Трефовый лейтенант

      – Вы задержались, – братец Ирвин приподнял бровь, не столько возмущаясь, сколько любопытствуя.       – Проверяли кое-какую мысль, можно сказать – спорили, – как всегда вежливо ответил Кухулин, приоткрывая дверь столовой.        Фланн был не в том настроении, чтобы затыкать младшего брата, и промолчал.       – Я слышал звуки выстрелов, – объяснений Кухулина Ирвину явно не хватило.        Тихое звяканье приборов и негромкие голоса успокаивающим бальзамом лились сквозь приоткрытую дверь, но этот мир хрусталя и нежных бесед словно не пускал запятнавших себя нелепыми играми мужчин. Любопытный братец Ирвин стоял на пороге, оглядывая опоздавших. Его правый глаз смотрел чуть в сторону, придавая красивому его лицу придурковатый вид.        В свои двадцать три года Ирвин так же не оправдал надежд отца, как и Фланн в шестнадцать. Полковник отправлял младшего сына и в армию, и во флот, но отовсюду его выгоняли с позором – Ирвин очень умело строил из себя дурачка, не желая ни подставлять себя под пули, ни заниматься хоть чем-то. Фланн не слишком часто общался с братом, и иногда не мог понять, где заканчивается его блестящая актерская игра, и где начинаются настоящие чувства. Был ли Ирвин действительно дурачком или только прикидывался? Но, тем не менее, Фланн мог поручиться, что свадьба и переезд Марии – его близнеца – сильно подкосили брата, он потерял единственного человека в семье, который относился к нему с пониманием, но без бесконечных требований. И теперь, без нее, Ирвин стал все больше ластиться к Дези. Видел ли брат в капитане ту ниточку, что связывала бы его с сестрой?       – Ты слышал звуки выстрелов, оттого что мы стреляли, – широко улыбнулся Дези, и Ирвин умолк, не решаясь дальше выспрашивать своего любимца.       – Вы немного опоздали, и мы решили вас не ждать – все голодны, – широко улыбнулся отец, когда они вступили в столовую. Фланн совсем сник, когда заметил, что несмотря на радостное и гостеприимное выражение лица, глаза отца холодны. Лейтенант давно уже не был пугливым юнцом, но объясняться с отцом за навороченные Кухулином глупости не собирался.        Фланн бездумно нарезал мясо, больше сосредотачиваясь на серебристых бликах ножа, чем на еде, и краем уха вслушивался в разговор. Тернион болтал что-то о судах, изредка перебиваемый интересующимся кораблями отцом, мисс Стелла иногда отвечала Роке, который без конца спрашивал, не холодно ли ей, а Марта, Кэтрин и Кухулин вовсе обсуждали какую-то ерунду вроде погоды. Сидящий рядом Дези молча смаковал гарнир – он совсем не выглядел огорченным, словно ему было плевать, что отец может стать губернатором, а рассерженный Ларк откажется помогать капитану, который не смог отодвинуть семью Руэри.       – Во что вы там стреляли? – громкий шепот расположившегося слева Ирвина ветерком мазнул по щеке.        «Какое твое дело» – едва не огрызнулся Фланн, но решил, что этой фразой только сильнее распалит любопытство брата.       – Спорили, попадет ли Дези в апельсин за двадцать шагов, – почти правдиво ответил он, – он попал.       – Пфф, кто-то в этом сомневался? – Ирвин возвел глаза к потолку, отчего правый начал косить еще сильнее, будто брат наблюдал одновременно за двумя точками. – Сыграли бы лучше в «Телля», и то было бы веселее.       – Месье Ирвин знает эту пиратскую игру? – оторвался от тарелки Дези, полушутливо указывая на младшего Руэри ножом, будто вызывая на бой.       – Слыхивал о ней и о тех, кто встает у стены – таких называют безумцами, – улыбнулся обожаемому капитану брат, – вы бы рискнули встать под пулю?       – Смотря, кто стреляет, – фыркнул Дези, – если Фанни, например, то встал бы.       – Фланн отказался бы стрелять или выстрелил в воздух, – раньше, чем Фланн успел открыть рот, заявил Ирвин.        Дези улыбнулся – не так как обычно – язвительно и лихо, а почти печально.        – Если бы во флоте было чуть больше таких, как Фанни! Разумных, я имею в виду, – друг отвернулся и подцепил ножом кусочек курицы.        Фланн даже не смог понять, издевка это или нет, с одной стороны, он бы действительно не стал калечить человека, а выстрелил бы в воздух, с другой, назвать его «разумным» при всех этих азартных играх... Ему надоело пережевывание одной и той же неприятной ему темы, и на все остальные пассажи Ирвина насчет стрельбы он отвечал молчанием. Но брат не желал ни затыкаться, ни оставлять его в покое – Ирвин и после ужина увязался за желающим отдохнуть Фланном в его комнаты.       – Фанни, – младший Руэри первым распахнул дверь спальни и пропустил брата, – я хочу кое о чем упомянуть.        Дурашливое выражение лица сползло с него, и теперь он казался куклой, сделанной с облика Марии. Правый глаз смотрел почти прямо, а плотно сжатые губы кривились в печальную линию.       – Хорошо, – Фланн желал лечь и проспать месяц, но он отогнал усталость и придвинул брату стул.       – Я ненадолго, – окинул стул рассеянным взглядом Ирвин, лишь проведя пальцами по резной спинке, – кое-кто... да неважно... парочка моих знакомых упоминали, что Кухулин... он... раньше часто играл в «Вильгельма Телля». Не делай такого лица, я прошу! Я знаю, что вы делали у конюшни, я просто-напросто подглядел.       – Зачем тогда выспрашивал? – у Фланна не было сил возмущаться.       – Хотел посмотреть на ваши лица. Кухулин... ему будто все равно, а мне немного боязно, что его пристрелят, – лицо Ирвина скривилось в странной брезгливой гримасе, – мне плевать на все интриги, но смерть – это уже чересчур. Кухулин – дурак, он...       – Почему ты так считаешь? – Фланн устало опустился в кресло, пытаясь запомнить каждое слово, но они ускользали, как жемчужины из рассыпавшихся бус. Дурак. Смерть. Вильгельм Телль.       – Зачем он это делает? Так рискует? Кто вообще сомневается в его храбрости? – Ирвин будто захлебнулся вопросами и закашлялся.        «Он желал помочь мне и выиграть у Дези помощь. Он догадался, какую игру ведет капитан Бланко, и вырвал у того бездействие по отношению к нашей семье».       – У тебя есть какая-то мысль? – спросил Фланн, не желая объяснять брату все подробности и догадываясь, что у Ирвина наверняка есть какие-то свои мысли по этому поводу, иначе зачем бы он пришел?       – Вдруг ему просто нравится рисковать? – брат смотрел на собеседника почти в упор, отчего его глаз особенно жутко косил, придавая Ирвину сходство с сумасшедшим.       – Может быть, – Фланн пожал плечами, – риск...        «…заставляет чувствовать тебя живым, словно сердце по-настоящему бьется только во время игры. Наверное, ты не понимаешь, раз спрашиваешь.»        Брат сердито дернул плечом.       – Ты сам заядлый игрок, но ты же не встаешь под пулю! – заявил он. – Это все-таки совсем разное. Попроси капитана Бланко... Дези не играть с Кухулином.       – Вряд ли кто-либо из них прислушается, – хмыкнул Фланн, – но я попрошу.        Дези не слушает никого, кроме Морригана да себя, но с Кухулином все же можно иметь дело.        Ирвин усмехнулся – краем рта – криво и как-то совсем перекошено, будто все его лицо свела судорога.       – Я напишу Марии, может быть, она пожелает приехать, – брат стукнул по спинке стула и, лихо присвистнув, удалился.        Мария – самая умная из его сестер. Так всегда считал Фланн. Наверное, именно поэтому Мария теперь миссис Бланко. Пожелает ли она теперь видеться с семьей?       

