In my head

***

Намджун ненавидел вторники и четверги, потому что только в эти дни он был по-настоящему счастлив. Из офисного планктона он дослужился до офисного кита. Большая шишка, капитан корабля, главный флюгер компании, подхватывающий ветер перемен и задающий верное направление для дальнейшего развития. Работа — это дом. В своей квартире он появлялся редко, да и то для того, чтобы накидать в сумку свежую одежду, полить давно погибший цветок в надежде его воскресить и оплатить счета за электричество и воду. Квартира — это промежуточный пункт, остановка на пару дней и просто нечто чужое, неродное. Вторники и четверги он стал ненавидеть относительно недавно, когда заглянул в одну популярную среди молодёжи кофейню, где заведовал его знакомый, чтобы встретиться с потенциальным клиентом лично, потому что тот — шишка тоже большая, ценящая время и деньги больше, чем личную жизнь и здоровье. Намджун не любил вычурность, поэтому вместо популярных напитков с горой взбитых сливок на макушке, он пил простой американо с одним кубиком сахара. Минимализм в чистом виде. Он лениво растворял сахар в чашке, пуская водоворот небольшой ложкой, подпирал подбородок кулаком и метал солнечные зайчики по помещению циферблатом своих наручных часов, которые носил больше по привычке, нежели по надобности. Он случайно поднял глаза и нечаянно увидел его: парнишку-студента, с копной тёмных волос и кипой конспектов, разбросанных по столу. В его чашке — такой же, что и у Намджуна, — разноцветная кондитерская посыпка тонула в снежной горе взбитых сливок и шоколадном топпинге. Не отрываясь от чтения, парень склонялся к чашке и слизывал эту верхушку, как подтаявшее мороженое. Уголки его тонких розовых губ марались, но тут же начисто вылизывались юрким языком. Эта сладкая шапка на кофе исчезала так же быстро, как и здравый смысл Намджуна. Он как заворожённый следил за каждым движением и наклоном головы незнакомца, за складкой меж сведённых от дум бровей, за зевком, и, смотря на всё это, растворялся в парне, как сахар в остывшем кофе. Финальным аккордом безумства стало прикосновение губ к тонкому фарфору. Казалось бы, что это обычное движение не несущее за собой никакого подтекста, но для Кима сама мысль о том, что эти самые губы, что буквально пару мгновений назад поедали сливочную пенку, теперь льнут к бортику чашки и сминают разгорячённый фарфор, была чем-то запредельным. Намджун был уверен, что под натиском этих губ и сталь могла бы прогнуться, и горы треснуть. Недолго ещё удалось Намджуну понаблюдать за незнакомцем, как пришёл клиент и загородил своей головой весь обзор. Впервые за долгое время, все мысли Кима коршунами кружили не вокруг компании, а переметнулись в соседний лагерь, а точнее — на поляну, запорошённую снегом, как сахарной пудрой, а посреди той поляны, окружённый конспектами сидел он и просто пил. После встречи, когда след клиента простыл, Намджун увидел одиноко стоящую чашку, но не её хозяина. Официант ещё не успел убрать со стола, и Ким просто сделал то, о чём даже подумать не успел: встал, обогнул столик и пристроился на место, где недавно сидел кто-то и взял тонкий фарфор в руку. Такой хрупкий, такой белоснежный. Такой нетипичный для стандартных кофеен, такой уникальный. Керамики вокруг — пруд пруди, а вот настоящее искусство можно пересчитать на пальцах. Он просто сделал это: прильнул губами к месту, где скопилась чернь от кофе, и прикрыл глаза. Губы обожгло холодом и мыслью о чужих устах. Так непривычно, так нетипично, так чудно и желанно. Кто он, чем занимался, во сколько вставал по утрам — Намджун ничего этого не знал, но он просто не мог позволить себе оторвать от губ то, что касалось священных и чистых уст незнакомца. Это