In my head

В нелепом спортзале десять на десять В каморке с мячами, мелом и матом Сидит трудовик, на кончину надеясь: Физрук ему ноет уж два часа к ряду: «Историка видел? Намджуном зовут! Эх, что за имя!» — и макколи* выпивает Трудовик всё кивает, часы всё идут, А физрук-Тэхён всё продолжает: «Красивый, собака! Кхх, больно мне, боже!» В грудь себя бьет, олимпийку сминая. Макколи всё меньше, поалела вся рожа. «Я влюбился, пойми же!» Трудовик понимает. «Знаю, знаю, дружище», — отвечает Чимин. «Любовь — это боль. Поверь мне, Тэхён. Лучше б я на токарном станке себя жизни лишил, Чем ещё хоть бы раз вляпался в это дерьмо». Трудовик подливает в кружку Тэхёна, Тэхён заливает это в себя. Запивают обиды, восхваляют свободу, Проклинают Намджуна, любовь, всех и вся. Говорят, что их дуэт нерушим, Трудовик с физруком — это броманс навеки. Что каким-то Намджунам их не разлучить, Физра и история? Вы, видать, не то съели! В пыльном спортзале десять на десять, В каморке, что зовут «кабинетом физры», Два пьяных учителя, всё заново взвесив, Строят план-перехват для стервы-судьбы. «Я тебе помогу, — вещает Чимин. Завоюешь Намджуна, так что не плачь! Я без гвоздей целый дом смастерил! А ты забил финальный хет-трик в турнире "Кожаный мяч!"» Тэхён хлюпает носом, сопли с рожи стирает. Поправляет свой спортивный костюм. «Ты прав. Помоги мне, хён, любовь с ним построить. С меня макколи, если и в эти ворота забью!» Бьют по рукам не с первого раза, Под старые маты улики — долой! Открывают все окна, бьют школьную вазу, И в обнимку шагают через поле домой. Утро. На перемене, с лицом уснувшего в улье, У кабинета истории, дверь подпирая, Тэхён мнёт низ своей олимпийки И носочком кроссовка пол ковыряет. «Вы что-то хотели?» — раздаётся вопрос. Физрук замирает. Хотел, очень сильно. «Что? Н-нет», — отвечает, по привычке трёт нос, Разворачивается и стремглав убегает. Чимин, наблюдавший за другом из-за угла, Бьёт себя по лбу и завывает: Голова тяжелее чем цепная пила, А Тэхён весь план по наклонной пускает. «Ты чего убежал?» — уточняет Чимин. (Он находит Тэхёна на заднем дворе.) Тот, стрельнув сигарету у школоты, Стоит, подарив взгляд пустоте. «Не могу, — отвечает. — Перед ним — сам не свой! Коленки ходуном ходить начинают. Ладони потеют, в лёгких холод такой, Что посередь горла слова замерзают!» «Он тебя не укусит. Ты его пригласи… — Чимин отнимает сигарету у друга. — В кино на новый фильм Marvel сходи. Поешьте, узнайте как там ваша житуха…» «Ты дурак? Какие, к чертям, супергерои? Намджун же историк, интеллектуал! Он любит читать и дом из карт любит строить. Отдай сигарету, я её у Чонгука на «пять» обменял!» Думать физрук с трудовиком не привыкли, Но чтобы добиться сердца историка, Штурм мозга устроили: две головы — две извилины. План накидали, накидались. Всё чётенько. Ещё одно утро. Миновал выходной, Тэхён нацепил парадный костюм: «Адик» красный с лампасами, галстук в полосочку, Чимин восхищался, говорил что: «Огонь!» Тэхён — молодой, завидный жених, Легенда турнира «две тыщи десятого». Городок небольшой — к слухам он уж привык, — Но Тэхёну плевать — не пойдёт на попятную. «Ким Тэхён-щи? Доброе утро. Вы что-то хотели?» «Ага», — и молчит. Ком в горле глотает, вяло кивает, а после от нервов едва ль не кричит: «Что насчёт пообедать? Вы, Намджун, ещё ведь не ели? Я знаю местечко!» И незаметно дрожит. Ладошки потеют, костюмчик сыреет, А у Намджуна в кармане что-то жужжит. «Простите, звонок. Мне нужно ответить. Это из универа, прошу извинить». Физрук лишь кивает и стремглав убегает. Чимин трёт лицо. Нужно сигареты купить. В мелком спортзале десять на десять В каморке средь матов, матерится Тэхён: «И что же мне делать? Он студент же! На время! Когда практика кончится, что же делать мне, хён?» Чимин восседает на козле с макколи, С умным видом он вертит в руке чью-то кепку. «Тэхён, а ты записку ему напиши! Ну, помнишь, как те, что тебе слали девки?!» «А это же мысль, — восхищается тот. — Всё ему напишу, расскажу, я признаюсь, Что давненько по нему с ума уж схожу! Дай ручку мне, хён!» Хён подаёт и макколи подливает. «Я помню чудное мгновенье», — он пишет, А Чимин кивает. Как много ж весит голова! Икает, кашляет, глотает. Тэхён же яро вспоминает. «Хён, дальше как?» «Пиши, как помнишь,» — и валится с козла. На утро, прямо перед дверью, Намджун находит мятый лист. «Я помню чудное мгновенье…» Намджун немножечко завис. Тэхён, с квадратной головой, Подстать улыбке в дни веселья, Стоит с Чимином за углом, Который стонет от похмелья. «Он взял! Читает! Как же быть! Вдруг он поймёт, что это я?» «Ты идиот? — Чимин басит. Я ж подписал, что от тебя». Заполнен криком коридор; Стекло дрожит, Чимина бегство лишь спасает. В письме том: «Ты — олигарх, а я — офшор…» Постойте, кто куда чего вставляет? «Что ещё ты дописал? Эй, признавайся, хён!» Чимин прижат к стене за школой. Бычки повсюду и плевки. «Да я немного! Только правду! Помочь хотел! Не бей, Тэхён! Чонгук, спаси!» Тот не услышал, дёру дал. Тэхён в расстройстве: всё на смарку! Весь план — коту под хвост. Физрук — пропал, Чимин — предатель. Лобзиком ему б по горлу! Теперь ни ресторан, ни дача, Не смогут сердце растопить. Намджун пошлёт его — а как иначе? Тэхён послал бы, чего уж там греха таить. И макколи не помогает: Не греет душу так, как раньше: На вкус — вода. Чимин-хён плачет, Всё извиняется, балда. «Забудь его, Тэхён. Дружище! Ведь я есть: бро твой, трудовик! Мы будем вместе, как и раньше, Курить сигарки с макколи!» История Земли богата, немало люди повидали, Но ни один историк вам не скажет, когда именно возник Крепкий броманс, заслуживающий всех медалей, Дуэт физрук и трудовик.