполняющей ненависти Кьюби рычит, а не говорит, но даже так Минато разбирает имя бога Смерти. Значит Шинигами. Зачем? Он забрал его душу, и Минато точно знал, что уже должен был быть мертв. Вот же, цена, которую он отдал за разделение силы хвостатого. Кьюби беснуется. Минато лениво думает над ответами. Почему-то логические цепочки не хотели складываться как всегда до этого. Думать вообще не хотелось. Ступни, кажется, уже обварились... Сколько времени проходит, прежде чем Кьюби затихает, укладывается поджимая под себя лапы? Минато кажется, что часы. Но вот он, зверь, застыл, смотрит ему прямо в глаза, ждет. — Почему? Все девять хвостов со страшной силой ударяются о прутья. Но Кьюби лежит. А в глазах такая ненависть, что если бы ею можно было бы убить, то Минато умер бы в самых страшных мучениях. — Жер-ртва Учиха, — успевает разобрать Минато прежде чем Кьюби снова приходит в исступление. На этот раз в такое, что устоять на ногах Минато больше не может — все вокруг трясет со страшной силой. Падает в кипяток. Страшная боль. Лицо обваривается мгновенно. Руки покрываются волдырями. Спасительная тьма забирает его спустя долгие секунды мучений. *** Разрушенный город освещает яркое солнце.