могло выглядеть странно, что чужак ни с того ни с сего сел за другой столик и начал творить безумство. Не побрезговал, нет, наоборот — желал. Одиночество ли так на нём сказалось, стресс ли, — не понятно, но просьба, обращённая к владельцу кафе и приправленная парой купюр, исполнилась очень скоро. «Он здесь», — говорилось в СМС, а Намджун уже схватил пиджак со спинки своего стула и, застёгивая его на ходу, двигался в сторону лифта. В кофейне было многолюдно, но неприметный столик в углу ждал Кима со скромной табличкой «зарезервировано». Намджун игнорировал звонки и просто прожигал затылок парнишки в тёмной джинсовой куртке, что, как и день назад, зарывался в кипу бумажек и упорно что-то соображал, слизывая взбитые сливки словно кот. Ким не касался своей чашки — она казалась ему недружелюбной и наполненной чуть ли не ядом; он не обращал внимания на косые взгляды владельца. Он ворчал на людей, что загораживали ему вид, а когда парнишка, схватив свои записи, выбежал из кофейни, побитым псом смотрел ему вслед не в силах шевельнуться. А потому ему приносили грязную чашку и неуверенно ставили аккурат возле сцепленных рук. Владелец кофейни не спрашивал ничего: может, понимал, может, ему было плевать, может, просто боялся. А Киму было всё равно. Деньги заплачены, сделка есть сделка. Он кивал мужчине, тот сдержанно улыбался в ответ и ретировался, оставляя Намджуна наедине с пустой чашкой. Фарфоровый поцелуй — так нарёк владелец кафе этот странный обряд, который выполнял Нам каждый вторник и четверг. Его можно было считать безумцем, извращенцем, романтиком и просто беднягой, что не в силах взять себя в руки и подойти. А Киму просто нельзя. Приближаться даже на метр без особой на то необходимости или банальной случайности. Киму нельзя, чтобы его уличили в этом мелком проступке, ведь тогда всё нажитое истлеет под гнётом СМИ, конкурентов и простого люда. Ведь это просто неправильно: желать кого-то твоего пола. Не поймут, а ведь мнение окружающих так важно. В этом обществе ещё выживать. Нужна достойная пара — особа другого пола. Слабее, мягче чертами, с манерами и высоким голосом. Намджуну просто не положено делить ложе с кем-то вроде... мужчины. Грязно же, неправильно, дико и противоестественно. Только вот природа-мать не так глупа. Если бы это было неправильно, не вытеснил бы естественный отбор однополую любовь? Не очистила бы мир от этой скверны? Только вот скверна эта живучая и миру необходимая, и вот попробуй людям это донеси с их-то устаканившимся устройством мира, убеждениями и простой упёртостью. Владелец кофейни перестал брать деньги уже через месяц. Молча писал Намджуну, отчасти коря себя за то, что делает это втихаря от виновника сия торжества. Неправильно это — действовать у кого-то за спиной, даже если намерения благи и не несут за собой чего-то страшного. Странно это, чудно, но Намджун — человек хороший, порядочный. Владелец кофейни давно с ним знаком, хоть и не так близко. Выпивали вместе пару раз, в компании одной пересекались и на этом, пожалуй, всё. Но и боязно всё-таки: поймают на том, что странности такие в кофейне происходят, так и клиентов можно растерять. Как бы Ким не был занят, как бы он не устал, сколько бы ночей до этого не спал, вот уже два месяца он ездил на другой конец города, в маленькую кофейню на углу, чтобы поцеловать Юнги. Намджун ненавидел вторники и четверги, но только в эти дни его охватывало такое воодушевление, такой адреналин, что усталость от работы, как рукой снимало. Когда время близилось к вечеру, он откладывал все, даже самые важные дела, садился за руль, оставляя водителя без работы в этот вечер, и ехал на всех парах, чтобы успеть. Намджун уже не дожидался СМС, а просто гнал вперёд, зная, что