***

       Тернион не пожелал Кэтрин спокойной ночи, проводив ее до спальни, как делал обычно – он вошел в комнаты следом за ней, плотно закрыв дверь и даже задвинув защелку. Есть ли на свете человек, который при явной подготовке к серьезному разговору не насторожится? Терри не был ни старшим родичем Кэтрин, ни ее опекуном или покровителем, но легкое беспокойство все равно противно защекотало изнутри.       Мисс Линтон опустилась в кресло, указав ему на стул около аляповатого трюмо. Богато украшенное, новое итальянское зеркало выбивалось из убранства старомодной комнаты, так же, как выбивался из обстановки женских покоев резкий черный силуэт юноши.        Тернион сел спиной к отражению, положив руки на спинку стула, и теперь разглядывал собеседницу.       – Кэтрин, я... – он замолчал, выдерживая паузу.        Терри не боялся, она видела это в его темных сияющих глазах. Такие, как он, не боятся. В легендах они вырывают свои сердца, чтобы озарять путь другим. Наверное, именно такие люди и создают империи или объединяют страны. Александр Македонский, Чезаре Боджиа, Кир Великий. Отчего-то теперь Кэтрин представляла их с диким, жаждущим взглядом Терниона Эурина.       – Кэтрин, я предлагаю тебе стать моей женой, – наконец решился он, произнеся фразу ровно и спокойно, как указание, где подтянуть парус. Настоящие эмоции Терри выдавали только подрагивающие, как у зверя, ноздри и часто вздымающаяся грудь. Он владел собой, но в зрачках плясало отражение того пламени, что пылало изнутри.        Она не знала, что ответить. Она догадывалась, но все же была удивлена. Терри сказал бы это рано или поздно, но мисс Линтон рассчитывала на более длительный срок, который дал бы ей возможность тщательней обдумать свои слова. Тернион же нанес удар подобно какому-нибудь прославленному полководцу – резко и неожиданно.       – Обычно юноши просят возлечь с ними, а не предлагают замужество, – негромко заметила Кэтрин, стараясь вовлечь Терри в разговор и выиграть время. Время облачить свои доводы в слова, такие слова, которые дошли бы до сердца и разума молодого Ларка.        Тернион скривился, будто попробовав на вкус кислое вино.       – Я предлагаю замужество.        Он наконец-то отвел взгляд, теперь рассматривая стоящие в вазе цветы – пышные алые розы, похожие одновременно на бархатные украшения и треснувшие на множество лепестков-осколков фарфоровые чашечки.        Замужество. В пику отцу – Линдро Ларку, так и не сочетавшемуся с любовницей узами брака, да и вряд ли когда-либо хотевшему это сделать.       – Я желаю не просто трахаться с тобой, я желаю защищать тебя, быть опорой, – пояснил Тернион, словно догадываясь о мыслях Кэтрин.        Кому из них двоих больше нужна была опора? Терниону ли, который обрел ее в своем стремлении и таланте, или мисс Линтон, которая нуждалась в ней так давно, что почти забыла? Эти слова для них обоих опоздали лет на семнадцать – когда Терри был брошенным матерью младенцем, а Кэтрин – одинокой, почти нищей сиротой.       – Тернион, мне тяжело это говорить... но все же у меня есть несколько причин отказать тебе.        Он фыркнул, раздраженно искривив губы.       – Первая? – Терри никогда не понимал настроений, тех тонких неосязаемых нитей, что порою связывают двух человек. Он не знал, когда стоит помолчать, и совсем не ощущал ни чужой неловкости, ни желания уйти подальше. Ему нужны были веские причины и точные слова.       – Первая – это твой возраст. Нет, не сердись! – Кэтрин жестом прервала открывшего было рот Терниона. – Я говорю не о том, что ты глуп или несерьезен, а о том, что на излете восемнадцати многие молодые мужчины переживают страсть к женщинам старше себя – наставницам, старшим сестрам друзей, женам знакомых или братьев. Я не знаю, сколько будет длиться твое чувство – вечность или год? И если все-таки год, сможешь ли ты потом общаться со мной, полюбив другую? Ты рос без матери, без сестры, не имея даже какой-нибудь подруги детства, кто знает, может быть, твоя тяга ко мне – просто жажда женской ласки и материнского тепла?        Тернион усмехнулся – нет, даже не усмехнулся – приподнял край рта, как полумертвое, но еще огрызающееся животное. Лихая удаль словно сползала с него, обнажая того злобного и недоверчивого сироту, который иногда прятался в чувствах и мыслях Терри. И теперь сирота, почти скалясь, испепелял Кэтрин взглядом.       – Вот каково твое мнение обо мне... ветреный, нуждающийся в мамашкиной юбке юнец. Так? Будь я таковым, я бы, скорей всего, бегал за леди Сюзанной, прося усыновить меня, а? – заговорил он, глухо цедя сквозь зубы.        Тернион никогда не называл мачеху «Сьюзен», каждый раз по новому коверкая ее имя – Сусанна, Сьюзи, Миссис Сю – Кэтрин не помнила всех ехидных прозвищ, которые он давал миссис Ларк.       – Ты искажаешь и преувеличиваешь мои слова, – мисс Линтон вздохнула, – я лишь хочу уберечь тебя от поспешных решений. Не слишком приятно оказавшимся в браке осознавать его как оковы, мешающие соединиться с другим человеком.       – Хм, ну допустим, – злобно дернул плечом Терри, повышая голос, – ты сказала «несколько причин» – каковы же остальные?        Он нарывался на ссору, будто желая вогнать ранившую его стрелу глубже в тело.       – Я не хочу врать, Тернион, – Кэтрин сцепила пальцы в замок, – мы же достаточно привязаны друг к другу, чтобы рассчитывать на искренность? И я честна – ты слишком похож на Линдро – мне было бы невыносимо выйти замуж, и потом каждый день осознавать, что ты не он. Такой же вспыльчивый и решительный, смелый и талантливый, но не он. Ты первый бы заметил...       – ...твое разочарование? – сердито пробормотал Терри.       – ...то, что я сравниваю вас, – покачала головой Кэтрин, – это было бы жестоко по отношению к тебе.       – Жестоко – видеть во мне жалкий отсвет адмирала Ларка? – Терри почти шипел, но даже сквозь стиснутые зубы в его слова прорывался голос – рык рассерженного зверя.       – Да, Терри, я очень дорожу тобой, но я... – Кэтрин не была готова, этот разговор давался ей слишком тяжело. Она отвыкла от подобной искренности, и теперь слова гвоздями входили в освобожденную из брони вежливости душу, – ...я не желаю лгать тебе, притворяясь, что это то, что мне нужно.        Терри резко вскочил, опрокинув стул. Черный дрожащий силуэт молнией расчертил зеркало напополам, тенью отражаясь в его глубинах.       – Он никогда не женится на тебе, никогда! Ты понимаешь это, Кэтрин!? Ты никогда его не получишь, потому что эта шваль – Сюзанна – спит с ним! Она его жена! – Ваза с розами полетела на пол, с глухим звоном расколовшись на толстые черепки. Тернион окончательно перестал сдерживаться. – Для отца ты всегда где-то позади нее, ты – всего лишь его боевой товарищ! Как бы ты не была умна и красива, вы никогда не будете вместе, как... как... – Терри зашипел, не в силах подобрать слова.       – Как Тристан и Изольда? Я это понимаю. Я...        «Ты прав Терри, я вторая. И не хочу, чтобы ты тоже был для меня позади кого-то, тем более, позади Линдро».       – Ты будешь старой девой, а я люблю тебя! – его прорвало. Сломало, как старую плотину, которая слишком долго сдерживала порыв. Наверное, его душа дикой молнией-шаром сейчас ломала ему ребра, криками вырываясь наружу.       – Я люблю тебя, Кэтрин! Ты была бы моей настоящей женой, и тебе не пришлось бы меня делить с какой-то истеричной вздорной шлюхой! Разве ты не понимаешь, что это ненормально – делать вид, будто тебя устраивает, что тебя только трахают! Ты ведь знаешь, он упрашивал свою мразь родить ему детей, это не секрет ни для кого! Упрашивал ли он тебя!?        Тернион кричал все громче, надрывая голос. Кэтрин даже не стала пытаться его перебить, дожидаясь, когда он замолчит.       – А ты понимаешь, что своими словами ты делаешь мне больно? – она прикрыла глаза, стараясь говорить спокойно. – Ты бьешь меня, будто я твой противник. В этом нет смысла, Терри, если я уже отказала тебе. Ты просто хочешь, чтобы мне было плохо, потому что плохо тебе. Это неправильно. Прости меня, я совсем не хотела тебя обидеть, – она подняла взгляд на юношу и протянула ему руку, – мир?        Он давил это в себе – давил душивших его злобу и обиду. Его грудь тяжело и резко вздымалась, словно вздрагивая под ударами теснившихся внутри чувств.       – Мир, – прошипел он, но руки не подал. Терри не успокоился, он даже не мог сделать вид, будто это так – сжатые кулаки и пылающее лицо все равно выдали бы его.        Кэтрин же играла гораздо лучше – ей хватало самообладания выглядеть почти спокойной, лишь слегка взволнованной тяжелым разговором. Ей не хотелось терять лицо, а тем более, терять лицо перед Тернионом.        Он не стал играть – он всегда был никудышным актером, слишком живым, слишком искренним и пылким.       – Тц! – фыркнул Терри и выбежал из комнаты, злобно и громко хлопнув дверью. Его гнев будто шлейфом духов витал в воздухе, не давая Кэтрин успокоиться и перестать... бояться.        Она откинулась в кресле и начала отчаянно тереть ладонями лицо, стараясь сосредоточиться на приливающей к щекам крови и отвлечься от собственных эмоций.        Ей было обидно – чертовски обидно – Терри не сказал ни слова неправды. Он бил в самое сердце, потеряв самообладание и забыв свое намерение защищать ее и быть опорой.        Они с Линдро познакомились давно – почти сразу после того, как капитан контрабандистов и Кухулин начали заглядывать в дом разврата, желая приятно провести время. Линдро пришел туда, якобы за тем же, но на самом деле желая подкупить одну из женщин, чтобы та «крысятничала», помогая ему.        Кэтрин сама подошла к незнакомцу, подавив страх. Слишком уж другим тот выглядел, словно вынырнув из иного мира, где люди имеют клыки и когти, но одеваются в изысканные одежды. Тогда они просто заключили сделку – лейтенант Ларк пообещал найти девушке достойное ремесло взамен на некоторые сведения. Близость между ними возникла намного позже.        Из-за Сьюзен Ларк. Женщины с осиной талией и молодым, почти кукольным лицом. Женщины, мучившей своего мужа, не то желая отомстить за заключенный через шантаж брак, не то просто поддаваясь своим склонностям. Иногда она кричала, унижая супруга, иногда рыдала, моля о капле внимания, иногда обдавала холодом в ответ на уговоры завести ребенка. Линдро нашел утешение и спокойствие в объятиях Кэтрин, а Кэтрин не смогла отказать ему в помощи. Он ведь помог ей, нашел место, дал дело и стремления.        Мисс Линтон привыкла давить все мысли о своем положении любовницы, сосредотачиваясь на другом, но Терри не пожалел ее. Кэтрин давно уже не опасалась несдержанного Линдро, но отчего-то Тернион заставил ее на мгновение испугаться.        Мог бы он в гневе ударить ее? Вспыльчивый и наглый, в детстве Терри, бывало, ввязывался в драки, но гораздо больше времени уделял игрушечным кораблям и постройке домика на ветвях дерева. Он не разрушал, а творил. Но в бешенстве...        Кэтрин тяжело вздохнула – жестокий разговор саднящей гадостной грязью лип к ней – вряд ли теперь она сможет просто так уснуть, вместо того, чтобы снова и снова вспоминать одни и те же слова.       