стресс, накопленный за несколько дней, уйдёт сразу после того, как он увидит этого парнишку. Мин Юнги — даже имя сладостью оседало во рту. Так и диабетиком стать можно. Случайно имя узнал: парнишка листок один забыл на столе, когда в очередной раз залпом допивал кофе и стремглав мчался куда-то. Стало грустной привычкой провожать спину и не иметь возможности заглянуть на прощание в лицо, пожелать удачи и сказать, чтобы отдыхал побольше. Казалось бы, что это просто чашка, похожая на сотни других, не отличающаяся от них абсолютно ничем, но для Намджуна от простого взгляда на неё вызывало табун мурашек по коже и моментальное обезвоживание. Думал ли он когда-нибудь о том, что будет мечтать вылизать за кем-то чашку? Конечно же нет. Просто так вышло. Тупое желание, перебить которое могло, кажется, только одно. Но табу то непоколебимо. Оно въелось в подкорку и не отпускало поводок. Намджун как цепной пёс был заложником собственного сознания, не позволяя себе дать слабину и пойти ва-банк. Метался вокруг да около, огрызался на всех и вся, кроме хозяина, которому был верен, хоть хозяин ласки и не проявлял вовсе. Подачек не давал, за ухом не чесал и вообще существовал отдельно за оградой из колючей проволоки. Намджун видел, лаял, хвостом вилял, но доставались ему лишь объедки. Ким был немо благодарен за постоянство: время, место, день — всё одинаково и последовательно, хоть часы да календари сверяй. От этого нравился Юнги ещё больше: размеренность, стабильность, уверенность в завтрашнем дне. Сбоев не было, рабочее расписание встреч на вечер вторников и четвергов было пустым, исключая нечастые командировки, в которые Намджун брал с собой чашку и пил из неё всё, что только можно. Кто в дорогу с собой любимую подушку берёт, а кто чашку: у всех свои причуды. Минуло полгода. Намджун ждал, а знакомого силуэта в очередной вторник так и не нарисовывалось на горизонте. Владелец кофейни на многозначительные взгляды Кима лишь пожимал плечами и качал головой в недоумении. Нога под столом нервно топала всё громче и громче, колено колотилось о столешницу, а взгляд Намджуна блуждал по заведению, отчаянно выискивая знакомую фигуру. Нашёл, спустя двадцать минут, и фигура эта появилась в сопровождении ещё одной: стройной, в коричневом кашемировом пальто и длинными каштановыми волосами. Фигурке этой Юнги стул отодвинул, как истинный джентельмен, заказ сделал у подлетевшей вмиг официантки, жестикулировал, рассказывая, видимо, что-то очень весёлое, ведь фигурка смеялась, прикрывая тонкой ладошкой напомаженный рот. Ким сжал кулаки, когда Мину принесли не привычную гору сливок в чашке, а нечто простое, более мужественное. Без разноцветных звездочек, без топпинга шоколадного: обычная чашка с лёгким дымком. Притворство. Он тоже притворялся, Намджун это сразу понял. Он не будет с ней счастлив. С ней он — не он. Так быть не должно, это неправильно! Ким чуть не завыл, когда Юнги большим пальцем с алых губ фигурки смахнул пенку и тут же облизал подушечку. Ким вскочил, помчался к выходу, налету надевая плащ, ехал, не видя дороги, стискивая зубы до скрежета и подавляя рвущиеся наружу крики. Поднялся в офис, даже не взглянув на здоровающегося охранника, захлопнул дверь и загнанным зверем метался по кабинету. Губы чесались и просили дозы поцелуя с привкусом кофе, грудную клетку разрывало от ревности и комом обрушившейся злобы. Он упал в кресло, пытаясь восстановить дыхание. Вдыхал через нос, гоняя по кругу числа от одного до девяти, тянулся к выдвижному ящичку трясущейся рукой и тут же её одёргивал. Перед глазами стоял недопитый американо с одной ложечкой сахара, а в столе лежала маленькая фарфоровая кукла мальчика с тёмными волосами и измазанными кофе губами.