***

       Наверное, он раздробил себе кости. А может быть, и нет – Тернион уже не чувствовал боли. Ворвавшись в комнату, он со злостью пнул резное кресло, сбил вазу, вылил на пол воду из-под цветов, ударил по обитой шелком стене. Он словно запертый в клетке зверь, бился с обстановкой, в каждый новый удар вкладывая свое бешенство. Мерзкая, теплая и липкая кровь противно потекла между пальцев – только тогда Тернион смог остановиться, не желая пачкать ткань. Странный узор обивки словно вгрызался в голову, переплетясь множеством веточек – Терри засматривался на него, желая запутаться и забыть.        Он вытер кровь о камзол, пытаясь сосредоточиться на поиске тряпья, чтобы перевязать ссадину, но мысли кружились вокруг Кэтрин.        Она была почти спокойна, как и всегда. Она правдиво и честно сказала ему, отчего не желает видеть его своим мужем. Лучше бы она просто заявила, что любит Линдро. Терри проглотил бы ревность к отцу, но не сравнение с ним.        Похож на него!? Нет! Он всего лишь взятый у доброй четы мальчишка, отродье Кухулина Руэри, который не смог ни договориться со своей потаскушкой, ни хотя бы быстро найти собственного ребенка! Терри осознавал, что не слишком похож на Кухулина, но и на сходство с отцом не рассчитывал.        Тернион упал на кровать и вцепился в одеяло, комкая нежный пух внутри. Она не видит в нем мужчину, видит лишь сына адмирала Ларка – эта мысль яростно ворочалась внутри, будто парализуя челюсти и заставляя до боли сжимать зубы.        Сердиться и пинать мебель – так глупо и по-детски. Раньше Терри часто так делал, когда у него что-то не выходило – он мог в гневе разломать то, что собирал, или кинуть в огонь неудачно получившуюся игрушку. Потом ему даже было немного совестно перед своими творениями, будто они были живыми и могли чувствовать предательство своего создателя. Тернион мог, поняв, что что-то идет не так, потерять к делу интерес. Оттого и старался работать как можно быстрее, чтобы поскорее сделать. Но была одна вещь, работу над которой он, наоборот, старался затянуть.        «Сделаю и предложу Кэтрин замужество!» – так он говорил себе и не спешил, стараясь все взвесить. Он отмерял ревность и нежность, будто чувствуя их между пальцами, которые держали инструмент. Он мечтал, вытесывая крылья. Он осторожно ласкал жесткой шерстяной тканью деревянные губы, счищая опилки и желая прикоснуться к настоящим.        Наставник называл ее «Трюд» – одну из валькирий – легендарных дев воинов. Она должна была украсить нос корабля, всего лишь деревянный ростр, но на время, что они проводили вместе, Трюд словно была возлюбленной Терниона.        Трюд. «Сила» на древнем языке викингов. Тернион почти сразу отбросил это имя – не подходило оно рождавшейся у верфей в Новом Свете. Он называл ее «Катарина» и желал показать Кэтрин ее прекрасное воплощение, замершее в дереве.        Тернион много дней потратил, вытесывая крылья – хищно, но плавно изломанные, с тысячей мелких перышек, в стремительном полете отведенные назад. Точил каждое колечко брони и каждую пластинку доспеха – они с наставником провели несколько полос черненого серебра, охватывая деревянной девушке шею, одновременно украшая и защищая. Но особенно долго Терри мучился с лицом – нежным и сильным, абсолютно совершенным – с пухлыми губами, тонким носом и восхитительно очерченными скулами.        Он поймал это сходство – он превратил безликую Трюд в Катарину, желая показать свое творение невесте. Теперь Терниону было обидно и за ростр, и за себя – Кэтрин растоптала все его планы.        Наверное, он все равно покажет – Кэтрин же не перестанет говорить с Терри, обсуждать с ним дела и людей. Все снова будет как раньше.        Он заскрипел зубами так, что свело челюсти – он не мог это принять.        «Я не тень адмирала Ларка!»        Тернион зажмурил глаза.       «Я не подобие отца!»        Когда-нибудь Кэтрин поймет это. Или он ей это докажет.